ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ: САМОЕ ТРУДНОЕ – ВЫБРАТЬСЯ ИЗ ОФИСА В ПЯТНИЦУ ВЕЧЕРОМ

12 ноября 2005 года

Пятница, 6 часов вечера.

Когда я вышел из кабинета Большого Человека, меня уже ждала Майра. Обхватив руками и вдавливая в меня свои изгибы, она подарила мне долгий поцелуй, а затем прошептала в шею:

– Мой герой.

Когда я рассмеялся, она опять поцеловала меня.

– Ты не можешь перестать спасать людей, не так ли? Я слышала, что ты стоял против тех ковбоев в Сент-Винсенте.

– Там стояли, скорее, помощники шерифа Дил, Макконнелл и полдюжины парней из Джексонвильского офиса шерифа, чем я. Все, что я сделал, это попытался вразумить главного ковбоя. Я – не герой. Я – всего лишь адвокат.

Она опять прижалась ко мне и уткнулась носом.

– Ты ничего не можешь с собой сделать, мистер Мейтленд. Знаешь, это видят все, кроме тебя. Тогда, когда ты был... не таким красивым и гораздо более женатым... ты был все таким же мужчиной. Тогда я подумала, что, если бы ты попытался хоть немного привести себя в порядок и проявил хоть чуть интереса к другой женщине, то привлекал бы дам. Но тебя никогда не интересовал никто, кроме Дебби. И я подумала, что это – пустая трата времени, потому что слишком много людей замечали, как ты несчастен.

– То была моя вина, а не Дебби.

– Ты не был бы так несчастен, если бы Дебби чувствовала то же самое по отношению к тебе.

– Курица или яйцо? Важно то, что сегодня вечером мы проведем вместе время. Верно?

– Я с нетерпением жду этого. Что ты хочешь сделать сегодня вечером, кроме самого важного?

– Давай по обстоятельствам, Майра. Может быть, мы пойдем на пристань, выпьем или перекусим и понаблюдаем за парадом лодок.

– Звучит неплохо. Увидимся у меня... когда?

– Уже почти полшестого. Мне нужно кое-что закончить. Как насчет семи?

– Я буду ждать тебя при полном параде... а может, и вовсе без ничего? Как насчет этого?

– Да, именно насчет этого.

Я только что вернулся в свой офис, откуда Шерил уже ушла по завершению дня, когда зазвонил мой телефон.

– Билл, с тобой все в порядке?

– Все в порядке, Дебби. Ты услышала о ковбоях?

– Да, об этом говорят люди. Они действительно пытались взять его под дулом пистолета?

– Все было немного сложнее. Просто возникло недоразумение, что они выдали ордер на арест Белла.

На мгновение мне пришло в голову задуматься, зачем я ей вру. Я не стал бы лгать ни Майре, ни кому-либо еще. Просто привычка. Я потратил десять лет, пытаясь как можно лучше оградить ее от реалий моей работы, моего мира. Вероятно, это сработало лучше, чем я ожидал. Это привело к тому, что я полностью вычеркнул ее из своей жизни. Но теперь было уже слишком поздно что-либо менять.

– О, ну, это звучало довольно впечатляюще. Послушай, прости, что побеспокоила тебя. Я знаю, что ты, должно быть, пытаешься выбраться из офиса. У тебя должны быть планы... с Майрой. Я не хотела держать тебя привязанным к телефону.

– Нет проблем, Деб. Мне просто нужно было закончить кое-какую работу. У тебя... эээ... есть планы? Дети сегодня у тебя?

– Нет на оба вопроса. Никаких планов. Я... я просто останусь сегодня дома. Би-Джей проводит ночь у друзей. А мама с папой, хочешь верь, хочешь нет, идут на концерт с Келли. Христианский рок-концерт, хоть верь, хоть нет. Мама сказала, что эти парни сейчас очень сексуальны для подростков. Я не думаю, что Келли готовится стать монахиней, но приятно видеть, что она проводит время с мамой и папой.

– Я не разговаривал с ними уже пару недель. И продолжаю делать это, но...

– Дела идут лучше, Билл. Не кори себя из-за детей. Мама получает от них больше, чем я. Келли тянет на твердую пятерку и может стать круглой отличницей, если сможет продолжать в том же духе. Би-Джей – крепкий хорошист, что, учитывая прошлый год, является огромным улучшением.

– Я рад, что у них все хорошо. Я просто удивлен, что ты...

А потом я заставил себя закрыть рот. Я собирался забредать на территорию, на которой не имел права находиться.

– Почему бы тебе и не сказать, Билл? Не будь таким уж вежливым. Ты собирался сказать, что удивлен, что я не трахаюсь вовсю, не так ли?

Я прочитал гнев, который и заслужил, но приглушенный. Не так давно было время, когда она вцепилась бы мне в горло. Голос у нее был... усталый.

– Я не собирался этого говорить, Деб. Честно. Просто теперь, когда оба ребенка ушли, нет причин, чтобы тебе не пойти куда-нибудь. Это все. Не обижайся. Я не имел в виду ничего такого. Ты в порядке? У тебя все в порядке? Ты сама на себя не похожа.

– Просто эта неделя была... долгой. А сегодня... Ладно, неважно. Мне захотелось остаться дома.

– Ок. Я ценю, что ты проинформировала меня, как дела у детей. Ты отлично справляешься с ролью и матери, и отца.

В ту же минуту, как эти слова вырвались из меня, я приготовился к пламенному ответу, который должен был воспоследовать вместе с напоминанием, что ничего не изменилось. Она долгое время была их матерью и отцом.

Но она меня удивила.

– Спасибо, Билл. Надеюсь, ты хорошо проведешь вечер.

А потом повесила трубку.

Наверное, меня это не должно было удивлять. Гнев и ярость с обеих сторон могут гореть лишь ограниченное время. Может быть, у нас наконец-то установились более спокойные отношения. Что-то в этом разговоре меня обеспокоило. Я не мог понять, что именно. Но оно там было. Я заставил себя выкинуть это из головы. Я просто должен быть благодарен, что все, наконец-то, уладилось.

Я сел и врубил компьютер. Меня ожидало около пятидесяти электронных писем. Большинство из них я пробежал быстро.

Одно было из Нью-Йорка, и его выделяла ключевая фраза «Человек-деньги». Я открыл его, прочитал и набрал номер. На звонок ответил мужчина коротким: «да».

– Очевидно, ваши секретарши, не задерживаются после пяти вечера, или вы, ребята, уже перешли к секретарям-мужчинам?

– Мы так же политкорректны, как и все в западном мире, но наши секретарши все еще живут в мире розовых воротничков. Для меня это звучит как брат-адвокат, и, вероятно, один из наших южных братьев, судя по акценту. Он не слишком сильный, так что, вы, наверное, из Флориды?

– Хороший слух, а вы, очевидно, из графства Корк, Ирландия?

– Близко. Бронкс. Теперь, когда с любезностями покончено, у меня – жена и двое малышей, которых я хотел бы когда-нибудь увидеть. Так чем же я могу вам помочь?

– Это – Билл Мейтленд из прокуратуры Джексонвилла. Я получил электронное письмо от помощника окружного прокурора Нью-Йорка по имени Райан Мерфи. Неужели это вы?

– Верно, а я имею удовольствие общаться с Ангелом Смерти?

– Тоже верно. В вашем электронном письме говорилось, что у вас есть ко мне несколько вопросов относительно предстоящего суда над Бобби Мэлоу, более известному как «Человек-деньги». Что за вопросы? Я не имею никакого отношения к суду над ним и даже не знал, что он запланирован. Я думал, он – все еще в больнице или что-то в этом роде.

– Он был в Центральном Нью-Йоркском психиатрическом центре. Две недели назад его перевели в частную клинику «Борланд Ретрит» в Платтсбурге, к северу от Нью-Йорка.

– Частную клинику?

– Это – шикарный приют. Очень модный и очень, очень дорогой. Высокооплачиваемые врачи, но у них строгая охрана, камеры, круглосуточное наблюдение. В центре Малоун пытался покончить с собой, и его врачи боятся, что он сделает это опять.

– Я думал, в Нью-Йорке проблемы с деньгами. А вы можете позволить себе помещать подозреваемого в убийстве в такую дорогую психушку?

– Нет, но его жена богата. Это, конечно, его деньги. Она трахалась с другим парнем, чуть не убила своего мужа, отправилась в тюрьму на всю оставшуюся жизнь и вообще по-королевски облажалась, но развода не было, так что, его деньги – это ее деньги. А она готова заплатить, чтобы держать его подальше от глаз общественности, и готова платить за первоклассную частную охрану во главе с несколькими нью-йоркскими копами.

– Пытался покончить с собой? Думаете, это была уловка? Я слышал, он – очень умный парень. Попытка покончить с собой может стать отличным способом завоевать сочувствие общественности.

– Все было по-настоящему. Никаких подробностей, но он был неприятно близок к тому, чтобы истечь кровью. На свои деньги он купил скальпель и заплатил, чтобы отвлечь медсестер и полицейских, наблюдавших за ним. Он почти сделал это.

– Хммм. Пытаясь обмануть Великолепную Систему Правосудия, уйдя от причитающегося по закону?

Затем:

– Все это ставит нас перед вопросом: какое отношение ко всему этому имею я?

– Вероятно, довольно большое. Вы ведь знаете, что суд никогда не состоится здесь, верно?

– Уже догадался.

– Это заставит дело О'Джея Симпсона выглядеть как двухдневное дело о нападении в Поданке. Вы ведь знаете подробности, верно?

– А кто не знает? Бобби Мэлоун, Человек-деньги, Волшебник с чужими деньгами в медиа-капитолии мира, любимец богатых, знаменитых и влиятельных, но не так хорош со своей женой. Она нашла кого-то еще, с кем можно было творить чудеса, а Малоун об этом узнал. Не довольствуясь разводом с ее задницей и доведением ее до респектабельной бедности, он принимает это близко к сердцу и нанимает каких-то мафиозных парней, чтобы убить ее, А ТАКЖЕ ее любовника.

– Верно, – перебил его Мерфи. – Что до сих пор соответствует пьесе о брошенных мужьях. Но потом этот тупой сукин сын в последнюю минуту передумывает, отменяет покушение на свою жену, но не может достучаться до киллера, идущего за любовником, и Волшебник, как полный идиот, БРОСАЕТСЯ под пулю, которая должна была убить любовника.

– Это не значит, – продолжил Мерфи голосом, в котором ирландский акцент становился все сильнее, по мере того как он говорил, – что мы не рады тому, что он спас жизни двух невинных... чтобы не сказать изменяющих подонков... но он причинил нам чертовски много неприятностей.

– Как? Если и существовало когда-либо открытое и тут же закрытое дело, то это самое оно. Студент-первокурсник юридического факультета мог поддержать обвинение и уйти с победой.

– Вы так думаете?

– Как, черт возьми, тут можно проиграть?

– Вы следили за каким-нибудь освещением СМИ по этому поводу?

– Кое за каким.

– Опросы показывают, что Волшебник – один из самых почитаемых людей в стране, а его жена Эйприл – одна из самых ненавистных. Она бросила мужа и пятилетнего сына, чтобы переспать с каким-то симпатичным скользким Евромусором. И это – одно из самых добрых описаний.

– То есть, общественность поддерживает парня, пытавшегося убить мать своего пятилетнего сына, парня, нанявшего двух киллеров, чтобы убить двух человек за то, что каждый день делают миллионы его сограждан?

– Посмотрите на это так, как это было изображено в средствах массовой информации. У вас есть трудолюбивый, успешный парень с женой, которую он любит, и пятилетним сыном. В то время как он усердно зарабатывает деньги, чтобы позволить ей наслаждаться светской жизнью, она тайком встречается с симпатичным парнем, чья главная претензия на славу – быть дальним родственником нынешней королевы Англии. Поэтому он об этом узнает и сходит с ума, нанимает людей, чтобы убить свою жену и ее любовника. А после, в последнюю минуту, по причине, о которой он так и не сказал, но большинство людей думают, что это из-за сына, он меняет свое мнение. Ему удается отозвать одного убийцу, но никак не может перезвонить второму. Малоун выслеживает любовника и пытается его предупредить, чтобы тот убирался с улицы, когда мельком видит стрелка и делает единственное, что может сделать – бросается перед мишенью. И натыкается на мощную винтовочную пулю в пяти сантиметрах ниже сердца. Насквозь. Парень чуть не погиб, пытаясь спасти человека, который разрушил его брак. Он спасает женщину, которая ему изменяла. Он – отец пятилетнего ребенка. Поговорим о вызывающем сочувствие подсудимом. Вы, я и присяжные понимаем, что он виновен как грех. В глазах закона. Но каждый член жюри будет ставить себя на его место, задаваясь вопросом, каково это – потерять жену и быть готовым умереть, чтобы спасти ее во что бы то ни стало. Каждая женщина в жюри будет задаваться вопросом, каково это – быть любимой так сильно, что тот, кто любит, готов отдать свою жизнь, чтобы спасти любовника своей жены.

Он немного подождал на линии.

– Скажите мне, как осудить этого сукина сына?

– Напомните присяжным, что убийство незаконно, как бы вам ни было жаль убийцу. Мы все уже имели дело с вызывающими сочувствие подсудимыми.

– Так просто?

– Это – как заниматься любовью. Механика всегда одна и та же. Все дело в том, как именно это сделать, – рассмеялся он.

– Мне придется это запомнить.

– Ну, Райан, это было весело, и хотя у меня нет жены и детей, чтобы спешить домой, у меня имеется дама с самой большой и лучшей грудью в Северо-восточной Флориде, которая ждет, чтобы, как только я появлюсь, сделать со мной то, что в некоторых странах является незаконным, так что, пожалуйста, не обижайтесь, если я спрошу снова. Зачем вы мне позвонили?

– Есть шанс, что в будущем году дело переведут к вам. На самом деле, вероятность выше чем половина. У вас имеется смертная казнь, у ваших присяжных репутация одних из самых крутых в округе, вы – достаточно далеки от Нью-Йорка, чтобы иметь шанс привлечь приличных присяжных, и, конечно же, привлекательность в том, чтобы дело рассматривал сам Ангел Смерти.

– Ладно, это я понимаю. Если такое случится, мы сделаем все что в наших силах. Но до этого еще далеко.

– Да. Я позвонил по двум конкретным причинам. Я хотел понять, хотим ли мы, чтобы суд передали вам?

– По каким причинам?

– Во-первых, миссис Мэлоун уже приняла решение, кто должен представлять ее мужа в суде, и мы слышали, что адвокат уже нанят. Вы его знаете. Лью Уолтерс. Он родом из вашей лесной глуши.

– Я его знаю. А вторая?

– Вы получили более чем справедливую долю – на самом деле вы получили около тысячи часов из ваших пятнадцати минут славы – как Ангел Смерти, так что, многое о вашей работе и вашей жизни стало достоянием общественности. Но когда начало казаться, что дело может перейти в вашу юрисдикцию, мы присмотрелись повнимательнее. И...

– Заглянули в мою личную жизнь?

– Пришлось. Я узнал о вашей жене и Дуге Бейкере, об их романе и о вашей ссоре с ним в Университете Северной Флориды, которая привела непосредственно к вашему разводу. О драке, из-за которой вас могли уволить или лишить лицензии.

– И что?

– Нам нужна победа. Малоуну будет оказано сильное общественное сочувствие, и по всему миру будет пропагандироваться оправдательный или легкий приговор. Где бы он ни попытался, если он выйдет, мой офис будет выглядеть как дерьмо, как неудачники. Потому что, независимо от того, где будет проводится суд, его начали мы. Дело – наше, к добру или к худу. И политически проигрыш не будет хорош. Кроме того, никогда не бывает хорошо, если люди думают, что коль скоро ваш пиар достаточно хорош, вам может сойти с рук убийство... или покушение на убийство.

– Согласен.

– Итак, первый вопрос: можете ли вы надрать задницу Лью Уолтерсу? Особенно если он ваш друг, и, по-видимому, ваш лучший друг, и человек, которому вы доверили свой развод. Я проверил его досье. Он слишком хорош, чтобы с ним играть. И он будет вытягивать любое дерьмо, чтобы выиграть. Раньше он уже делал это.

– Отвечаю на ваш вопрос: Лью – мой лучший друг. И да, я надеру ему задницу. Мы – друзья вне зала суда. Внутри же он – противник. Я победил его в деле о Бабушке-убийце, когда никто не ожидал, что я выиграю. Я могу сделать это опять.

– И второй вопрос, мистер Мейтленд. На самом деле еще более важный. Вы собираетесь просить присяжных уничтожить человека, чья жизнь была разрушена изменой жены. Лучшее, что его ждет, – это провести остаток своей жизни или большую ее часть за решеткой за тяжкое преступление – смерть второго киллера и покушение на убийство первой степени его жены и ее любовника. У него было все, и он все потеряет. Скорее всего, он больше никогда в жизни не увидит своего сына на свободе. Вы можете это сделать?

– Потому что я точно так же потерял жену? Потому что я вышел из себя и полез в драку, и кто знает, что бы сделал, если бы у меня был пистолет? Вы думаете, я стану отождествлять себя с Человеком-деньги и тянуть время?

– Ну, да.

– Я посочувствую ему и расскажу присяжным о своих личных симпатиях. А потом напомню им, что в зале суда сочувствию места нет, и именно потому, что я был там же, где и он, они будут слушать меня более внимательно. Вам не нужно беспокоиться о моем конфликте лояльности. Я – прокурор.

Через некоторое время:

– Знаете, Мейтленд, я действительно вам верю. Я думаю, что если он попадет к вам, вы его поимеете. Итак, я поговорю со своим начальством, и по ходу дела, если они пойдут таким путем, мы свяжемся с вашим боссом и с вами.

– Я с нетерпением жду этого. На вашем месте я бы убирался из офиса и возвращался к жене и двум детям. И поцеловал их всех... крепко.

– Обязательно, Мейтленд. И... насколько я понимаю, в офисе Государственного защитника может работать некий Патрик Лири. Это правда?

– Да. Он – королевская заноза в заднице, но отличный адвокат. Вы его знаете?

– Мы знаем друг друга... Знали друг друга. Однажды, после долгого дня, или если вам удастся застать его пьяным и в хорошем настроении, передавайте ему привет от Райана Мерфи. И будьте готовы пригнуться.

– Хорошо.

– Вы тоже крепко поцелуйте свою даму. Приятно знать, что и после развода есть жизнь. До свидания.

Положив трубку на место, я сел.

И подумал о странствующем цирке «Человек-Деньги/Волшебник», который в следующем году будет спущен на Джексонвилл. Если он не успеет покончить с собой. Или не заключит соглашения. Или если меня первыми не убьют мексиканцы.

Какая-то часть меня боялась предстоящего суда. Мерфи был прав в одном. Было бы трудно идти в полную силу против бедного ублюдка, в боли, унижении и гневе поднявшего руку против двух людей, разрушивших его жизнь.

Но, с другой стороны, как сказал Карл Кэмерон, именно тяжелые случаи делают закон почти неотразимой любовницей. Несмотря на то, что это был верный шаг, было бы также непросто убедить присяжных отключить свои сердца и воспользоваться своим разумом, чтобы следовать закону. И, да поможет мне Бог, во мне было нечто вроде боксера, лежащего на ковре и борющегося за то, чтобы удержать сознание, когда счет рефери привел меня в чувство при мысли об этом испытании. Хотя бы самому себе, я мог признаться, что хотел этого, хотя это было бы чертовски больно.

Я вернулся к письмам. Девяносто процентов были офисным дерьмом и могли быть проигнорированы или переданы Шерил. Но были и такие, как:

Дата: 11-12-2005

Кому: У. Мейтленду

От: Помощник СА Роджера Хоппера, Отдел уголовных преступлений 1

Тема: Мысли о диверсии Кевина Батлера

Просто хотел узнать ваши мысли, когда у вас появится свободная минутка. Не знаю, в курсе ли вы относительно этого дела. Из печальных. Кевин Батлер – двадцативосьмилетний рекламный директор двенадцатого канала WTLV в Джексонвилле. Его жена – судя по всему – пропала еще весной. Никаких признаков нечестной игры. Никаких признаков причастности мужа, хотя он и мог быть причастен. Но реакция мужа не похожа на реакцию убийцы. С тех пор как исчезла его жена, не оставив каких-либо следов, он фактически позволил своей жизни превратиться в дерьмо.

В течение следующих шести месяцев Батлера дважды арестовывали за пьянство и хулиганство, нападение, вызванное дракой в баре в Файв-Пойнтс, один раз – за вождение в нетрезвом виде, и в этом последнем случае он был почти похож на пародию из Saturday Night Live. Он выехал из «О'Брайена» на Вест-Сайд, свернул на семнадцатую улицу, проехал милю на красный свет и, клянусь Богом, в пятнадцати сантиметрах от того места, где стоял фургон, НАБИТЫЙ МОНАХИНЯМИ, приехавшими из епархии Сент-Огастина.

– Ему удалось избежать столкновения с ними, но он оказался в больнице, после того как чуть не сбил светофор на углу Сан-Хуан-авеню и семнадцатой улицы, в то время как монахини попали на стоянку «Солид Голд Олл Леди Ревю» с танцорами на шесте и байкерами, наблюдавшими за ними. Никаких серьезных травм, только сотрясение и несколько шишек и синяков.

После окончания университета Шанда он сидел в тюрьме, и по всем критериям не должен был когда-нибудь в этой жизни получить обратно свои права. Но один из гражданских советников, парень по имени Лайл, которого вы, вероятно, видели в здании суда, заинтересовался им и в качестве личного одолжения вызвал доктора Теллера, чтобы с ним поговорить. Теллер поговорил, а потом они с Лайлом поговорили со мной.

Оба говорят, что Батлер – порядочный парень. Его жена, исчезнувшая с лица Земли, просто потрясла его, и он сходил с ума с течением времени, и похоже, что она никогда не вернется, и нет никаких признаков того, жива она или мертва. И оба рекомендуют отвлечься. Лайл рекомендовал Guardian Ad Litem. Думает, что его сможет отвлечь от беспокойства о жене забота о детях.

Мы должны дать ему какое-то время, но у него был чистый послужной список, пока его жена не исчезла, и, честно говоря, я думаю, что если ваша жена упадет в яму в земле и вы никогда не узнаете, ушла ли она с другим парнем или гниет где-нибудь в болоте, этого будет достаточно, чтобы испортить головы большинству мужчин. Я делюсь с вами этим на случай, если кто-то в прессе узнает о монахинях и его судимостях и устроит нам ад. Я думаю, что если кого-то и должны критиковать, то это Ангела Смерти.

И вам следует знать, что монахини просят нас обращаться с ним помягче. Большой сюрприз.

Я знал то, что подсказывало мне чутье. Ладно, это задело меня за живое. Пропавшие жены, изменяющие жены, мертвые жены… все они заставили меня обратить особое внимание. В некоторых случаях мы проводили досудебную замену уголовной ответственности альтернативными видами исправительного воздействия. Мы старались держаться подальше от политики, но каждый раз, когда заменяли уголовное преследование, всегда оставалась вероятность, что они поднимутся в здание и убьют из мощной винтовки двадцать человек, а средства массовой информации кинутся воющей толпой, чтобы снять скальп с безумных прокуроров, рано утром выпустивших этих монстров с символическим наказанием.

Может, он сам ее убил? Муж или жена пропавшего или умершего супруга всегда является первым и самым верным подозреваемым. Ни у кого другого нет столько причин убивать. И чаще, чем вы думаете, ваше первое подозрение оказывается верным. Но..

Очевидно, Хоппер и копы не думали, что он это сделал. А когда вы выполняете эту работу, у вас развивается довольно хорошее шестое чувство на это. То дерьмо, в которое он вляпался, с тех пор как она пропала, могло быть вызвано чувством вины. Иногда люди думают, что им сошло с рук плохое. Но чтобы жить с этим знанием, вы должны иметь определенный тип человека.

Если вы – не чудовище, то не сможете убежать от осознания того, что сделали. Вы не сможете выпить достаточно, чтобы обезболить себя от чувства вины, хотя будете очень стараться. Очень часто, если заурядные убийцы не заканчивают признанием, то заканчивают самоубийством. Такая вина – тяжелая ноша, которую требуется носить с собой круглосуточно.

Но такое поведение, которое он продемонстрировал, может быть вызвано длительным горем так же легко, как и чувством вины. Когда жена умирает в результате несчастного случая или самоубийства, вы ее хороните, скорбите, иногда трахаете всех вокруг, а иногда напиваетесь до беспамятства, но вы это переживаете. Так же как и я. Когда она убегает с любовником, со временем исцеляешься.

Но иногда люди просто исчезают. Даже чаще, чем вы думаете. На национальном уровне существует множество нераскрытых исчезновений. Они встречаются даже в Джексонвилле. Без предупреждения. Никаких серьезных продолжающихся склок. Никаких серьезных денежных проблем. Никаких следов насилия, нечестной игры или похищения. Муж или жена уезжают на работу, или в путешествие, или просто не приходят домой, когда положено.

И они никогда не возвращаются. Они встречаются гораздо реже, чем те, где вы, в конце концов, находите где-то тело или десять лет спустя обнаруживаете их живущими со второй семьей на противоположном побережье. С этим люди могут жить. Человеческое сердце гораздо более устойчиво, чем вы думаете.

Но Батлер, этот несчастный ублюдок, жил в подвешенном состоянии. Невозможно горевать, если не знаешь, умерла ли жена, любя тебя, или в настоящее время обслуживается новым любовником. Ты не можешь злиться, не можешь грустить, не можешь эмоционально похоронить ее в земле и найти новую любовницу. Хотя люди все это делают. Ты зависаешь в нигде.

Если он не убил ее, то будет иметь право на эмоциональную катастрофу. И, возможно, он имел право на перерыв. Особенно если Теллер считал, что он этого заслуживает. И Лайл.

Я несколько раз сталкивался с этим Лайлом. Профессор колледжа... но даже всегда держа в мыслях Дуга Бейкера, и пусть Лайл был еще одним парнем, который, вероятно, заставлял трепетать сердца студенток... он казался хорошим парнем.

И он был не просто еще одним лицемерным либералом из высшего света, успокаивающим свою вину за то, что родился с серебряной ложкой во рту. Я разговаривал с ним пару раз, чтобы понять, могут ли его рекомендации быть трезвыми и сердобольными. Хотя он был выпускником Гарварда со степенью по литературе, он приехал из другого Бостона, бедного ирландского района с маленькими домиками в тесных маленьких закрытых районах, и его образование проходило в уличных бандах, а не в элитных частных школах. У него было сердце, но еще у него был и мозг.

Так что, если он считает, что Кевин Батлер заслуживает второго шанса, я склонен смотреть на это благосклонно.

Я написал Хопперу, что он может составить бумаги, и мы поговорим в понедельник или во вторник, но что Батлеру, вероятно, можно будет произвести замену, если будет похоже, что Лайл и Теллер правы.

Телефон снова зазвонил. Было уже больше пяти, и должен был начаться потоп. Мысленно я нарисовал портрет Майры, стоящей передо мной обнаженной, и тяжелые белые шары ее огромных грудей свисали как круглые фрукты. Это было не очень хорошо, коль скоро мне все еще требовалось выйти за дверь.

– Мистер Мейтленд.

Голос был безошибочно узнаваем.

– Шериф Бладвурт.

– Я рад, что смог с вами связаться. Большинство людей в здании суда выходят из дверей ровно в пять вечера. Вы явно не из тех, кто следит за часами.

Я не ответил. Отчасти от удивления. Я не ожидал от него вестей. А отчасти для того, чтобы дать ему начать разговор.

– Думаю, мне не стоит удивляться. Все, что я читал о вас, говорит о том, что вы – преданный своему делу человек.

– А зачем вам было читать обо мне, шериф?

– После сегодняшней... ситуации и разговора по сотовому с Томми Диконом мне стало очень любопытно узнать о вас. Я погуглил. Удивительно, сколько прессы вы получили после истории с Ангелом Смерти, но есть цитаты и до этого.

И снова я позволил его комментариям зависнуть, и на линии воцарилась тишина.

– У меня никогда не было возможности поговорить с вами напрямую, мистер Мейтленд, и я жалею, что не сделал этого. То, что произошло сегодня, достойно сожаления, но это была ошибка на самых разных уровнях. Верите вы этому или нет, но у нас были основания полагать, что ваш мистер Белл причастен к трем убийствам, одно из которых – кадрового сотрудника нашего департамента. Теперь я знаю, что Томми – помощник шерифа Дикон – более чем вспыльчив, а наш помощник, которого убили, был его другом. Он немного грубоват, и из того, что он мне сказал, он, несомненно, чрезмерно отреагировал на то, что посчитал вмешательством в выполнение им своих обязанностей.

– Зачем вы звоните, шериф?

– Я просто хотел убедиться, что... что отношения между вашим офисом и моим остаются на профессиональном уровне. И что вы не сделаете поспешных выводов, которые в будущем могут вызвать серьезные проблемы между нашими двумя графствами.

Я помолчал какое-то время, затем задал вопрос:

– Итак, могу ли я предположить, что вы больше не будете предпринимать попыток убить мистера Белла, чтобы убрать его в качестве свидетеля по делу об убийстве Уильяма Саттона? Что вы больше не станете посылать своих людей со сфабрикованными обвинениями, что вы не будете устраивать никаких «несчастных случаев» для мистера Белла в его больничной палате.

Теперь тишина была очень длинной. И наконец:

– Я знаю, что у Далласа Эдвардса долгая память, и уверен, что он отравил ваш ум, касательно всех видов будоражащих историй о тех ужасах, что на протяжении многих лет творили в Сацуме я и моя семья. Я знаю, что он – ваш работодатель и что у вас с ним личные отношения, поэтому не собираюсь спорить с тем, что он говорил. За исключением того, что люди по-разному интерпретируют истину. Я бы просто сказал, что многие люди и агентства потратили большое количество времени и денег, пытаясь доказать мою вину в чем-то незаконном, и никто так и не преуспел.

Последовало еще одно долгое молчание, а затем:

– Я серьезно сомневаюсь, что Эдвардс или кто-либо еще когда-либо обсуждал, как моя семья попала в Сацуму, Мейтленд. Это – интересная история, и вам, возможно, стоит подумать о ней. На самом деле в девятнадцатом веке мой народ жил в юго-западном Техасе. Это были владельцы ранчо, скотоводы, несколько фермеров. На площади в шесть с половиной тысяч квадратных километров жило около двухсот человек, носящих фамилию Бладвурт. Юго-западный Техас в то время был суровой частью мира. Там были индейцы-ренегаты, т.е. те, кто отказался жить в резервациях в соответствии с существующими законами, мексиканские армейские подразделения, действовавшие как свободно нанятые мародеры, американские бандиты.

– История слишком длинная, чтобы вдаваться в подробности, но несколько Бладвуртов были убиты в ссоре с соседями, индейцами и мексиканцами. Тогда кровь была важна, поэтому другие Бладвурты мстили за их смерть. Но когда их враги были убиты, уже родичи убитых жаждали мести. Это был скверный замкнутый круг. Хэтфилды и Маккои – лишь самые известные из старых распрей. Были и другие.

– На это ушло двадцать лет, но, в конце концов, врагов стало слишком много. И Бладвурты были уничтожены. Мужчины, женщины и дети. Наконец, мой прапрапрадедушка, его брат и его жена остались одни, и они увидели зловещее предзнаменование. Они покинули Техас, своих врагов и вражду.

– Это заняло несколько лет, но, в конце концов, они поселились в Сацуме. Тогда он был таким же диким, как и Техас. Были разбойники, беглые каторжники, прячущиеся в болотах, болезни и мор, и практически никакого закона. Они стали законодателями, помогли цивилизовать этот район и стали частью округа.

– Так вот, Сацума была диким местом, и там было много плохих людей. А Бладвурты получили в Техасе ценный урок. Когда они наживали себе врагов, то убивали их. Всех. Теперь все это – история... мертвая история... и никто никогда не будет обвинен, но люди поняли, что если нажил себе врагов из Бладвуртов, то либо бежишь из графства так быстро, как только можешь, либо и ты, и твоя семья погибнут.

Бладвурт замолчал. На заднем плане играла классическая музыка.

– Конечно, все это было очень давно. Ничего подобного больше не случается. Но это – предметный урок. Вражда – это плохо. Люди должны ладить, даже когда они могут не нравиться друг другу, даже когда могут чувствовать себя лучше, продолжая сражаться. Потому что, если вы враждуете, люди умирают. Не только бойцы, но и их семьи. Их жены. Их сыновья. Их дочери. Их родители.

– Как я уже сказал, мистер Мейтленд, с нашей стороны нет никаких обид. Мы будем продолжать пытаться доставить сюда мистера Белла законным путем, но не будем делать ничего противозаконного. Я надеюсь, что вы сможете отбросить свои обиды, свой гнев и дать этой ситуации остыть. Есть ли у нас взаимопонимание?

– Коль скоро вы оставляете мистера Белла и всех остальных в нашем округе в покое, я не вижу причин для того, чтобы мы имели в будущем какие-либо дела.

– Благодарю вас, мистер Мейтленд. Это кажется справедливым. Хороших вам выходных.

Интересно, будет ли он удерживаться подальше от Белла? Все, что Даллас рассказал мне о Бладвурте, заставило меня усомниться в том, что тот смирится с поражением и ретируется. С другой стороны, если он был так богат, как предполагает Даллас, я не мог себе представить, чтобы у матери Саттона нашлось достаточно денег, чтобы сделать для Бладвурта выгодным двигаться дальше.

Даллас считал его злобным, садистским ублюдком, но ничто из того, что он говорил, не указывало на то, что Бладвурт глуп. И ввязываться в войну из-за относительно небольшой суммы не имело смысла. Когда он думал, что его ребята могут просто войти в больничную палату и напугать Белла до смерти, это, вероятно, имело смысл, выраженный в долларах и центах. Но сейчас?

Мне все еще требовалось просмотреть около пятидесяти электронных писем, а я очень, очень не хотел этого делать.

Я хотел войти в квартиру Майры и просто наслаждаться, жаждая ее тело и лицо в течение нескольких минут, прежде чем что-нибудь с ней сделать. Я хотел отвезти ее в Лэндинг – фестивальный рынок в центре Джексонвилла – и посмотреть на лица парней, мимо которых мы будем проходить, когда те станут раздевать ее своими глазами и ненавидеть меня до глубины души. Я хотел быть среди флиртующих мужчин и женщин, влюбленных, пьяных и глупых. Мне хотелось есть так, как я ел, когда был толстым и дряблым, и волноваться о том, что завтра придется потренироваться. Я хотел быть таким же безответственным, раскрепощенным и свободным, как все остальные в выходные. Я хотел быть таким, каким был более двадцати лет назад, до Дебби. Я хотел, чтобы все было так, как тогда, когда жизнь была простой.

Я заставил себя снова повернуться к компьютеру в центре стола и к мигающей на нем иконке почты. Как бы мне этого ни хотелось, я не мог выбросить на помойку свои обязанности. Я менялся, но не изменился настолько сильно.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ – ОДИНОКИЕ БЕЛЫЕ РОЗЫ

12 ноября 2005 года

Пятница, 7.30 вечера.

Я нажал кнопку звонка в блоке Б-6 в Эллендон Армс. Примерно в трех милях к югу от шоссе I-295 на бульваре Сан-Хосе, ведущем к Фруктовой бухте в округе Сент-Джонс, у входа в комплекс стояла сторожевая будка. Кондоминиумы были доступны для всех, у кого хватало денег, но там было больше охраны, чем найдется где-либо за пределами автономного квартирного комплекса. Большинство квартир имели одинаковую планировку. Очень большую комнату-гардеробную со сводчатыми потолками, и большое зеркальное окно в задней части комнаты, дающее панорамный вид на множество бассейнов, включая один специальный олимпийский и еще один очень глубокий бассейн, глубиной в конце четыре с половиной метра, что допускалось, потому что туда не пускали детей.

Там были горячие ванны и один особый набор бассейнов с разной температурой, включая тот, что настроен близко к максимальному пределу человеческой выносливости, гарантируя потение и избавление от всех паразитов, которые могут быть у пользователя, рядом с другим, практически ледяным. Комплекс гарантировал, что любой житель, способный высидеть тридцать секунд в горячем бассейне, а затем тридцать секунд в холодном, получает полуторалитровую бутыль шампанского за счет заведения. За те несколько раз, что я там был, я видел лишь шесть идиотов, падавших в водоем с ледяной водой. Но все они были молодыми мужчинами, за исключением одной худощавой и загорелой молодой дамы, и, кроме криков шока, погружение, казалось, никому не причиняло никакого вреда.

Я услышал приближающиеся шаги и заложил за спину обе руки. За моей спиной в небе мерцали звезды.

– Кто там?

– Открой и узнаешь.

– Ты очень уверен в себе, не так ли?

Дверь распахнулась, открывая живой сон. Ее волосы были уложены в локоны, напомнившие мне вечеринку в честь Хэллоуина в Пеликанах. Они серебряным потоком стекали по ее лицу. Ее губы были краснее спелого яблока, а глаза сверкали как изумруды, будучи усилены зелеными тенями. На ней была простая балахонистая блузка с глубоким вырезом, которая вряд ли когда-либо так хорошо смотрелась на ком-либо другом. Еще на ней была относительно узкая серебристая юбка-карандаш, соответствовавшая ее цвету волос, над металлическими серебряными сапогами, поднимавшимися почти до колен. Позже в тот же вечер я узнал, что на ней были «серебряные сапоги из искусственно сморщенной кожи на металлически зеркальной платформе». Несмотря на то, что я уже видел ее обнаженной, у меня перехватило дыхание. Особенно от сапог на зеркальной платформе. Ни Дебби, ни Алине сапоги никогда не нравились. Я открыл для себя фетиш.

– Привет, мистер Мейтленд. Тебе нравится то, что ты видишь?

– Примерно так же, как человеку, умирающему от жажды в пустыне, нравится обнаружить в оазисе источник, из которого течет вода.

– Настолько сильно?

– Еще сильнее.

Она потянулась ко мне, но я одной рукой остановил ее, жестом попросив отступить. Она с любопытством посмотрела на меня.

Я потянулся назад, чтобы свободной рукой закрыть дверь, держа другую за спиной. Она посмотрела на меня с легкой улыбкой, которая могла бы осветить целый город.

– Человек – это загадка. Какую тайну ты скрываешь у себя за спиной?

– Это может быть коробка конфет для той, что дала совершенно новое определение «сладкому». Это может быть букет из самых редких цветов в мире, для кого-то, кто красивее любого цветка. Это может быть бриллиантовый браслет для кого-то, кто затмевает самый сверкающий драгоценный камень.

Ее глаза блеснули, и все же мне показалось, что я заметил в них какое-то беспокойство, которого не смог понять.

– Ты же знаешь, Билл, что тебе не требуется меня соблазнять, не так ли? Ты можешь меня взять, просто сказав «привет».

Я вытащил секрет, который держал в левой руке. На хрустальной подставке цвела одинокая белая роза – символ Америки. Ее глаза остановились на белых лепестках, которые, казалось, сочились каплями влаги под светом ее апартаментов.

– Что это, Билл?

– Прекрасная роза для прекрасной женщины. Как и ты, Майра, она стоит особняком. Ты можешь окружить ее сотней прекрасных цветов, а она все равно будет выделяться.

Я шагнул к ней, нежно обнял ее лицо свободной рукой и прикоснулся губами к ее губам.

– Знаю, звучит банально. И мое единственное оправдание – в том, что у меня нет практики. Я просто хотел сказать, что каждый раз, когда я вижу тебя в суде, у меня захватывает дух. И ты заставляешь мое сердце колотиться, когда я нахожусь в одиночестве в своем кабинете и начинаю думать о тебе. Мне все еще приходится щипать себя, чтобы заставить поверить, что это может быть реальностью. Если бы я никогда больше не прикасался к тебе, не наслаждался этим невероятным телом, я все равно был бы самым счастливым парнем на земле. Обладание тобой хотя бы один раз делает меня победителем.

В уголках ее глаз выступили слезы.

– Билл, почему ты продолжаешь это делать?

Я сделал шаг назад. Я ожидал любого ответа. Только не такого.

– Я... эээ...

Я снова почувствовал себя семнадцатилетним юнцом, приближающимся к действительно горячей девушке на свидании и видя, как мои мечты начинают рушиться передо мной.

Из ее глаз текли слезы, губы не улыбались, когда она протянула руку, чтобы взять розу в хрустальной подставке. Она отвернулась от меня и поставила ее на маленький столик у входа.

Она медленно отвернулась от стола и посмотрела мне в глаза. Я не мог перевести для себя значение ее взгляда.

– Разве друзья дарят подругам одинокие белые розы просто так? Говорят ли они такие вещи, от которых их подруги плачут?

Она сделала шаг назад.

– Заходи и закрой дверь.

Не сводя с меня глаз, она что-то сделала, и балахонистая блузка соскользнула с ее плеч. Тяжелый прочный техногенный бюстгальтер раздулся, чтобы удержвать ее грудь. У этого застежка была спереди, над которой она работала, пока та не открылась, и она позволила ему скользнуть вниз по груди и к ногам. Даже после того как я видел их и наслаждался ее любовью в течение выходных, когда мы нечасто вставали с постели, они все еще выглядели нереальными.

Она стянула одежду, обнажив легкие, мягкие атласные трусики с очень небольшой выпуклостью там, где должен был быть тампон. Обычно она была голой. Ей пришлось наклониться, чтобы снять серебряные зеркальные сапоги. Выйдя из них, она сделала еще один шаг назад и уперла руки в бока.

– Тебе нравится то, что ты видишь, мистер Мейтленд?

– Меня подводят слова.

– Не позволяй им этого делать. Скажи, нравится ли тебе то, что ты видишь?

– Ты чертовски красива, Майра. Я много лет фантазировал о том, как ты будешь выглядеть. И ничто из того, о чем я фантазировал, даже близко не схоже с реальностью.

– Скажи, что ты собираешься со мной сделать?

Она не улыбалась, но я ничего не мог с собой поделать.

Я сделал к ней шаг, а она застыла на месте, бросив на меня взгляд своих изумрудных глаз.

– Я буду целовать, гладить, сосать и сжимать твои огромные груди, я наполню твой сочный рот своим пенисом, а ты будешь сосать и лизать, пока я больше не смогу этого выносить. А когда придет время, я уложу тебя на кровать или любую другую горизонтальную поверхность, раздвину твои ноги и буду вколачивать в тебя свой член, пока ты не закричишь. Для начала.

– А ты думаешь, я хочу этого?

– Да, думаю, хочешь. Я думаю, ты очень этого хочешь.

Наконец, она сделала ко мне маленький шажок.

– И еще раз, как ты думаешь, чего я от тебя хочу?

– Чтобы ты отсосала мне, а когда сможем, я тебя трахнул.

– Ты думаешь, мне нужен свет свечей, цветы и сладкие гребаные жесты, от которых хочется заплакать?

– Нет.

– Она повернулась и указала на белую розу, добавив:

– Тогда почему ты так поступаешь, Билл?

– Трудно не делать такого для тебя, Майра.

Она была в моих объятиях, ее безумные изгибы прижимались ко мне, когда она пыталась проглотить мой язык. А потом отодвинулась на расстояние вытянутой руки и пристально посмотрела мне в глаза.

– Я могу быть твоей приятельницей по траху и высосать из тебя каждую каплю спермы, которую ты когда-либо произведешь. И я могу быть, и являюсь твоим другом. Я люблю и уважаю тебя, так же как и любого другого мужчину. Но я не могу тебя любить, а ты не можешь любить меня, Билл. Я уже говорила тебе об этом на пляже. Между нами не может быть ничего, кроме дружбы и фантастического гребаного секса.

Я знал достаточно, чтобы не спрашивать ее «почему?», не задавать никаких вопросов. Потому что инстинктивно понимал, что если переступлю границу, которую она установила, она уйдет. Без единого слова объяснения. И назовите меня слабаком, но вид этих грудей, этих бедер, этих соблазнительных ног и этой фантастической попе делал невозможным толкнуть ее на это. Меня убивало любопытство, но я его переживу.

Я шагнул вперед и обнял ее.

– Больше никаких белых роз и разговоров о том, какая ты замечательная. Больше никаких слез. Мы – просто два друга, которые любят трахаться. Ладно?

Впервые, с тех пор как она открыла дверь, ее лицо осветила улыбка. Она осветила ее квартиру. Приятельница по траху – это неплохо. Я мог бы с этим жить.

Она опустилась на колени и расстегнула молнию. С небольшим трудом ей удалось вытащить мою пульсирующую эрекцию, и она начала скользить своими маленькими руками и нежными пальцами вверх и вниз по ней, а затем жарко на нее подышала.

– Как я понимаю, – прошептал я, – прямо сейчас мы никуда не идем перекусить?

– Ты – нет, – сказала она с тихим смехом, прежде чем накинуться на мой член и с удовольствием поглотить его.

Я задавался вопросом, позволит ли мне мое кровяное давление устоять вертикально, когда она повысила ставку и приподнялась на мне, подняла свои тяжелые груди, захватила между ними мою твердость и медленно провела по ним своим податливым теплом, пока она снова не исчезла в жаркой глубине ее рта.

А потом она терла, сжимала и массировала меня этими невероятно мягкими, податливыми холмиками. Все, что я мог сделать, это прислониться спиной к двери, сжимать и разжимать кулаки и, наконец, застонав, начал двигаться рывками. Когда она, наконец, отстранилась и улыбнулась мне, я мог лишь тяжело дышать.

– Если ты собираешься продолжать в том же духе, дай мне время, чтобы я смог застраховать свою жизнь в пользу детей.

Когда я соскользнул на задницу, приземлившись на пол, она протянула руку, провела пальцем по моей нижней губе и рассмеялась, сказав:

– По крайней мере, ты впишешь свое имя в учебники истории как первый мужчина, убитый минетом.

– Есть и другие способы, которыми я предпочел бы вписать свое имя в учебники истории. Например, первый мужчина, заставивший женщину с самой большой грудью в истории мира испытать оргазм сто раз подряд.

Когда я потянулся к ней, она отползла от меня на четвереньках и встала, собирая свою одежду в паре метров от меня.

– Нет. Я потратила на прическу много времени, и мне придется снова наносить помаду. И опять одеваться. Если бы мы не собирались выйти на люди... Но я хочу хорошо выглядеть.

Я с трудом поднялся на ноги.

– Что, черт возьми, происходит с женщинами? Если ты выйдешь даже в картофельном мешке, то все равно затмишь всех остальных женщин. А если выйдешь голой, мне понадобится полицейский наряд, чтобы обеспечить твою безопасность.

– Ты же знаешь, что женщины одеваются не ради мужчин. Если бы мы беспокоились только о том, чтобы привлечь внимание мужчин, то могли бы ходить хоть и в мешках из-под картошки. Вы, ребята, такие простые. Мы одеваемся ради других женщин. Как я уже сказала, я хочу хорошо выглядеть. А теперь...

– Я могу помочь тебе одеться.

– Нет. Я знаю, чем это закончится. И я сказала тебе, что это будет очень неряшливо, и нам обоим придется принимать душ и... честно говоря, мне нужно будет еще и душ вымыть, потому что не хочу, чтобы уборщики кондоминиума видели... что останется после меня. Сегодня вечером я хочу выйти. Просто посмотри телевизор, пока я не буду готова.

Я подумал об этом, потом посмотрел на окна, выходящие на кондоминиум.

– Пожалуй, я спущусь вниз. Просто посижу несколько минут у бассейна.

Она бросила на меня странный взгляд.

– Мне неприятно тебе это говорить, Билл, но сейчас слишком холодно для большинства милых молодых, почти голых созданий, чтобы они болтались там. Я думаю, ты окажешься в одиночестве. К счастью.

– Ты шутишь. После того, что только что произошло, ты думаешь, что я стану искать кого-то еще?

Она посмотрела на меня с искрой веселья и чего-то еще. Я думаю, что там было острое лезвие.

– Я думаю, мужчины всегда ищут кого-то еще.

Я подошел к ней, прежде чем она успела отступить, схватил ее за шею, притянул к себе и крепко поцеловал.

– Но не сегодня.

Спускаясь на лифте вниз, я думал о том, что только что видел и слышал. Мы были приятелями по траху. Друзьями. Никаких романтических интриг. И все же, я мог бы поклясться, что только что увидел в ней ревность. В этом не было никакого смысла. Ты не должен ревновать друзей, даже тех, с кем трахаешься.

Почему, черт возьми, я до сих пор не женат? Где я мог бы забыть обо всем этом подростковом страхе и просто оставаться забывчивым мужем. Потому что я облажался, и Дебби облажалась, и вот я снова барахтаюсь в бассейне знакомств.

Я вышел из передней части комплекса и обошел его, идя к задней части. Мне пришлось открыть калитку, но она не была заперта. У единственных двух входов и выходов в комплекс стояли сторожевые будки с настоящими охранниками с настоящими пистолетами, так что, как только вы входили, они становились довольно беспечными, хотя, если бы мимо проходил один из мобильных патрулей, ко мне возникло бы несколько вопросов.

У меня мелькнула мысль о том, сколько стоят эти блоки. Это были не обычные отдельные квартиры. В них должны были жить люди с серьезными деньгами... по крайней мере, серьезными деньгами для Джексонвилла и Юга. Из того, что я узнал о Майре, я понял, что она не падка на деньги. И я знал финансы прокуратуры штата. Кто-нибудь, получающий зарплату прокурора... даже на самом высоком уровне... не мог позволить себе такое место. Без того, чтобы есть собачий корм и водить подержанный драндулет семьдесят восьмого года. Я знал, что Майра ездит на вишнево-красном седане Lexus ES 330 2005 года.

Адвокат во мне не мог не задаваться вопросом, как она могла себе это позволить? Как она могла так жить и так выглядеть на жалованье пресловутого секретаря или исполнительного помощника? Я не был модником, но, будучи женат на женщине, которой приходилось одеваться ради модных танцев, конференций и светских мероприятий, понимал, что то, что носит вне офиса Майра, было не из магазинов Уол-Март или К-Март.

Элитная одежда, элитные колеса, элитное жилое помещение. Но я должен был наступить на всю эту линию мыслей. Я практически ничего не знал о Майре, кроме того, – если она говорила мне правду, а я думал, что это была правда, – что она вышла из трагического, травмирующего и бедного детства. Я понятия не имел, какой была ее жизнь после Южной Флориды. Были ли в ее жизни мужчины с серьезными деньгами? Была ли она замужем? Разводилась ли? Была ли она разведенной до свадьбы? Видит бог, она могла очень, очень удачно выйти замуж.

Суть в том, что я ничего о ней не знал. И я НЕ СОБИРАЛСЯ, НЕ СОБИРАЛСЯ, НЕ СОБИРАЛСЯ терять то, чем только что наслаждался, только потому, что не мог сдерживать свое любопытство.

– ООООООХ ЧЁООООРРТТТ.

Я побежал назад, но никто не умирал, по крайней мере, сейчас. Из бассейна с ледяной водой высунулась голова, увенчанная массой черных как смоль кудрей, как я понял, она и кричала:

– ГОСПОДИ, ИСУУУУУССИИИИ!

Когда я приблизился, она приподнялась на краю бассейна, и чем выше поднималась, тем очевиднее становилась ее женственность.

– О, Боже!

Я протянул ей толстое красно-черное полотенце, лежавшее на стуле возле круглого ледяного бассейна.

Она подняла глаза между сильными приступами дрожи и подняла тонкую руку. Я наклонился, схватил ее и вытащил одним движением. Силовые тренировки изменили меня. Когда она встала на бетон, я подошел к ней сзади и завернул в полотенце. Мы были почти одного роста.

– Это глупый вопрос, но почему вы ныряете в бассейн с ледяной водой, когда температура воздуха около семи градусов?

Она обтерлась, потом обернула полотенце вокруг густых черных кудрей и энергично вытерла их, после чего передвинула полотенце так, что передо мной мелькнули стройные руки, маленькие груди, твердые как галька соски и стройное тело.

– Вы никогда раньше не видели голой женщины?

– Мне очень жаль. Я не хотел пялиться. Вы застали меня врасплох. Однако вопрос остается открытым.

– Это все адреналин. Величайшее чувство в мире, когда тебя бьет холод, и все твое тело дергается, и кажется, что твое сердце вот-вот остановится, а через секунду ты снова жива. Мне даже нравится холод, который чувствуешь после того, как вылезешь.

– Понимаю.

– Вы делали так?

Взгляд, который она бросила на меня, сказал все, и я не смог сдержать улыбки.

– Я не всегда была старым.

Она продолжала вытираться, не обращая внимания на то, что открывалось. Она указала на брюки и свитер на соседнем стуле. Там были и трусики, но лифчика не было. Она оделась, и я начал отворачиваться.

– Эээ... приятно было... познакомиться с вами, мисс. Я думаю, что у входа меня, вероятно, кое-кто ждет.

– Вы ведь здесь не живете, правда?

– Нет.

Она подняла свитер над головой, ее груди поднялись вместе с движением, твердые розовые бугорки покачивались.

– Единственное, что хорошо в первом размере, это то, что не требуется бюстгальтер, если на самом деле его не хочешь.

Она бросила взгляд за мое плечо, и на ее лице мелькнуло недружелюбное выражение.

– Только не говорите, что вы – с ней.

Я оглянулся и увидел Майру. На ней было пальто, доходившее до середины бедер и подпоясанное вокруг талии. Оно было карамельного цвета и выглядело таким же мягким, каким, вероятно, было и на ощупь. Я подумал, что, наверное, это – Армани. Оно выглядело таким же, как то, что я купил Дебби на ее тридцатилетие.

– С ней.

Тогда она посмотрела на меня по-другому.

– Вы не похожи на одного из тех парней, что обычно бывают здесь у нее. Значит, у вас должны быть деньги. Вы – миллионер?

– Простой парень.

Она посмотрела себе под ноги, потом, не поднимая на меня глаз, тихо сказала:

– Не относитесь к ней серьезно.

Майра была уже совсем близко, и я оглянулся. Выражение, которое она бросила на темноволосую девушку, не было недружелюбным, но и дружеским не назовешь.

– Кассандра? Я думала, в пятницу вечером ты будешь гулять со своим парнем. Во всяком случае, с одним из них.

– Он решил, что лучше пойдет, выпьет со своими приятелями, мисс Мартинес. Поэтому я сказала: «пошел ты», и решила провести тихий вечер дома.

Майра посмотрела на меня, и на этот раз сигнал был кристально ясным.

– Я не смогла найти тебя у входа, Билл, поэтому пошла сюда, и вот ты здесь. Сегодня холодновато для купания, не так ли? Хотя Кассандра достаточно молода, чтобы встретиться лицом к лицу со стихией.

– Иногда забавно делать что-то дикое. А твой... друг, Билл... был так любезен, что подал мне одежду. Я и забыла, как холодно становится, когда выходишь из воды. Особенно если на тебе ничего нет.

Майра широко улыбнулась, хотя это была одна из этаким женских улыбок.

– Билл – настоящий джентльмен. И он, вероятно, обеспокоился, чтобы ты не простудилась насмерть. У него дочь примерно твоего возраста.

Я решил, что сейчас самое время убираться отсюда.

– Ну, Майра, уже почти восемь. Лэндинг вот-вот набьется битком, нам пора идти. И, Кассандра, было очень приятно познакомиться. Вам и впрямь необходимо идти внутрь и согреться. Ледяная ванна хороша в жаркий день, но вам надо попасть внутрь и влить в себя что-нибудь теплое.

Майра снова улыбнулась той же улыбкой.

– Ты прав. Нам пора идти. И не беспокойся о Кассандре. Я уверена, что она получит что-нибудь... теплое... внутрь себя еще до конца вечера.

Кассандра лишь улыбнулась в ответ, но когда я повернулся, чтобы уходить, она дотронулась до моего плеча, а когда я оглянулся к ней, сказала:

– Не забудьте, что я сказала, Билл, – а после исчезла.

Я развернул Майру и повел ее вперед, положив руку ей на поясницу. Земля была достаточно неровной, чтобы дать этому оправдание. Но также это делало затруднительным ей смотреть на меня.

Пока мы шли, она сказала:

– Бедная девочка. Она меня чертовски ревнует. Она могла бы сделать имплантаты, но... А ее квартира – это проходной двор для парней, иногда целыми стаями. Ее папочка стоит мегабаксы. Что-то в Голливуде. Я совершила ошибку, представившись ему в один из тех редких случаев, когда он пришел ее проведать, а он мне улыбнулся. Она никогда мне этого не простит.

Я крепко держал рот на замке.

Устроив свою стройную попку на пассажирском сиденье моего Кадиллака, а затем закинув свои стройные, затянутые в нейлон ноги, она потянулась и схватила меня за руку.

– Очень извиняюсь, Билл.

– За что?

– За то, что вела себя как ревнивая сука по отношению к подростку. Я знаю, что там не было ничего особенного. И знала, что это – пустяки. А я только что закончила читать тебе лекции о том, как делать все... легким. Но...

Я ничего не сказал, понятия не имея, что говорить.

– Вот, что я говорила. Правила. Пусть все будет легким. Мы – всего лишь друзья. Это касается и меня, и тебя. Ты – романтик. Теперь я это знаю. Но это было бы так просто... Впрочем, не обращай внимания. Если я опять начну вести себя настолько глупо, пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, чтобы я вытащила голову из задницы. Я хочу, чтобы ты был моим другом.

– Я – твой друг, Майра. Я – твой друг.

НИТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

12 ноября 2005 года

Пятница, 9 часов вечера.

Мандарин, округ Сацума

Он постоял перед простой деревянной дверью с надписью «Офис шерифа Сацумы», выцветшей на фоне выветрившегося дерева, оставаясь в этой позе секунд тридцать, затем сделал полный оборот и прислонился грудью к двери. Он положил правую руку на тяжелую металлическую дверную ручку и крепко сжал пальцы. Он сосредоточил свой взгляд на букве «О» в слове «офис».

Дверь распахнулась, и он вошел.

– Я – дома, дорогие.

Бадди Джо, один из двух помощников шерифа, дежуривших за стойкой службы безопасности и связи, поднял глаза от журнала Пентхаус, который просматривал. Рядом стояла пустая кофейная чашка. За вечер помощники шерифа выпивали много кофе. Никто не хотел быть тем, кого Блад застанет спящим на дежурстве.

– Герой-завоеватель возвращается. Тебе нужно будет сбегать в отделение неотложной помощи, чтобы наложить швы. Насколько я слышал, какой-то ничтожный адвокат выбил из тебя все дерьмо.

– О, со мной все в порядке. Но, думаю, тебе нужно, чтобы кто-нибудь посмотрел твою руку.

Когда Бадди инстинктивно посмотрел на свои руки, Дикон схватил пустую керамическую кофейную чашку с оранжевым логотипом «Сацума» и грохнул ее на лежащую на столе левую руку сидящего за стойкой помощника шерифа.

Осколки керамики от тяжелой чашки разлетелись во все стороны. Бадди Джо отшатнулся назад, крича:

– Что за еб?.. Ты, ублюдок, хуесос...

Толстый помощник шерифа свободной рукой потянулся к Глоку в кобуре на бедре. Дикон направил ему в лицо ствол сорок пятого калибра.

Не оборачиваясь, он знал, что позади него стоит Харли с наполовину поднятым дробовиком.

– Не вмешивайся в это, Харли, и проживешь дольше.

Бадди Джо удерживал здоровую руку подальше от Глока, вместо этого осторожно баюкая ей свою разбитую руку, при этом постанывая.

– Какого хрена ты это сделал, Дикон? Я просто пошутил. Ты сломал мне гребаную руку. Черт возьми, это больно.

– Не люблю, когда надо мной смеются, Бадди Джо. Ты должен это знать. И, Харли, если я обернусь, а ты направляешь свой дробовик куда-нибудь в мою сторону, у нас будут некоторые проблемы.

Оглянувшись через плечо, он увидел, что Харли опустил дробовик и отступил к нише, невидимой для тех, кто входит внутрь. Он поднял руку в жесте «без обид», и Дикон снова повернулся к Бадди Джо.

– Блядь, блядь, блядь, блядь. Это больно. Мне нужно в скорую. Но...

– Вызови из патруля Смита. Я думаю, что в течение нескольких часов, пока ты сходишь и покажешь свою руку, округ будет в безопасности.

Бадди Джо вздрогнул от тихого низкого голоса, доносившегося из-за стойки. Только мягкий, слабый свет падал из-за спины фигуры, отбрасывая на нее тень. Офис был специально расположен так, чтобы свет от входа был направлен в сторону от двери.

– Да, сэр, – быстро сказал Бадди Джо, – я позвоню ему прямо сейчас.

Дэвид Бладвурт уставился на своего заместителя, и этот взгляд заставил бы похолодеть большинство мужчин и женщин, проходивших через парадные двери.

– Это он начал, Блад.

Они на мгновение встретились взглядами, и, наконец, Бладвурт молча покачал головой и вернулся в свой кабинет, жестом приглашая Дикона следовать за ним. Когда Дикон вошел, Бладвурт стоял за столом из беленого дуба с табличкой на нем: «Шериф Дэвид Бладвурт».

– Раньше мы уже говорили об этом. Ты должен контролировать свой характер. Мне следовало бы урезать твое жалованье на величину его медицинских расходов.

Дикон сел в удобное мягкое кресло прямо напротив своего босса и сказал:

– Во-первых, не будет никаких медицинских расходов. Ни один проклятый доктор не будет настолько глуп, чтобы выставить счет департаменту. Во-вторых, выставь мне счет. Я не против.

Бладвурт откинулся на спинку стула, потирая подбородок. Дикон снова подумал, что он не похож на почти шестидесятилетнего мужчину. Его волосы, хотя и редеющие, все еще были зачесаны назад. Глубоко посаженные глаза имели странный зеленоватый оттенок. Он понимал, почему некоторые женщины описывали шерифа как красивого мужчину. А Дэвид Бладвурт с его властью и деньгами мог бы проложить довольно широкую тропу через все киски, доступные в этом маленьком графстве, если бы его вкусы имели склонность в этом направлении.

– Я знаю, что для тебя ничего бы не значило, заставь я тебя заплатить по счету, Томми. Конечно, я мог бы просто тебя убить. Такой характер делает тебя беспечным, а это делает тебя опасным.

Дикон глубоко вздохнул. В каком-то смысле это было частью удовольствия от игры. Это было все равно, что сидеть в комнате со львом вне клетки. Лев мог в одно мгновение лишить его жизни, если бы захотел. Вот почему никогда нельзя показывать страха.

– Да, босс, ты можешь меня убить. Но сколько других парней работают на тебя, имея половину мозга. Ребята, которые преданы тебе и доказывали это на протяжении многих лет.

Бладвурт на мгновение замолчал. Даже зная, чем закончится игра, нельзя было сидеть в этой тишине, не думая о том, что произошло в этой комнате за эти годы.

– Не много, Томми, не много. И я знаю, что ты контролируешь свой характер, за исключением тех случаев, когда знаешь, что можешь наслаждаться им, как в этот раз. Но, честно говоря, ты отреагировал слишком остро. Бадди Джо, вероятно, не сможет пользоваться рукой в течение нескольких недель или месяцев.

– С ним все будет в порядке. Его жирную задницу лучше всего использовать именно здесь, за столом.

– Ты приехал прямиком из Джексонвилла. Поесть не останавливался?

– Я хотел вернуться сюда. Мне нужна бутылка и Мери Лу из Вафель Хаус. Через час-другой я буду чувствовать себя намного лучше. Все это было полной жопой.

– Расскажи еще раз, что случилось?

Когда Дикон закончил, Бладвурт молча сидел, слегка раскачиваясь взад-вперед.

– Ты не виноват, Томми.

– Я это знаю. Кто, черт возьми, мог предположить, что этот гребаный засранец Мейтленд выберет именно этот день, чтобы вывести на свежий воздух гребаного кардиопациента, который в любой момент мог сыграть в ящик? Если бы старик не был там, у реки, сегодня вечером он был бы мертв.

– Да. Невозможно иметь в плане каждый случайный сбой. Каково было твое впечатление от Мейтленда?

– Самый удачливый маленький говнюк на этой планете.

Под холодным взглядом Бладвурта Дикон добавил:

– Наглец. Я не думаю, что его легко вывести из равновесия. Он не поверил ни единому слову из ордера. И он – неплохой боксер. Не думаю, что он такой уж профессионал, но кто-то немного научил его боксу.

– Что ж, придется подумать о другом способе избавиться от Белла. Но это не может быть чем-то, что возможно проследить до нас.

– Почему?

Дикон встал и принялся расхаживать по комнате.

– Зачем продолжать попытки, а если уж собираешься убить старого хуесоса, зачем беспокоиться о том, что кто-то подумает, будто это сделали мы?

Бладвурт постучал по столу с левой стороны, где в былые времена хранились взятки и незаконные деньги.

– Потому что миссис Саттон заплатила нам сто тысяч долларов, чтобы мы вытащили из тюрьмы ее сына. Это – вопрос гордости.

Дикон понимал, что это глупо, но не смог удержаться и наклонился вперед.

– Я никогда этого не понимал. Что, черт возьми, для нас сто тысяч долларов? Для тебя. У тебя столько проклятых наркоденег, и денег от азартных игр, и проституции, и еще больше наркоденег проходит через это место. Зачем столько хлопот из-за мелкого аванса наличными от старой суки? Я был бы очень зол, если бы мне оторвали голову эти джексонвиллские мудаки из-за карманной мелочи.

– С каких это пор сто тысяч долларов – карманная мелочь?

– Не можешь же ты быть такой дешевкой. Я ничего не знаю, но знаю или чувствую, на каких деньгах ты сидишь. Сто тысяч – это мелочь на карманные расходы, Блад. Именно так.

Бладвурт прекратил раскачиваться и забарабанил пальцами правой руки по столу.

– Сколько денег у тебя на этих счетах на Багамах, Томми? Четыре-пять миллионов, верно? По крайней мере, близко.

Дикон остановился. Он почти похолодел, осознав, как много Бладвурт знает обо всем.

– Довольно близко.

– Подумай об этом, Томми. Если бы ты не работал на меня, как думаешь, сколько бы ты стоил? Миллион? Сто тысяч? Десять тысяч. Или ты бы работал вышибалой в каком-нибудь баре или ломал ноги какому-нибудь вымогателю. Где такой парень как ты, может заработать такие деньги?

– Наверное, нигде.

– Да, нигде. Я просто хочу сказать, что ты стоишь таких денег, достаточно больших денег, чтобы позволить тебе когда-нибудь уйти на пенсию далеко отсюда, чтобы ты смог растить сына Бобби, чтобы, возможно, дать ему образование и иметь хорошую жизнь, благодаря мне и моей семье. А я могу сказать тебе одну вещь, которую Бладвурты знали ВСЕГДА. Деньги есть деньги. Не бывает мелких выплат, взяток и откатов с работы.

– Конечно, сейчас мы зарабатываем гораздо больше на наркотиках, чем на азартных играх, шлюхах или убийствах. Но все меняется. Никогда нельзя быть уверенным, что деньги будут продолжать поступать. Поэтому, когда кто-то предлагает мне сто тысяч долларов за несколько часов работы моих помощников и бензин на несколько сотен долларов, ты чертовски прав, я соглашусь.

– Итак, вместо того чтобы беспокоиться о том, почему мы тратим время ради небольшой оплаты, почему бы не позволить мне думать, хорошо?

Наконец Дикон сказал:

– Хорошо. С этим не поспоришь. Так, что же мы будем делать?

– На данный момент понятия не имею. Я, наверное, перезвонил бы миссис Саттон. Поговори с ней.

– Лучше ты, чем я, босс. Глядя на нее, я думаю, и вода замерзнет.

– Поосторожнее со словами о матери моего сводного брата.

На красивом лице Бладвурта заиграло что-то похожее на улыбку.

– Сводный брат? Она и твой старик? Он ведь не мог быть в таком отчаянии.

– Она показывала мне фотографию их двоих, сделанную около тридцати пяти лет назад. Она была неплоха. Она дала мне знать, что я помогаю своему сводному брату. Наверное, подумала, что это заставит нас работать еще усерднее.

– Это – довольно трогательная история. Ты ему расскажешь.

– Нет. Она не хотела, чтобы он знал. И мне не хотелось бы убивать его, после того как я взял на себя труд снять с него обвинение в убийстве. Ты слышал истории о том, каким был старик. Должно быть, спермы у него хватило бы и на дюжину проклятых быков. Он оплодотворял телок по всему штату. Распространяя свое семя далеко и широко. А у мужа мисс Саттон, должно быть, был слегка вялый. Очевидно, она попалась на грубые чары старика. Но это останется нашим маленьким секретом. Мне и так пришлось устранить слишком многих возможных наследников денег Бладвуртов.

Дикон уставился на дверь кабинета Бладвурта, на мгновение подумав о гладком, округлом теле Мери. Она будет ждать его в своей квартире. И она была словно сделана из пластилина. Не было ничего, что она не могла бы сделать в постели. А это был плохой день.

– Знаешь, Блад, наверное, самым разумным было бы отпустить меня на охоту. Я могу затаиться, понаблюдать за Мейтлендом, пока не подловлю удобный случай, чтобы его убрать. Это – тот парень, что ведет дело Саттона. Убери его, и потребуется некоторое время, прежде чем смогут ввести в курс дела другого парня, чтобы он занялся этим делом. Чем дольше это продлится, тем больше у нас будет шансов утащить старика.

Бладвурт молча смотрел на него, пока Дикон не почувствовал, будто тот читает его мысли.

– Интересная мысль, если не считать того, что ты просто хочешь убить его за то, что он поставил тебя в неловкое положение.

– Нет, но и это тоже.

– Об этом даже не думай.

– Почему? Я могу сделать так, чтобы не осталось следов, ничего, что могло бы связать нас. Раньше мы уже делали такое.

– Не в этот раз. Я хочу, чтобы ты держался от него подальше, держался подальше от Джексонвилла.

– А почему нет, черт возьми? Ты же не позволишь напугать себя этому дерьму с «Ангелом смерти»?

– Нет.

Он откинулся назад, что-то сделал под столом, и свет потускнел почти до темноты. Он стал тенью на фоне окружающей темноты.

– Отправляйся к Мери и наслаждайся сегодняшним вечером. Мне нужно кое о чем подумать.

Дикон повернулся, чтобы уходить, когда Бладвурт сказал:

– Я не верю дерьму с Ангелом Смерти, но верю в интуицию. Просто есть что-то... что-то в этом парне. У меня насчет него плохое предчувствие.

Дикон уже выходил за дверь, когда услышал голос Бладвурта:

– А я доверяю своему чутью.