— Я еврейка – сказала она мне.

Сказала так, будто призналась в инопланетном происхождении.

Поначалу до меня не дошло.

То, что у неё еврейские корни, это-то понятно. Ну и что?

Потом допёрло. И я слегка оторопел.

У меня сварился борщ из свиных рёбрышек. Осталось только зажарить.

А в сковороднике томился гуляш из свиной вырезки.

— Дак, Тамара... Ты, что - свинину не ешь?

Она удивлённо пожала плечиками.

— Почему не ем? Ем.

— Уф – расслабился я. Пронесло.

— Мы, как-то, кашрут не соблюдаем – пояснила она.

— Кто "мы"?

— Ну... Мама... Папа. Наша семья, короче.

— А что такое "Кашрут"?

— Это... - она пошевелила пальчиками, - ну список такой. Что можно есть, чего нельзя.

Всё же красивая она. Сильно.

— И... Твоя национальность что-то меняет? – Поинтересовался я.

— Мне кажется - это меняет многое...

— Например?

Она опять пожала плечами.

Я ожидал, что мне начнут объяснять расовые особенности психики. Но нет. Оказалось всё не так политизировано.

— Мне ноги приходится постоянно брить.

Я ахнул, всплеснул руками, - Да что ты говоришь?! А верёвка бельевая у тебя найдётся?

— Зачем? – Сморгнула она удивлённо.

— Пойду - повешусь... Тамара! Все женщины бреют ноги! И что теперь? Не размножаться?

Она насупилась. Нахохлилась. Этакий воробышек в фиолетовом халатике, на табуретке между столом и холодильником.

— Я не собираюсь размножаться.

— Ну, ладно, не обижайся. Наверно это было немного грубо... Это и все твои отличия от "не евреек".

Она помялась.

— И ещё я толстая.

Я совершенно офигел. Она?! Толстая?!

— В тебе пятьдесят-то кило есть?!

— Есть. Даже больше. Пятьдесят одно... Кило...

— А рост?

— Метр шестьдесят четыре.

Про себя я подумал, что это истощение. Слова "анорексия" в те времена мы ещё не знали. Да и диет никто особо не соблюдал.

Тут у меня возник вопрос.

— Ты, что – специально худеешь? Поэтому у тебя в холодильнике – пусто?

— Ну, я же должна поддерживать форму.

Что-то это мне стало подозрительно. Как-то всё это мне не нравилось. Непонятно только – почему.

Я помешал лучок на сковородке, подсел к столу и как завзятый психотерапевт ласково поинтересовался.

— А какие у тебя ещё... По твоему мнению... Недостатки?

— Ну, не знаю... - помялась она. – Когда я потею, от меня плохо пахнет.

Перегнувшись через стол, я вдохнул её запах. Она ещё не ходила в ванную после "ночи". В голове зашуршала картотека ароматов. Что-то такое... Знакомое.

Тресь! Вспомнил! Когда мама солила огурцы, они точно также пахли. Через два-три дня засола. Только у Тамары нет запаха укропа. Рецептурное недовложение, так сказать.

Поинтересовался.

— Ты огуречным лосьоном не пользуешься?

— Да ну! - Возмутилась она. – Он же мужской!

— Значит это твой природный... Огурчик ты мой, малосольненький.

Я взял её ручку и поцеловал.

Она вопросительно смотрела. Чего-то ждала. Нетерпеливо спросила.

— Ну?

— А, что - "ну"? Нормальный запах. Очень вкусный. Прямо бы – укусил и схрумкал.

— Что, серьёзно? Тебе нравится?

И тут мои подозрения сформировались в мысль.

— Знаешь, Тома, почему-то у меня такое впечатление, что все твои недостатки тебе озвучил один человек.

Она забегала глазками. Повисла натянутая тишина.

Я встал, помешал гуляш и снова сел перед ней.

— А почему ты так решил?

— Ты так всё преподносишь, как будто это смертельно... Это он тебе так говорил?

Она вскинулась.

— Кто – "он"?

— Ну, я не знаю... Муж, наверно.

— Он мне уже не муж.

Мы помолчали глядя друг другу в глаза. Я выдержал паузу. Потом спросил.

— А тебе не кажется, что он, с какой-то целью, тебе банально врал?

— Ну... В одном, он мне - точно врал.

— Да... И в чём же?

— Он всегда говорил мне, что я фригидная.

И опустила глазки, горестно вздохнув.

— И? – Ждал я продолжение.

— Сегодня я поняла, что никакая я не фригидная.

— Ну, вот и прекрасно. Остальное... То, что он тебе на уши навешал, точно такая же ерунда и глупость. Давай-ка я тебя покормлю. Тебе борщика налить?

Она повернулась лицом к столу.

— Ага. Только немного.

Тамара ела борщ и рассказывала.

— Выскочила замуж в девятнадцать... Дура-дурой. Влюбилась без памяти.

Тут она отложила ложку, встала и ушла в комнаты. Вернулась, держа в руках фотографию. Подала её мне.

О-о-о! Да. Великолепный экземпляр. Холёное, точёное лицо. Волосы мелкой волной зачёсаны назад. Умные глаза, с прищуром. Прямо – голливудский актёр!

Тамара продолжала.

— Высокий, красивый, утончённый... А какой умный!... Ну и всё. Я и попалась.

Я поинтересовался.

— А сколько вы прожили?

— Одиннадцать лет... И все эти годы он меня как котёнка носом тыкал. Я неряха, я грязнуля, я неумеха, от меня воняет, я не умею готовить... Я толстая... А я всё старалась... Соответствовать... Всё тянулась, как ученица за пятёрками.

Тома всхлипнула горько. Доела борщ. Вздохнула.

— Вкусно.

Я встал, наложил нам гуляша с вермишелью. И продолжил слушать её историю.

— Ну вот... А потом – перестройка. Всё изменилось... Папа стал зарабатывать ещё больше. Я сдала экзамены и устроилась в суд секретарём... Папка помог... А Костя занялся бизнесом. Начал возить стройматериалы из Германии. Ну... Всякое, там... Для евроремонта.

Она покрутила неопределённо вилкой.

— И стал, как-то... Всё время в командировках... Сначала по неделе... Потом всё больше и больше... А потом и вовсе не приехал... Папка, через своих знакомых, узнал, что Костя там женился. Потом и друзья подтвердили.

— А он что? Он там женился, а с тобой не развёлся?

— Да, Юра. Уж не знаю – как он это провернул.

— Ты смотри, - восхитился я, - какой крутой мужик. Я бы так, пожалуй, не сумел.

Тома обиделась.

— А чему ты радуешься-то?... Я когда узнала. Повесилась в ванной... Только кронштейн от душа не выдержал. Оторвался... Я головой треснулась и отключилась. Так меня мама и нашла...

Тамара судорожно вздохнула.

— Папка-то, в то время, уже уехал. А то бы он мне всыпал за такие дела.

— Так. Я не понял. А отец вас, что – бросил?

Тома фыркнула.

— С ума сошёл?! Ничего он нас не бросил. Ты просто не знаешь моего папку. Он в Израиль к тому времени уехал. На разведку. А год назад и мама следом за ним.

— И сколько ты уже одна?

— Я же говорю – уже год.

— Нет. Я имею в виду – не замужем.

— Да почти три года.

Она доела гуляш и отодвинула тарелку.

— Спасибо. Слушай, а как ты, так быстро, у меня на кухне сориентировался.

— Ай, Том... Всё стандартно. Кастрюли на шкафчике. Сковородник в духовке. Вилки, ложки, ножи - в ящичке стола.

Я пододвинул табурет к ней поближе.

— Золотце... Можно я тебя пожалею?

Она удивлённо вскинула глазки.

— Ну, пожалей.

Я осторожно обнял её, прижал к себе, поцеловал в макушку.

— Ну а теперь-то у тебя всё нормально?

Она прищурила глаз, дёрнула бровкой.

— Вроде бы да – нормально.

— Чай будешь?

Тамара пила чаёк и рассказывала о перипетиях своей семейной жизни.

Увлёкшись, она рассеянно колупала чайной ложечкой бисквитные пирожные. И так, в задумчивости, съела парочку. Потом спохватилась, отодвинула тарелку.

— Блин! Ты мне специально их подсунул?!

Я удивился.

— Почему специально-то?

— Если я всегда так буду жрать, меня же снова разопрёт!

Я зацепился мыслью за слово "всегда". Значит, она предполагает продолжение наших отношений. Это хорошо. Это мне нравится.

— Тома, ты действительно думаешь, что когда-то была толстой?

Тамара задумалась, что-то поприкидывала. Вздохнула.

— Теперь уже и не знаю...

Мы посидели, помолчали. Потом вижу - моя зазноба заклевала носиком, заморгала сонно глазками.

— Томочка, давай я тебя уложу. Ты же не выспалась.

Она полусонно кинула.

— Угу.

Я проводил её, полусонную, до спальни, уложил, накрыл, чмокнул в нос.

А сам пошёл на кухню мыть посуду.

Когда управился, тоже добрёл до кровати и залез к девушке под одеяло.

Она приоткрыла сонно глаза. Я поцеловал её куда-то в висок.

— Спи, Тамара. Спи, золотце.

Она глубоко вздохнула и произнесла.

— Меня не Тамара зовут.

Я так... Немного помолчал. Потом выдавил.

— Ты смотри-ка... Времени всего половина десятого, а уже столько открытий. А впереди ещё целый день...

— А почему ты не спрашиваешь – как меня по-настоящему зовут? Тебе не интересно?

— Ну... Если это секретная информация, то я не настаиваю...

— Нет. Не секретная... Меня зовут Тамар.

— Тамар? – Переспросил я. – Как мужика, что ли?

Она обиделась.

— Это древнее женское имя. Иудейское.

Я ещё помолчал, собирая мозги в кучу.

— А если ласково, то это как будет?

— Мама с папой называют меня Тами.

— Тами? Хм... А ничего... Красиво... А по отчеству ты, наверно, вовсе и не Игоревна?

— Почему, не Игоревна. Игоревна... Папу зовут "Игор". Без мягкого знака. И ещё его имя начинается с "и" краткого.

— Мдас... Нормально... У тебя ещё какие-то тайны мадридского двора имеются?

— Нет. Это всё.

— Ну ладно. Спасибо.

— За что?

— За доверие. Ты же не каждому говоришь своё настоящее имя.

Тами повернулась на бочок, лицом ко мне. Улеглась головой на плечо.

— Нет, не каждому. Только тем... Которым действительно верю.

И уже задрёмывая спросила.

— Ты меня, наверно, теперь будешь презирать? За то, что я тебе так быстро поддалась.

Я усмехнулся.

— Тами, золотце, это я тебя довел до нужной кондиции, охмурил, затащил в постель. И думаешь - я победными лаврами поделюсь с тобой?...

Не договорил. Она уже засопела ровно. Выключилась.

Ну, ещё бы. Полночи не спали. Резвились.

У нас с ней действительно всё как-то быстро получилось.

Мы познакомились в суде. В феврале девяносто второго.

Время было такое... Насыщенное. К тому времени я уже два раза прошел арбитраж, по искам налоговых инспекций, и одно уголовное дело. И ничего – выкрутился.

А в тот раз я в процессе не участвовал. Я пришел туда по просьбе моей знакомой. Она работает бухгалтером в одной конторе. В подчинении у моего... тоже знакомого. Короче – знакомая моего знакомого.

И вот её-то, в этот раз, налоговая и переехала. Вменили какой-то несуразный иск, на какую-то, взятую с потолка, сумму, по какому-то совершенно надуманному поводу.

Пока участники процесса собачились, я сидел на лавочке у зала заседаний. В виде моральной поддержки.

Кстати, это не зал судебных заседаний, в общепринятом представлении.

Это просто комната. Обычная, небольшая. Судья с секретарём, и пятеро участников, в ней компактно, так, помещаются.

А Тамара (тоже один из секретарей арбитража) проходила мимо. Она меня узнала. Уже третий раз пересеклись.

Я поздоровался. А она меня подначила.

— Что-то вы к нам зачастили.

Я развёл руками.

— Ох, Тамара Игоревна... Не мы такие – жизнь такая.

Посмеялись.

И, ребята, тут поворотный момент судьбы.

Я обратил внимание, что у неё, на бейджике, фамилия изменилась.

Раньше у неё была фамилия подлинней. В тот момент я прежнюю-то не помнил, но она была явно длиннее, чем теперешняя.

Теперь там у неё было написано - Шиф.

Я спросил.

— Вас можно поздравить?

Она удивилась.

— С чем?

— Вы замуж вышли. Фамилию изменили.

Она криво усмехнулась.

— Замуж?... Нет... Наоборот. Девичью себе вернула.

Я ахнул.

— Развелись? Простите, ради Бога. Я не знал. Нехорошо как получилось.

Она отмахнулась.

— Ай... Ничего страшного.

И поцокала каблучками по коридору в дальний конец.

Тамара сильно похожа на актрису, которая играла Аксинью в "Тихом Доне". Насколько помню, фамилия у той - Быстрицкая.

Похожа - лицом.

Только вот, худая очень. Такая тоненькая, чуть ли не прозрачная.

Тут из комнаты заседаний выскочила взъерошенная Валентина Леонидовна.

— Юрий Николаевич! Они там говорят, что мы перепутали налогооблагаемую базу!

— В смысле?

— Ну, надо было брать общий оборот, а мы взяли за минусом себестоимости.

— Валентина Леонидовна, - успокоил я её, - вот смотрите.

Открыл сборник законов.

— Видите, чёрным по белому написано. "Сумма доходов от реализации" и далее "Сумма расходов, на которую будет уменьшена сумма доходов".

Валентина Леонидовна метнулась обратно.

Через пять минут она вылетела снова.

— Юрий Николаевич, они говорят, что мы налоговый период неправильно определили.

— Ну, так вот же – написано. Налоговый период – квартал.

Она опять скрылась за дверью.

Через пять минут – снова.

— Юрий Николаевич, они говорят, что мы не длительность периода перепутали, а второй квартал с третьим.

— Так вот же, в отчёте о доходах и расходах указана конкретная сумма.

— А! Точно! Я как-то растерялась.

Снова убежала.

Еще через пару минут бухгалтер вышла и сообщила.

— Юрий Николаевич, там вас просят, - кивнула головой на дверь, - зайти... Чтобы я не бегала.

Ну ладно... Я зашел.

Судья, меня знала. Как и я её. Дважды она на "моих" процессах была председателем судебной коллегии.

Я раскланялся.

— Здравствуёте Ольга Владимировна.

Она протянула.

— Ааа! Так вот вы кого там прячете!

И с усмешкой повернулась к представителям налоговой инспекции.

— Мда, господа. Плохо ваше дело...

Там, вся эта компания местных юристов, судей и налоговиков, знают друг друга как облупленных. И поэтому на суде обстановка такая... Приятельская, блин.

Нет, ржать там конечно нельзя. И я сдержался.

Суд мы выиграли вчистую.

И пока напяливали шубы, в коридор снова вышла Тамара.

Тут меня как ошпарило. Ноги буквально сами пошли к ней.

Валентина Леонидовна окликнула.

— Юрий Николаевич, вас довести.

— Нет, спасибо. Я сам.

Тома, увидев, что я иду именно к ней, остановилась.

— Тамара Игоревна, - начал я смущённо, - поскольку вы теперь не замужем, позвольте мне пригласить вас на свидание.

Бедная девушка чуть папки не выронила.

Но потом собралась с мыслями и поинтересовалась.

— А с чего это, вдруг?

Я горько вздохнул.

— Не знаю... Меня только что долбануло. Я понял, что если не подойду к вам сейчас, то буду об этом жалеть всю оставшуюся жизнь.

Она посмотрела на мой убитый вид.

— Что-то вы как-то нерадостно делаете предложение...

— Так, я же понимаю, что вы мне сейчас откажете... Вернее всего.

— Ну, хорошо... Предположим я соглашусь... И куда мы пойдём?

— Да куда хотите. Куда прикажете, туда и пойдем.

— Что, прямо – куда прикажу?

— Да. Выбор за вами.

Она задумалась. Потом так, осторожно.

— Вы думаете, я смогу решить ваши проблемы? - И указала глазами на выходящую из комнаты судью.

— О-о! Нет! Нет! Эти проблемы я решу самостоятельно.

Она продолжала с подозрительным прищуром.

— А какие вопросы вы попытаетесь со мной решить?

Я опять "загоревал".

— Наверно, вопросы моего и вашего одиночества.

Потом спохватился.

— Но если у вас есть кавалер, то предложение, естественно, отменяется.

Тамара ещё маленько подумала, потом зарассуждала.

— У меня сегодня работы много, допоздна буду сидеть. Сегодня не получится.

У меня прямо ёкнуло - "Кавалера" нет!

И я принялся администрировать ситуацию.

— А суббота и воскресенье у вас выходные? Ну и хорошо. Вот визитка, там все мои телефоны. Если вы подскажете - как с вами связаться, то я набросаю список культурных программ и в пятницу с вами созвонюсь. Вам останется только выбрать.

Тамара посмотрела на меня с недоверчивым прищуром.

— Просто – культурная программа? И всё?... Никаких попыток напоить? Никаких пошлых приставаний?

Я сделал вид, что ошарашен такими подозрениями.

— Тамара Игоревна! Я не сопляк какой-нибудь. Я порядочный человек.

Она ещё маленько посомневалась, потом решилась.

— Куда записать вам мой телефон?

Я, как фокусник, выхватил из барсетки записную книжку и ручку.

В пятницу Тамара выбрала драмтеатр. Сказала, что не была там уже лет десять.

Ну и хорошо. Я созвонился со своей знакомой, работницей драматического, и заказал на субботу билеты. На восьмом ряду. По центру.

Знакомая только предупредила, чтобы одевались потеплее, потому, что в зрительном зале "прохладно".

Начало в полседьмого. Ставили пьесу "Мещанин во дворянстве".

Я подъехал на такси к Тамариному дому.

Она оказывается жила совсем рядом со своей работой. Минут пять пешком.

Да и от драмтеатра тоже недалеко.

Уже к середине первого акта, актёры разогрелись, разошлись, и понесли такую отсебятину, что зал взрывался хохотом.

Бедный Мольер вертелся в гробу как пропеллер.

"Чтобы фигура стала утончённой, надо сникерсов поменьше жрать!" - Заявляла служанка Николь своему хозяину...

Ну и всё в таком же духе.

Это же наши сибирские отмороженные артисты. Творчески-хулиганствующие.

Вон - Любушка Полищук была из них. Царство ей небесное.

Тамаре спектакль понравился. Мне тоже.

Мы, под ручку, шли по вечерним улицам в сторону её дома и, договорившись перейти на "ты", рассуждали о спектакле, о культуре, о Мольере и о судьбе театров в России

Она умная! Цепкие мысли и глубокая логика. С ней интересно.

Когда проходили мимо "Торгового центра", Тамара задержала взгляд на ресторанчике, и спросила.

— Юра, а у тебя деньги есть?

— Есть, конечно. Пошли.

И повернул в сторону кабачка.

Обстановка в ресторане мне, честно скажу, не понравилась.

Как-то всё на виду, всё открыто. Нет уюта. Сидишь, как на сцене.

Порции крошечные. Но готовят неплохо.

Тома ещё раз поинтересовалась.

— Я тебя не разорю? У тебя как с деньгами вообще?

Я посмеялся.

— Нормально у меня, Тамара, с деньгами. Не волнуйся.

Мы сделали заказ. Моя спутница попросила салатик из языка. А я налёг на телятину.

Потом немного погодя, когда прикончили первую смену, я повторил свой заказ. А Тома взяла стейк из лосося.

Тут могут спросить, - А чего это я так меркантильно запомнил блюда? И их последовательность?

Знаете ребята...

Я помню каждую секунду проведённую рядом с ней. Каждое её движение. Каждое слово. Каждый взгляд.

И пока мы так, незатейливо, ужинали, поговорили о многом.

Перешли на политику. Ну а куда же в России без обсуждения политических проблем. Особенно, блин, на первом свидании.

Я не столько вникал в сущность её слов, сколько слушал музыку её голоса. Меццо-сопрано, знаете ли, в нижнем регистре. С лёгкой разговорной хрипотцой.

А Тамара объясняла, что сейчас всё плохо, даже очень плохо. Но так вечно продолжаться не может. И в конце-концов вся эта вакханалия закончится, и люди в стране станут жить нормально. Тогда и культура поднимется, и театр возродится.

Да и самим театралам неплохо бы подсуетиться. Ставить побольше современных пьес. На классике сейчас особо не выедешь. Нужен модерн. Нужен авангард. А иначе так и будут - полупустые залы.

Она выжидательно смотрела на меня, ожидая реакции.

Надо было что-то ответить. И желательно – немного оспорить её мнение. А то, какой же это разговор, без разномыслия.

— Не знаю, Тома. Я думаю, что мы, ещё очень долго будем жить "ненормально". Ну... Не так, как в Германии, или в Америке... Не то что прямо "долго", а. .. вообще - всегда.

Она внимательно, с прищуром слушала меня.

— А новый репертуар... Знаешь, в некоторых Московских театрах, стали вставлять в спектакли порнографические сценки. А то и вовсе ставят откровенную порнуху. Это современно. Это ново. Это раскрепощение и свобода слова. Народ валит валом. Кассовые сборы сумасшедшие. Ты полагаешь и наш драмтеатр должен так же...?

— Погоди, ты не перегибай. – Погрозила она пальчиком. – Не нужно пускаться в крайности. Но лично я думаю, что элементы эротики всё же можно вставлять. В разумных пределах, конечно. Согласен?

— Не совсем, конечно. Но согласен.

— Хм. Как дипломатично.... А с чем же ты не согласен? Все-таки.

— Видишь ли... Ты берёшь театр, как понятие. И берёшь некую абстрактную театральную публику. Посмотри вокруг. Много ли сейчас ценителей театрального искусства? И сколько из них смогут выкроить время, чтобы сходить на глубокомысленный спектакль, с философским подтекстом?... Люди бьются за выживание, Тома, им не до высокого искусства. Народ банально обнищал. Многим театралам просто не по карману купить билет.

А та публика, которая может себе позволить свободное времяпровождение, она...Это те, кто с восторгом воспринимает только порнографию... Это те люди, которым сложно задумываться о морали и нравственности. Скажу откровенно – это тупое быдло, наворовавшее бабла. Им не нужны умствования. Им подавай голых баб... Именно эти люди сейчас при власти и при деньгах. И именно они определяют направление культурного развития...

Тамара долго задумчиво на меня смотрела.

— Знаешь... Как-то, всё у тебя пессимистично.

— Ох, Томочка, пессимист, скажу я тебе, это хорошо осведомлённый оптимист.

— Ай, Юра. – Отмахнулась она. – Все вы мужики одинаковые. На всё у вас есть готовый афоризм.

Вот так, незамысловато беседуя, мы поужинали, и я пошел провожать Тамару до её дома.

Тут вообще рядом. Пять–десять минут ходьбы.

А по дороге, всерьёз обсуждали будущее страны.

Да. Безо всяких там павлиньих хвостов из умностей. Деловито анализировали ситуацию и прогнозировали будущее государства.

Свидание складывалось - ррромантическое! Поздний вечер. Хрустящий снег под ногами. Красивая женщина. И вечный вопрос – "как обустроить Россию". ))

Тамара открыла подъезд ключом и скомандовала.

— Заходи.

Я как-то помялся, у двери.

Она снисходительно мне объяснила.

— Юра, тебе же надо вызвать "тачку". Вот от меня и позвонишь. Шесть пятёрок.

В полутьме иронично хмыкнула.

— Ты же не думаешь, что я приглашаю тебя с каким-то подтекстом?

— Нет, Тамара, что ты! Нет, конечно!

— Ну вот, – продолжила она, - мы же не озабоченные подростки. У нас же тут, - она постучала себя по виску, - всё нормально. Я всё понимаю правильно, и ты всё понимаешь правильно. Так что – заходи. Я тебе ещё одну историю хотела рассказать...

Снимая шубку, она говорила.

— Фух – "дом, милый дом".

Стоя на одной ноге, дергала замок сапога. Я наклонился и помог ей расстегнуть молнию. Заодно и вторую. Она усмехнулась.

— Галантность из тебя просто фонтанирует. Чай будешь?

— Ну давай... Так... Руки о кружечку погреть

— Походи пока, посмотри – как я живу.

Я походил. А ничего так себе живёт секретарь суда. Ага. "Низкооплачиваемый работник".

Тамара крикнула из кухни.

— Там, в коридоре под тумбочкой папкины тапочки. Обуй.

Зашёл на кухню.

— Ты сейчас думаешь, что мне всё это осталось от мужа?

— Ну... Подозреваю.

— Нет, - покачала она головой. – Это квартира родителей.

— А они у тебя, что – в отъезде?

Она печально вздохнула.

— Они у меня в "уезде". За бугром.

— А кто они у тебя?

Она пожала плечиками.

— Люди... Врачи... Мама – офтальмолог. А папа...

Посмотрела на меня испытывающее.

— Тебе фамилия Шиф, ничего не говорит?

Я покопался в памяти.

— Нет. Ничего.

— Профессор. Шиф. Онколог. – продолжила подсказывать Тамара.

— Нет, Тома. Я, слава Богу, с онкологией не сталкивался.

— Понятно.

Сели за стол и принялись прихлёбывать чай.

— Ты извини, Юра, но я гостей как-то не ждала, поэтому... только вот.

Она повела ручкой, демонстрируя небольшую розетку варенья и вазочку с печеньем.

Я успокоил. Только что поужинали.

Тамара рассказала мне пару историй из судебной практики. Интересные, надо сказать, случаи.

В процессе рассказа она, как-то так, между делом, поморщилась и помяла правую руку. Заметила, что я обратил внимание и пояснила.

— Целый день по клавиатуре тарабаню. Документов много. После девяностого года народ как сбесился. Арбитраж завален делами. Я на полторы ставки работаю. Хорошо хоть электронную печатающую машинку купили, а то бы я вообще без рук осталась.

Я осторожно взял её руки и начал сжимать в кулаке каждый её пальчик по отдельности. Тамара блаженно сощурилась и слегка простонала. Продолжая тискать пальчики, я слегка покручивал их.

Тома открыла глаза и спросила.

— Тебя кто научил так делать?

— Никто. Моя военная специализация – телеграфист. Бывало, точно так же, как и ты, руки перетруждал. Сам, спонтанно, научился снимать боль и напряжение.

В общем, милые женщины, всегда помните...

Ваши руки, это очень чувствительный, тонкий и точный инструмент. Умело ими манипулируя, умный мужик может добиться гораздо большего, чем просто благосклонность.

Не хочу сказать, что я матёрый Дон Хуан, таскающий в свою постель женщин контейнерами. Но я знаю – как это делается.

Нет, не из книжек. И не из интернета. Из личного опыта.

Я никогда не превращал взаимоотношения с дамами в спортивное состязание. Мне баллы и очки ни к чему. Потому, что рядом с женщиной я "греюсь". Набираюсь тепла. А для того, чтобы получить от женщины тепло, её надо любить. Без этого все "рекорды" пусты, бессмысленны и никчёмны. А "рекордсмены" выглядят глупо и жалко.

А я... Я каждую свою женщину изучал. Исследовал. Думал над тем, как ей сделать приятно. Экспериментировал. Ненавязчиво. Исподволь.

То, что Тамара так неосторожно доверила мне свои руки, это чистая случайность. Но я ею бессовестно воспользовался.

Когда женщина потеряла контроль над своим телом, я, как первобытный людоед, сгрёб её и поволок в спальню.

Она по дороге немного пришла в себя и попыталась исправить ситуацию.

— Юра, ты что делаешь? Не надо...

Ну да! "Не надо".

Я уложил её на постель и продолжил колдовать над ней. Тамара снова впала в прострацию.

В самый ответственный момент она снова слегка пришла в себя.

— Юра, ты... Не надо.

— Тамара, мне остановиться?

Она секундочку подумала.

— Нет. Не надо... Не останавливайся.

А я и не собирался.

Утром, в девятом часу, я привел себя немного в порядок, оделся и, уже в шубе тихо разбудил Тому.

Она сонно поморгала, сфокусировалась на мне и начала как-то стремительно бледнеть. Губки дрогнули, поджались. Глазки повлажнели. Она не глядя на меня спросила.

— Что, получил своё и бежать?... Пригласила, на свою голову...

Голос дрожал.

Я присел на край постели.

— Тамара, ты чего? Я, вообще-то, в магазин собрался. Жрать хочется, а у тебя в холодильнике – шаром покати. Два яблока, блин!

Лицо у неё порозовело, потом и вовсе покраснело.

— Юра, я же не знала, что так получится. Если бы я заранее... Я бы и закупила всего, и наготовила...

— Успокойся, птичка моя.

Обнял её.

— Скажи мне лучше – где тут ближайший продовольственный?

Она ткнула пальчиком в окно.

— Вон, в соседнем доме.

— А со скольки он работает?

— Круглосуточно.

— Ну, тогда знаешь что... Ты мне просто ключи дай, а сама досыпай. Хорошо?

Тома, посмотрела на меня несколько испуганно. Я её прекрасно понял. Отдавать ключи от квартиры малознакомому мужику... А потом как-то просветлела.

— В коридоре, на тумбочке сумка. Откроешь. Ключи прямо сверху.

Сказала мне вслед.

— Извини. Я в первый момент не то подумала.

Нагрузившись как верблюд, я вышел из магазина и увидел через дорогу радостный плакат цветочного магазинчика. "Мы открылись!". Ну, думаю, молодцы, что открылись. Купил букетик роз. И попёр весь этот набор для плоти и для души в Тамарино жилище.

Ну, вот. Так, собственно и начали жить.

Буквально за три месяца, Тамара, забросив свои диеты, поправилась и приобрела округлости там, где надо и столько, сколько надо. Так, чтобы глаза мужиков липли и спереди и сзади.

Каждый раз, когда мы оставались наедине, я первым делом распускал руки, тискал её и ощупывал, все её выпуклости и прелести. Она хихикала, и интересовалась.

— Это инвентаризация имущества?

Ничем святым это, естественно, не заканчивалось.

Я начинал мять её пальчики, и видимо в её психике, либидо как-то связалось с этим нехитрым массажем.

Тамара в такие моменты расслаблялась так, что ноги у неё подкашивались, и мне приходилось её поддерживать. А иногда просто брать на руки.

Она шептала.

— Ты негодяй...

— Ага.

— Ты мерзавец...

— Угу.

— Ты меня, в первую же нашу встречу, безжалостно изнасиловал...

— Я подонок и скотина...

— Я сопротивлялась... Но ты сильнее...

— Да, моя радость. Я просто содрал с тебя всё... Ты, золотце, ничего не могла сделать.

Тома закатывала глазки, дыхание у неё окончательно сбивалось.

— Быстро целуй меня. Животное...

Через восемь месяцев у меня образовалась достаточная сумма для покупки хорошей квартиры.

Но Тамара высказалась категорически и буквально запретила. Она, ворчала как бабка.

— Жить есть где. Чего деньги тратить. Вон - купи долларов, и пусть лежат.

И, в конце концов, она оказалась очень права.

Она вообще весьма рационально мыслила.

Например, когда я поинтересовался, что она думает о регистрации брака, она мне высказала.

— Знаешь, дорогой... Как только мы официально станем мужем и женой, мы сразу станем обязаны друг друга любить и друг о друге заботиться. Понимаешь? Обязаны... А сейчас у нас с тобой чистые, ничем не замутнённые, рафинированные отношения. И мне это ужасно нравится.

И добавила.

— Я там уже была. Замужем-то. Ничего интересного...

— А если ребёнок? – Интересовался я.

Она смеялась.

— Зая, посмотри вокруг. Какой ребёнок? Нет уж. Я потерплю, пока этот дурдом не утихнет.

И жили мы вполне счастливо два с половиной года.

А в июне девяносто четвёртого приехала Томина мама и увезла дочку в Хадеру, погостить, посмотреть - как родители живут.

Тамара взяла отпуск. Я проводил их на аэродром. И когда самолёт, светясь бортовыми огнями и мигалками ушёл в ночное небо, я отчетливо понял, что Тамару потерял.

Через десять дней счастье моё вернулось в задумчивости.

И начала уговаривать меня переехать жить в Израиль.

— Там тепло, - рассказывала она, - там чисто, и тихо. Просыпаешься – морем пахнет. Все такие приветливые. Там так красиво, как будто в сказку попал.

И с каждым разом всё настойчивей.

Я отговаривал.

— Тами, рыбка моя, я там окажусь на самом дне. Я не знаю языка. Я не знаю обычаев и порядков. У меня там, никого из знакомых. И как бы я не вписывался в тамошнюю жизнь, я навсегда останусь там "гоем", чужаком.

— Юра, если ты меня любишь, ты поедешь со мной.

Я не стал говорить, что эта формула имеет и обратную силу. Я продолжал объяснять.

— Тома, я бы все трудности там преодолел. И язык бы выучил, и в бизнес бы встроился... Но у меня тут мама. Я не могу её бросить. Она на пенсии. И у неё на руках двое внуков, моих племянников, без родителей. Она никуда не поедет, и я её бросить не могу. Она болеет. Ей постоянно надо помогать. Да что я тебе рассказываю. Ты и сама знаешь... А дочка! Она в институте. Ей тоже тяжело придётся. Ты же у меня не одна, солнышко моё. Оставайся здесь. Что тебе не нравится?

Она молчала, горько морщилась и как-то отдалялась.

В конце-концов, в августе приехал её отец и увез своего ребёнка в "землю обетованную".

Тоже уговаривал ехать с ними. Но он мужик, он сразу понял, что у меня есть ещё близкие люди, за которых я отвечаю.

Игорь Давыдович сделал нотариальную доверенность на меня и попросил продать квартиру. Если получится. Ну и так... приглядывать за жильём.

Тами улетела со слезами.

Потом несколько раз перезванивались. И она постоянно звала. Уговаривала.

Последний раз позвонила в декабре. Она кричала.

— Юра! Что ты там сидишь, жопу морозишь?! Бросай всё к чертовой матери! Ты знаешь, как мне без тебя плохо?! Мама, глядя на то, как я тут мечусь, уже начала уговаривать вернуться!

— Ну, так возвращайся, солнышко. Возвращайся. Ты же знаешь - я для тебя всё сделаю.

— Нет, Юра, я не хочу возвращаться в эту помойку. Ты даже не представляешь – как плохо вы там живёте...

И всё.

Через два года, в девяносто шестом, в конце лета, я уже собрался жениться на Танечке. Уже подали заявление в ЗАГС.

И тут по ящику показали, что исламские боевики обстреливают Хадеру ракетами.

Я заметался. Позвонил Тамаре. Трубку подняла какая-то женщина, не говорящая по-русски.

Вышел через цепочку знакомых на одного врача, друга Игоря Давыдовича. Позвонил ему. Он объяснил, что семья Шиф выехала из съёмной квартиры, потому, что купили коттедж. Их новый телефон он знает, но мне его, естественно, дать не может. Мало ли что. А вот сообщить о том, что я пытаюсь на них выйти, попытается.

На следующий день, после обеда, Томочка дозвонилась ко мне на работу.

— Юра, ты меня искал?

— Да, Тами. Слушай внимательно. Там у вас что-то нехорошее происходит. На город ракеты сбрасывают. Если всё действительно так серьёзно, ты бросай всё, прыгай в самолёт и – сюда. Квартира пока не продана. Заезжай в любой момент. Я тебе всегда помогу. Деньгами и работу найти. И вообще.

Она печально вздыхала.

— Юра, ты знаешь... Мы тут в Хадере, только из телевизора и узнали, что нас бомбят. А так-то - "ни сном ни духом". Наши-то солдатики все ракеты ещё на подлёте сбивают. Так что у нас всё спокойно... Ты как там? Говорят, жениться собрался, а меня зовёшь вернуться.

— Тами, если я собрался жениться, это не значит, что мне надо забыть всех. Дочку, маму, сестру, тебя... Ты сама - как там?

— Да нормально всё. Живу. Работаю. Спасибо тебе.

— Господи! Да за что спасибо?!

— За то, что заботишься. В этом сраном мире только три человека заботятся обо мне. Мама, папа, да ещё вот ты. Ладно, Юрочка. Пойду я – пореву. Прощай.

— Прощай Тами, - сказал я в запикавшую короткими гудками трубку.

Вот, собственно, и вся история.

Иногда я думаю, вот пришли к власти прощелыги. Развалили страну. Довели её до состояния "помойки". Все, у кого есть возможность, стремятся вырваться из этого бардака. И стараются держаться от него подальше.

А этим власть предержащим алкашам и подонкам, ставят помпезные памятники. На народные деньги открывают президентские центры, многомиллиардной стоимости. И никто там, на верхах, не задумывается – сколько миллионов судеб эти "герои" сломали, сколько миллионов человеческих жизней уничтожили.

А может, кто и задумывается, только им насрать.

Суки, короче.