Лью и Мона

Я хочу обратится к уважаемым читателям этого сайта. Вот решил попробовать себя в качестве переводчика. Я никогда этого не делал и прошу строго меня не судить! Я попытался перевести роман THE LAST GOODBYE автора Daniel Quentin Steele. Сейчас на этом сайте много обсуждают роман этого же автора «Когда мы были женаты» и вот я решил предоставить Вашему вниманию историю адвоката Лью, друга Била Мейтланда, и его жены Моны. Мне показался интересен этот персонаж. Еще раз прошу прощения за первый опыт на данной стезе!!!

Вся наша жизнь, независимо от того, как долго мы живем, сводится к моментам. Моменты и решения, которые мы принимаем в эти моменты. Остальная часть нашей жизни-это просто наполнитель, начинка, чтобы занять пространство между этими моментами.

Прямо сейчас я нахожусь в одном из таких моментов. Мой последний момент. Я вижу свою смерть, написанную в мельчайших деталях на приборной панели передо мной. В нем говорится, что моя одномоторная "Сессна Центурион" будет находиться в воздухе еще несколько секунд, может быть, полминуты или больше, а затем она упадет на землю в полумиле ниже, как пресловутая скала.

Нет никакого кролика, которого я собираюсь вытащить из своей шляпы, никакого трюка Макгайвера, который я собираюсь выполнить, используя резиновые ленты и пластиковый цемент, чтобы каким-то образом удержать мой маленький самолет в воздухе. Подо мной только пересеченная местность того, что должно быть округом Гилмер на северо-востоке Джорджии. За несколько минут до этого я проехал мимо огней небольшого городка и окружного центра с населением более 20 000 человек, Эллиджея.

Уже слишком поздно поворачивать, и даже если бы я мог, я не думаю, что есть много мест, где я мог бы сесть. Весь округ паршивый, с реками и национальными лесами, без действительно хороших легких мест для контролируемой аварийной посадки. Должно быть, я приближаюсь к окраине Национального леса Чаттахучи. Если я попытаюсь повернуть или направлюсь прямо вперед, я упаду в лесной глуши, что бы я ни делал.

Сейчас я надеюсь, что мои учения о Небесах в воскресной школе верны, но у меня есть сомнения. У меня всегда были сомнения, хотя я всегда скрывал их от своей семьи и близких.

Я бы назвал себя агностиком, но в глубине души я знаю, что я атеист. После этого ничего не будет. Будет мгновение боли, мгновение, на которое я только надеюсь, а потом ничего. Как свеча на ветру, Льюис Уолтерс и все, что он знал, видел, любил и был за последние 34 года, просто исчезнет в эфире.

Я адвокат, и даже не беспокойтесь. Я слышал все шутки адвокатов, когда-либо сделанные, и даже сам придумал несколько. Я задаюсь вопросом, не слишком ли поздно составить контракт в последнюю минуту, сделку с Богом, чтобы пощадить меня, если он там, наверху, и уйти от этого, но я уже знаю ответ.

Прошло еще несколько секунд, пока я лихорадочно возился с радиоуправлением. Единственное, что хуже мысли о моей неминуемой кончине, - это мысль о том, что я умру, не сказав ни единого слова никому, кого я любил или о ком заботился. Я просто исчезну, и они никогда не узнают, о чем и о ком я думал в свои последние минуты.

В последнее время у меня снова появилась любовь к музыке после многих лет пристрастия к разговорному радио. В одной из песен "Живи так, как будто ты умираешь есть строчка:" Кому бы ты позвонил со своим последним прощанием?"

Я слушал его на своем айподе всего несколько минут назад, чтобы скоротать время во время скучной поездки с даты суда в Теннесси для клиента на обратном пути в Джексонвилл, штат Флорида, где я родился и вырос.

Я ловлю себя на том, что очень много думаю об этой фразе прямо сейчас, поскольку она превратилась из праздной спекуляции в самый важный вопрос в моей жизни.

Другая вещь, которая у меня на уме, как ни странно или, возможно, не так странно, - это комикс. Помимо того, что я был поздним поклонником музыки, я также любил комиксы, научную фантастику и фэнтези с детства. Одна из величайших серий комиксов, когда-либо созданных, и я думаю, что лучший фильм из комиксов называется "Сторожа".

Это взрослая история о супергероях, и один из персонажей, единственный настоящий супергерой, - доктор Манхэттен. В результате какого-то типичного несчастного случая в комиксах он обрел божественные силы, и это нормально, но меня всегда завораживал тот факт, что он стоит вне времени. Для него каждое мгновение, прошлое, настоящее и будущее-это СЕЙЧАС. Он видит их всех одновременно.

Я не доктор Манхэттен, но в каком-то смысле, глядя на свою смерть, я вижу время точно так же. Даже когда я сижу в крошечной кабине и смотрю на управление, а дождь бьет по сероватому лобовому стеклу кабины, а ветер раскачивает крошечный самолет, я тоже...

******************************************************************

...за рулем моей Эскалады 2007 года. Я сворачиваю к закрытому входу в гольф-клуб и кондоминиум Queen's Harbor и машу охраннику, дежурящему у ворот. Это какой-то новый парень, которого я никогда раньше не видел. Обычно это черный Сэм или латиноамериканец Эдуардо. Он заставляет меня показать ему свое удостоверение, и я спрашиваю его, где обычные парни?

— О, Сэм слег с одним из этих желудочных жуков. Это было неожиданно. Им пришлось вызвать меня из моего выходного дня. А вчера умер отец Эдуардо. Он нашел время, чтобы побыть со своей семьей в Пуэрто-Рико."

Я больше ничего об этом не думаю. Мне просто не терпится вернуться домой и принять горячую ванну. Я только что прилетел из Нью-Йорка, когда судебный процесс закончился после того, как обе стороны особенно неприятного многомиллионного развода, запутанно переплетенного в эпической битве за семейный бизнес, вдруг в последнюю минуту решили, что они действительно любят друг друга и хотят сделать еще одну попытку спасти свой брак.

Как адвокат, который зарабатывает деньги на разбитых сердцах, неблагополучных семьях и компаниях, всегда удручает, когда счастливый конец приходит и дает вам пощечину.

Я бы позвонил Норману, моему партнеру в нашей фирме, состоящей из двух человек, но была пятница, и он сказал мне, что собирается рано выключить свой мобильный телефон. "Горячее свидание" - это все, что он сказал, но я услышал усмешку в его голосе. Он гончая, всегда был ею с тех пор, как мы занялись бизнесом за 10 лет до того, как только закончили юридическую школу Университета Флориды. Я потерял счет секретаршам, помощникам юристов, женщинам-репортерам, официанткам, женщинам-судьям, женщинам-полицейским, вы называете это - трахаться, иногда жонглируя тремя или четырьмя из них одновременно, обычно без того, чтобы кто-либо из них знал о других женщинах.

Я всегда был вполне доволен своим браком с Моной, но даже если бы я был мошенником по натуре, я устал, просто наблюдая, как Норман бегает от цветка к цветку, выкладывая свой груз. .. ну, в общем, там все ломается, но в любом случае, я устал, просто наблюдая, как он жонглирует своими женщинами. Меня поразило, как, черт возьми, ему удавалось поднимать его столько раз в неделю.

Мона - это Мона Уолтерс, бывшая Харрелл, высокая, стройная брюнетка с длинными волосами, приличными сиськами и задницей, которая, как я когда-то думал, должна была быть застрахована по крайней мере на 10 миллионов долларов. Мы познакомились на юридическом факультете, и она действительно получила диплом юриста и некоторое время практиковала после того, как мы начали встречаться.

Но после того, как мы поженились и я начал зарабатывать приличные деньги, она решила, что станет Королевой-волонтером. Она добровольно согласилась на все. Конечно, ее контакты помогли нашему бизнесу, и после того, как мы узнали, что у нас не может быть детей, и мы - это в основном я - не хотели усыновлять, волонтерство заполнило пустоту в ее жизни. Я был чертовски занят и лишь изредка ловил себя на том, что пялюсь на детей друзей и скучаю по тому, чего у нас никогда не будет.

У нас была довольно горячая любовная жизнь, когда мы поженились. Но мы были молоды. По мере того, как мы становились старше, и я все больше вкладывал себя в практику, в основном компенсируя энергию, которую Норман вкладывал в погоню за киской, Мона и наше время на вместе стали реже. Казалось, что она получала большую часть удовольствия от добрых дел и тому подобного дерьма, и она все чаще и чаще уставала, когда я поздно вечером переворачивался и пытался поиграть с ней.

Наша сексуальная жизнь никогда не заканчивалась, она просто как-то утекала. И я обнаружил, что чаще всего дрочу на какой-нибудь фильм на Cinemax, в котором огромные грудные старлетки имитируют секс с безвольными шпильками.

Короче говоря, по опыту я в значительной степени рассчитывал, что Мона будет на том же благотворительном мероприятии, и ей, вероятно, будет все равно, когда я вернусь.

Когда я свернул за угол и увидел перед собой наш двухэтажный таунхаус, меня удивило, что наверху горел свет. Я еще больше удивляюсь, когда выхожу из машины, заглядываю в наш гараж на две машины и обнаруживаю, что он занят. .. двумя машинами. Один из них-спортивный маленький мустанг Моны. Другой - сюрприз, сюрприз - внедорожник моего верного партнера. Сейчас час ночи.

Я адвокат, и хотя я не специализируюсь на разводах, я вступаю с ними в контакт. Так что ты не можешь называть меня наивным. Как и ты, первая мысль, которая приходит мне в голову, не из приятных. Но затем, чувствуя боль, которую я на самом деле не ожидал почувствовать, я заставляю себя сделать глубокий вдох и обдумать варианты.

Это может быть что-то действительно плохое, но это может быть довольно невинно. Норман был партнером в течение долгого времени, я думал, что он был другом, и, насколько я мог судить, я думал, что Мона, по крайней мере, заботилась обо мне, даже если мы не разделяли раскаленную добела страсть наших ранних лет.

Горячее свидание Нормана могло сорваться, у Моны, возможно, не было мероприятия в эти выходные, и, возможно, они просто выпили и поговорили, или, может быть, они пошли на ужин.

Несмотря на все, что вы читаете в порно рассказах, и мой опыт адвоката, каждый раз, когда мужчина и женщина встречаются, они не автоматически падают в постель и не начинают трахаться с большой самоотдачей.

Я не могу отрицать нервозность, когда открываю входную дверь и быстро нажимаю код сигнализации на охранной сигнализации внизу. Я не думаю, что что-то происходит, но я не знаю. Даже если бы все было невинно, сработавшая сигнализация, вероятно, напугала бы их обоих до чертиков.

Я поставил чемодан в гостиной. Внизу горит свет, но это не имеет большого значения. Мы почти все время держим их включенными. Я действительно удивляюсь, почему их нет здесь, в гостиной, но у нас есть кабинет на втором этаже, где есть музыкальный центр и телевизор с большим экраном. Я слышу музыку сверху.

Я почти поворачиваюсь, когда кладу руку на лестницу, чтобы подняться наверх. Если что-то происходит-давайте называть вещи своими именами-если моя жена наверху трахается с моим партнером, хочу ли я знать? Если я уеду и вернусь завтра, у меня все равно будет брак и рабочее партнерство, которое сделало меня процветающим, толстым и счастливым. Если я узнаю что-то, чего не хочу знать, мне придется что-то сделать, и моя жизнь кардинально изменится. Я обнаружил, что ненавижу перемены.

Я думаю об этом еще немного. Она всегда была хорошей женой во многих отношениях. Я все еще люблю ее? Я даже не думал об этом в течение многих лет. Думаю, да. Той странной боли, которую я чувствую в животе, не было бы, если бы у меня не было к ней каких-то чувств.

Если она изменяет мне и это только ради секса, может быть, я смогу разогреть наши отношения. Или пойти и найти какую-нибудь похотливую разведенку или секретаршу, чтобы трахнуть себя и повысить свое эго достаточно, чтобы жить с тем, что она бросила меня.

Я кладу руку обратно на лестницу и начинаю медленно подниматься. Я даже не знаю, зачем иду наверх. Гораздо разумнее просто уйти и сохранить ту жизнь, которая у меня есть. Но я все равно поднимаюсь по лестнице.

Потом я на втором этаже. Один путь лежит в логово. Свет горит, но музыка доносится из-за другой двери. Наша спальня. Есть музыка. И другие звуки. Меня все больше и больше тошнит. Должно быть, я что-то съел по дороге домой.

Это похоже на что-то из чертовски глупого фильма ужасов. Вы знаете, безмозглые подростки бегут к серийному убийце с большим ножом, и вы кричите им: "Идите в другую сторону, тупицы, но они не слушают и бегут навстречу своей гибели.

Я пытаюсь сказать себе: "Не открывай дверь, не открывай дверь, не открывай дверь", но НЕТ, я открываю дверь.

Горит только лампа на ближайшей к окну тумбочке в спальне, отбрасывая бледный свет на сцену передо мной. Но этого достаточно. И я с внезапным потрясением понимаю, что действительно люблю свою изменяющую суку-шлюху-жену. Это правда, старая поговорка. Вы не знаете, что у вас есть, пока у вас этого больше нет. У меня была жена, которую я любил, хотя я и забыл об этом факте. Но теперь у меня ее больше нет, и больше никогда не будет.

Они не смотрят на меня. Они слишком увлечены тем, что делают. Мона крепко зажмурила глаза, как будто ей больно, Норман смотрит на что-то на потолке, похоже. Они голые на нашей кровати, на моей кровати. Ноги Моны широко раздвинуты, и Норман вбивает свой член в ее киску, которая, как я тупо замечаю, мокрая и блестит белым. Очевидно, он был занятым мальчиком и уже вошел в нее по крайней мере один раз сегодня вечером.

Это действительно странно. Я видел порнофильмы, но это моя жена. Каждый раз, когда ее киска была открыта, влажна и готова к траху, я был парнем внутри нее и слишком близко, чтобы по-настоящему увидеть с высоты птичьего полета. Это впечатляет.

Я пристально смотрю на Нормана. Я видел его в душе, что-то в этом роде, но никогда не видел его твердым. Естественно, я так не качаюсь. Он довольно впечатляющий. Он выглядит больше меня, может быть, на восемь или девять дюймов, и мне повезло, что в хорошую ночь я попал, может быть, на семь. Он густой и блестит от соков моей жены.

Как будто я включаю звук и вдруг слышу их голоса.

"О, о, о, Боже, детка, детка, сильнее, жёстче, хорошо....."

Так банально. Почему, черт возьми, люди, занимающиеся сексом, не придумывают лучшие реплики?

"О черт, я люблю эту киску. Мона, такое чувство, что ты там, внизу, вся в огне..."

Если бы меня уже не тошнило, этот разговор свел бы меня с ума.

— Твой чертов член такой большой, Норми. Боже мой! Я никогда не могу насытиться этим, независимо от того, сколько раз мы это делаем."

- Тогда почему, черт возьми, ты не замужем за Норманом, Мона?"

Я говорю это в разговорном тоне, и мне требуется некоторое время, чтобы это осознать.

Теперь, ТЕПЕРЬ я жалею, что не захватил с собой видеокамеру. Выражение их лиц, когда они осознают, что услышали, и то, что я стою рядом с ними, вероятно, принесло бы мне приз в размере 100 000 долларов на самом смешном конкурсе домашнего видео в Америке.

Норман просто разевает рот. Мона открывает глаза, поворачивается ко мне, затем закрывает их. Это бесценно.

Поршневое движение Нормана прекратилось. Желая быть вежливым, я говорю: "Похоже, я прервал вас, ребята, в середине чего-то. Продолжайте и заканчивайте, а когда вы будете готовы говорить, я спущусь в гостиную. Очевидно, Норм, ты уже должен знать дорогу сюда."

Я стою там на мгновение, и вдруг Мона толкает Нормана назад, и он вместе со своим все еще твердым членом падает назад. Она на мгновение открывает глаза, смотрит на меня с выражением, которое после десяти лет брака я не могу прочитать, скатывается с кровати и бежит в ванную. Пытается защитить свои сиськи и киску от меня, ее проклятого мужа. Это меня бесит.

Она заходит в ванную, я слышу, как закрывается дверь, а затем раздается безошибочный звук ужасной, сильной рвоты. Что, черт возьми, с ней не так. Одного взгляда на меня достаточно, чтобы ее стошнило? Теперь я понимаю, что у нас были серьезные проблемы в нашем браке, но это добавляет оскорбление к травме.

Норман прислоняется спиной к стене, его член все еще тверд и истекает спермой или предварительно спермой.

— Лью...Я. ..это...Я имею в виду...ты. ..Мона..."

Я, черт возьми, не могу понять, как ты можешь брать 200 долларов в час с такими навыками речи, Норман."

Он делает глубокий вдох, пытается собраться с мыслями, наконец понимает, что его твердый член очень заметен, и прикрывает его уголком простыни, которая, как я понимаю, практически насквозь пропитана различными мужскими и женскими жидкостями. Даже голый и смущенный, он все равно симпатичный парень. Я могу сказать это, потому что я не гей, и в этом нет ничего плохого....

Если вы слишком молоды, чтобы помнить Сайнфелда, просто забудьте об этом. Но Норман-традиционный высокий, темноволосый и красивый дамский угодник. Примерно на дюйм выше меня при росте 6 футов 3 дюйма, худощавый, потому что он каждый день тренируется, чтобы держать свой живот, даже в 35 лет, подтянутым. Как я уже сказал, у меня нет врожденной эмоциональной реакции на его внешность, но я достаточно поговорил с его нынешними и бывшими подругами, чтобы понять, что есть что-то, что делает его кошачьей мятой для многих женщин.

— Лью, Лью, ты же знаешь...это не. .. не то, на что это похоже."

— Ты мог бы одурачить меня, Нормам. Похоже, ты трахал мою жену до полусмерти с ее восторженным сотрудничеством."

Он делает отчаянную попытку перегруппироваться.

— Я знаю, это было глупо, Лью. Я имел в виду, что...это просто случилось. Никто из нас не хотел, чтобы это случилось. Мы думали, что ты...ты останешься в Нью-Йорке, а мое свидание сорвалось. Мона позвонила...и сказала, что ее мероприятие отменено. Мы просто собирались выпить пару бокалов вина и. .. мы слишком много выпили. И это была моя вина, Лью. Ты же меня знаешь, я мудак в общении с женщинами, а Мона такая чертовски горячая штучка. Вини меня."

— О, я знаю, Норм, поверь мне, я знаю. Значит, это было всего один раз? В первый раз, когда вы двое ударили меня в спину, так сказать?

Он почти жалок, так жаждет скормить мне эту ложь.

— О, да, чувак. Мы. .. хочешь верь, хочешь нет, Лью, но мы друзья. Я бы никогда не переехал к Моне, если бы не был пьян и возбужден из-за того свидания, которое прошло неудачно.

Звуки рвоты прекратились, но в ванной тишина.

— Мона, похоже, тебе уже лучше. Выходи. Нам нужно поговорить.

Тишина.

Я стараюсь говорить легко и непринужденно, но не могу скрыть нотки гнева в своем голосе.

— МОНА. Если ты не выйдешь из этой гребаной ванной через пять гребаных секунд, я начну пытаться сбить ее с ног, и даже если я этого не сделаю, я подниму такой гребаный шум, что вызовут полицию, и очень скоро все твои друзья из высшего общества узнают, как тебя поймал твой муж, когда ты трахалась с его партнером.

Я даю ей 15 секунд, а затем дверь открывается, и она выходит. Она нашла халат, так что она больше не голая и ей не нужно скрывать свои интимные части от мужа. Она идет осторожно, как будто пересекает минное поле, пока не добирается до кровати, затем понимает, что Норм и его быстро сдувающийся член сидят там, и почти падает, когда она отступает назад, чтобы сесть на стул у тумбочки. Она не смотрит мне в глаза.

— Посмотри на меня.

Она не поднимает головы.

— Посмотри на меня, ты, гребаная, изменяющая шлюха. Посмотри на своего верного мужа, сука.

Она смотрит на меня, и я понимаю, что слез нет. Она несчастна, потому что я прервал ее сеанс траха, и она, вероятно, уже поняла, что наш брак закончился, но ей не больно от того, что она сделала со мной.

— Норми говорит, что это было в первый раз. Это просто случилось, потому что вы были наедине и начали пить. Он говорит, что это все его вина.

Она смотрит на него, и он явно умоляет ее подтвердить его историю. Она качает головой.

Она разговаривает с ним, а не со мной.

— Норм, не будь таким идиотом. Он мудак, но не дурак. Он услышал нас.

Затем она смотрит на меня.

— Мы трахаемся уже целый год. Почти каждый раз, когда ты уезжал, и в любое время, когда ты был связан с делом, и мы с ним могли встретиться.

Я твердо решил, что эта сука никогда не увидит, что она вырвала мое сердце, как сильно она причинила мне боль. Я собираюсь уйти со своей гордостью, если ничего больше, и я собираюсь сделать так, чтобы эти мошенники-придурки никогда не забыли меня.

— Почему?

Она смотрит на меня и улыбается, и в этот момент я понимаю, что не только больше не люблю ее, но и ненавижу с раскаленной добела страстью.

— Ты только посмотри на него, Лью. Посмотри на этот член. Он намного больше тебя, и он действительно намного лучший любовник, чем ты когда-либо был. Возможно, ты заметил, что в последнее время ты меня не интересуешь. Я действительно не нуждалась в твоих неуклюжих усилиях, и я действительно беспокоилась, что ты заметишь, что он действительно растянул меня своим большим членом.

— И все наши годы брака означали...

— Абсолютно ничего, Лью. Ты когда-нибудь слышал старое выражение: "Что ты сделал для меня в последнее время?" Ты был неплохой, не очень хороший, но, по крайней мере, пытался, когда мы поженились. Но большую часть нашего брака ты даже не очень старался. Ты жалкий. Ты не знаешь, что я знал, что ты дрочишь, смотря эти фильмы "Синемакс"? Вместо того, чтобы лечь в постель, перевернуть меня и трахнуть, как муж, ты дрочил, как маленький мальчик в берлоге. Ты мне противен.

Норм начинает что-то говорить, и я говорю: "Заткнись, Норм. Хорошо, Мона. Это прямой разговор. Спасибо, что дала мне знать, где я нахожусь. Я мог бы поспорить о вашей интерпретации. Трудно быть по-настоящему горячим или быть властным, когда твоя жена обращается с тобой как с предметом мебели, а что касается того, чтобы перевернуть тебя, то я никогда особо не увлекался супружеским изнасилованием. И я понятия не имел, что именно это тебя заводит.

Я потираю подбородок, как будто на минуту задумываюсь, а затем говорю: Я бы не чувствовала себя в безопасности, если бы спал рядом с кем-то из вас. Но теперь я знаю, как ты могла валять дурака, не беспокоясь о том, что тебя поймают. Норм, ты платил охранникам у входа, чтобы они предупредили тебя, если я войду, верно? К сожалению, вы недостаточно широко распространили смазку. Сегодня вечером у них был новый человек, и он не знал, чтобы предупредить тебя.

— И это заставляет меня понять, что будет достаточно свободных концов, чтобы я смог найти доказательства вашего романа. Мона, я собираюсь найти судью, которого сожгла изменяющая жена, и я собираюсь оторвать тебе новую задницу так сильно, как только смогу. Никаких алиментов, как можно меньше моего имущества. Когда-то ты была адвокатом, так что я уверен, что ты сможешь найти где-нибудь работу, возможно, в новой фирме Норми. Но ваши дни волонтерства в обществе остались позади, к тому же я сделаю все возможное, чтобы распространить информацию о вашей деятельности, так что вы, возможно, не будете так желанны в приличном обществе.

Она просто смотрит на меня. Я уверен, что она уже предвидела это. Она всегда была умной. На самом деле, она была лучшей в своем классе. Прямо подо мной.

Я поворачиваюсь к своему бывшему партнеру и другу.

— Что касается тебя, старина, я знаю, что это дерьмо с пенни до адвоката никогда не было твоей целью. Это всегда было средством для достижения цели. Ты политическое животное. Я знаю, что вы годами готовили Охоту, крупную банковскую семью, чтобы поддержать свою кандидатуру на пост прокурора штата. Я знаю, что ты приставал к этой большой сиськастой Гейл Хант, которая управляет банком, но я сомневаюсь, что она когда-нибудь будет иметь что-то общее с такой жабой, как ты.

— Ну, вы должны знать, что Охотники и люди, с которыми они работают, очень моральные типы, восходящие к покойному дедушке, который их основал. Когда этот скандал выйдет наружу, я думаю, что ваши шансы получить какие-либо деньги от Охоты будут равны нулю. Так что, пока ты продолжаешь трахать мою жену, которая, кстати, далеко не так молода или сложена, как тебе обычно нравится, ты можешь попрощаться со своими политическими мечтами. Это не так приятно, как отрезать свой член, но это придется сделать.

Мона встает и сбрасывает халат. У нее все еще потрясающее тело.

— Так вот в чем твоя месть, жалкий маленький слабак. Ты собираешься заставить меня вернуться к работе? И ты собираешься немного усложнить Норму борьбу за его политический стартовый капитал? Я содрогаюсь при мысли о том, что бы ты сделал, если бы действительно разозлился. Дайте нам вырезки из бумаги или что-то в этом роде?"

Она подходит ко мне, сиськи подпрыгивают, и стоит там, положив руки на сочные бедра.

— Хочешь знать, почему я трахнула Нормана? Вот почему. В твоих жилах нет ни капли крови, жалкий придурок. Любой нормальный мужчина надрал бы Норму задницу. Любой нормальный мужчина либо избил бы меня, либо бросил на землю и выебал бы мне мозги.

— Но, о нет, только не ты. Ты просто стоишь спокойно, спокойно и собранно, когда узнаешь, что твоя жена изменяет тебе в течение года. Ты не кричишь, не кричишь, не плачешь.

— И это потому, что тебе действительно все равно. Ты никогда не любил меня, не так ли? Это был просто брак, который позволял тебе получить всю свободную задницу, к которой у тебя был аппетит, без необходимости выходить, пить вино и обедать с какой-нибудь бедной чертовой сукой и вытаскивать ее из штанов.

Я так чертовски горжусь собой, когда мне удается улыбнуться ей, и мне нравится выражение ее лица, когда мои слова доходят до меня.

— Я всегда знал, что ты умная девочка, Мона. Нет, я не люблю тебя. Оглядываясь назад, я думаю, что никогда этого не делал. Вот почему было так легко позволить этому ускользнуть, потому что в глубине души мне было наплевать. Просто мне было легче на тебе жениться, чем идти на все эти хлопоты, разводясь с тобой. И, честно говоря, мне было труднее дрочить, наблюдая за этими крепкими шлюхами на Cinemax, чем когда-либо в твоей пизде. Ты действительно не в их лиге.

Я поворачиваюсь и иду к двери, но мне нужно сделать последний выстрел. На ее лице странное выражение, и поскольку теперь я знаю, что ей наплевать на меня, трудно сказать, почему она выглядит такой несчастной.

— Мне на самом деле все равно, что вы вдвоем выкручивали себе мозги. Но я уверен, что слишком много людей уже знают об этом. Я не стану объектом шуток - тупым мужем, чья жена и партнер смеются, когда трахают его, - среди наших друзей, других юристов, людей, с которыми мы работаем.

— Я собираюсь развестись с твоей задницей, Мона, и сделаю все возможное, чтобы погубить тебя, Норм, спасти свою гордость. Это единственная причина, по которой мне наплевать, что вы оба делаете. А теперь, я надеюсь, у вас двоих действительно несчастная, короткая, дерьмовая жизнь. Пока."

***************************************************************

Я все еще отчаянно вожусь с радиоуправлением, пытаясь поймать кого-нибудь, кого угодно. Дождь идет все сильнее, и это испортит тот небольшой радиоприем, который я могу получить. Ветер начинает швырять легкую "Сессну" вверх и вниз, как мяч для бадминтона. Становится слишком темно, чтобы что-то разглядеть, а это значит, что через несколько минут я буду падать на землю вслепую.

Теперь у меня нет надежды выжить. Это крепкая маленькая птичка. Сделано в 1984 году, и поэтому ей уже четверть века, но она в хорошем состоянии. Однако этого недостаточно, чтобы пережить незапланированную встречу с землей.

Почему указатель уровня топлива показывает пустоту, я никогда не узнаю. Надеюсь, мама или Синди, о черт, она еще не моя жена, так что у нее не будет законных оснований подавать в суд, но мама может - возьмут небольшой частный аэродром, где заправлялась и обслуживалась "Сессна", в суд и поставят им юридическую клизму.

Кто-то здорово облажался. Либо они не потрудились проверить датчик уровня топлива, чтобы убедиться, что он не дает ложных "полных" показаний, в результате чего он всасывает воздух в 400 милях от дома, либо они позволили мусору попасть в топливопровод, из-за чего он засорился и перекрыл подачу топлива в двигатель.

Я надеюсь, что мама будет наслаждаться богатыми последними несколькими годами, как от моего поместья, так и от колоссального большого суда над аэродромом. Надеюсь, Синди простит меня за то, что я сделал такую глупость, как позволил убить себя за две недели до нашей свадьбы. Боже, это отстой хуже всего остального.

Но все это будет продолжаться и без меня, и в любом случае теперь все это академично. Единственное, что действительно имеет значение, единственное, что я могу контролировать, - это следующие несколько минут или секунд и услышит ли кто-нибудь меня в мои последние минуты.

**********************************************

Время снова сдвигается - шепчу я Кену Клавиусу, который представляет меня в бесконечной борьбе за то, чтобы избавиться от присутствия моей бывшей жены в моей жизни. Прошел уже год. Разводы НИКОГДА НЕ длятся целый год.

— Что, черт возьми, она задумала на этот раз?"

Он одаривает меня натянутой, мрачной улыбкой.

— Одному Богу известно, Лью. Когда вы наняли меня и сказали, что ваша жена- тоже адвокат, я подумал, что это может создать несколько проблем. Но это превратилось в Проклятую Войну Роз. Мне начинают сниться кошмары о том, что она придумает дальше.

До сих пор у нас было насилие, психическое насилие, юридическое насилие, заговор, межгосударственная торговля - хотя я все еще не понимаю ее аргументов по этому поводу, и я не думаю, что судья тоже понимает - четвертая поправка, 14 - я поправка, все еще не пройденная ЭРА...."

Затем он бросает на меня взгляд, который убеждает меня, что он только наполовину шутит.

— Есть ли хоть малейший шанс, что вы согласитесь на примирение - просто чтобы покончить с этим проклятым делом?

— Нет, пока в моем теле есть дыхание. Вернее, через мой труп.

— Всем встать.

Мы встаем, и незнакомая фигура входит в дверь из кабинета судьи. Это не окружной судья Кэтрин Холден, которая слушала большинство ходатайств. Это человек, с которым я не знаком в подобных делах. Но я его знаю.

Это судья Герман Херринг, "Судья по повешению" из Уголовного отдела. Рядом с ним стоит его судебный пристав, бывший заключенный по имени Чарли Кейс. Он почти буквально такой же большой, как дом, и у него есть мышцы, которых нет у большинства нормальных людей. Он друг и телохранитель Херринга, у которого были одни из самых горячих уголовных дел в судебном округе Джексонвилла за последние 20 лет.

Но какого хрена Херринг слушает дело о разводе?

Клавиус встает и подходит к Кейсу. Они перешептываются, пока Херринг просматривает бумаги. Он возвращается с изумленным выражением на лице.

— Херринг и Холден были близки до того, как они по-дружески расстались около года назад. Она попросила его в качестве личного одолжения взяться за это дело. Кейс говорит, что она сказала Херрингу, что если ей придется услышать еще одно движение от вашей жены, она подумает, что перепрыгнет через скамейку и задушит ее. Цитата без кавычек.

Позади меня раздается шум, и, оглядевшись, я вижу, как входит Мона. Что меня бесит еще больше, так это то, что она настояла на том, чтобы сохранить свою фамилию в браке. Она одета в элегантную, очень легальную голубую блузку и юбку. Что меня бесит, так это то, что я все равно застраховал бы эту задницу на миллион, даже зная, что она с ней сделала.

Она сидит за столом рядом со мной и Клавиусом. Херринг откашливается и обращается к ней.

— Мисс Уолтерс, я полагаю.

— Да, ваша честь.

— Меня ознакомили с мучительно долгой историей этого дела и сообщили, что сегодня у вас есть еще ОДНО ходатайство. Это правильно?

— Да, ваша честь."

Он бросает на нее взгляд, призванный превратить закаленных киллеров в рыдающих несчастных, и говорит: "Не могли бы вы сообщить суду о характере этого ходатайства. И, пожалуйста, мисс Уолтерс, будьте кратки. Надеюсь, вы понимаете, что приближаетесь к местному, если не всему штату, рекорду по одному из самых длительных бракоразводных процессов в истории."

Да, я знаю это, ваша честь. Я также, конечно, знаю, что как председательствующий судья по делу о заказном убийстве Смитрайта, которое длилось 18 месяцев и до сих пор является самым продолжительным уголовным разбирательством за пределами дела большого жюри в этой стране, вы понимаете, что иногда правосудие должно двигаться медленно, чтобы получить справедливые результаты.

Глаза Херринга широко распахиваются, и Кейс едва удерживается от смеха. Я сижу ошеломленный. Моя будущая бывшая жена, которая всего пару лет была практикующим адвокатом, только что поставила на пятки одного из самых суровых судей по уголовным делам в стране. Я думаю, что, должно быть, умер и попал в Ад.

В любом случае, ваша честь, я только что получила новую улику, имеющую отношение к этому делу. Это аудиозапись. Я прошу разрешения проиграть ее в этом зале.

— С какой целью?

— После того, как она будет проиграна, я представлю ходатайство в суд и предложение мистеру Уолтерсу. Если он примет его и суд согласится, я думаю, что это позволит этому делу окончательно завершиться.

Клавиус обхватывает голову руками и тихо говорит: "Слава Богу."

Я толкаю его локтем.

— Спроси ее, какая у нее аудиозапись.

— Ваша честь, можем ли мы спросить, прежде чем она представит его, о характере этой записи?

Мона смотрит на меня с улыбкой, которую кошка подарила бы канарейке, которую собиралась проглотить.

— Это запись, ваша честь, сделанная почти год назад, о телефонном разговоре между мистером Уолтерсом и его матерью, миссис Джастин Уолтерс. "

Я знаю, что это такое, и Клавиус не может удержать меня от того, чтобы вскочить на ноги и броситься к суке.

— Она не может воспроизвести эту запись, - кричу я. - Это привилегированное, личное общение. Я не знаю, как, черт возьми, она ее получила, но это не ее."

Я сижу за ее столом и тянусь за лентой, когда мои руки прижаты к бокам, и, черт возьми, я никак не могу освободиться. Я чувствую огромное тело Кейса позади себя.

Раздается шум, и я слышу, как Херринг кричит: "Мистер Клавиус, возьмите своего клиента под контроль, прежде чем я отправлю его задницу в тюрьму. Чарли, посади его обратно за стол."

Кейс усаживает меня за стол рядом с Клавиусом и встает надо мной, чтобы убедиться, что я не двигаюсь. Несмотря на его размеры, я думаю о том, как ударить его по яйцам и вывести из строя на достаточно долгое время, чтобы добраться до ленты.

Холден спрашивает Мону: "У вас есть законные полномочия владеть этой пленкой, мисс Уолтерс?"

Она протягивает документ.

— У меня здесь подписанное и нотариально заверенное заявление миссис Уолтерс, которая слышала и записала разговор, о том, что она находится здесь с ее разрешения. Как я уверена, вы знаете, по законам Флориды человек может записывать телефонный разговор без ведома или согласия второй стороны.

Старая добрая мама!!!

— Дайте мне посмотреть, - говорит Херринг, но я перебиваю его.

— Не беспокойтесь, ваша честь. Я признаю, что это от моей матери. Пусть играет в эту чертову штуку.

Херринг на мгновение странно смотрит на меня, а затем спрашивает более мягким голосом: "Вы бы предпочли, чтобы мы играли в палатах только со мной, адвокатом и вами?"

— Какая разница. Нет, я знаю, что там записано. И на самом деле не имеет значения, кто еще это слышит. Это ничего не изменит.

— Мисс Уолтерс, не могли бы вы прокрутить пленку? Достаточно громко, чтобы я мог ее услышать. Мои уши уже не те, что были в мои 20 лет.

— Да, ваша честь.

...это ты, Льюис? Так ты наконец перезвонил мне? Где ты был? Я звонила тебе весь день.

— Я, наверное, был в нескольких барах, напивался до чертиков, мама. Если честно. Извини.

— Льюис, что, черт возьми, там происходит? Мне позвонила Мона, и сказала мне какую-то чушь, в которую я не могу поверить. Она сказала, что ты бросил ее и сказал, что разводишься? Я не могу в это поверить.

— Поверь в это.

— Но почему? Я думала, вы двое счастливы. Я знаю, это было ужасно, что вы не могли иметь детей, но ты прошел через это.

Я бросил ее, потому что застукал ее трахающейся с другим парнем.

— Льюис Уолтерс! Следи за своим языком. Я твоя мать. И я отказываюсь верить, что она это сделала.

— Прости, мама. Но это правда. Я застал ее в постели с Норманом, моим партнером. И она сказала мне, что у них был роман в течение года. На целый гребаный год. Не на одну ночь. Это не временное увлечение. Но один год!

— Я...я. .. я не знаю, что сказать, сынок. Мне так жаль.

— Мне тоже....мне тоже.

....Она сказала, что все еще любит тебя и не хочет тебя терять.

— Как можно любить кого-то и целый год спать с другим мужчиной? И она уже потеряла меня. Пути назад нет, мама. Я знаю, что она тебе нравилась. Черт, я любил ее, но это невозможно.

— Сынок, Льюис...Она сказала, что думает, что ты разводишься с ней, потому что больше не любишь ее. На самом деле, она сказала, что, возможно, ты никогда ее не любил. Что ты женился на ней только ради. .. секса. Для удобства.

— Жалкая лживая сука.

— Ты сказал ей об этом, Лью? Что ты вообще никогда ее не любил?

...Да, я сделал это, мама. Сразу после того, как она сказала мне, что у нее был отличный секс с моим партнером в течение года, и что я не был и наполовину тем мужчиной, которым он был, и что я больше не делал этого в постели для нее, и она в основном смеялась надо мной, мама. Она рассмеялась.

— Ты бы гордилась мной. Я не задушил ее. Я не достал пистолет и не вышиб ей мозги, хотя все это пришло мне в голову.

— Я просто солгал и сказал, что никогда ее не любил. Я хотел причинить ей такую же боль, какую она причинила мне. Не то чтобы я понимал, почему это причинило бы ей боль, потому что ни за что на свете она не смогла бы что-то чувствовать ко мне и сделать то, что сделала.

— Я ничего не понимаю, Лью, но когда она сказала мне, что любит тебя, я ей поверила.

(звук плача) Тогда, если она любит меня, а я знаю, что люблю ее, хотя и не хочу этого, мы два действительно испорченных человека. Послушай, мама, я больше не могу говорить. Я позвоню тебе позже....

В зале суда царит абсолютная тишина. Я никогда не был в абсолютно тихом зале суда. Я никогда не был рядом с таким количеством людей, которые так старались не испытывать ко мне жалости. Мне хочется скользнуть под стол и задержать дыхание, пока все не пройдет.

Я хочу ненавидеть свою мать, но я знаю, почему она это сделала. Она ведет себя как мать, стараясь до самого конца помочь своему сыну. Когда я позвонил ей так, как настроена ее телефонная система, звонок был автоматически записан. Она взяла трубку сразу после того, как включилась запись, и она продолжала записываться, пока мы разговаривали.

Когда она поняла, что у нее есть кассета, я знаю, что ее материнский мозг начал работать над тем, как она могла бы использовать ее, чтобы помочь двум ее самым любимым людям на земле снова собраться вместе, несмотря на самих себя. Я знаю, что она не давала его Моне, потому что знала, что это причинит мне боль. Но когда она подумала, что мы никогда больше не будем вместе, она отдала его Моне. Ядерная бомба бракоразводных дел. Но здесь она не может мне помочь.

Я заставляю себя посмотреть на Мону. Я не знаю, что я ожидаю увидеть. Триумф. Месть. Она доказала, что выиграла обмен. Она оторвала мне яйца и сделала меня уже не таким мужчиной, и моя попытка отомстить была разоблачена как капризный поступок. Я любил ее, а она, очевидно, не любила меня.

Я нарушаю молчание.

— Поздравляю, Мона. Если я не говорил этого раньше, то ты чертовски лучший адвокат, чем я когда-либо считал. Может быть, вы выиграете здесь сегодня, может быть, вы получите свое решение, каким бы оно ни было. Может быть, вы будете продолжать это затягивать в течение следующих 10 лет. Но одно никогда не изменится. Я никогда не приму тебя обратно. Мы никогда больше не будем вместе.

Она игнорирует меня и обращается к судье.

— Ваша честь, могу я теперь представить свое ходатайство?

Херринг смотрит на свои бумаги, словно смущенный услышанным. Ему, несомненно, удобнее слышать, как люди признаются в том, что кололи и избивали друг друга, чем в таком романтическом дерьме.

— Да, продолжайте.

Она встает и направляется к судье на скамейке.

Ваша честь, я признаю, что я бросила все возможные препятствия, чтобы помешать моему мужу развестись со мной. Возможно, я зря потратила время и ресурсы суда, но я боролась за что-то очень дорогое для меня: за мужчину, которого я люблю, и за шанс снова прожить с ним жизнь.

— Не вдаваясь в подробности, как следует из записи, я вступила в годичную любовную связь с другим мужчиной. У меня нет для этого оправдания, хотя у меня были, как мне казалось, причины. Я думала, что мой брак был ложью и притворством, и что мужчина, которого я любила, больше не любит меня, если когда-либо любил. Был еще один мужчина, волнующий мужчина и замечательный любовник, который хотел меня. Я отдалась ему.

Когда мой муж обнаружил нас, я сказала то, что он упомянул на пленке. Я сказала все это, чтобы попытаться причинить ему боль, разозлить его. Потому что я делала последнюю, последнюю попытку заставить его продемонстрировать какие-либо чувства ко мне. Я подумала, что если эти заявления не вызвали бы его гнева, не заставили бы его продемонстрировать какое-либо желание ко мне, то я была права с самого начала, и у нас просто больше не было брака.

— Вы слышали его комментарии на пленке. Он сказал мне, что никогда не любил меня, что он не любит меня. Он подтвердил то, чего я опасалась. Но, как также подтверждает запись, эти заявления были ложью. У меня нет уверенности, что он когда-нибудь простит меня за то, что я сделала, но теперь я знаю, что, несмотря на его слова, он действительно любил меня. Я думаю, что он все еще это делает.

— Все, о чем я прошу, ваша честь, это чтобы вы приказали мистеру Уолтерсу в качестве условия его развода пройти со мной 10 консультаций. Если в конце этих 10 сеансов он все еще хочет развода, я поставлю условие, чтобы ему дали развод. Больше никаких драк, никаких движений. Я просто уйду.

Херринг смотрит на меня.

Хорошо. Я сделаю это за 10 сеансов.

— Готово.

Клавиус тихо бормочет: "Спасибо тебе, Боже, Спасибо. Спасибо."

*****************************************************************

... - слабо слышу вас. Вы говорите, что собираетесь сделать... где. .. координаты...

Я изо всех сил сжимаю рацию в левой руке, в то время как правой пытаюсь физически удержать руль. Уже почти стемнело. Я вижу очертания больше, чем реальные объекты, но я знаю, что миновал гребень высокого холма слева от меня. Моя скорость по-прежнему превышает 90 миль в час, хотя я сбавил скорость так низко, как только мог, и все еще держу крылья поднятыми.

Я вижу, что может быть деревьями внизу, так близко, что почти вижу верхушки. Что, может быть, на 50-75 футов ниже. Я представляю, каково было бы врезаться в эти деревья в моей Эскаладе на скорости 90 миль в час, и этот Центурион далеко не так хорошо построен, как моя Эскалада. Повсюду будут разбросаны маленькие кусочки самолета и меня.

У меня немного больше шансов выжить, если я ударю с этой высоты, чем на полмили, но недостатком является то, что, когда газ уйдет, у меня будет не больше нескольких секунд. Ни минуты или около того, чтобы нырнуть вниз.

— Примерно в 30 милях к юго-востоку от Эллиуэя, как раз в лесу Чаттахучи. Я Лью Уолтерс, из Джексонвилла. Поняли?"

"В 30 милях к юго-востоку от Эллиуэя."

— Нет времени. Запишите это, пожалуйста."

— Говорите."

В следующие секунды я заглядываю глубоко внутрь себя, в то место, где истина скрывается от тебя большую часть времени. У меня просто нет времени лгать себе. Я понимаю, в чем правда, и говорю те несколько слов, которые, как мне кажется, успею произнести.

Раздается шипящий звук, а затем единственный двигатель вздрагивает и останавливается, и остается только вой ветра и звук сильного дождя, стучащего в лобовое стекло кабины, а затем....

**********************************************************

Консультант по вопросам брака-женщина. Доктор Мэрилин Майерс из Службы семейного консультирования, независимой фирмы, работающей по контракту с Судом по семейным делам округа Дюваль. Она высокая, блондинка, немного похожа на привлекательного, но подлого тренера группы поддержки из телешоу "Хор."

Я всегда удивлялся, почему у нее никогда не было романтических ролей. Она высокая, красивая, горячая, и у нее есть губы, за которые можно умереть. Но она никогда не получает гребаных ролей, только смешные. Может быть, она такая чертовски горячая штучка, что парни пугаются.

Доктор Майерс не такая уж горячая штучка, но для женщины, которой должно быть под сорок, она чертовски горячая штучка. Я пытаюсь мысленно раздеть ее глазами, чтобы убить время, пока она бубнит.

— Мистер Уолтерс, не могли бы вы внести свой вклад??

В голосе Майерса слышится легкое раздражение. Думаю, она имеет на это право. За последние шесть визитов я был не лучшим объектом семейного консультирования.

— Мне очень жаль, доктор Майерс. Мои мысли блуждали. Надеюсь, вы не возражаете. Я на самом деле думал о том, какая вы горячая штучка. Я никогда раньше не спрашивал, но вы замужем?

Ее глаза широко открываются, и я почти уверен, что она не очень часто слышит эту фразу от своих пар-консультантов. Мона выпрямляется в своем удобном кожаном кресле рядом со мной и смотрит на меня. Если бы взгляды могли убивать.

— Мистер. .. мистер Уолтерс....к сожалению, это совершенно неуместно. Спасибо за комплимент, но не могли бы мы вернуться-

— Я должен спросить, если вы замужем, ваш муж старше или моложе вас? Энергичный и здоровый или он типичный пожилой парень?

Она хмурится, а затем улыбка, которую, я знаю, она ненавидит, мелькает на ее лице на мгновение.

— Мистер Уолтерс! Хватит, пожалуйста. Ты думаешь, я не знаю, что ты делаешь. Это просто еще одна дешевая уловка, чтобы разозлить вашу жену и набрать очки в этой непрекращающейся битве, которую вы двое ведете с той минуты, как вошли сюда. На самом деле, сделайте то, что вы хотели.

— Миссис Уолтерс, кажется, и я ей верю, добросовестно пытается спасти ваш брак или, если это невозможно, по крайней мере, вернуть отношения к дружеским. С другой стороны, ты...

Затем ее голос затихает...

— Давайте попробуем еще раз, пожалуйста, мистер Уолтерс. И, кстати, да, я замужем. Мой муж-футбольный тренер Ли Хай Коммодорс, и он очень сильный, очень большой и очень, очень энергичный.

Клянусь Богом, она поворачивается на стуле и двигает ногами в относительно скромной юбке, так что я ловлю дразнящий взгляд на обтянутую нейлоном ногу, облизывает губы, а затем опускает взгляд на бумаги перед ней.

Мона выглядит так, словно сосет лимон. Я люблю это.

— Мы обсуждали чувства вашей жены после того, как вы узнали, что она не может родить вам детей, и вы отказались рассматривать возможность усыновления, что вы каким-то образом обвиняли ее в этом недостатке в вашем браке и что ваша сексуальная жизнь, казалось, была тем местом, где вы вымещали свои разочарования с ней. Я думаю, что мы говорим о пассивном/агрессивном возмездии. Вы просто отстранились от нее. Как вы думаете, есть ли какая-то обоснованность в ее взглядах?

Я смотрю в пол, чтобы не смотреть ни на одного из них. Все это такая гребаная трата времени, и я не могу дождаться, чтобы сбросить бомбу на Мону. Но я подожду и позволю напряжению продержаться, прежде чем выложу все своей любящей будущей бывшей жене.

— Может быть. Я не психиатр. Оглядываясь назад, да, это было больно. Я был единственным ребенком в семье. Я хотел детей. Я всегда думал, что сочетание мальчика и девочки было бы неплохо. Не думаю, что я когда-либо винил Мону. Может быть, может быть, мысли о сексе заставляли меня немного грустить. Может быть, я не был так горяч к жене, как был бы в противном случае.

Но в основном это было то, что я тратил 80 и 90 часов, семь дней в неделю, пытаясь построить наш бизнес, чтобы дать ей жизнь, которую она, казалось, хотела. И тащить на себе всю тяжесть этой жалкой задницы, своего большого придурковатого любовника. Моего друга. Я знал, что все его внимание сосредоточено на киске, поэтому мне пришлось нести основную тяжесть фирмы, но я думал, что он мой друг. Еще со времен колледжа. Поэтому я работал так усердно, что почти никогда даже не думал о сексе, не говоря уже о том, чтобы у меня хватало на это сил.

Майерс постукивает карандашом по столу.

— Мистер Уолтерс, вы, кажется, не самый самосознательный человек, который когда-либо сидел напротив меня. Под этим я подразумеваю, что я не думаю, что вы когда-либо много думали о своих эмоциях, о том, почему вы чувствуете то, что вы делаете, почему вы делаете то, что вы делаете."

— Что, черт возьми, это значит?

— Не обижайтесь. Это не оскорбление. Вы очень трудолюбивый, целеустремленный человек. Вы давным-давно поставили перед собой цели, нашли любимую женщину, женились на ней, а затем сосредоточили все свое внимание на том, чтобы добиться успеха в своей карьере. Там много мужчин, много людей, таких как вы.

Что касается того, кто вы и почему вы делаете то, что делаете, я думаю, что вы долгое время были на автопилоте. Помните, вы сказали мне на одной из наших первых встреч, когда говорили о том, чтобы встретиться со своей женой и партнером, что вас удивило, что ее прелюбодеяние причинило вам такую же боль, как и это. Вы сказали, что забыли, что любите ее.

Ну и что? Вы описали большую часть юридической профессии и половину парней, живущих и дышащих в Соединенных Штатах до сих пор.

Я знаю. Но просто подумайте об этом на мгновение. Если ты. .. ты. .. забыл, что любишь эту женщину, как ты мог ожидать, что она узнает об этом? У вас был брак, договоренность, которая позволяла вам обоим жить в одном доме, делить расходы, заниматься сексом, когда вы оба были в настроении.

— Но с течением времени вы все меньше и меньше времени проводили вместе. Вы работали, она заполняла свое время волонтерской деятельностью. Брак продолжался, как идеально смазанная машина, но у вас было так мало интимных моментов, что вы действительно смогли задвинуть свои чувства к ней на задворки своего сознания.

— Что, вы думали, что когда-нибудь сможете расслабиться, начать делить с ней утренние завтраки и романтические ужины с выключенным "Блэкберри" и пейджером? Вы вспомнили, и она вспомнит, что на самом деле был день, когда вы хотели ее так сильно, что отказались от шанса заняться сексом с любой другой женщиной в мире, чтобы обладать ею?

— Повторяю, мистер Уолтерс, если вы забыли, почему вы ожидали, что она вспомнит?

Я смотрю на Мону и пытаюсь представить себе особенно уродливую ведьму с огромной бородавкой на носу, сидящую в своем кресле.

— Наверное, я не мог, не так ли, док, и она, очевидно, тоже забыла. По крайней мере, док, я не трахался с лучшим другом своего мужа. Погодите, что-то не так вышло. Я не трахал других женщин. Не то чтобы у меня было так много времени и энергии, но Мона, дорогая, ты, возможно, не думаешь, что мой член был таким уж горячим, но до того, как мы поженились, было больше, чем несколько женщин, которые хотели попробовать. И мне это нравилось.

Я отбрасываю мысленный образ, потому что хочу видеть ее глаза и лицо, когда буду говорить то, что скажу дальше.

— Ты, наверное, знаешь, что Норман трахал практически все, что ходило. Наши секретари, помощники юристов, секретари судей, женщины-полицейские, репортеры, официантки. Если у него была киска, он охотился за ней. Чего ты не знаешь, глупая сука, так это того, что я мог быть прямо там с ним.

— Я ел в одних и тех же проклятых ресторанах! Я флиртовал с теми же проклятыми секретаршами. Я отверг женщин-полицейских, которые показывали ноги и оставляли свои домашние номера в блокнотах на моем столе с сердечком и словами "позвони мне" на них. Я мог бы иметь 50 женщин, пока мы были женаты, если бы захотел. Норм - не Бог. Я передал ему нескольких женщин, которые хотели меня, просто чтобы избавиться от них.

Ты сказала, что я слабак, потому что я дрочил на милашек Синемакс. Ну, ты, тупая гребаная сука, причина, по которой я дрочил, в том, что я пытался оставаться верным тебе. Я мог бы трахать свои мозги с другими женщинами, но я все еще думал, что у нас был брак.

Даже если бы ты была холодной, бесполой сукой, - сказал я себе, - ты все равно была моей женой. Я принес присягу и, помни, я офицер суда. Я серьезно отношусь к клятвам. Ты -адвокат. Ты знаешь все о клятвах и контрактах и о том, что они влекут за собой. Но ты выбросила свою клятву и свою честь в унитаз, когда начала трахать моего партнера.

Она пристально наблюдала за мной, ее глаза были прикованы к моим. Как будто она пытается оценить истинность того, что я сказал. Она закрывает глаза, и я не могу поверить, что слезы начинают катиться по ее лицу. Я буквально лишился дара речи. Я не помню, когда в последний раз видел ее плачущей. Конечно, не с тех пор, как она вырвала мое сердце в тот вечер с Норманом.

Почему сейчас, почему сейчас, глупая сука, мне хочется закричать на нее. Почему сейчас, когда все потеряно, когда ты все разрушила, почему ты проявляешь какие-то человеческие эмоции сейчас?

Я больше не могу ждать. Я закричу, выставлю себя дураком, если не скажу то, чего ждал весь этот сеанс.

Я встаю, застав их обоих врасплох.

— Доктор Майерс, я знаю, что это неортодоксально, но мне нужно кое-что сделать и сказать. Я продолжу эти заседания, как предписано судом, но есть кое-что, что мне нужно, чтобы вы и моя. .. жена. .. знали. Я думаю, это прольет новый свет на то, что мы здесь делаем.

Она бросает на меня предупреждающий взгляд, но кивает головой.

Я подхожу к двери ее кабинета и вхожу в приемную. Она сидит там. Я делаю ей знак, она встает и идет ко мне. Я целую ее, вдыхаю запах ее духов, и день начинает налаживаться.

Мы возвращаемся в кабинет Майерса. Она смотрит на нас так, словно у меня выросла вторая голова. Мона просто смотрит, выражение ее лица непроницаемо.

— Доктор Майерс, Мона, это Синди Мэтьюз.

Синди кладет свою тонкую руку на мою ладонь и говорит тем мягким южным протяжным голосом: "Это Картер, дорогой. Теперь Синди Картер."

Я пинаю себя. Я должен был помнить.

— Прости, Синди Картер. Мэтьюз была. .. ее фамилией по мужу. Она только что развелась.

Я слегка поворачиваю ее, чтобы Мона могла лучше видеть. Она натуральная блондинка, пять футов пять дюймов, грудь, может быть, немного меньше, чем у Моны, но она старше ее на пять лет, и ее сиськи чертовски дерзкие в футболке семейной компании Картера, которую она носит. Она одета в джинсы, которые она почти всегда носит, и ее задница могла бы дать моей любящей жене хорошую пробежку за деньги. И она чертовски хорошенькая.

Мне хочется покрутить ее перед Моной, чтобы она уткнулась носом в тот факт, что я двигаюсь дальше.

— Вы правы, мистер Уолтерс, это в высшей степени неортодоксально. Кто такая мисс?? Картер?? и зачем вы привели ее сюда?

Я сказал вам, что подчинюсь решению суда и приеду сюда на десять заседаний, но я считаю справедливым сообщить вам и Моне о развитии событий, которое влияет на то, что мы здесь делаем

Мона знает. Я сказал, что она умна.

— Весь смысл этих сеансов в том, чтобы определить, возможно ли нам с Моной снова быть вместе. Я говорил ей снова и снова, что этого не произойдет, но по какой-то извращенной причине, которая у нее в голове, она мне не верит.

— Ну, поверь этому Мона. Я встречаюсь с Синди уже месяц. Мы стали очень серьезными и очень привязанными. Я знаю, что это всего лишь короткий период времени, но шансы на реальные обязательства есть, и я хочу изучить эту возможность. Я позволю Синди самой рассказать тебе, что она чувствует.

Синди смотрит на Мону, и на этот раз печаль отражается на ее красивом светловолосом лице.

— Миссис Уолтерс, я поспорила с Лью насчет этого. Я сказала ему, что это жестоко и ненужно, но он в конце концов убедил меня, что ты заслуживаешь правды. Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль.

— Поверь мне, я знаю, где ты. Я развелась полгода назад. Он был настоящим подонком. Он женился на мне только для того, чтобы получить деньги моих родителей. Они владеют мощением Картера, это большая компания по мощению здесь, в Джексонвилле. Но даже несмотря на то, что он был подонком, у меня все еще были к нему чувства. Мне потребовалось два года, чтобы наконец оторваться.

— Я не искала вашего мужа, и он не пытался меня забрать. Энди, мой бывший, снова начал приставать ко мне, и я отправилась в здание суда, чтобы попытаться получить помощь от своего шурина Лайла. Он добровольно вызвался туда. Но в тот день его не было, и я, должна признаться, заблудилась.

— Потом я увидела Лью, стоящего у лифтов. Он выглядел так, словно ему там самое место, и я просто спросила его, не может ли он помочь мне найти нужный офис. Он был так мил, что, когда я закончила, вышла и увидела, что он стоит у закусочной, я остановилась, чтобы еще раз поблагодарить его, и мы начали разговаривать...

— С тех пор мы виделись почти каждую ночь.

Она краснеет.

— Я имею в виду каждую ночь, всю ночь. Это звучит так ужасно, но было мгновение-химия, связь между нами. Я не хотела. .. не хотела. .. заниматься сексом с женатым мужчиной, но он убедил меня, что все, что у тебя было, ушло.

Теперь она краснеет пламенным румянцем.

— Я знаю, тебе будет больно, но ты должна знать. Я думаю, что люблю его, или могла бы. Я знаю, что не могу насытиться им в постели. Я чувствую, что мне снова 17, и я никогда не думала, что снова буду чувствовать себя так после Энди. Он чертовски хорош в постели. Я не могу представить чтобы какая ни будь женщина - я не могу представить тебя- бросила его ради другого мужчины. Но ты это сделала. И я хочу его.

Мона просто смотрит на нее, потом на меня.

— Лью, ты мог бы меня надуть. Ты такой умный. Она может быть просто какой-нибудь дешевой шлюхой, которую ты нанял, чтобы разыграть свою подружку, чтобы заставить меня отказаться от этих консультаций.

— Проверь это, Мона. Используй несколько следователей. Ее родители - Ричард и Рики Картер, и они владеют большой компанией по укладке тротуарной плитки в Вестсайде. Они миллионеры, и она может воспользоваться их деньгами. Ее брат – какой-то домостроитель, довольно известный.

Ее шурин Лайл, помимо того, что работает волонтером при суде, преподает в университете штата Юта. Есть множество способов проверить ее. И у меня нет достаточно денег, чтобы заплатить ей за ложь про это.

Мона смотрит на меня и Синди.

Итак, ты нашел какую-то девку, готовую трахнуть тебя. Важное событие. Ты делаешь это только для того, чтобы проникнуть мне под кожу. Ты любишь меня, а не ее.

Синди делает шаг к Моне, и мне приходится схватить ее за руку, чтобы удержать. Я встречался с ее родителями и семьей, и все они говорят мне, что она спитфайр. Я верю в это. Я не хочу, чтобы разразилась кошачья драка. А может, и знаю, но не думаю, что судью это позабавило бы.

Синди останавливается, затем вежливо убирает мою руку и смотрит на Мону сверху вниз.

— Я не поверила ему, когда он сказал мне, какая ты на самом деле большая стерва. Я думала, он просто озлоблен. Но он был прав. Я не понимаю, как он терпел тебя так долго. И, может быть, ты права. Может быть, он все еще любит тебя. Я любила Энди долгое время после того, как решила освободиться от него. Но сегодня вечером Лью будет на мне, и я буду на нем, и если я смогу заставить его любить меня, а не тебя, тебе, черт возьми, лучше поверить, что я это сделаю.

Она поворачивается, целует меня и выходит из кабинета. Майерс просто сидит с озадаченным выражением на лице.

Как и следовало ожидать, остальная часть сессии оказалась крайне непродуктивной.

*********************************************************

В этой жизни с тобой может случиться много неловких вещей, но одна из самых неловких, как я узнал на собственном горьком опыте – как это выжить, когда ты полностью ожидаешь смерти.

Я устраиваюсь как можно удобнее со сломанной правой рукой, сломанной правой ключицей, сломанной правой ногой, хирургически удаленной селезенкой, ушибленным сердцем, тремя сломанными ребрами, сотрясением мозга и сломанным носом.

Я просыпаюсь в медицинском центре "Шендс" в Джексонвилле, куда меня доставили, когда спасательная команда обнаружила моего почти еще целого Центуриона, лежащего носом в грязи на берегу небольшого озера прямо на окраине Национального леса Чаттахучи.

Я прихожу в себя, когда они везут меня в частную палату для пациентов - читай, платных пациентов - в палате скорой помощи. Рядом со мной идет невысокий лысый доктор, и когда я спрашиваю его с недоверием в голосе, мертв ли я, он просто смеется и говорит, чтобы я никогда не играл в лотерею, потому что я потратил семь жизней удачи за несколько секунд в Джорджии.

В течение следующих двух дней мир растворяется в коллаже игл, суетящихся медсестер и проблесков знакомых лиц, когда я то теряю сознание, то теряю его, иногда из-за того, что они в меня втыкают, иногда из-за требований моего тела. Я думаю, мама там. Я не могу в это поверить, но мне кажется, что я даже могу увидеть судью в сопровождении его большой тени.

Я смутно понимаю, что со мной происходит и что произошло. Я помню полет из Теннесси, который закончился в северной Джорджии. Это возвращается ко мне во вспышках зрения и звука, иногда безмолвных картин, а иногда звуков, которые я не могу связать с картинками.

Я помню, по частям, каково это - знать, что я умру. Я помню, как мне было страшно перед самым концом. Я не хотел гаснуть, как свеча на ветру. И я помню, каким странно спокойным я был в те последние секунды, когда услышал треск и треск, когда Центурион нырнул сквозь ветви деревьев к земле.

Я не помню самого главного, единственного, что заставит меня по-настоящему пожалеть, что я не умер в те моменты. Это вернется ко мне позже.

У меня были некоторые намеки на то, что что-то странное происходит в течение первых двух дней, когда я то впадаю в сознание, то теряю его. Время от времени я поднимаю глаза и ловлю медсестру или пару медсестер, уставившихся на меня со странным выражением на лицах. Я не могу с этим справиться, и это меня беспокоит.

Однажды медсестра меняет повязку на моей правой руке и на минуту останавливается. Я оглядываюсь и вижу ее руки, лежащие на моей правой руке и плече. И у нее на глазах слезы. Какого черта? Я не знаю ее, и я чертовски хорошо знаю, что она не знает меня. Норман переспал с несколькими медсестрами, и я познакомился с несколькими через него, но она не одна из них. И вообще, она чертовски стара. Ей должно быть за 50.

Я бы что-нибудь сказал, но не знаю, что сказать. Она просто вытирает слезы, заканчивает свою работу и уходит. Но прежде чем покинуть отделение интенсивной терапии, где меня все еще держат, она поворачивается и бросает на меня все тот же чертовски странный взгляд.

Через три дня после того, как меня привезли, в отдельную палату вошла моя мать, меня тоже перевели. Она обнимает меня, суетится, плачет, а потом снова плачет. Я говорю ей, что со мной все в порядке. Ей больше не нужно плакать. И будь она проклята, если снова не разрыдается.

Когда я спрашиваю ее, где Синди и почему моя невеста не пришла навестить меня, она просто задыхается, заливается слезами и выбегает из комнаты. Когда я звоню Синди на сотовый, а затем к ней домой, звонок переходит на голосовую почту. Я оставляю дюжину сообщений. Нет никаких обратных звонков.

Я начинаю задаваться вопросом, не свернул ли я в какое-то странное измерение и не оказался ли в Сумеречной зоне, в каком-то мире, где я трагический герой, а не адвокат-мошенник, которому посчастливилось обмануть смерть.

Тот же самый невысокий лысый док появляется в моей комнате с газетами, которые он кладет на тумбочку возле моей кровати. Я озадаченно посмотрел на них.

В моей комнате не было телевизора, и я ни разу не просыпался так долго, чтобы пропустить его. Я не смотрел никаких выпусков новостей, хотя начинаю возвращаться в мир достаточно, чтобы задаться вопросом, что произошло, пока меня не было, и какова была реакция мира на мое маленькое приключение, если таковая вообще была.

Я смотрю на парня, которого окрестил Лысым в честь персонажа, которого он сыграл бы в "Белоснежке и семи гномах". У него не такое звездное выражение глаз, как у медсестер, но все равно это странно.

И тут до меня доходит. У них БЫЛИ звездные глаза. Наконец-то у меня есть имя для этого выражения. Они смотрели на меня так, как влюбленные подростки смотрят на влажные глаза, длинные волосы, андрогинное сердце рок-н-ролльной бой-группы.

Я начинаю бояться.

Неужели я действительно перешел в Сумеречную зону? Я мог бы притвориться, что один или два взгляда могли быть неправильно истолкованы, но все проклятые женщины в больнице смотрели на меня таким взглядом. Я начинаю собирать воедино фрагменты воспоминаний, и все это начинает сливаться воедино. Я каким-то образом стал романтическим героем.

Почти средних лет, с песочными волосами, шести футов ростом, с не слишком классическими точеными чертами лица и без главных ролей в кино, десяти лучших музыкальных титров или колец Суперкубка, я получаю такой взгляд от женщин, которого я никогда не получал в своей жизни. Я никогда даже не мечтал, чтобы женщина смотрела на меня так.

— Я начинаю бояться, - говорю я Лысому. "Что здесь происходит?"

Он бросает на меня взгляд, который я узнаю, хотя никогда раньше не видела такого сочетания.. Это жалость и зависть. Действительно, действительно странное и тревожное сочетание, как вы скоро обнаружите, если вам когда-нибудь не повезет стать его получателем.

— Ты не помнишь?

Неужели я забыл что-то важное, что произошло до того, как я вылетел из Теннесси? Что-то случилось по дороге? Это не может быть что-то, что произошло после того, как я разбился, не так ли?

Есть что-то, что-то. Я почти могу указать на это пальцем. Что я пытаюсь вспомнить?

Он указывает на газеты на тумбочке у моей кровати. Я вопросительно смотрю на него, но он просто указывает на газеты и снова смотрит на меня.

Я протягиваю левую руку и беру верхнюю газету. Это флоридский "Таймс-юнион". Я проверяю дату. Оно датировано прошлой средой. Сегодня пятница. Авария произошла в понедельник вечером. Я просматриваю первую страницу, читая сверху слева направо, как всегда.

Мне бросается в глаза заголовок и фотографии в верхней левой половине газеты. Я вижу свою фотографию в файле из какой-то истории, которую они опубликовали на одном из моих испытаний несколько лет назад. И есть фотография Моны на каком-то светском мероприятии. На ней что-то с глубоким вырезом и обтягивающее, и она выглядит чертовски сексуально. Она кому-то улыбается. Это был не я. Но это теплая улыбка.

В верхней части всей газеты огромный заголовок. Черт, объявления войны не попадают в заголовки таких больших газет.

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ВСЕГДА ТАК БЫЛО-ВСЕГДА БУДЕТ!

Бумага выпадает из моих внезапно занервничавших пальцев. Я чувствую, что мое сердце вот-вот выскочит из груди. Неужели люди действительно падают в обморок? Может быть, у меня сердечный приступ?

Мои воспоминания о тех последних мгновениях стремительно возвращаются. Неудивительно, что я не мог вспомнить. Такое чувство, будто кто-то вырывает мое сердце из груди. Почему, черт возьми, я просто не умер?

Под заголовком-история, написанная Карлом Камероном, одним из лучших писателей газеты. Я знаю это, потому что однажды он написал мой профиль.

Гарольд Граймс был радиолюбителем в течение полувека, и он слышал много необычных MSGS, исходящих от его радио. Но звонок, который он получил в понедельник вечером, тронул его так, как, по его словам, не тронуло ни одно другое сообщение. 67-летний инженер береговой линии побережья Джорджии в отставке получил сигналы бедствия, сообщения о рождении и смерти и уведомления о чрезвычайных ситуациях. Но этот...

— Я смотрел по телевизору повтор "Падшего парня", когда что-то услышал...или мне показалось, что я что-то услышал из-за помех. Время от времени нам звонят о помощи или о самолете, который ищет место для посадки. Местность к северу от нас довольно дикая.

Я играл с радиоуправлением, пока не получил сигнал. Это был мужчина, он кричал. Я смог разглядеть достаточно, чтобы понять, что он в частном самолете и летит куда-то на север. Это была плохая ночь, ветреная и дождливая, и там не так много мест, где можно сесть на самолет.

— Он сообщил мне, что его зовут Льюис. "Уотерс", - подумал я, хотя позже узнал, что это был Уолтерс. Я пытался получить какие-то координаты, чтобы помочь любому, кто его ищет, найти его, но он не принимал в этом никакого участия. Он сказал, что у него нет времени, и попросил меня записать то, что он мне сказал. Он сказал, что у него всего несколько секунд. Казалось, он в отчаянии.

Во время интервью Граймс говорил спокойно. Теперь он останавливается, а когда продолжает, его голос понижается почти до шепота.

Я записал то, что он мне сказал, даже не задумываясь о том, что он мне говорил. Там было всего несколько слов. Он сказал: "Мона, я люблю тебя. Так Было Всегда. И Всегда Будет. Я должен был простить тебя. Извини. - он замолчал, и я подождал несколько секунд, а затем спросил его: - Мистер. .. Уотерс, мистер Уолтерс есть еще что-нибудь, что вы хотите, чтобы я передал. Кого я должен уведомить?

Было тихо, хотя мне показалось, что я слышу что-то вроде треска ветвей дерева. Должно быть, он все еще держал нажатой клавишу радиосвязи. А потом так тихо, что я едва расслышал, он сказал: "Вот и все", а потом раздались только помехи.

Я схватил телефон и позвонил в офис шерифа, зная, что они передадут его. Затем я просто сел в свое мягкое кресло и прочитал то, что он попросил меня передать. Я. .. я не очень чувствительный парень. Не плачу так легко. Моя жена Луиза называла меня классическим задирой. Еще до того, как она умерла.

Но я начал думать об этом бедном парне там, в одиночестве, в шторм, в самолете, который падает. Он должен был думать, что у него ничего не получится. Это меня достало, говорю вам. При мысли о нем волосы у меня на затылке встали дыбом.

Эта Мона, должно быть, была кем-то действительно особенным. Это было видно по его голосу. Ему было плохо с ней. И я не знаю, что она с ним сделала, но что бы это ни было, он знал, что совершил ошибку. Он не простил ее, и теперь у него никогда не будет такого шанса. Честно говоря, у меня немного затуманились глаза.

Мона оказывается Моной Харрис, бывшей женой Льюиса Уолтерса. Известный адвокат из Джексонвилла, который имеет национальную практику в своем офисе в Джексонвилле, развелся с мисс Харрис в довольно впечатляющем судебном процессе девять месяцев назад после почти годовой юридической войны. Развод был ускорен тем, что, по признанию мисс Харрис, был годичный роман с бывшим партнером Уолтерса Норманом Миллером.

После развода с мисс Харрис Уолтерс объявил о своей помолвке с Синди Робертой Картер, чьи родители владеют и управляют Картер-Роуд. Их брак должен был состояться менее чем через две недели после катастрофы.

Получив уведомление о катастрофе и сообщение, оставленное Уолтерсом, мисс Харрис отказалась от контактов. Женщина, представившаяся сестрой мисс Харрис, сказала, что она слишком взволнована, чтобы комментировать это.

Представитель семьи Синди Картер сказал, что г-жа Картер также была недоступна для комментариев.

Следующая статья-четверговый номер "Нью-Йорк пост". Заголовок гласит просто: "Последнее сообщение Пилота: Люблю Тебя всегда."

Чикагский Трибюн: "Пилот Изменяющей Жене: Должен Был Простить"

Пятничный выпуск "Нью-Йорк Таймс": "История любви Пилота Захватывает мир."

Я смотрю на Лысого.

Это было в «Доброе утро, Америка», «Сегодняшнее шоу», «Фокс и друзья», вы называете это - Сегодня Вечером Развлекательная Программа Лено и Леттерман оба вели его прошлой ночью. Говорят, каждый получает свои 15 минут славы. До сих пор у вас есть 96 часов, и, похоже, он еще не остыл.

Я потираю лоб, пытаясь смахнуть то, что кажется растущей мигренью. Это просто кошмар.

Почему? Что, черт возьми, могло сделать эту историю такой большой?

Лысый подходит, кладет руку мне на плечо и снова смотрит на меня с жалостью и завистью.

— Вы слишком близки к этому, мистер Уолтерс. Как только появилась первая статья и вы прочитали статью Кэмерона, ее подхватили телеграммы, а затем национальные газеты, а затем национальные телевизионные новостные журналы. Ваш развод был достоянием общественности. Репортеры получили его и аудиозапись вашего разговора с матерью.

Это было неотразимо. Пилот, который думает, что умирает, посылает последнее послание любви женщине, которая изменила ему, разбила его сердце, а затем потратила год, пытаясь вернуть его. Там были цитаты из судебного процесса, где вы сказали, что никогда не заберете ее обратно.

— А потом, когда ты подумал, что умираешь, ты сказал, что должен был это сделать. Боже мой, это лучше, чем все, что мог придумать Голливуд.

Я смотрю на него, и мне хочется плакать, но это заставило бы меня казаться еще более жалким.

— Значит, все в цивилизованном мире знают об интимных подробностях моей личной жизни, знают, что я был гребаным слабаком, который не мог удовлетворить свою жену и плакал, когда она ушла от него?

— Признаюсь, некоторые ток-шоу по радио проклинали тебя за то, что ты слабак. Наверное, потому, что я думаю, что это помогает их рейтингам. Но большинство женщин съедают его. Вы этого не знали, но мы чуть не устроили драку среди младших медсестер из-за того, кому поручат ухаживать за вами. Вот почему мы назначили на ваше попечение только старших медсестер.

Кроме того, в последний раз, когда кто-то проверял, мы получили около 20 000 электронных писем, в основном от женщин, которые хотят, чтобы вы связались с ними. Мы получили несколько фотографий...скажем так, они очень показательны.

Я только качаю головой. Я не могу принять все это.

— Что-нибудь еще?

"О, мы получили 200 запросов от СМИ на интервью с вами. И я понимаю, что чудаки в Вегасе дают 3-2 шанса, что ты закончишь с Моной, и 5-1 шанс, что ты в конечном итоге женишься на Синди Картер."

Моя жизнь стала темой для вегасских чудаков? У меня была пустая фантазия когда-нибудь стать знаменитым. Может быть, в один прекрасный день выиграет дело О Джее Симпсоне, как в национальном суде, будет выдвинута кандидатура на пост губернатора, что-то в этом роде. Но прославиться тем, что был рогатым слабаком-мужем, который так и не смог забыть свою распутную изменщицу-жену....

Я громко стону, и Лысый выглядит обеспокоенным, думая, что я испытываю физическую боль. Я хотел бы, чтобы это было что-то физическое. Я вдруг понимаю, почему мама расплакалась, когда я спросил ее о Синди. Я закрываю глаза и снова хочу умереть.

Каково это было для нее? Через две недели после нашей свадьбы, и ее жених говорит всему миру, что он все еще любит свою изменяющую бывшую. .. Зная ее характер, которым сладкая блондинка обладала в изобилии, я удивлен, что она не появилась в больнице с пистолетом 38-го калибра, чтобы по-настоящему закопать меня в землю.

Как только я могу прогнать Лысого с обещанием рассмотреть мои первые интервью в средствах массовой информации, я набираю номер особняка Ричарда и Рики в Вестсайде, он торчит, как больной палец, среди жилья с низким доходом в Вестсайде Джексонвилла, но миллионерам, как правило, сойдет с рук нарушение правил.

На этот раз я не получаю голосовую почту. Я слышу, как Ричард Картер с акцентом уроженца Джорджии отвечает на звонок: "Алло."

— Мистер Картер, это Льюис. Льюис Уолтерс.

Я оставляю все как есть, не зная, какую реакцию получу.

Долгое молчание, а затем: "Привет, Льюис. Как дела? Я слышал, что ты довольно сильно разбился.

— Очень хорошо, мистер Картер. Синди там?

— Она недоступна, Льюис.

— Недоступна?

— Я веду себя хорошо, сынок. Она здесь, но не хочет говорить с тобой - прямо сейчас.

— Я. .. я понимаю, сэр. Я хочу, чтобы ты и она знали, что я не делал этого намеренно. Я бы никогда так с ней не поступил.

Снова долгое молчание. Затем: "Ты причинил ей очень сильную боль, Льюис. Я думал, что этот засранец Энди изрезал ее довольно хорошо, но ты...Ты встал под ее защиту, потому что ты хороший парень. Она. .. она плакала два дня после того, как увидела эту первую историю. Какого черта ты это сделал?

Мне нужно подумать об этом пару минут, но он не вешает трубку.

— Потому что все произошло так быстро, и я думал, что умираю. У меня не было времени думать о чем-то.

— И это означает, что то, что ты сказал, это то, что ты действительно чувствуешь.

— Я. .. я не хочу, чтобы это было так, но. .."

— Не кори себя, Льюис. Она всегда говорила нам, что знает, что у тебя все еще есть чувства к этой женщине. Она просто не знала - они зашли так глубоко.

— Я бы хотел...

— Оставь это, Льюис. Дело сделано. Это будет стоить нам немного за украшения, еду, которую нам пришлось отменить, билеты на медовый месяц и все остальное, но это всего лишь деньги. Просто...не звони сюда больше, ладно.

— Мистер Льюис...

В его обычно дружелюбном голосе слышатся стальные нотки, когда он говорит: "Не звони сюда больше. Если она когда-нибудь захочет связаться с тобой, она свяжется с тобой. Пожалуйста, дай ей время.

И он вешает трубку.

Вот почему я чертовски удивляюсь, когда на следующий день поднимаю глаза и вижу ее, стоящую в дверях моей палаты.

Я не могу придумать, что сказать, поэтому просто смотрю на нее. Через минуту она входит в комнату, не сводя глаз с моего лица. Ее глаза покраснели, как будто она много плакала. Она такая же красивая, как всегда. Я говорю себе в миллионный раз, что я идиот.

— Папа сказал мне, что ты звонил. Он не хотел быть таким грубым с тобой, но ему больно за меня.

— После того, что я сделал, я удивлен, что он сам не пришел за мной.

— Что ты сделал такого ужасного, Льюис? Кроме как говорить правду миру и самому себе. Ты все еще любишь свою бывшую жену. Это не преступление.

— Я не должен, и я не уверен, что знаю. Мне кажется, я сошел с ума на несколько минут.

Она садится рядом со мной и берет меня за руку. Я вижу, как сладко вздымаются и опускаются ее груди под блузкой, и думаю о потрясающей заднице, которую она кладет на стул, и спрашиваю себя, как может мужчина быть таким глупым. Я помню ночи, которые мы проводили, трахаясь. Она была ненасытна. Молодая и полная энтузиазма, милая и твердая, и я не мог придумать ничего, что я хотел бы сделать, на что она не согласилась бы с радостью.

— Она была права, когда сказала мне, что ты любил ее все эти месяцы назад. И когда ты думал, что умрешь, она была единственной в мире, о ком ты думал, не так ли?

Я хочу солгать ей, но слова застревают у меня в горле.

— Все в порядке, - тихо говорит она. Черт, я ненавижу это. В ее глазах появились слезы. - --- Вы были женаты на ней в течение 10 лет. Она была той женщиной, которую ты хотел видеть матерью своих детей. Когда она изменила тебе, она почти уничтожила тебя. У нее твое сердце. Как ты сказал: "всегда так было и всегда будет". Я была просто тем, как ты пытался забыть ее.

Я сжимаю ее руку здоровой левой рукой.

— Жаль, что это не ты, детка. Я молю Бога, чтобы это была ты, которую я любил. Но, как ты сказала, люди могут научиться не любить кого-то. Ты сделала это с Энди. Ты могла бы дать мне еще немного времени. Я хочу быть с тобой.

Она отдергивает руку, яростно качая головой.

— Нет, Льюис. Был там, сделал это. Я не собираюсь выходить замуж за другого мужчину, который меня не любит. Энди сказал мне, что мы можем снова собрать его вместе. Он был мудаком. Ты хороший парень. Но никто из вас никогда не любил меня.

Она встает со стула. Она все еще плачет.

— Чего я не понимаю, Лью, чего я действительно не понимаю, так это того, что я хороший человек. Я думаю, что это действительно так. Я никогда сознательно не пыталась причинить кому - либо боль. Я старалась, как могла, быть христианкой. А мой первый муж-подонок, и мужчина, за которого я хочу выйти замуж, никогда не сможет заставить себя полюбить меня. Что я делаю не так?

Она поворачивается, чтобы уйти, но останавливается.

— Это был не самый удачный год для сестер Картер. Ты помнишь мою сестру, Диану. Вы познакомились с ней и ее мужем Лайлом на той вечеринке, которую семья устраивает в Палатке. Пока ты был в больнице, начался настоящий ад. Лайл бросил ее и собирается подать на развод. Мы узнали, что эта глупая сучка уже много лет трахается с другим мужчиной! Парень, с которым она встречалась до того, как Лайл приехал в город.

— Я их помню. Они казались милой парой. Хотя, если бы мне пришлось гадать, кто кому изменит, я бы поставил свои деньги на Лайла. Он был одним из тех парней, которые просто слишком хороши собой.

— Почему девушки, которые обращаются с парнями как с дерьмом, изменяют им, причиняют им боль, заставляют их задыхаться после них, и никто не хочет хороших девочек?

— Я не знаю, детка. Найди хорошего парня и спроси его. Я понимаю, что вокруг этого много чего происходит. Но, серьезно, тебе просто не повезло. Есть миллион парней, которые могли бы стать хорошим парнем или мужем и ухватились бы за возможность быть с тобой. Ты великолепна. Не унижай себя. Тебе просто нужно выйти туда и начать искать снова.

Она снова смотрит на меня.

Она кивает и говорит: "Я могла бы это сделать. У меня будет много шансов."

Впервые с тех пор, как она вошла в мою комнату, на ее лице расцветает улыбка.

— За четыре дня, прошедшие с тех пор, как появилась первая история о тебе и Моне, в которой упоминалась я, и они опубликовали мою фотографию, я получила около 4000 электронных писем от парней, желающих меня утешить. Мама все время говорит мне, что я должна начать отвечать на некоторые из них. Ты думаешь, я должна?

— И также впервые я вижу, что в этом дерьмовом шторме в средствах массовой информации, который окутал мою жизнь, может быть что-то хорошее.

*****************************************************

Проходит время. Я даю десятки интервью и стараюсь не перерабатывать свои ответы, мне заплатили приличную сумму денег за серию интервью и права на мою историю для телевизионного фильма, который позволяет мне заплатить больнице достаточно щедро, чтобы они могли сказать страховой компании, чтобы она держала меня в больнице с профессиональным уходом, пока я не смогу выйти самостоятельно.

А потом, конечно, Она возвращается в мою жизнь. Я ждал ее. Она похожа на другую туфлю, которая всегда готова упасть.

Прошло 7 дней с тех пор, как меня привезли в больницу из санитарной авиации, и я начинаю сходить с ума и готов вернуться в мир. Ловя полуденный выпуск новостей, я замечаю, что медсестры суетятся вокруг больше, чем обычно.

Затем она появляется в дверях. Высокая, как всегда, с волосами, уложенными по новой моде, которую я не помню, смутно напоминает Двор Людовика Четырнадцатого 17-го века с множеством кудрей, и на каблуках она выглядит ближе к шести футам.

На ней водолазка, что модно и практично, так как на улице погода за 40. На ней зеленые слаксы, а я, должно быть, все еще задница, потому что не могу оторвать от нее глаз. Она не пошла за продуктами. Я польщен, что она постаралась принарядиться.

Наши взгляды встречаются. Ее глаза полны кривого веселья, как будто она знает шутку, о которой я не знаю. Я просто чувствую себя неловко. Я чувствую себя голым перед ней. У меня больше нет никаких секретов, по крайней мере, самого большого.

— Поговорим о том, как поднять шум, - говорит она, поворачиваясь в сторону комнаты. Никто не ходит так естественно. Она должна практиковаться.

— Это не входило в мои намерения. Все вышло из-под контроля.

— Ты мастер преуменьшать. Вчера я была в Пабликсе и милая маленькая старушка подошла ко мне в отделе хлопьев и без единого слова ударила меня по лицу!

Я озадаченно смотрю на нее.

— Она продолжала называть меня изменяющей шлюхой и говорить мне, что мне должно быть стыдно за то, что я изменяю этому замечательному мистеру Уолтерсу!

— Ну что ж...

Она улыбается.

— Я знаю, если туфля подойдет. Мне также пришлось отменить свой домашний номер телефона. С другой стороны, у меня появилось с полдюжины новых клиентов только потому, что они услышали о нашей истории. И мне звонили на собеседования по всему пути от Австралии до Бразилии.

— Наш развод фактически положил начало моей практике, но вы не могли купить такую рекламу за миллион долларов. Конечно, мне приходится мириться с тем, что меня шлепают маленькие старушки в супермаркетах, но в этой жизни нет ничего бесплатного.

Она смотрит на стул рядом с моей кроватью. С меня сняли большую часть трубок и мониторов, к которым меня подсоединили. У них все еще есть кардиомонитор, но в остальном я почти свободный человек.

— Можно мне присесть?

— Если я скажу "нет"? Уходи.

Она улыбается, и мое сердце хочет разорваться на части. Как она могла быть такой обманщицей, какой я ее знаю, и иметь такую улыбку?

— Я бы все равно села. Потому что мы оба знаем, что ты не хочешь, чтобы я уходила.

— Не вздувай сердце - я имею в виду голову - только из-за последнего послания, которое я отправил.

— Сезон фрейдистских промахов, дорогой? Ты просто ничего не можешь с собой поделать, не так ли? Я просто. .. я должна признать, что не уверена, как с этим справиться?

— Большинство замужних женщин, если им повезет, всю свою жизнь думают или надеются, что их мужья любят их, потому что они много работают, заботятся о детях, делят работу по дому, дарят им бриллианты на важные даты, но как вы можете быть уверены? Но я-то знаю. У меня нет вопросов. Но, куда мы пойдем отсюда?

Я смотрю на нее, и улыбка исчезает, потому что я не улыбаюсь. Этот вопрос-слон в комнате, на которого никто из нас не хочет смотреть пристально. Куда мы пойдем отсюда?

— Мы могли бы попытаться заставить его работать снова. Может быть, встречаться, снова жить вместе, хотя мне пришлось бы переехать к тебе. Моя сестра Джен переехала ко мне после развода. У нее двое детей, и я бы отдала ей свою квартиру и помогла с арендой.

— Я не знаю, Мона. То, что я сказал, что простил тебя, не означает, что я простил тебя и что я приму тебя обратно.

Она одаривает меня полуулыбкой.

— Ты хочешь сказать, что лгал на смертном одре? Это разочарует миллионы романтиков.

— Я думал, что умру, и мне не придется ничего делать с тем, что я сказал. Вы можете говорить все, что угодно, когда вам не нужно беспокоиться о том, чтобы следить за этим. Вы можете обещать все, что угодно, когда вам не нужно беспокоиться о том, чтобы проснуться на следующий день.

Она качает головой в притворном разочаровании.

— Это так по-адвокатски, дорогой.

— Мы ничего не должны делать, Мона. Мы можем просто вернуться к своей жизни и попытаться идти по тому пути, по которому мы шли. Конечно, я не женюсь на Синди, и она больше не будет иметь со мной ничего общего, но я буду жить. И вы можете вернуться к тому, что делали последние девять месяцев. Я изо всех сил старался ничего не знать о твоей жизни. Возвращайся к гребаному Норману."

— Я не видела Нормана полтора года.

Я занимаюсь математикой.

— Итак, ты продолжала трахаться с ним в течение трех месяцев после того, как я поймал тебя. Ты, очевидно, не слишком раскаивалась в том, что обманула меня. И ты сказала доктору Майерсу на консультации, что перестали встречаться с ним после той ночи.

Она пристально смотрит на меня, и мне трудно читать. Она ведет себя так, будто злится на меня, хотя я единственный, кто имеет право быть по-королевски злым.

— Я солгала Майерсу.

— До той минуты, как ты вошел той ночью, я молилась, чтобы ты узнал. Я хотела увидеть твое лицо. Ты ублюдок, ты тот, кто покинул наш брак задолго до меня. Меня удивило, что я так отреагировала. Я действительно почувствовала себя виноватой, когда увидела выражение твоего лица. Но пока я была в ванной, я вспомнила, что привело к той ночи.

— А потом, после того, что ты сказал и сделал, я разозлилась на тебя еще больше. Так что да, я продолжала трахать его. Он был хорошим любовником. И я ненавидела тебя до глубины души. Вот почему я сначала боролась с тобой за развод. Просто чтобы разозлить тебя еще больше. И каждый раз, когда он входил в меня, я могла сказать себе, что приклеиваю его к тебе еще раз. Вот что я чувствовала. Что я могу сказать?

— Ты можешь сказать, что сожалеешь?

— Прости, что причинила тебе боль.

— Это не то же самое, что сказать, что ты сожалеешь о том, что сделала.

— Ты хочешь, чтобы мы начали нашу новую жизнь с лжи?

— Нет, и именно поэтому мы не собираемся начинать новую жизнь. Потому что ты не сожалеешь, даже сейчас.

Мы сидим в неловком молчании.

Наконец, чтобы нарушить молчание, я говорю: "Я никогда не понимал. Что я такого ужасного сделал? Это заставило тебя почувствовать себя вправе трахнуть моего друга и партнера?

— Ты никогда не слушал много во время этих консультаций, не так ли?

— Я пошел только для того, чтобы наконец избавиться от тебя.

— Я так и знала. Ты действительно хочешь знать, или ты был бы счастливее, если бы мог продолжать говорить себе, что я просто несчастная сука, которую ты застрял любить?

— Утолите мое любопытство.

— Ты помнишь одну ночь лет пять назад, за пару дней до Рождества. Должно быть, это было примерно в 2004 году. Нас пригласили к тому адвокату, с которым ты встречался, Лен или что-то в этом роде.

Я пытаюсь вспомнить, и каким-то образом мне это удается.

— Лен Мюррей, да, я помню, хотя Бог знает почему.

— Мы пошли выпить. Мы пригласили их на ужин, но они не смогли пойти, потому что их постоянная няня пропала в ту ночь. Помните, у них была маленькая девочка. Ей, должно быть, было около трех лет. Хорошенькая маленькая брюнетка. И у них родился шестимесячный мальчик.

— Было еще не поздно, и маленькая девочка настояла на том, чтобы выйти и показать вам свою компьютерную игру, обучающую ее цветам и формам. Я сидела и разговаривала с Леном и его женой, пока ты позволял маленькой девочке сидеть у тебя на коленях и показывать, как проходит компьютерная игра.

Я смотрю на нее, когда тон ее голоса меняется, и снова я застигнут врасплох. По ее щекам текут слезы.

— Жена Лена сказала: "Разве это не смешно? Джейми так похожа на твою жену. Она могла бы стать твоей.

Я слышу в ее голосе тон, которого никогда не слышал.

— Я никогда не забуду этого до самой смерти. Тот взгляд, который ты бросил на меня тогда. Ты держал эту маленькую девочку на коленях и смотрел на меня так, словно я тебя чем-то разочаровала. Это было на той неделе, когда мы вернулись из клиники фертильности, и нам сказали, что твоя сперма в полном порядке, но мои яйцеклетки из-за какой-то генетической аномалии не могут быть оплодотворены и выносить до срока.

— После двух лет ебли по расписанию, приема гормонов и добавок и перепробования всех шарлатанских средств, которые мы могли найти. И все было так просто. Я просто не могла дать тебе детей.

— Когда мы вернулись домой в тот вечер, я знала, что ты расстроен. Я встала на колени и собирался сделать тебе величайший минет в истории человечества. А потом я собиралась отвести тебя в спальню и подарить тебе самый лучший секс в твоей жизни.

Она наклоняется ко мне и смотрит мне в глаза, и я вижу, как в ней кипит ярость.

— И ты помнишь, что ты сделал, ублюдок. Ты оттолкнул меня. Ты оттолкнул меня, застегнул молнию и сказал: "Я просто не в настроении".

— Я просто стояла там на коленях и плакала навзрыд. Это было больше, чем просто отказ от секса, хотя, видит Бог, это было достаточно больно. Ты отвергал МЕНЯ.

— Поэтому я пошла в спальню, переоделась перед сном и посмотрела какой-то ночной телевизор. Около полуночи я встала и пошла в кабинет. Ты сидел в своем проклятом кресле. Большой экран был выключен. Ты просто сидел там, потягивал виски и смотрел в потолок.

— Я проснулась в 3 часа ночи, не могла заснуть. Тебя не было в постели. Поэтому я вернулась в кабинет. Я не знаю, переехал ли ты. Бутылка виски была наполовину пуста, а ты пил и смотрел в то же самое место на потолке. Ты даже не заметил меня. Ты был где-то в другом месте. Ты плакал.

— В ту ночь ты так и не лег спать. Каким-то образом, я не знаю как, ты выпил всю бутылку, умудрился принять душ и на следующее утро пришел на работу вовремя. Ты не сказал мне ни слова.

Она вытирает слезы, возвращаясь в настоящее.

— Это было, когда наш брак начал умирать, Льюис. Ты прошел через все это и, вероятно, думал, что ведешь себя как хороший муж. Но в ту ночь ты начал бросать меня.

Я пытаюсь вспомнить ту ночь. Теперь она возвращается ко мне по частям. Я думал, что мне просто больно, и хотел побыть один. Это было больнее, чем я позволил себе вспомнить. Может быть, то, что я был единственным ребенком, как-то связано с этим. Я никогда не думал и не думал до сих пор, что она, должно быть, чувствовала, когда я ушел, чтобы напиться до смерти и попытаться избавиться от боли.

В ту ночь я полностью осознал, что не будет маленьких темноволосых девочек или мальчиков, носящих наши черты, которые мы могли бы испортить и создать мечты. Друзья услужливо предложили усыновить. Мне очень жаль, но у меня это никогда не сработает.

Мы будем только вдвоем, вместе взрослея, наблюдая, как дети наших друзей становятся учениками начальной, а затем старшей школы и дарят своим родителям внуков. Пока мы шли одни.

В ту ночь я был очень пьян, но, думаю, это была худшая ночь в моей жизни, пока я не наткнулся на Мону и Нормана. Это была ночь, когда я потерял надежду на будущее и понял, что то, что у меня было, - это все, что у меня когда-либо будет.

Она прерывает мои мысли.

— И ты хочешь знать еще одну причину, по которой я любила чертова Норма?

— А почему бы и нет? Ударь меня своим лучшим выстрелом."

— Потому что, по-моему, за всю свою жизнь он ни разу не подумал о том, чтобы завести с кем-нибудь детей. Для него они не существуют. Женщины-не матери. Они просто киски. И мне это нравилось. Когда я была с ним, я ни на секунду не чувствовала, что разочаровываю его, что не могу сделать его счастливым. Все, чего он хотел, - это трахаться."

Я могу это понять. Может быть, именно поэтому наша сексуальная жизнь ушла - потому что каждый раз напоминала о том, чего у нас никогда не будет.

— Но почему Норм? Почему друг? Ты красивая женщина. Ты могла бы переспать с кем угодно. Почему мой друг?"

Она пожимает плечами.

— Он был там. Я знаю, это звучит холодно, но ты хочешь правды, верно? Я никогда не искала странного, даже когда решила, что ты больше никогда не захочешь меня. Но Норм, он никогда не останавливался. Ты же знаешь, каким он был. Он вел себя так, будто играл с тобой, но он приставал ко мне с тех пор, как мы поженились. Мы оба знали, что если я скажу "да", он будет во мне еще до того, как я закончу говорить "да".

— И долгое время я говорила "нет". Он был просто старым Нормом. Он был достаточно хорош собой, но никогда не доводил меня до исступления от желания. До одной ночи за год до того, как ты нас поймал.

— Забавно, но он почти так и сказал тебе. В тот вечер он был на свободе, и мне нечего было делать, а тебя, как обычно, не было в городе, и он сказал: "Почему бы тебе не поужинать? Ничего смешного. Просто два друга. Льюис не стал бы возражать. - И, конечно, после того, как мы немного выпили, он начал приставать ко мне.

— Но в этот раз, этой ночью, я посмотрела на него и вспомнила всех женщин, которых он трахал за эти годы. Должно быть, у него что-то есть, сказала я себе. И я спросила себя, для кого я спасаю свою киску? Льюис больше не хочет этого. Я не получу никаких действий, очень скоро она заржавеет. И поэтому я сказал "да".

— И он буквально выебал мне мозги. Я не помню, чтобы когда-либо раньше было так хорошо. Я думаю, отчасти из-за того, что прошло много времени, отчасти из-за того, что он был таким восторженным, а отчасти из-за того, что он был чертовски хорош. Практика делает совершенным и все такое.

Она увидела выражение моего лица и сказала: "Мне очень жаль, Льюис. Я пытаюсь быть честной с тобой. Я могу сказать тебе, что никогда не любила его. Не так, как я любила тебя. Но тебя не было рядом, а он был, и я была. И теперь это уже история. Это случилось. Я не могу избавиться от этого, как бы сильно ты меня ни любил.

Мы долго сидим в тишине.

— Если бы это был романтический роман, в этот момент мы бы оба разрыдались от сожаления, обнялись и пообещали сделать все правильно в следующий раз. - наконец говорит она.

— Плохой, действительно дрянной роман, - говорю я, и каким-то образом мы оба можем улыбнуться этому.

— Миллионы людей будут горько разочарованы, если мы не вернемся вместе.

— На самом деле им не нужно жить ни с кем из нас, - говорю я. "Для двух довольно умных, высокооплачиваемых профессионалов нам удалось действительно испортить нашу жизнь, не так ли?"

Мы оба сидим, обдумывая это.

Я не знаю почему, может быть, это потому, что я не могу придумать, о чем еще поговорить, но я помню историю Карла Камерона и ту необычную формулировку, которую он использовал.

— Что значит "бессвязный"?

Она озадаченно смотрит на меня.

— В истории с ТУ, когда Камерон рассказал вам, что произошло, он сказал, что вы стали" бессвязными." Что случилось?

Пустая маска опускается на ее черты, и я знаю, что попал в чувствительное место. Всякий раз, когда ей больно или она не хочет о чем-то говорить, эта маска сползает. Я понятия не имею, какой нерв я затронул.

Она опускает взгляд в пол, затем осматривает комнату, проявляет большой интерес к мониторам, которые проверяют мое сердце, но она не смотрит мне в глаза, Теперь мне действительно становится любопытно.

Она начинает говорить, не глядя на меня.

— Ты всегда меня удивляешь, Лью. Из-за того, что я чертовски умна, я забыла, что это одна из вещей, которая меня заводила в тебе, когда мы познакомились в колледже. Ты, пожалуй, единственный парень, которого я когда-либо встречала, который может быть умнее меня. Как, черт возьми, ты ухватился за это единственное слово, я никогда не узнаю.

Она наконец смотрит на меня, и я с удивлением вижу что-то похожее на смущение на ее лице.

— Я бы солгала тебе, но теперь у тебя есть подозрения, так что ты выследишь мою сестру или ее детей и рано или поздно поймешь это.

— Я как раз возвращалась домой после дела, когда позвонил Камерон. Было 9 вечера, я потратила несколько долгих часов, но деньги хорошие. Джен готовилась уложить младшую, а старшая дочь смотрела телевизор.

— Когда Камерон представился, я ничего об этом не подумала. Иногда репортеры звонят мне, чтобы узнать или не узнать о судебных делах, которые они освещают. Пару раз они звонили мне по поводу твоих дел. Потом он начал рассказывать мне о твоей аварии. И твое последнее прощание.

— Я услышала, как кто-то кричит, и мне стало интересно, что случилось с Джен и детьми. Только когда она вошла в одну дверь, а ее дочь вошла в другую, на кухню, где я отвечала на телефонные звонки, я поняла, что кричала именно я.

— Джен держала меня, а ее дочь пыталась вырвать телефон у меня из рук, и я кричала и плакала, и Камерон сказал мне позже, что я назвала его проклятым лжецом и сказала ему, что ты ни за что не умрешь в авиакатастрофе. Ты был слишком хорошим пилотом.

— Позже я поняла, что, по-моему, он сказал, что ты погиб в той аварии. Он думал, что я сошла по нему с ума. Потому что я это сделала. Джен повалила меня на пол, а ее дочь обеими руками держала мою правую руку. Позже они сказали мне, что я схватила один из коротких ножей из набора ножей, который мы держим в кухонном ящике. У меня было несколько порезов на запястьях и руках, но они держали его подальше от моего горла.

Я смотрю на нее, когда она протягивает руки и запястья. На обеих руках и запястьях есть повязки, которые я раньше не замечал, потому что они телесного цвета и маленькие. Я не могу поверить в то, что вижу.

— Они отобрали у меня нож, и Джен в основном сидела на мне, в то время как ее дочь, Джиллиан, узнала настоящую историю от Камерона. Они сочинили для него какую-то историю и повесили трубку, а потом Джен продолжала говорить мне, что ты жив и был доставлен в Шендс в Джексонвилле, пока я не перестала кричать и плакать.

— Джен и Джиллиан не спали со мной всю ночь. Джен не хотела звонить в полицию или в больницу, потому что боялась, что, если станет известно, что я пыталась покончить с собой, это погубит мою карьеру. Поэтому они всю ночь кормили меня валиумом. Джен сказала мне, что я разговаривала с тобой всю ту ночь, и единственное, что я повторяла снова и снова, было: "Прости. Мне очень жаль"."

Я смотрю на нее, и для парня, который в основном зарабатывает на жизнь разговорами, я не могу придумать, что сказать.

— Пойдем, Лью, - наконец говорит она. "Это должно быть похоже на стрельбу по рыбе в бочке. Как ты и сказал, ударь меня своим лучшим выстрелом."

— Ты хочешь знать, почему я пыталась перерезать себе горло? Потому что в те моменты я думала, что ты умер, и у меня никогда не будет шанса сказать тебе, что ты не заслуживаешь того, что я сделала с тобой. Я вспомнила мужчину, за которого вышла замуж, и мужчину, которого любила, и я знала, что мне придется прожить всю оставшуюся жизнь, слыша твое прощание в своей голове и вспоминая выражение твоего лица в ту ночь.

— Я была в истерике, потому что у меня никогда не было возможности сказать тебе, что, хотя я на какое-то время забыла, что люблю тебя, я никогда не останавливалась. Как бы это ни выглядело, я никогда не останавливалась.

— Я знаю, что не заслуживаю тебя, и я не заслуживаю, чтобы меня любили так, как ты любишь меня. И если бы я могла, Лью, поверь мне, если бы я могла найти слова или магию, я бы освободила тебя.

Я протягиваю ей левую руку, и впервые за два года она оказывается со мной в одной постели. Я обнимаю ее левой рукой, и она смачивает мой больничный халат своими горячими слезами.

— Ты когда-нибудь слышал, что случилось с Нормом?

— Нет. В последнее время я почти ничего о нем не слышал. Что случилось?

Она прижимается ко мне. Время от времени в дверном проеме мелькает вспышка, и я знаю, что какая-то медсестра делает небольшую запасную сдачу, делая снимок, который, вероятно, будет просмотрен по всему миру.

— Я не знаю, как, но по зданию суда ходят слухи, что кто-то каким-то образом получил фотографии, на которых он трахает молодую помощницу государственного защитника около шести месяцев назад. Ей было всего 23 года, и она только что окончила юридическую школу. Как обычно, Норм постучал и убежал. Но я слышала, что, к сожалению, эту девушку звали Гвен Кейс. Она оказалась младшей сестрой Чарли Кейса. Знаете, судебный пристав судьи Херринга.

— Дело Чарли? Это не кажется очень умным поступком.

Она смотрит на меня с вопросом на лице. Я бросаю на нее взгляд абсолютной невинности.

— Нет, это оказалось не слишком умно. Однажды ночью кто-то вломился в его квартиру, сломал ему обе руки, ноги, каждый палец на обеих руках и для пущей убедительности избил его так сильно, что им пришлось хирургически удалить одно из его яичек. Норм провел в больнице месяц, а когда его выписали, на следующий день он исчез. Говорят, он открыл практику в Сиэтле.

Я смотрю ей в глаза, чтобы понять, сожалеет ли она о том, что случилось с мужчиной, который был ее любовником больше года. Она бросает на меня такой же невинный взгляд, как и тот, которым я блеснул.

— Забавно, что два прохожих дали полицейским описание огромного парня, который, казалось, соответствовал описанию Чарли как парня, которого они видели входящим в жилой дом Норма за два часа до того, как полиция получила анонимный звонок об избиении Норма.

— Звучит не очень хорошо для Чарли.

— Возможно, и не было бы, но судья Херринг подтвердил, что Кейс был в своем доме в Дирвуде, играл в покер и пил в то самое время, когда уличные парни сказали, что большой человек входил в здание Норма. А с окружным судьей в качестве алиби копы не могли идти вперед.

— Норм не смог опознать нападавшего?

— Думаю, что нет.

Я могу двигать правой рукой достаточно, чтобы приподнять угол ее подбородка, чтобы я мог видеть ее глаза.

— Я не могу сказать, что сожалею, но какая-то часть меня помнит парня, который был моим другом. Давным-давно я сказал ему, что нельзя трахаться с кем бы то ни было, будь то чья-то жена, сестра или мать, и рано или поздно это не настигнет тебя.

— Он должен был выслушать тебя. Ты был лучшим другом, чем он того заслуживал.

Она грустно посмотрела на меня.

— И лучшим мужем, чем я заслуживала.

Я отпустил это и спросил: "У кого-нибудь есть идеи, как фотографии попали в Кейс?

— Это загадка. Они думают, что это должен быть кто-то, кто хорошо знал Норма и его привычки, мог позволить себе частного детектива или сделать фотографии сам, и точно знал, кого нужно сфотографировать и кому их отправить. Это должен быть кто-то, кто знает, как обойти здание суда.

"Хммм..."

Это на следующий день. Она вернулась. На этот раз в довольно обтягивающем свитере и обтягивающей юбке. Она снова на кровати рядом со мной. Никто из больницы ничего не говорит. Хотя она все еще одета, и мы даже не поцеловались, это кажется правильным.

— Ты больше не думал о моей идее? О том, что я переезжаю к тебе?

— А ты как думаешь?

— Я не знаю.

— Почему? В чем проблема?

— Твой чертов член такой большой, Норми. Боже мой! Я никогда не могу насытиться этим, независимо от того, сколько раз мы это делаем.

Она смотрит на меня, и ее улыбка исчезает.

— Ты помнишь это слово в слово. После почти двух лет?

— Я запомню это слово в слово в тот день, когда умру, Мона. Я не могу выбросить из головы ни слова, ни то, как выглядел его член, вылезающий из твоей пизды, прежде чем он воткнул его обратно. Я знаю, что я недалекий. Но я не могу выбросить их из головы.

Она бросает на меня раздраженный взгляд.

— Ты же знаешь, я трахалась с ним целый год. Тебя можно трахнуть любым способом. В каждую дыру. Я сглотнула. Мы делали это в нашей постели, в его постели, в его машине, в лифтах, в ванных комнатах ресторанов. Черт, однажды мы сделали это на балконе 14-го этажа Колокольни. И эти слова-то, от чего ты не можешь избавиться?

— Мона, я знаю, что ты сделала, или могу себе представить. Я знаю это интеллектуально. Но это совсем другое -слышать слова, на самом деле видеть его внутри тебя.

Она подтягивается и соскальзывает с кровати, чтобы сесть рядом со мной.

— Лью, я могу только догадываться, как тебе больно, потому что. .. ты никогда не причинял мне такой боли. Но попробуй на минутку напрячь мозги, ладно?

Я киваю. Проблема здесь не в моем мозге.

— Я могла бы рассказать тебе много вещей, чтобы попытаться удалить жало, но самое простое, что я могу придумать, это вот что. Когда ты был в постели с этой маленькой бродяжкой из трейлера-прости, девчонкой Картер, я все еще чертовски ревную к ней, - ты никогда не говорил ей, какая у нее чудесно тугая киска? Она никогда не говорила тебе, что твой член был лучшим в мире, и она не могла насытиться этим?

— Ну и что?

— Поработай со мной здесь. Ты сказал все это, и она сказала это тебе, верно? Ну, именно это я и делала с Нормом. Любая женщина узнает, что если ты хочешь, чтобы твой парень оставался твердым и трахал тебя дольше, ты говоришь ему, что его член-лучшее, что есть после нарезанного хлеба. Это просто. .. разговоры о сексе, разговоры на подушках. Мне было хорошо, и я хотела, чтобы он тоже наслаждался этим.

— К чему ты клонишь?

— Просто в том, что вы услышали, не было ничего особенного. Если ты помнишь то далекое время, я помню, как говорила тебе, что твой член был сделан из чистой стали. Это было так тяжело, что им можно разбивать камни, и я хотела, чтобы ты наказал меня этим. Помнишь?

Я киваю. В то время это звучало довольно хорошо.

Она начинает широко улыбаться.

— На самом деле, любимый, я помню, как несколько раз кричала во всю глотку: "О мой Господь, ты Бог. Твой член просто невероятен.

Я действительно помню это.

— Ну же, Лью, давай будем взрослыми. Ты действительно думал, что я сравниваю тебя с настоящим Богом? Я просто старалась, чтобы мой мужчина был усерден и работал над этим. Если тебе от этого станет легче, легче справляться со своей болью, просто думай об этом, как о том, что я действую в его интересах. Я просто не знала, что у меня будет еще одна аудитория.

Она встает в кресле и наклоняется. Она дарит мне первый настоящий поцелуй, который мы разделили с той ночи.

— Если это поможет, я хочу кричать во всю глотку, что твой член разорвет меня пополам, пока ты будешь трахать меня. Независимо от того, что ты слышал, как я говорила Норму, или что ты видел, как мы делали в твоей голове, помни, что все эти годы я жаждала твоего члена. Пока ты не выбросил меня.

Она отстраняется и с легкой улыбкой смотрит на растущую выпуклость под моим больничным халатом.

— Это помогает?

— Да. Идея о том, что мы будем жить вместе, начинает казаться более привлекательной.

На следующий день она вошла в мою комнату в одежде адвоката. Со вкусом скроенный деловой костюм, широкие брюки и комбинация блузки и пиджака в тон. Она несет свой портфель. Уже поздно. Почти в 5 часов вечера, похоже, она занималась делами в своем офисе или в здании суда, прежде чем прийти в гости.

— Мы делаем что-то официальное?

— Да, - говорит она со слабой улыбкой. Несмотря на себя, я чувствую, что становлюсь твердым. Интересно, не стал ли я фетишем для привлекательных женщин в деловых костюмах?

Она открывает портфель и достает стопку юридических документов.

— Серьезно, что это такое?

Она протягивает мне верхний документ. Это обязательный контракт, обязывающий меня предоставить ей образцы моей спермы со штрафом за невыполнение шести цифр.

— Что. .. - Мой рот, кажется, не работает.

— Я думала об этом с тех пор, как мне позвонили, Лью. Я очень серьезно отношусь к этому. Я хочу, чтобы ты подписал эти бумаги. Сегодня, правда. Если ты этого не сделаешь, я не думаю, что мы сможем снова быть вместе. На самом деле, я не думаю, что вернусь сюда.

— Ты ставишь мне ультиматум? Моя сперма или между нами все кончено?

— В принципе, да.

— В какую игру ты сейчас играешь? Ты же знаешь, что я не собираюсь это подписывать.

— Посмотри на другие бумаги. Ты обязуешься предоставить мне достаточное количество образцов твоей спермы, чтобы обеспечить двух детей путем экстракорпорального оплодотворения. Моя сестра уже подписала документы, соглашаясь предоставить мне яйцеклетки. Когда и если они будут оплодотворены, они будут пересажены мне, и я смогу выносить их до полного срока.

— Проблема не в моей репродуктивной системе, а только в яйцеклетках. Если я не смогу, она подписала соглашение о том, чтобы нести их полный срок для нас.

— Другие документы освобождают вас от КАКОЙ-ЛИБО юридической ответственности за их уход и содержание, но они также запрещают мне делать с ними что-либо, против чего ты возражаешь.

— Я хороший адвокат. Они выдержат любой судебный вызов. Они имеют в виду, что я не могу заставить тебя когда-либо платить ни пенни за их содержание, обучение в колледже и т.д.

— И я никогда не смогу помешать твоему праву видеть их и быть в их жизни. На самом деле, если ты подашь судебный иск, я не смогу вывезти их из штата, перевезти куда-нибудь подальше от тебя или даже выйти замуж или привести мужчину в свой дом без твоего разрешения.

Я просто смотрю на документы и пытаюсь прочитать ее мысли.

— Я все еще не понимаю, зачем ты это делаешь?

Она поворачивается в кресле на своей восхитительной заднице, и я становлюсь тверже, и мне интересно, делает ли она это намеренно, зная, как трудно сосредоточиться с моей большой головой, когда вся моя кровь приливает к моей маленькой голове.

— Моя неспособность дать тебе детей-вот что разрушило наш первый брак. Ты заметил, что я сказала "первый", потому что намерена снова выйти за тебя замуж. Ты можешь отрицать это, но я знаю, что это правда. И о чем ты никогда не думал, когда жалел себя, так это о том, что это убило и меня тоже. Я хотела детей, наших детей.

— Я не согласна с тобой насчет усыновления. Я была бы счастлива усыновить ребенка. Но по какой-то причине ты никогда не согласишься на это. Ты хотел, чтобы они были твоими детьми по крови.

— Таким образом, они будут твоими детьми. Во всех отношениях. И поскольку мы используем яйцеклетки моей сестры во всех смыслах, они будут и моими. Когда они подрастут, мы расскажем им правду, но к тому времени это уже не будет иметь значения. Они будут моими и твоими.

Несколько минут мы смотрим друг на друга.

— Я бы поцеловала тебя, - говорит она с улыбкой, - но я не хочу, чтобы твоя маленькая головка влияла на мышление твоей большой головы. Я хочу, чтобы это было то, в чем ты хорош. Потому что это повлияет на всю нашу жизнь, останемся мы вместе или нет.

Подумав несколько минут, я знаю, что буду делать. Это действительно не требует много размышлений, хотя она права. Это изменит нашу жизнь.

— Ты такая умная, Мона. Беда в том, что ты привыкла быть умнее всех, с кем имеешь дело. И ты все время забываешь, что, хотя ты была вторым номером в нашем выпускном классе, я был первым."

— Ты куда-то собираешься с этим? - спрашивает она, но я думаю, что она понимает.

— Когда тебя в последний раз трахали?

Она собирается что-то сказать, но потом сдается.

— Две субботы назад.

— В выходные перед тем, как тебе открылось, что ты все еще любишь меня и ненавидишь то, что сделала со мной с Норманом? Верно. С кем ты была?

Она колеблется, затем: "Это был адвокат, который работает в офисе рядом с моим. У нас была назначена дата, которая уже была назначена за несколько недель до этого."

— Ты уже трахалась с ним раньше, или это было в первый раз?

— Мы встречались несколько раз.

— Прошло полтора года с тех пор, как ты была с Нормом? Ты была целомудрена все это время до прошлой субботы?

Несмотря на себя, она вынуждена рассмеяться.

— О, Лью, ты умный ублюдок. Почему бы тебе не покончить с этим дерьмом? Спроси меня.

— Хорошо. Сколько всего мужчин ты трахнула за последние полтора года?

Она смотрит в пол, затем с вызовом встречает мой взгляд.

— Я не знаю. Я действительно не считала. Тридцать или сорок, наверное. Некоторые из них были одноразовыми. Другие, с которыми я встречалась все это время. Я бы солгала, но ты бы узнал. Ты будешь копать, пока не выяснишь все или достаточно.

— Господи Иисусе, какая шлюха. Но улыбка, которую я ей дарю, лишает оскорбление его жала.

— Я знаю. Как будто любой одинокий парень, который был по-настоящему сексуален, не прошел бы через такое количество женщин за полтора года. И ты сам сказал, что мне жарко. Мне не пришлось много работать, чтобы затащить парней в постель. Кроме того, ты трахал Сладкие сиськи Синди в течение девяти месяцев. Ты чувствуешь себя виноватым из-за этого?

— Разве я сказал, что ты должна чувствовать себя виноватой, Мона?

— Нет, но я знаю, о чем ты думаешь. Даже если ты улыбаешься, ты думаешь: "Какая пизда. Она трахалась с 40 парнями. В то время как я был с одной женщиной. " Хотя я знаю, что у тебя было несколько романов на одну ночь до того, как ты встретил Синди. Но парень с 40 женщинами - это жеребец. Женщина с 40 парнями-шлюха.

Она протягивает руку, чтобы взять бумаги из моих рук.

— Думаю, это ответ на мой вопрос. Тебе было ужасно тяжело жить с осознанием того, что я трахалась с одним парнем. Ты ни за что не сможешь жить со мной после того, как узнаешь, что я была с 30 или 40 парнями. Итак, после всей этой драмы мы закончили. Раз и навсегда. И у нас никогда не будет этих детей, этих маленьких мальчика и маленькой девочки.

Она смотрит мне в глаза и кусает губу. Ее голос холоден, как лед, но глаза говорят совсем о другом.

— Ну, после того, как ты выберешься отсюда, у тебя будет куча женщин, с которыми можно будет романтизировать. Черт возьми, на самом деле. Я знаю, что тебя рекламируют как Романтический Подарок Бога Одиноким женщинам. Ты сможешь найти того, кого сможешь полюбить, того, кто сможет подарить тебе детей. Ты будешь счастлив. И у меня будет процветающая юридическая практика и все члены, с которыми я смогу справиться. С нами обоими все будет в порядке.

Она смотрит на бумаги в моей руке. Я их не отпущу.

Я вырываю бумаги из ее руки и держу свою правую, которую теперь могу использовать для большинства вещей.

— Дай мне ручку.

Теперь она единственная, кто может только пялиться. Наконец она лезет во внутренний нагрудный карман и достает дорогую серебряную ручку. Она протягивает ее мне, не сводя с меня глаз. Она пытается читать мои мысли, и мне нравится держать ее в неведении.

— Вам нужно, чтобы кто-нибудь заверил или засвидетельствовал это?

Она кивает, но не встает, чтобы пойти за кем-нибудь.

— Почему?

У меня больше нет сил мучить ее.

— Ты всегда была сучкой в горячих штанах. Ты любишь секс. Вот почему умом я понимаю, что не могу слишком сильно ненавидеть тебя за то, что случилось с Норманом. Я должен был удовлетворить тебя, а я отвернулся от тебя на три года. А потом ты была сама по себе больше полутора лет. Я знал, что ты будешь с кем-то. Ты не собиралась соблюдать целибат. Я не знаю точно, как я собираюсь с этим справиться, но мы найдем способ.

— Что касается того, что у нас будут дети. Я тоже хочу их. И я никогда не думал о том, чтобы иметь их с кем-то, кроме тебя.

— Конечно, в дополнение к тому, что мы оба хотим, ты считаешь, что это дает тебе бесплатную карточку на выход из тюрьмы.

— За последние десять лет ты была только с двумя мужчинами-кажется, со мной и Нормом. И за последние полтора года ты была с 40.

— Все эти петухи. Большие, маленькие. Различные типы и стили. У тебя был сексуальный шведский стол после десяти лет простого секса со мной с мясом и картошкой и, возможно, немного более острой еды с Нормом.

Она снова пытается прочитать мои мысли. Она все еще не совсем уверена, к чему это приведет, но я думаю, что она получает ключ к разгадке.

— Я думаю, ты действительно любишь меня, Мона. Я действительно хочу. И я думаю, что ты хочешь вернуться ко мне, начать новые отношения и вырастить наших детей. Но я также думаю, что тебе нравится образ жизни девушки-холостяка и трахаться с разными парнями.

— И я знаю, что в глубине души ты думаешь, что если у нас будут эти дети, я влюблюсь в них, и если ты совершишь ошибку или две, немного поебешься и снова попадешься, я не захочу уходить от тебя, потому что дети будут в наших жизнях, и я буду привязан к тебе цепями, которые не захочу разорвать.

Она качает головой.

— Ах ты, сукин сын. Почему ты должен быть таким умным?

— Во всем виноваты мои мама и папа.

— Если ты все это понял, то зачем? Зачем соглашаться на это? Ты так сильно меня любишь? У тебя могут быть дети почти от любой женщины.

Я протягиваю левую руку и притягиваю ее к себе на кровать. Правой рукой я хватаю ее за голову и прижимаю к себе для долгого, долгого поцелуя.

Я отпускаю ее, и она откидывается на спинку стула. Ее помада размазана, блузка и жакет помяты. Она все еще самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

— Да, наверное, знаю. И я хочу детей. И ты еще недостаточно продумала свой план. Видишь ли, цепи свяжут меня с тобой. Но они также свяжут тебя со мной.

— Ты влюбишься в наших детей. Я хорошо тебя знаю. И ты можешь обманывать меня, но ты будешь обманывать тех детей, за которых так упорно боролась, чтобы произвести на свет. Ты будешь любить меня больше, а не меньше, когда станешь матерью, и мы станем семьей.

— Я готов поспорить, что ты полюбишь меня, их и нас достаточно, чтобы отказаться от случайного секса. Я думаю, что ты можешь трахнуть меня до потери сознания, думая о других парнях, с которыми у тебя были последние полтора года, но я думаю, что в конце концов ты успокоишься со мной и нашими детьми.

Это та авантюра, которую я готов сделать для нас-и для них.

Она протягивает руку и берет мою левую руку в свою.

— Ты помнишь, я сказала, что не заслуживаю тебя. Я не заслуживаю, чтобы меня любили так, как ты любишь меня. Это все еще правда.

— Тебе просто повезло.

Она легонько шлепает меня по щеке.

— Но ты чертовски эгоистичен.

Я притягиваю ее к себе и прекращаю разговор.

******************************************************

Это художественное произведение. Но был пилот, который столкнулся с этим моментом истины в солнечный день высоко в воздухе над Северной Флоридой. И, зная, что у него почти нет шансов дожить до того, чтобы сказать им об этом самому, он попросил диспетчера самолета сказать его жене и маленькому сыну, что он их любит, потому что "я знал, что сам не смогу им сказать."

Там был газетный репортер, который брал интервью у пилота, когда он победил шансы и выжил. И когда он услышал эти слова, волосы на затылке репортера встали дыбом, потому что он знал, что это та история, ради которой живет каждый репортер, и он написал статью на первой полосе, которая была подхвачена проводами и разошлась по всей стране.

Это крупица правды в этой вымышленной истории. Это правда, что когда люди сталкиваются со смертью и знают, что они не уйдут, они способны увидеть правду о своей жизни, какой бы неприятной она ни была. Это не то, что люди ищут, но если вы переживете это, это действительно сконцентрирует ваш ум.