На Мосфильм! Именно с таким лозунгом в голове вышел на улицу прохладным весенним днем Вовка Макаров. Он собрался в Мосфильмовской музей поглазеть на разные экспонаты, да и себя показать. А посему он надел модные белые кроссовки, не менее модные подвернутые джинсы и купленный накануне рюкзачок, в который положил две бутылки воды – с газом и без газа, и блокнот с ручкой. Ну и взял в руки смартфон с наушниками. Как же без смартфона-то?

А в смартфоне играл «Мираж». Вовка скачал последние медленные записи и наслаждался «Звездами» и «Спи, моя печаль!». Катюша потолстела немного, а Лешка стал совсем седым, но она по-прежнему радовала свежим, как родниковая вода, голосом, а Алексей – своими яркими гитарными соло.

Макаров ехал на Мосфильм не только в музей, а еще потому, что его попросил об этом профессор Щербак. Там ляпали очередной сериал, и им понадобился консультант по текстилю. Лишняя деньга карман не тянет, да и не лишняя она вовсе, ибо, как говорится, по доходам и расходы. Сам Щербак консультировать не захотел, то ли ему было уже лень ругаться, а, может быть, жена Нина Сергеевна не пустила, имя ввиду былую увлеченность своего мужа женским полом. Он уже консультировал один фильм с текстильной фабрикой, но принял авторские допущения слишком близко к сердцу и попал в больницу с подозрением на инфаркт. Но все обошлось.

До Мосфильма Макаров добрался без проблем – сначала до остановки метро «Киевская», а потом на каком-то автобусе. Он любил ездить сзади, глядя в широкое окно и держась руками за поручень. Вовка вошел и встал сзади, а рядом встала рослая девушка в светлом платье. И они поехали.

Макаров сделал «Мираж» погромче, а девица стала прислушиваться. Она прислушивалась к правому наушнику и держалась за поручень большими красными руками. Такие руки Вовка видел у работниц на фабриках в Монино и Иваново и формовщиц в литейном цехе на заводе имени Первого мая, людей труда, на которых весь свет держится. Макаров начал прикидывать в уме, какие фабрики и заводы есть в этом районе, но никак не мог вспомнить. Она все прислушивалась, и Вовка вынул из правого уха наушник и протянул его девице. Она тут же сунула его в ухо и начала дергать шеей в такт музыке, а Макаров принялся ее беззастенчиво рассматривать.

На вид девица была приятной, ухоженной, хотя и слишком мощной, ширококостной. Темные, немодно коротко стриженые волосы, открывавшие лишь половину уха с наушником, и никаких серег или клипс, и даже дырки в мочке на было. Какого цвета у девушки глаза, Вовка с этого ракурса не разглядел, но слишком большой подбородок и чересчур короткий нос придавали ей вид волевой, упрямый и немного туповатый. И еще у нее был один, по Вовкиному мнению, недостаток – слишком маленькая грудь и и широковатые бедра.

Он бы еще на нее глядел, но пришли два могучих контролера и стали требовать документы на оплату проезда. Вовка сунул им единый билет, а девица, не вынимая наушника с «Миражом», стала рыться в сумочке и двух карманах. Рылась долго, пока водитель не высунулся из кабины и не прокричал на весь автобус: «Конечная! Мосфильм!».

Один из габаритных контролеров крикнул ему в ответ:

— Серега, двери не открывай! У нас тут «заяц» нарисовался!

— А точнее, «зайчиха»! – поправил его другой, не менее габаритный.

И плотоядно ухмыльнулся.

Другие пассажиры зашумели: «Водитель! Откройте двери, опаздываем!».

Первый обернулся к недовольной толпе:

— Пока девка не заплатит, никто никуда не пойдет.

Пассажиры зашумели с удвоенной силой, мол, опаздываем, но контролеры стояли на своем, и Макаров, выключив плеер, спросил:

— Сколько?

— Стольник!

— Ну и зря! – спокойно сказал девица. – Они же не настоящие.

Но кулаки у парней были самые настоящие, и Вовка отдал нагловатому контролеру сто рублей.

— Ну и зря! – повторила девица уже на улице. – Они же в сговоре в водилой, одна шайка-лейка.

— Ну, не драться же с ними.

— А хоть бы и драться! Пальцем в глаз и коленом по яйцам!

— А потом на нары?

— Потом бегом, – сказала девица и засмеялась.

Они отошли от остановки несколько шагов, и один из контролеров крикнул: «Мужик, трахни ее за нас!». А девушка, не оборачиваясь, показала ему средний палец. Потом спросила:

— Вам куда?

— На Мосфильм.

— И мне на Мосфильм. Сниматься?

— Нет. Консультировать.

— Ого! – удивилась девушка, полыхнув черными глазищами. – А по какой части?

— По текстильной.

— А я на кастинг, буду пробоваться на сериал «Тонкая материя» у Антонио Мухаммедова. Слышали про такого?

— Нет.

— И я нет, а он есть, как суслик в норе. Его не видно, а он есть!

Она засмеялась собственной остроте, и ее короткий нос сморщился и стал еще короче.

Они еще прошли вдоль бетонного забора и остановились возле проходной, н которой была крупная надпись белым по синему «Мосфильм. Бюро пропусков».

— Ну, давайте прощаться, укротитель диких контролеров! – широко улыбаясь, сказала девица. – Москва большая, и мы уж не увидимся.

— Все зависит от желания, – ответил Макаров, улыбнувшись в ответ.

— Ладно. Тогда после всего Вы меня ждете, или я Вас. Идет?

— Идет!

И они встали в очередь за пропуском.

После недолгого оформления им выдали одноразовые картонки с номером павильона. И у девушки, и у Вовки номер был «счастливый», тринадцатый.

— Значит, мы на один фильм «Тонкая материя», – сказала девица.

— Скорее всего, – задумчиво ответил Вовка. Он уже сталкивался с числом «тринадцать» и едва избежал неприятностей.

Он сдавал «Основы термодинамики» тринадцатого января в тринадцать часов с копейками. И билет ему достался под номером «тринадцать». Из двух вопросов и задачи Макаров еле-еле ответил на второй, а задачу не решил вовсе. Елена Васильевна Абраменко, ставя Вовке трояк, сказала с видимым сожалением:

— Выше «удовлетворительно» поставить не могу. А жаль. Наша кафедра имела на Вас некоторые виды.

Вот так. А все не от тринадцатого числа и цифры, а потому, что прямо перед экзаменом пошел отлить. По всем приметам нельзя было, а он пошел. Ну, а теперь, после разговора с режиссером сериала «Тонкая материя» Антонио Мухаммедовым поссать нужно было обязательно. Столько шлаков образовалось!

Поначалу все было хорошо, даже прекрасно. Антонио с модной кавказской бородой и таким же акцентом усадил потенциального консультанта в удобное высокое кресло, налил очень хорошего кофе и дал для беглого ознакомления сценарий первой серии.

Основная идея, конечно, шлак. Шестьдесят второй год прошлого века. Очередная Золушка, провинциальная и самоуверенная, окончив школу, приезжает в Москву поступать в текстильный институт. Но вместо института попадает в какую-то мифическую секцию ГУМа-100, где обшивают, ни много, ни мало, советскую знать. Там она проникает за кулисы, где драпирует платочком дырку, которую прожгла модель сигаретой. И за это ей нагорает от какого-то модельера, похожего тонкой ниточкой усов на чикагского мафиози двадцатых годов. Якобы ее платочек голубого цвета нарушает его творческий замысел!

Далее где-то у фонтана ее пытается наколоть какой-то мажор с дешевыми понтами, пытаясь подарить ей туфли. Золушка с ним о чем-то говорит, а тот утверждает, что учится с текстильном, и т. д., и т. п.

Вовка в поисках объекта для консультации перевернул несколько страниц, пока не добрался до описания вступительных экзаменов и общежития. Конечно, Золушка все сдала на «отлично», но ее все равно не приняли, потому что ее папашка сидел при нехорошем Сталине по экономической статье, но все равно виновато злобное и кровавое НКВД-ГПУ-КГБ. В великом гневе она идет не к председателю приемной комиссии, а сразу к ректору, где падает в обморок от несправедливости. И самое главное, эти сцены с обмороком и общежитием были помечены словами «Павильон», а не Текстильный институт, хотя сохранились и старые корпуса и, старое общежитие. Достаточно было поднять телефонную трубку и за н-ное количество денег отснять все на натуре.

— А зачем? – сказал Антонио Мухаммедов. – Мы и так снимем. Все равно никто не знает, как там было в совке.

— Я знаю! – стараясь оставаться спокойным, сказал Макаров. – И еще миллионы знают, как там было в СССР. А снимать надо на натуре, пока она есть!

— Э, сюшай! – взмахнул рукой Антонио. – Я лючше знаю, да! Не тебя меня учить, калоша старая!

— Помолчал бы, щенок лобастый! – парировал Вовка. – Все фильмы твои – дерьмо, и сам ты – дерьмо вонючее! Понаехали тут! Подметать иди!

Короче, вывели Макарова под белы рученьки, он и пикнуть не успел. Он добрел до скамейки в тени, сел прямо. Сердце билось, как после забега на сто метровку. И Вовка, чтобы успокоиться, три раза вдохнул и выдохнул. Потом достал из рюкзачка воды с газом и выдул сразу половину бутылки. Хорошо!

Макаров допил воду и обозрел окрестности на предмет урны, чтобы выбросить пустую бутылку. И не увидел, но зато увидел девушку, которая брела, размахивая сумочкой на ремешке. «Наверное, ее взяли!», – подумал Макаров, рыгая углекислым газом. Он встал и помахал светлому платью рукой.

— Ну, как, взяли? – спросил Вовка, когда девушка приблизилась.

— Не-а! – ответила она, отдуваясь. – Там на кастинге дураки сидят. К примеру, мне сказали, что у меня кондиции не те. Стоило в очереди сидеть! А у Вас.

— А у нас чуть до драки не дошло! Воинствующая серость, плесень на краю стакана, а туда же! Элита!

Он подавил очередной приступ отрыжки, полез в рюкзачок и достал вторую бутылку воды – без газа.

— Вот, неприятность эту надо запить!

— А Вы?

— Я уже. Это Вам!

— Предусмотрительно!

Она свинтила пробку, задумчиво сделала глоток и вдруг сказала, хлопнув Макарова по колену:

— А знаете, что?

— Что?

— Пошли ко мне!

— Пошли... – осторожно ответил Макаров.

— Я Вас с мамой познакомлю, и, вообще, у меня на Вас есть некоторые виды.

— В смысле?

— Я – скульптор. Работала по камню, тяжело, камень для мужских рук, а теперь перешла на гипс и литье по модели. Я хочу Вас изваять!

— Тогда пошли, – окончательно согласился Макаров. – Меня еще никто не ваял. Даже интересно!

Они перешли на другую сторону улицы с двухсторонним движением, миновали кривой переулок и пошли по улице, длинной и безлюдной. Тут-то Вовка понял, что зря он пил эту воду, потому что ему понадобилось уединиться на пару минут, и Макаров стал искать кустики. А когда нашел, он коротко сказал: «Я сейчас!», и вломился в кусты, аж ветки затрещали.

Мочился он долго. Как показалось Вовке, минуты три, а когда освободился от шлаков, понял, что не один. Кусты были аккуратно пострижены, разрастись они не успели, и над ними торчала девушкина голова, которая внимательно наблюдала за его манипуляциями с членом и молнией на джинсах.

Как интересно! – сказала девушка. – В моей коллекции такого изящного инструмента еще не было.

Из ее сбивчивых объяснений Вовка понял, что она делала гипсовые слепки кистей рук, стоп и прочих частей тела разных людей, повинуясь идее реализовать амбициозный проект «Идеальный человек». Рук и ног набралось достаточно, а вот остальных частей тела не хватало. Макарову стало лестно, что его приборное оснащение было близко к идеальному, и он сходу предложил девушке другой проект – «Идеальная женщина». Они стали его обсуждать, идя вдоль длинной улицы, но вскоре остановились.

— Вот тут я живу! – радостно сказала девушка и подняла руку:

— А вон там с геранями на девятом этаже – мои окна! И мама там!

Они стояли возле круглого дома. Таких домов в Москве было всего два, и один из них – на Нежинской улице, где когда-то жила Вовкина первая настоящая девушка Марина Блинова.

Маму Макаров разглядел, маленькое светлое пятнышко на балконе, герани – нет. Вовка и девушка вошли в прохладный подъезд, затем ждали лифт, и Макаров узнал, что скульпторша – дочь военного дипломата Трифонова, который погиб в Центрально-африканской республике в миссии по свержению императора Бокассы первого. В этой операции СССР официально не участвовал, но ее мать до сих пор получала за него какую-то совершенно бешеную пенсию и жила, что называется, в ус не дула. Быстро сопоставив даты, тогдашнюю и нынешнюю, Макаров понял, что девушка – совсем не девушка, по крайней мере, по возрасту, и что ей около сорока или еще больше.

— Мне сорок два, – сказала девушка, когда они вышли из лифта на девятом этаже. – Наша порода очень хорошо сохраняется.

— А наша – не очень! – сказал Макаров.

В этот момент дверь открылась, и на пороге появилась крупная женщина, седая и величественная, словно памятник самой себе.

— Юлечка, как ты долго! – сказала дама и с некоторым подозрением посмотрела на Вовку.

— Владимир Макаров, инженер-механик! – представился Вовка одновременно двум женщинам – «памятнику» и ее дочери.

— А! – значительно сказала женщина-мать. – Тогда заходите! Вы по поводу аренды?

Она плыла впереди, как стопушечный дредноут и бросала фразы через плечо.

— Нет, у меня своя жилплощадь, – разочаровал ее Макаров.

— И сколько комнат?

— Две.

— А у нас – три! – гордо сказала женщина и вплыла в самую большую – гостиную. – Присаживайтесь, сейчас будем пить чай.

Вовка угнездился на краю дивана и, поставив рюкзачок на колени, огляделся. Комната, как комната, большая и светлая, с ширмой у одной стены и широким балконом с окном у другой. Два дивана, стол, телевизор. И люстра «каскад», все из страны Советов.

Макаров поднялся и вышел сквозь открытую дверь на балкон с геранями. Хорошо! В округе много зелени, за парком блестела узкая полоска Сетуни, и где-то грохотала железная дорога.

— Ну, и как Вам виды? – спросила внезапно появившаяся из проема балконной двери Юлина мама.

— Отличные виды! – восхитился Вовка. – Я всегда хотел жить на последнем этаже. И перспектива, и над головой никто не топает!

— Все поправимо! – загадочно сказала Юлина мама. – Пойдемте пить чай!

Честно говоря, Макаров бы предпочел стандартный набор «первое-второе и компот», но и чай с бутербродами – тоже неплохо. Особенно. если чай крепкий, а бутерброды толстые. За чаем Юля рассказала про свой кастинг, а Вовка – про свою неудавшуюся консультацию. Юлина мама на все реагировала должным образом, то есть, прихлебывала из чашки чай и качала головой, не то в одобрение, не то в осуждение. Потом они смотрели альбомы семьи Трифоновых, мать – в тысячный, наверное, раз, Юля – в сотый. Из одного альбома, где мать была совсем девчонкой, Вовка узнал, что ее зовут Варей, а из другого, что Варварой Степановной, и что родом она с реки Чусовой, что на среднем Урале. Затем они смотрели футбол «Спартак – Динамо», где Варвара Степановна была за красно-белых, Юля – за бело-голубых, а Макаров разумно сохранял нейтралитет.

Когда футбол кончился, они были уже на «ты», Варвара Степановна – Варей, а Макаров – Вовкой, или Володенькой. Именно тогда Юля сказала: «Володя, пошли в мастерскую. Я буду делать с тебя слепок». И именно тогда Варя дернулась и заметно напряглась. И было отчего!

В Юлиной мастерской вдоль стен стояли стеллажи. У нормальных скульпторов там обычно располагались непроданные работы и глиняные наброски, а у Юли – отливки по гипсовым моделям из металла: руки, ноги и члены с мошонками! Вовке сразу припомнилась деревянная елда, которую он видел в столовой текстильного института на шкафу в кабинете зав. производством. Кто-то постарался, и вырезал со всем тщанием головку с уздечкой, складки крайней плоти и сетку вен на полуметровом члене. Руки лежали, ноги стояли, а члены, как им и положено, торчали под углом, опираясь на подставки. Варвара Степановна величественно мыла на кухне посуду, а Юля вела Макарова вдоль стеллажей и рассказывала про современное концептуальное искусство.

Затем Юля предложила Макарову обнажиться. На что он отреагировал быстро и даже торопливо. Как сказала скульпторша, ей нужен был напряженный член с открытой головкой, а посему Юля предложила Вовке таблетку сиалекса. Но ему сиалекс был не нужен.

Макаров сидел в кресле, а его член и мошонка, густо намазанные вазелином и залитые гипсом, покоились в длинном разъемном ящичке, который лежал у него на коленях. Весь процесс занимал десять минут, Вовка просидел с ящичком минут пятнадцать, а чтобы натуральная эрекция не спала, Юля показывала Макарову себя. Она села напротив на низкий табурет и развела бедра. Ее вульва была раскрыта, и в лучах заходящего солнца Макаров ясно видел Юлины большие, гладко выбритые губы, лепестки малых губ, набухший клитор, крошечное отверстие мочеиспускательного канала и открытый вход во влагалище с остатками девственной плевы по краям. Возможно, Юля с демонстрацией перестаралась, потому что Вовка кончил в ящик с гипсом. Он еще раз спустил на руки и на лицо Юлечке, когда та сняла половинки ящичка и удаляла ваткой с члена и мошонки технический вазелин. В этот момент в мастерскую заглянула Варвара Степановна, и едва не уронила тарелку, когда из Вовкиного члена забила пульсирующая струя, а сам он застонал от наслаждения.

Потом они опять смотрели футбол, играли красно-зеленые и голубые, пили ликер «Кюрасао», ели ломти консервированного ананаса, а Макаров сидел между двух теплых женщин и наслаждался жизнью и пламенеющим закатом над Сетунью. Впереди была целая ночь, и, возможно, не одна...