Блондинка сладко потянулась и откинула одеяло, солнечные лучи, по-сентябрьски приветливые, золотили невесомые пылинки перед окном. Наступил очередной день в чужом теле, первую половину которого можно было рассчитывать на полнейшее уединение. Постепенно в душе Бориса изгладились сомнения и тревожные мысли, наступило смирение и покорность перед силой обстоятельств. Только одна наклонность все еще владела сознанием подростка, она ежеминутно напоминала о себе, требовала безоговорочного подчинения и следования прихотям, взамен открывая целый новый мир радостей и чувств.

Женщина шаловливо подергала ногами и, когда одеяло оказалось в изгнании, успокоилась и вздохнула полной грудью. Наступил один из тех счастливых моментов, когда можно было насладиться первозданным нагим совершенством, не опасаясь быть застигнутым врасплох. В присутствии матери это естественное желание не ослабевало ни на минуту, но попытки его утолить хотя бы самым безобидным образом натыкались на суровый, пронизывающий взгляд. Трудно предположить, что мать ожидала от сына более возвышенных взглядов, нежели царили в его окружении, она даже иной раз предпочитала закрывать глаза на то, чего не могла одобрить, но допускать открытого самоуслаждения она точно не могла. И тут каждый раз приходил на помощь ее непоколебимый авторитет, пока он еще был способен на что-то повлиять.

Боря, наслаждаясь кратковременной вседозволенностью, небрежно стащил через голову светло-кремовую шелковую ночнушку и густые волосы пришли в еще больший беспорядок. Следующим движением он подцепил нежную резинку трусов - он хорошо помнил то болезненное ощущение от своего белья в первую ночь - и стащил их до той части бедер, докуда хватало длины рук. Потом пришлось поднять ноги, чтобы, не отрывая спины от постели, в ленивой манере избавиться от трусов. Само это блаженное состояние наготы способно было приносить подлинное удовлетворение, глубокое и естественное, будто человек на несколько минут возвращался в первобытное состояние без условностей и предрассудков.

Борис привычными движениями обследовал женское тело: приятно проводил ладонями по предплечьям, поглаживал груди, захватывал растопыренными пальцами успевшие припухнуть крупные соски, потом не без дрожи предвкушения сдвигал ладони вниз, к пушистому кустику каштановых волос. Только за одни эти сладкие минуты он уже готов был смириться с нынешним положением, заточением в теле взрослой женщины. Возможно, благодаря этому переосмыслению поведение женщины претерпело за последние дни значительные изменения, засвидетельствовать которые могли разве что проплывающие облака, да приветливое солнышко: она сбросила маску серьезности, движения обрели шаловливую грацию и даже юношеский задор, а поступки теперь отличались спонтанной импульсивностью.

Боря сегодня нежился в постели дольше обычного, откладывая завтрак и утренний туалет. Обязательной составляющей его самоощупывания - оно теперь стало сродни ежеутренней поверки - было обследование каждой части тела, что могла после ночи бесследно исчезнуть или хотя бы просто утратить аппетитные формы. Своим чередом женщина переворачивалась на живот и заводила руки за спину, чтобы круговыми движениями плавно подобраться к самым привлекательным, на втором месте после роскошных грудей, округлостям. Борис любил прикасаться к большой попе, он до сих пор не мог твердо решить, была ли она упругой или скорее мягкой, как пух. Одно было ясно - попа обладала таким удивительным сочетанием этих двух качеств, которое больше всего ценится в привлекательных женщинах. Он с удовольствием поглаживал ягодицы, безболезненно впивал в них пальцы, разводил половинки в стороны и даже нарочно прикасался к чувствительной дырочке, отчего та начинала заметно пульсировать.

Это было слишком сладостное чувство, чтобы им можно было пренебрегать и слишком увлекающим, чтобы не потворствовать ему. Невольно всплыл в памяти недавний эпизод в бане. Это становилось похожим на растущий снежный ком - чем больше мальчишка поддавался наваждению, тем более сильные чувства увлекали его в пучину, лишали его воли к сопротивлению. Теперь уже трудно было противостоять давнему соблазну, которое до сих пор удавалось заглушить - Борис развернул тело на спину и расставил согнутые ноги. Уже один этот вид подконтрольных ему конечностей, соединяющихся в густой поросли, внушал небывалое возбуждение.

Явственно чувствовалось, как в животе, его самой нижней части, происходит невесомое шевеление, завихрение магических потоков. Ощущение между ног было отчасти знакомо - маленькие, безобидные молнии пробегали под распаленной кожей, наращивали нестерпимый зуд и требовали основательного потирания. Нет, эта хитрая область женского тела не требовала, она предлагала, порой умоляла о самой малости - о мимолетном поверхностном прикосновении.

Борис окончательно подпал под влияние женской коварной природы. Он протянул руку вниз, казалось, сейчас для этого был самое подходящий случай; вот, скрюченные пальцы впились в курчавые заросли, они конвульсивно сжались и остервенело потянули. Тысячи невидимых иголочек впились в кожу и усугубили зависимое положение неискушенного создания. Женщина простонала и широко раскрыла рот, выгибаясь и хватая воздух. Трудно было справляться с чувствами, они все нарастали и нарастали, требовали все большего и большего, грозили раздавить, испепелить неподготовленного дилетанта.

Потребовалась пауза, чтобы отдышаться и справиться с бурным сердцебиением, цель манила Бориса и одновременно казалась слишком грандиозной, чтобы достигнув ее, совладать с собой и после всего остаться прежним. Пальцы снова двинулись - ненасытная любознательность взяла верх, подушечки фаланг уже ощутили жар раскрытого влагалища и медленно-медленно прикоснулись к топкой мякоти. Вопреки ожиданиям, разлившееся по телу приятное ощущение не лишило мальчишку рассудка и не подбросило безвольное тело. Было сладко, влажно, тепло и не хотелось останавливаться, этого оказалось достаточно, чтобы позабыть колебания и страхи.

Борис начал двигать согнутым указательным пальцем, не разбирая направления - поверхность раскрытой от возбуждения вульвы представляла собой пышущее, склизкое место без отчетливых границ. Он надавил и слегка утопил палец, ощущения в животе уверенно нарастали, а влагалище вознаграждало знакомым из старой привычки кратковременным утолением зуда. Так, исследуя тайну женской природы, он шевелил указательным пальцем между половых губ, осознавая сквозь туман без доли брезгливости, как между ягодиц на простыню сочится ароматный нектар и собирается лужей на постели. Борис двигал рукой слишком робко и трепетно, палец едва достигал свода влагалища и нижней спайки больших половых губ, в силу чего случайное прикосновение к напряженному клитору пока откладывалось и ограждало его от избыточной сверхчувствительности.

Не было цели извлечь из своего положения какой-то особенной выгоды, не возникало непреодолимого желания достичь оргазма, школьник всего-навсего следовал указаниям своего тела, будто оно было самостоятельной личностью и обладало влиянием на его разум. Утолив любопытство, он отстранил пальцы, плотно сжал бедра и с благодарностью принял полагающуюся награду - слабое подобие оргазма, от которого женщины обычно вопят, корчатся и царапают любовникам спины. Борис чувствовал, что в полной темноте лежит на облаке, потом оно покачнулось и началось бесконечное падение, смягчаемое другими облаками, то тут, то там, подхватывающими его невесомое тело в полнейшей темноте.

С величайшей неохотой блондинка разлепила веки, свет снова ворвался в ее окружение и на лице выразилось глубокое удовлетворение. Она поднялась с постели, накинула халат и энергично, подбодренная своей нехитрой шалостью, приступила к каждодневным обязанностям. День пошел своим чередом, своевременно, как и прохладный полдень, домой вернулась мать. Полная позитивных впечатлений, она даже не приметила приветливого настроя своего чада. А может быть и заметила, но предпочла не проявлять чрезмерного любопытства и не изобличать маленьких развлечений, так понятных ей из прошлой жизни.

Солнце начало опускаться, облака окрасились нежно-лиловым светом, а воздух сделался прозрачным, свежим и очень чистым. Друзья по несчастью проводили время на улице. Смуглый трудолюбивый паренек в закатанных трикотажных штанах с голым торсом носился между натянутых веревок с пластмассовым тазом в руках и со связкой прищепок на шее, он ловко развешивал мокрое белье, равномерно его расправлял и торопился за следующей партией. Удивительно, с какой ловкостью и сноровкой он управлялся с домашними делами, встряхивал каждый предмет белья, внимательно рассматривал на свет и бережно перекидывал через веревку. Женщина сидела поблизости и невидящими глазами смотрела на мелькающего по двору загорелого мальчишку. Она откинулась спиной на стену дома и с безотчетной вульгарностью расставила белые ноги, отчего внутренние части бедер показались из-под разъехавшихся краев домашнего халата. Женщина нехотя отвечала на вопросы неугомонного подростка и отстраненно накручивала на палец светлый локон.

Что и говорить, есть что-то трепетное в этой спокойной, далекой от шумного города жизни, оно восполняет запас жизненных сил, позволяет почувствовать спокойствие и умиротворенность. Именно из этого блаженного состояния вырвал женщину незваный гость - мужчина работящего вида в простой одежде намеренно свернул с дороги, толкнул калитку и предстал во всей своей красе. Он широко улыбался и само его выражение было до крайности миролюбивым и бесхитростным. В свойственной деревенскому жителю прямолинейной манере он поприветствовал хозяев, откозырял двумя пальцами и плотно подсел к блондинке.

— Любовь Пална, мое почтение, - на манер театральных соблазнителей замурлыкал гость, - прекрасный вечерок, не правда ли?

Женщина не отреагировала, она даже не сочла необходимым свести коленки, будто рядом подсел бесплотный дух, а не половозрелый мужчина с плохо скрываемыми намерениями.

— Борька! - окликнул мужчина, - что, мать припахала?! Ничего, надо помогать, вон, она какая замученная у тебя!

— Степа, иди куда шел, - освободив рот от очередной прищепки, сдерзил подросток.

Когда сказанное достигло его сознания, мужчина сперва нахмурил брови, но видя отсутствие какой-либо реакции со стороны женщины, предпочел и сам не отвечать на хамский выпад. Он сосредоточил свое внимание на многообожаемой особе, которая и являлась истинной целью его визита. Пребывая во власти женской красоты, он молча любовался ее сочным телом, подходящие слова любви не шли на ум, один вид ее оголенных, непристойно расставленных бедер заслуживал того, чтобы стерпеть и браваду ее отпрыска, и ее неприветливость. Гость сидел, подперев подбородок ладонью и в упор смотрел в лицо красотки.

Вдруг Борис ощутил нечто новое и непостижимое, это было явление из области чувств - грубая мужская рука легла на коленку и потянулась вдоль утолщающейся ляжки. Наступило беспомощное оцепенение, укоренившиеся мальчишеские взгляды протестовали против подобного проявления нежности, но прикосновение чужой руки было так приятно новому телу, что даже дыхание замерло, мускулы, приводящие в движение грудную клетку, будто парализовало. Мать заканчивала развешивать последнюю партию выстиранного белья и Борис с ужасом ожидал неминуемой развязки, виновником которой он являлся, но не был способен к противодействию.

Ценой неимоверных усилий удалось сдвинуть ноги, заостренные коленки плотно прижались друг к другу, но свободные полы халата теперь почти ничего не скрывали. Женщина дрожала, пока мужская ладонь скользила по ее аппетитным бедрам. Гость не пытался ускорить события, он ничего не говорил, просто украдкой поглаживал любезно выставленные женские ножки. Внезапно истошный вопль вывел Борьку из глубокого оцепенения - хозяйственный подросток широкими шагами приближался к лавке и мокрым полотенцем, специально сдернутым с веревки, начал хлестать незадачливого ухажера. Взрыв целомудренного негодования продолжался до тех пор, пока нарушитель спокойствия не обратился в позорное бегство. Борис был так потрясен случившимся, что еще долго не мог прямым взглядом отвечать укоряющему взгляду матери - так неодобрительно она покачивала головой; он был весь мокрый от пережитого напряжения. Что-то похожее на гордость заговорило в нем, вдруг как-то само собой стало понятно, что даже отсутствие прямой вины и предосудительного умысла совсем не означают для женщины гарантий ее непререкаемой репутации. Было в этом что-то лицемерное - те же действия, включая его утренние утехи, произведенные втайне от окружающих уже не означали распутства и не порицались обществом, зато те, что попали на глаза хоть одного человека, стократно усугубляли предубеждения против тебя. Это был один из самых важных уроков в новой жизни Борьки.