Главный инженер Арсений Иванович Петров умел настоять на своем. Хотя и интеллигентный был товарищ, и очки носил, и руку жал при встрече, а, все-таки, уговорил. Последним аргументом, брошенным на чашу весов, была личная просьба присмотреть за женой Петрова. «Посмотри, чтобы к ней гости не шастали, а?», – прошептал Петров. – «Падкая моя старушка до молодых стала. Если что, звони». Он, хотя для Вовки Макарова начальник и не прямой, а при списании материальных ценностей – человек полезный. А Вовке как раз осциллограф понадобился. Да и вообще...

За дежурство ночью в будний день полагалось два выходных. Поэтому лучшим днем считалась среда. Четверг спишь, в пятницу гуляешь, а в субботу и воскресенье – официальные выходные с шестьдесят седьмого года. Итого – четыре дня за двенадцать часов. И в среду свалить с работы можно пораньше, потому что вечерники по средам не занимаются...

Дежурство по институту начиналось с шести вечера, но Макаров приехал полшестого, чтобы поручкаться с Арсением Ивановичем. Он протянул Вовке широкую ладонь и сказал: «Я кабинет запирать не буду, ночуй, где хочешь, либо в приемной, либо у меня на диване. Пойдешь на обход, запри на ключ. Понял?». А главный энергетик по прозвищу «Борода» сидел на диване и ухмылялся...

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», – как-то написал поэт Тютчев. Ответив Петрову «Да», Макаров принял на себя некоторые обязанности – следить за порядком, чтобы дежурные слесари и сантехники сильно не пили, проверять, все ли ключи сданы на вахты, заперты ли кабинеты и, главное, погашен ли свет! А приятным бонусом было картонное удостоверение с надписью, подтверждавшее его статус, и красная повязка «Ответственный дежурный». И еще. В эту среду в Вовкином корпусе дежурила Танька Угарова, которая, несмотря на свои пятьдесят пять с хвостиком, была еще хороша! В этот третий корпус и направил грешные стопы свои ответственный дежурный Вовка Макаров.

А весна цвела и пахла! Деревья уже все распустились, солнечные цветы одуванчики цвели давно, а некоторые из них уже надели белые шапочки с парашютиками. Подойдя к своему корпусу, Вовка надавил кнопку звонка, дверь мгновенно открылась и из нее высунулась Танька Угарова.

Конечно, перед выходом из первого корпуса Макаров позвонил сюда, в третий, на вахту, чтобы Танька привела себя в порядок: подмылась, побрила, наконец, ноги, ну и вообще.

— О, Вовка пришел, а я тебя все жду и жду! Мыло все измылила и все глаза проглядела. Заходи скорее, а то прохладно!

По лестнице они шли медленно. Таньке было легко, из всей одежды на ней были только тапочки, а Макарову сильно мешали спущенные до пят джинсы и трусы. Он шел, как стреноженный конь в ночном, а поэтому они останавливались на каждой ступеньке: Вовка – в Таньке, а Танька грудями на перилах, а потом шли дальше. Весь подъем на второй этаж в гнездо вахтеров занял полчаса, но Макаров об этом не жалел, потому что Угарова была добрая, мягкая и приемистая, несмотря на разношенное нутро, словно зимняя дорога в деревне в оттепель. На лестничной площадке они попрыгали подольше, и пошли дальше также медленно, как и первую половину пути. А она поворачивала свою седую голову, смотрела на Вовку горящими глазами и говорила: «Еще, еще!».

Кроме третьего корпуса вахта была еще во втором, и ее Макаров тоже проверил, правда, не так эффективно. Ни в химическом, пятом, ни в шерстяном, четвертом, вахт не было, и Вовка вернулся в главный, первый. Кроме вахты с двумя вахтершами, в нем еще было две ключевых. Одна – с обычными ключами, а вторая – с дубликатами, на тот случай, чтобы не сорвались занятия из-за ключа, унесенного домой. В этом ключевой сидела дама весьма приятной наружности, жена Петрова Анна Васильевна. Она читала!

Жена Петрова была лет на двадцать моложе самого Петрова. Лупетка, как сказала бы Вовкина бабушка, за ее круглое лицо и слегка навыкате круглые, как у мартовской кошки, глаза.

— Добрый вечер! – радостным голосом сказал Макаров и показал даме свою красную повязку. Анна Васильевна почему-то не обрадовалась Вовкиной компании, и тревожно посмотрела на шкаф, а потом на чьи-то брюки, аккуратно повешенные на спинку стула. В главный корпус, кроме двух основных, вел еще и тайный ход через щитовую. Там, если подобрать живот и растопырить руки, можно было боком, минуя гудящие трансформаторы, выйти прямиком на улицу, на малый Калужский переулок. Вероятно, так и пробрался к Анне Васильевне ее, по-простому сказать, хахаль, которого Макаров вытащил из шкафа за воротник. Оказавшись на свету, мужичок вырвался и выскочил в коридор, Вовка за ним, но догонять не стал, потому что хахаль бежал в щитовую. Макаров вернулся к Петровой, которая сидела, досадливо покусывая полные красные губки. Возле нее уже сидели еще две женщины: маленькая и худая Людмила Викторовна и колобок Любовь Серафимовна, тоже маленькая, но отнюдь не худая. Все три женщины смотрели на Вовкины джинсы, туда, где молния.

— Это был специалист, – сказала Анна Васильевна и поерзала на жестком стуле.

— Не сомневаюсь, – сухо ответил Макаров. – В нашем институте много хороших специалистов.

— Он не из нашего.

— Тем более.

— Он пришел тараканов травить, – пояснила Людмила Викторовна.

— Конечно. В закрытом шкафу? В темноте?

— А на свету они боятся! – заметила колобок Любовь Серафимовна.

— Знаю, знаю! – ответил Вовка. – Это дело лучше делать в темноте.

— Надеюсь на Вашу порядочность! – быстро сказала Анна Васильена.

— Всегда готов! – ответил Макаров и поднял руку в пионерском салюте.

— А не сыграть ли нам в карты? – вдруг предложила худая Людмила Викторовна.

— Я не умею в карты! – жалобно сказала колобок Любовь Серафимовна. – Лучше в домино.

— В домино, так в домино, – согласилась Анна Васильевна.

— На раздевание, – спокойно предложил Вовка. – Чур, я в паре с Анной Васильевной.

— Хо-ро-шо, – ответила Петрова по слогам.

— Опять мы шерочка с машерочкой! – завопила колобок, но Макаров ее успокоил:

– Мы потом поменяемся. Может быть.

Достигнув, таким образом, консенсуса, четверка уселась за стол.

Вовка специально делал глупые ходы, и пара Макаров-Петрова проиграла. Вовка подмигнул Анне и снял пиджак. Анна сняла жакет, оставшись в белой прозрачной блузке и юбке цвета морской волны. Макаров опять уступил паре худышка-толстушка, и Анна сняла блузку, а Вовка полосатую рубаху.

В следующем раунде уступила уже Анна и сняла узкую юбку, оставшись в короткой до середины полных бедер комбинации, лифчике и трусиках, все в пенных кружевах. Макаров снял майку и жестом стриптизера зашвырнул ее в угол. Затем почесал волосатую грудь. У него остались лишь джинсы трусы, а у Анны – еще целых три предмета. Пара Лю-Лю радовалась, но почему-то стала отдавать в красноту. Видимо, они тоже хотели проиграть, но пока не решались. Пара Мак-Пет опять проиграла, у Анны остались бюстгальтер и трусы, а у Вовки – только трусы. Лю-Лю очень хотели проиграть, но Макаров им не дал, Анна провозилась с застежкой, но лифчик полетел в тот же угол, что и Вовкина рубаха. Анна изобразила барабанный бой пальцами по столу, Лю-Лю напряглись, Макаров встал и очень медленно снял трусы, старые, синие и застиранные. Вахтерши включили верхний свет, а Анна – настольную лампу.

Теперь Макаров играл стоя, подергивая членом, но проиграл не он, а Анна. Он обнажил головку (за предмет белья), Петрова тоже встала, а Вовка сыграл на губах марш «Прощание славянки». Анна нарочито медленно, словно стесняясь, сдвинула кружева вниз и стыдливо прикрылась руками...

Теперь Макаров трудился над Анной, занявшей половину стола, а Лю-Лю на другой половине играли друг против друга. Они торопились, эти две симпатичные старушки, выигрывали и проигрывали по очереди, раздевались одновременно.

Теперь Макаров мог их сравнивать: моложавую стройную Анну, морщинистую Людмилу и белую, гладкую, как бильярдный шар, Любу. Он и сравнил, как снаружи, так и внутри...

Утром Макаров сел в трамвай и тут же уснул, а проснулся на круге в Нагатино. Спасибо водителю, молодой женщине, которая трясла его за плечо и смеялась: «Вы так храпели!».

— Устал, – пояснил Макаров, - С ночи я!