Наконец разрешение на постройку органа было получено, и лучшие мастера из семейства Антельятти занялись его постройкой. Было решено строить его на острове, а потом опустить в подземные помещения, обладавшие отличной акустикой. Монахини, особенно молодые, приходили посмотреть на дружно работавших мастеров, и перекинуться словом-другим. Особенно часто бегала туда послушница Кларисса из богатой семьи Аппиани. Уж очень ей нравился молодой мастер Сандро Боттичелли, который, будучи отличным резчиком по дереву, мечтал стать еще и великим художником. Тайно от всех он писал по ночам маленькие наброски, прятал их, а днем терпеливо выискивал натурщиц для своих будущих картин. Златокудрая Кларисса, как никто другой, подходила для центральной фигуры.

Сандро был некрасив, имел вытянутое лицо с тяжелым подбородком, длинный с горбинкой нос, узкие щелки-глаза, и лишь шапка льняных кудрей украшала его голову. Но как он был прекрасен, когда работал резцом по податливому дереву! Его глаза горели, дыхание было бурным, а сердце билось, словно он испытывал оргазм. Так однажды и случилось, когда Сандро в тайне от всех вырезал из белого бука фигурку женщины, похожую на Клариссу. Пока он шлифовал и полировал ее, он, как пылкий юноша, запачкал панталоны. И теперь, приступая к работе и не оказаться в пикантном положении, он мастурбировал, уединившись в подземных помещениях острова.

Прозвище Боттичелли-бочонок досталось Алессандро ди Мариано ди Ванни Филипепи от старшего брата Джованни, который был толстяком. Но в среде ремесленников его звали коротко – Сандро. Конечно, он стал мастером не сразу. Сначала он точил резцы, заправлял их на кожаных ремнях и, да-да, варил кашу на костре, но когда он попал на остров, он уже считался одним из лучших резчиков севера Италии. Но он был еще очень молод.

Сандро всегда считался не от мира сего. Когда другие дети с шумом играли в прятки, он вырезывал из ивы дудочки и играл грустные мелодии. Когда чуть повзрослев, мальчишки подглядывали за купающимися девочками, обсуждали их щелки и онанировали, Сандро ходил на холм, слушал песни цыган и наблюдал их танцы. Он даже влюбился в молоденькую цыганку, необычно для их породы, светлокожую и кудрявую, как овечка. Она так лихо била в бубен, танцевала и кувыркалась через голову, что Сандро сам потерял голову. Она сама подошла к робкому юноше и спросила: «Тебя как зовут? Меня Ромина». Вечером они, заранее сговорившись, пошли гулять по холмам и перелескам, а когда устали, то Ромина предложила искупаться. Конечно, они купались обнаженными, и у Сандро в первый раз в жизни случилась эрекция. Он испугался, любой испугается, когда член делается из мягкого и маленького большим и твердым. «Надо же!», – восхищенно сказала Ромина. – «Какой у тебя огромный кар!».

— А у меня есть мизх! – добавила она, села на упавшее дерево и широко развела худые бедра, показав узкую, еле опушенную щель. – И твой кар нужен для того, чтобы вставить в мою мизх. Тогда нам будет хорошо! Давай попробуем! Табору нужен ракло, а рождаются только ракли.

Ромина взяла дело в свои руки в прямом смысле. Цыганка взяла его кар в руку и приставила к своей мизх. Потом обхватила его тощий зад обеими руками, дернула на себя, Сандро качнулся, и его кар погрузился в ее мизх на всю длину. «Так», – спокойно сказала Ромина. – «Теперь двигайся туда-сюда, словно ты шлифуешь свою дудочку. «Шлифовать дудочку» долго не получилось. Его кар зашевелился, словно живой, внутри мизх, и Сандро охватил такой восторг, что у него перехватило дыхание. Ромина держала его вплотную к себе, пока его кар не перестал дергаться. «Теперь у меня будет маленький ракло. Нужно будет немного подождать», – сказала Ромина.

Сандро стал избегать встреч с Роминой, а когда он все-таки пришел на холм, в долине табора уже не было...

И вот однажды, когда они были одни, Сандро решился заговорить с Клариссой, которая сидела и, молча, смотрела на него, покрытого стружкой и светлой древесной пылью. Он сразу взял «быка за рога».

— Я художник, пишу картины. Я хочу Вас нарисовать.

Кларисса зарделась. Она и забыла, как надо разговаривать с мужчиной, кроме отца Ромеро.

— Я пока вижу, что Вы вроде плотника, пилите дерево.

— Одни видят в дереве дрова, другие – статую Христа. Все зависит от точки зрения.

— А у Вас какая точка зрения?

— Я вижу, что Вы – редкая красавица. Я хочу использовать Вашу лицо и фигуру для картины «Рождение Венеры». Вы знаете, кто такая Венера?

— Это звезда такая? Матушка настоятельница что-то говорила...

— Венера, или, по-гречески, Афродита – богиня любви, – назидательным тоном сказал Боттичелли.

— Вы хотите рисовать с меня богиню? – возмутилась Кларисса. – Разве можно рисовать богов с живых людей? Вы еще скажите, что хотите писать с меня Мадонну!

— Хотел бы, но образ Богоматери видится мне по-другому.

— Хорошо хоть так! Иначе святотатство получается. А как должна выглядеть Ваша Венера?

— По легенде она родилась на острове Кипр из пены морской, и, обнаженная, вышла на берег...

— Обнаженная? Вы хотите изобразить меня обнаженной? Какой ужас!

Кларисса прижала к пылающим щекам узкие ладони, и ее прекрасные синие глаза наполнились слезами.

— Вы настолько стеснительны, моя прекрасная незнакомка! – вскричал Сандро. – И это хорошо! Когда Венера вышла на берег морской, она тоже была стеснительной и целомудренной, как Вы. Кстати, а как Вас зовут?

Кларисса стеснительно потупилась.

— Кларисса, Кларисса Аппиани.

— Это благородное семейство, – огорчился Сандро. – Неудивительно, что Вы со мной, сыном кожевенника, не хотите иметь дела.

— Нет, нет! – горячо возразила Кларисса. – Дело совсем не в этом. Я просто боюсь прослыть доступной девушкой. Всем доступной. И потом, если я соглашусь, на меня, голую, будут приходить и похотливо смотреть другие люди, мужчины...

— Я напишу Вам зеленые глаза и рыжие волосы, и Вас никто не узнает! Ну, же, соглашайтесь!

Кларисса задумалась, и это было хорошим признаком. Так, по крайней мере, посчитал художник. Но она еще колебалась.

— Возможно, Вам нужно разрешение Вашей начальницы? – сообразил Сандро. – Я паду к ее ногам, и она разрешит, не сомневайтесь!

— Если она согласится, – тихо сказала Кларисса. – Если она прикажет, то...

— Идемте к ней немедленно!

— Нет-нет, скоро вечерняя служба. К ней надо идти после ужина, я проведу Вас...

Кларисса ушла, а Сандро принялся резать свои деревяшки с удвоенной энергией.

Он едва дождался темноты и Клариссы. Она, задыхаясь от быстрого бега, выпалила: «Вас вызывает матушка!». Плотники и резчики переглянулись.

И тут же поправилась: «Аббатиса Эрминия вызывает резчика Сандро Боттичелли!». Сандро встал, а остальные работники продолжили свою работу.

В тоннеле, который был уже совсем не секретным, Кларисса споткнулась, и Сандро подхватил ее сильными руками, чтобы она не упала. Ее вмиг порозовевшее лицо было так близко, было таким свежим и привлекательным, что резчик не удержался и поцеловал ее в щечку, совсем невинно. Кларисса задержала дыхание и закрыла глаза...

Кларисса летела к келье настоятельницы, как на крыльях. Ее не смущала ни боль между ног, ни жидкость, стекавшая по бедрам. Еще бы, только что в подземном тоннеле она стала женщиной! Но сказать об этом она могла только сестре Агнис. Правда, сначала нудно было выдержать аудиенцию у матушки Эрминии, а она, заканчивая ужин, распекала на чем свет стоит своих охранниц, сестер-близнецов Жозефину и Терезу. Они по пути из молельни забросали камнями двух совокуплявшихся собак, которые стояли в замке и никак не могли расцепиться. А сестры повторяли: «Содом и Гоморра», да еще хлестали несчастных животных своими бичами, пока у суки не вывернулось влагалище. Тогда собаки с визгом разбежались, а сестер немедленно вызвала в свою келью Эрминия. Кларисса захватила только финал драмы под названием «Воспитание доброты», когда сестры, стоя на коленях перед настоятельницей, вымолили у нее рыданиями прощение, а она, сменив гнев на милость, гладила их по головам и повторяла: «Бог простит, Бог простит!».

Эрминия посмотрела на Клариссу и спросила:

— Итак?

— Я не знаю, как начать, – робко сказала Кларисса, отчаянно краснея.

— Начни сначала, – холодно сказала настоятельница.

— Зато я знаю! – воскликнул Сандро.

Он одернул свою простую одежду и выступил вперед.

— Хотите наняться в работники? Но у нас женский монастырь. Вам лучше поехать за реку к братьям-доминиканцам. Им всегда нужны рабочие руки.

— Я уже работаю, строю орган на острове, – пояснил Сандро.

— И когда он будет готов? – уже заинтересованно спросила Эрминия.

— Старший мастер говорит, что если из Германии подвезут трубы вовремя, к Рождеству успеем.

— Вы пришли рассказать мне об этом?

— Не совсем. Я еще художник, пишу картины, и для них мне нужна натурщица.

Эрминия встала и медленно повернулась, обтянув рясу, словно показывая свои тяжелые прелести.

— Я не подойду?

Боттичелли смутился.

— Я уже выбрал Клариссу, но ей нужно Ваше созволение.

— Хорошо, что вы сразу пришли ко мне, – смягчилась Эрминия. – Жозефина, Тереза, идите к себе, а ты, Кларисса, подожди за дверью, пока мы обсудим детали.

Эрминии давно хотелось чего-то молодого, свежего. Отец Ромеро несколько наскучил, брат Доменико был занят хорами и предпочитал молодых монахинь и послушниц, а тут пришел юный Сандро, которому было что-то нужно от нее, обладавшей в монастыре почти неограниченной властью. Так пусть потрудится не только на поприще искусства!

Началось все вполне невинно. Матушка усадила Боттичелли с собой рядом и положила полную руку на его крепкое бедро чуть выше колена. Затем спросила:

— Расскажите подробнее, каков у нас будет орган?

— Я всего лишь резчик по дереву, но из разговоров других мастеров узнал, что помещения, под которое он делается, не позволяют сделать его слишком сложным и большим. Из ручных клавиатур, коих обычно бывает три, а то и четыре, будут только две, и еще одна ножная, басовая. Трубы будут все металлические, так как рядом вода, но в качестве компенсации за простоту обещан исключительно мощный звук на басах. Также после постройки мастерами будет произведена наладка механизмов и музыкальная настойка. Также будут построены две склоненные над инструментом фигуры – святого Иосифа и Мадонны, между которыми будет как бы парить в воздухе третья фигура – младенец Спаситель, а вокруг несколько херувимов и серафимов.

— Это очень хорошо, – гортанным голосом сказала Эрминия. – Теперь расскажите о Ваших картинах. Что на них будет изображено?

— О, мои планы зависят от Вашего решения, госпожа. И если будет так, как я хочу, получится триптих: на левой части – Юпитер с другими богами, на правой – простые люди, протягивающие юной богине покровы, посередине – сама Венера, стоящая в большой раковине жемчужницы. Для правой и левой частей этюды уже написаны, а центральная картина присутствует лишь в моей голове. Там будет изображена богиня, обнаженная, прикрывающая рукой одну грудь, а длинные волосы должны опускаться и прикрывать часть живота Венеры и ее лобок.

По мере рассказа Сандро рука Эрминии перемещалась вверх по бедру, затем перешла на живот и опустилась ниже, сжав отдохнувший член художника.

— Это очень хорошо, – снова сказала Эрминия. – У Вас уже есть мастерская?

— Пока нет.

— Можете работать в домике отца Ромеро на земле монастыря, где Вам никто не помешает. Также я разрешаю Вам использовать послушницу Клариссу по своему усмотрению.

Тут ее рука дернула панталоны Сандро, и они соскочили к его ступням, а наружу выметнулся его член. Эрминия легко соскочила с кровати и припала губами к фиолетовой головке...

Кларисса, ожидая художника за дверью, все слышала и видела в замочную скважину, а Эрминия, словно назло ей, принимала позы, одна другой соблазнительнее. Она широко расставляла ноги, раздвигала руками волосатые губки, терзала пышные груди. Все ее движения Кларисса пыталась повторять, пока не забилась в экстазе под дверью матушки-настоятельницы...

Сандро, кончивший второй раз за вечер почти подряд, еле волочил ноги, когда выходил из кельи Эрминии. Кларисса, уже овладевшая собой, ожидала его, сидя на полу в изящной позе, опираясь на руку. «Нужные разрешения получены!», – шепнул ей на ухо Боттичелли. – «Мы можем начать работать хоть сейчас!». Они решили заночевать в домике отца Ромеро, и тот, забрав постель, ушел спать на сеновал скотного двора, а молодые совершили еще одно совокупление, не вороватое, но полноценное, в мягкой постели, и это сношение понравилось Клариссе больше всего. Она лежала на спине, а Сандро расслабленно лежал на ней и еле шевелил членом...

Скульпторы и резчики закончили свои работы, и были отпущены восвояси, и Сандро Боттичелли, наконец, занялся своими картинами. Другие рабочие под руководством старших мастеров заканчивали монтаж органа, но с подъемником, который должен был опускать большой инструмент в подземные помещения, вышла задержка, и к Рождеству они явно не успевали. Поэтому вокруг органа построили временный павильон, и музыкальные специалисты приступили к его настройке. В обоих монастырях слышали рев его труб, пока не слишком музыкальный, а Сандро, не обращая внимания на звуки, продолжал лихорадочно писать Клариссу Аппиани во всех ракурсах, причем в таких нескромных, что даже отец Ромеро кряхтел от удивления. На триптих у него не хватило холста, поэтому Сандро совместил все три части на одном полотне.

Тем временем наступил Рождественский сочельник, и на открытие органа стали съезжаться гости. Их было так много, что Эрминия приказала занять пять пустующих домов недалеко от монастырской стены. Среди высоких гостей были епископ Флорентийский и Миланский Джованни (Додо) со свитой, инквизитор Северных областей Франческо Контадино и еще многие достойные люди, среди которых оказался начальник Папской гвардии швейцарец Филипп Дюваль, который, поводя кошачьими усами, довольно щурился, поглядывал на молодых монахинь и послушниц. Папа не приехал, сославшись в пространном письме на занятость, политические интриги и происки сатанистов, против которых готовился большой процесс.

Наконец, под вечер к органу на острове собралась огромная толпа знатных горожан и горожанок, монахов и монахинь и крестьян. Знатные гости вошли в павильон, и титулярный органист епископа уселся за инструмент и положил холеные руки на клавиатуры. Два дюжих монаха качали меха, когда органист надавил на податливые клавиши. Нежные, но невероятно мощные звуки полились из органа, сотрясая стены, пол и закладывая уши.

Матушка Эрминия, отец Ромеро и монахини монастыря Сент-Клэр стояли в отдалении перед стеной папских гвардейцев в пестрых одеждах, разделявших мужчин и женщин. Но и тут ощущалась мощь инструмента, вызывавшая сотрясение земли. Востроглазая Кларисса первая заметила неладное. Под величественные звуки павильон закачался, словно картонный, когда органист надавил на ножную клавиатуру, отвечающую за самые низкие звуки. «Смотрите, он проваливается!». – закричала Кларисса, и бросилась на холм под сень деревьев, где скрывался Сандро Боттичелли. Толпа ахнула, и устремилась за ней...

Орган, павильон и знатные гости провалились в недра острова, и наружу хлынула вода. Окрестные крестьяне еще долго вылавливали тела в дорогих одеждах и воровато срезали золотые пуговицы. Для расследования трагедии была назначена комиссия, куда, кроме инквизиторов, вошли инженеры и архитекторы, среди которых был, в последствии ставший знаменитым, молодой Леонардо да Винчи. Именно он убедил комиссаров, споривших до хрипоты и драки, что всему виной были не халатность строителей, а непредсказуемый акустический резонанс. Таким образом, он спас от ответственности многих лиц и стал желанным гостем монастыря Сент-Клэр, где продолжала править матушка Эрминия с сестрой Агнис. Кларисса пострига так и не приняла, ушла в мир и вышла замуж за Сандро Боттичелли. Отец Ромеро пошел на повышение и уехал в Рим. Некоторые очевидцы клялись на Святом писании, что видели, как в момент погружения в глубины острова павильона и органа над ними распростерлись две мрачные фигуры с черными крылами – Люцифера и Лилит, а в музыку вплетался дьявольский хохот. Что же стало с другими участниками сей драмы, история об этом умалчивает...