Татьяне Николаевне не спалось. Соседка по купе давно храпела, лежа на спине, раскинувшись поверх одеяла. Пижамная куртка на ней расстегнулась, выплеснув наружу белые груди, и они мерно вздрагивали под стук колес. Зря, зря, говорила себе учительница, взяла она старшие классы. Маленькие, бесполые ангелочки, счастливые из-за пустяков, они обнимали ее за ноги, прижимаясь всем тельцем. Некоторые даже называли ее тетя Таня, и она тоже была счастлива, когда ставила им пятерки и четверки. Но когда она получила отдельную квартиру и переехала в новый район, все изменилось.

Татьяне Николаевне сразу предложили старшие классы с перезрелыми бедрастыми девицами и длинными волосатыми парнями, которые сразу стали раздевать ее похотливыми взглядами. Нельзя сказать, что ее ненавидели, но и особо не любили. Когда она распиналась у доски по поводу религиозных исканий Льва Толстого или самоотверженности Чехова в Сахалинский период, они только посмеивались, мол, трави, тетка, давай трави дальше. Но один мальчик, Ромка, ей сразу понравился больше других. Он сидел и целомудренно слушал. И маленькая очкастая девушка Юлька, сидевшая рядом с ним, тоже слушала. И Татьяна Николаевна стала рассказывать только им и распинаться только для них.

Как-то Ромка и Юлька были дежурными по классу, и Татьяна Николаевна попросила остаться после уроков и помочь передвинуть шкафы в ее классе. Сначала Юлька старательно помогала, вынимая из шкафов книги и складывая их на столах, но потом выхватила из сумки прокладку и умчалась в туалет. Затем появилась, бледная и дрожащая. «У меня начались дни», – скупо пояснила она и ушла домой. А Ромка остался.

Они остались одни, доставали из шкафов книги и подшивки журналов, любовно собранные ее предшественницами, и Татьяна Николаевна иногда касалась руками его ладоней, сухих и крепких. Потом учительница уронила целую стопку книг на пол, и они, присев, стали их собирать. Она невольно развела ноги, и Ромка, наверное, увидел под колготками ее ярко-красные трусы с кружевами по краям. Увидел и воспитанно отвел взгляд. «Вы, если надо чего», – тихо сказал Ромка. – «Зовите меня. Я пойму, я не болтун».

— Тогда давай отдохнем немного, – сказала Татьяна Николаевна. – Что-то жарко! Открой окно, Роман.

Ромка кинулся к окну, дернул раму так, что стекла зазвенели, а Татьяна Николаевна сняла, наконец, толстую шерстяную кофту, оставшись в белой блузке и коричневой замшевой юбке. Из окна потянуло тополиной свежестью, и учительнице стало немного легче.

— Может, нам в театр сходить, а Роман?

— В смысле, вдвоем?

— С классом. На какой-нибудь вишневый сад или дядю Ваню?

— Да ну его, этого Ваню в баню, – засмеялся Ромка, показав снежно-белые зубы. – Лучше на Шекспира или древних греков – Эсхила, или, там, Эврипида.

— А чем же лучше?

— Забавные они. Мечутся, страдают на ровном месте. Взять, хотя бы, Ромео и Джульетту. Убежали бы в Америку и жили бы среди индейцев. И каждый день по нескольку раз...

— Ладно, шекспировед, давай шкафы двигать!

Пустые шкафы было двигать намного легче, только вот Ромка, раз за разом касаясь ее то костлявым плечом, то твердым бедром, обжигал не хуже кипятка. И когда, совершенно случайно, их животы соприкоснулись, учительница почувствовала, что течет, течет, как последняя блядь, от своего ученика!

— Ничего! – ободряюще сказал Ромка. – Никакая Вы не блядь, а очень приятная женщина бальзаковского возраста.

И Татьяна Николаевна с ужасом поняла, что слова про текущую блядь она произнесла вслух!

А Ромка тем временем сноровисто расстегнул молнию на ее юбке, затем – большую пуговицу, и юбка соскользнула к ее ногам, как с кочана капустный лист. А затем за ним последовали еще два листа: колготки и красные трусы с кружевами. Ромка, присев, впился губами в волосы, нашел языком кнопку клитора и втянул его в рот...

А затем Роман стянул к коленям брюки и трусы, и Татьяна Николаевна увидела его член. И поняла, что сейчас она готова на все. Но Ромка и тут проявил понимание и благородство. Он всадил член не между волосатых губ, а между бедер, только велел ей покрепче сжать ноги, а затем начал бешеные толчки живота о живот, пока учительница не почувствовала, что его член ритмично дергается сам по себе...

Ромка даже достал свой носовой платок и вытер ее полные бедра, а затем натянул ее одеяния назад, словно одевал куклу.

— Если чего надо будет подвигать, – на прощание сказал Роман. – Так Вы зовите.

Теперь, в душном вагоне скорого поезда, Татьяна Николаевна с улыбкой вспоминала их забавы, привычно теребя себя между ног. Она лежала навзничь, упираясь взглядом в нижнюю полку, в коротком домашнем халатике на голое тело, и проклинала храпящую соседку по купе. Ей снова стало жарко, и учительница встала, чтобы опустить окно. Но оно не поддавалось, и Татьяна Николаевна вышла в пустынный коридор, где было прохладнее.

Из соседнего купе, воровато поглядывая по сторонам, выскользнула проводница, одновременно поправляя растрепанные волосы и закрутившуюся форменную юбку. А вслед за ней вышел мужчина в плаще и с голыми ногами.

— Что, не спится? Вот и мне не спится в поезде. Не привык к грохоту, я все больше самолетом. Закурим?

Татьяна Николаевна не курила, но послушно достала из предложенной пачки тонкую сигарету, а мужчина щелкнул зажигалкой. Она набирала в рот горький дым и тут выпускала его наружу. Симпатичный мужчина, с волнистыми волосами с проседью и мужественным загорелым лицом.

— А ведь Вы не курите. Тогда зачем?

— За компанию.

— Тогда поговорим? За компанию.

И Татьяна Николаевна кивнула. Он отодвинул дверь и пропустил учительницу вперед.

На столике под тусклой лампой стояла пузатая бутылка и тарелка с ломтиками лимона. Он сел на разобранную постель, а ее усадил на другую поверх одеяла, и Татьяна Николаевна ощутила голыми бедрами его жесткость и колкость.

Он разлил по рюмочкам пахучую жидкость и представился: «Николай, командировочный».

— Таня, к сестре еду, недели на две.

— А Вы, наверное, преподаватель в вузе? – предположил Николай.

— Всего лишь учительница русского языка и литературы в средней школе.

— Так это одно, и тоже.

— Не совсем. Студенты знают, чего хотят, а у школьников часто ветер в голове. С виду взрослые, а их еще воспитывать и воспитывать.

Он отпил половину янтарной жидкости из рюмки и пососал лимонную дольку.

Татьяна Николаевна залпом опрокинула свою, огненный комок обжег пищевод и послушно улегся, остывая, в пустом желудке. Учительница вспомнила, что с утра ничего не ела, а лишь пила жидкий чай с сахаром и жесткой булкой.

— Вагон-ресторан уже не работает. – сказал Николай, поглядев на часы.

— Я что-то сказала вслух?

— У Вас голодный вид. Мне жена тут кое-что собрала на дорожку. Не весть что, Вы уж не обессудьте.

Он вытащил из-под полки большой потертый саквояж.

— Это еще деда! – сказал Николай, извлекая из саквояжа большой газетный сверток. – Он был сельским доктором. Таскался с ним по деревням, лечил, как мог, людей.

И добавил:

— Здесь курица, и пяток яиц вкрутую. Берите, не стесняйтесь!

— А Вы кто?

— Я? Я – инженер, консультирую заводчан по производству конверторной стали. Дело новое, непривычное, но перспективное. Вот Вам ножка!

Николай с хрустом отломил от запеченной куриной тушки ножку и протянул Татьяне Николаевне, а та опять послушно взяла и стала есть, вытирая о газету жирные руки.

— Ваша жена хорошо готовит, – заметила Татьяна. – А у меня то недоваренное, то пережаренное.

— Моя жена – повар в столовой, профессионал своего дела, а Вы – своего. И, надо думать, я – профессионал своего дела.

Он поправил плащ и предложил выпить за профессионалов. Они еще выпили, потом еще, и Николай закусил крутым яйцом, а Татьяне скормил вторую ножку. Затем подсел к ней и горячо зашептал на ухо:

— Вот у Вас в школе полно парней, верно?

— Да, много. Если посчитать, то где-то... тридцать-сорок наберется.

— Выберите себе фаворита и живите с ним, как с мужем.

— Как Екатерина Великая?

— Не только, – заворковал Николай. – Как просто женщина, немолодая, это правда, но симпатичная.

— А чем же?

— Да всем! Ничего лишнего, все на своем месте. Даже морщинки возле глаз, и то симпатичные. И вот тут возле губ...

Он поводил пальцем, царапая ногтем, по нижней губе и вдруг впился в ее раскрывшийся, как розовый бутон, рот поцелуем. И Татьяна Николаевна почувствовала, что тает в его больших и сильных руках, как кусок сливочного масла на раскаленной сковороде.

А когда Николай прервал, наконец, свой бесконечный поцелуй, он перевернул Таню на живот и вошел в нее сзади, учительница ощутила себя воздушным шариком, которого передули, и он лопнул...

Утром они попрощались, не сказать, что тепло, но расстались не как враги. Каждый получил свое. Николай удовлетворил свою похоть, а Татьяна Николаевна рассталась со своей застарелой девственностью. Он сунул учительнице записную книжку, раскрытую на чистой странице.

— Напиши свой адрес, загляну как-нибудь, – сказал он устало, подхватил чемодан и сошел в Мариуполе.

А учительница запомнила его слова:

— Скучно живем, без приключений. Работаем по привычке, живем по привычке, любим по привычке...