В этот день Вовка Макаров домой не торопился. Он сидел на каменной ступеньке школьного крыльца, подсунув под зад портфель, и лелеял обиду. А как же! Полчаса назад математичка Лидия Сергеевна поставила ему незаслуженную четверку, несмотря на более чем полный ответ. За все время она не поставила Вовке ни одной пятерки! Ладно, глупенькой Ленке Годиной она ставила тройки, но ему-то за что? Услышав «хорошо, четыре», Макаров еле сдержался, выдавив только первую букву: «С-с-с-с...». Юрка Ефимов согласно покивал, сука, мол, а «Сука» только очками сверкнула.

Учиться оставалось чуть меньше месяца, солнце жарило, как в июле, зеленела свежая трава, и кое-где уже цвели неистребимые одуванчики, над которыми гудели шмели. Внезапно школьная дверь, завизжав пружиной, хлопнула. Макаров покосился назад. Так и есть, она, Сука.

Она подошла, встала рядом, заслонив солнце, и Вовка увидел совсем близко ее круглые колени, затянутые капроном и, чуть выше, черную суконную юбку.

— Володя, Вы, кажется, нам меня обижаетесь? Совершенно зря. Вы просто неспособны к математике.

Вовка поднял на нее тяжелый, как ему казалось, взгляд и увидел темный силуэт с нимбом светлых волос.

— Выходит, Рашид способен, его дружок Куликов способен, а я нет?

— Выходит так. Вам не нужно поступать в технический вуз. Идите в медицину, в литературу, а в технический не надо. Это не Ваше.

Кроме математики, Сука была еще классным руководителем. Так что не поспоришь особо. Вовка встал и совсем рядом увидел ее лицо, узкие, в ниточку губы, слегка тронутые искусственным румянцем щеки.

— Ну, мир?

— Ладно. Мир, – еле вымолвил Макаров.

— Тогда проводите меня. Здесь недалеко.

— Я знаю.

Она жила в том же доме, что и Людочка Шенгелия, будущая пианистка, и ее подружка, вредина Ленка Сидорова. Вовка вздохнул, джентльмен должен оставаться джентльменом, и Макаров предложил училке свернутую кренделем руку, за которую Лидия Сергеевна охотно уцепилась.

— Если Вы все-таки соберетесь поступать в технический вуз, без дополнительных занятий Вам не обойтись. Я могла бы Вас поднатаскать.

Макаров даже остановился. Вот тебе и злючка, вот тебе и сука! Ладно, поглядим-посмотрим.

— Сколько?

— Что сколько?

— Денег сколько?

Теперь замерла она, мерно шагавшая рядом.

— Макаров, я же Ваша классная руководительница! – возмутилась Сука. – Какие деньги, Вы о чем?

Ее очки обиженно сверкнули.

— Ладно-ладно, беру слова обратно. Тогда прямо сейчас?

— Попробуем.

Так за разговором они дошли до ее дома, вошли в прохладный подъезд, в громыхающем лифте поднялись на последний девятый этаж. Сука достала из белой сумочки ключи и защелкала замками. Она поддерживалась негласного школьного кодекса, надевая всегда сверху что-то светлое, а снизу – темные юбки немного выше колена. Вот и сейчас сквозь белую блузку четко проступала застежка лифчика и четыре бретельки, одна пара узких и одна пошире. «Комбинация!», – догадался Макаров. – «Интересно, длинная или до пупа? И чулки с поясом, как у мамы».

Перестав ковыряться в замках, Лидия Сергеевна растерянно развела руками. «Не открывается, собака такая!».

— Ну-ка, дайте! – решительно сказал Вовка, отбирая у математички связку ключей. – Надо поиграть немного.

Он покрутил ключом вправо-влево, подвигал вперед-назад, и замок открылся. «А я думала в ЖЭК бежать», – тихо сказала, дыша Макарову в самое ухо, Лидия Сергеевна. Они вошли в прихожую, и учительница включила свет и тут же скинула светлые туфли.

— Ты проходи, присаживайся, а я пока переоденусь.

На вешалке Вовка заметил, что-то цветастое, не то платье, не то халат с перламутровыми пуговицами. Макаров прошел в гостиную и уселся на диван, по-хозяйски откинувшись на спинку и положа ногу на ногу. А вскоре вошла и Лидия Сергеевна. Вовке сразу расхотелось называть ее сукой, такая она была домашняя в халате и тапочках с помпонами, розовая и слегка растерянная. «Я сейчас чайник поставлю!», – пообещала она и проследовала на кухню, шаркая шлепанцами, а Вовка последовал за ней.

Кухня – такое место, где иногда сами собой расстегиваются и отрываются пуговицы, задираются подолы и спадают с плеч бретели. Лидия Сергеевна присела перед открытым холодильником «Юрюзань», чуть развела полные бедра и две нижних пуговицы расстегнулись, показав краешек кружевной комбинации. Длинная, ничуть не огорчившись, подумал Макаров. «Только сыр российский и масло», – виновато сказала учительница. – «Зато чай будет китайский, красный. Достала по случаю».

Чашки у нее были маленькие, и Вовка выпил целых три. Они весело болтали сначала о пустяках, но затем математичка принялась рассказывать о Норберте Винере, создателе первой вычислительной машины на лампах размером с двухэтажный дом. Потом она повела Макарова в спальню и положила перед ним толстую книгу, учебник для поступающих в вузы под редакцией Сканави. И Вовке сразу стало скучно.

— Вот, – сказала Лидия Сергеевна, – Это лучшее пособие для абитуриентов.

Макарову совершенно не хотелось листать учебник, он вяло прочитал вводную часть и тоскливо посмотрел на учительницу, терзавшую верхнюю пуговицу на сарафане. Она выглядела задумчивой и то краснела, то бледнела, словно решаясь прыгнуть в ледяную прорубь.

— Можно я книжку домой возьму? – спросил Вовка, вставая с кровати.

— Можно, – глухим голосом ответила математичка. – Только я тебя для другого позвала.

— Замок починить?

— Нет. Ты сделаешь мне ребенка. Ты это уже можешь?

Она снова усадила его на кровать, сама села рядом и обняла Вовку за плечи. А она заговорила, торопясь и сбиваясь.

— Я давно искала повод. Все-таки сорок лет, почти старуха, а раньше все как-то некогда, да и характер у меня дрянь, склочиый и упрямый. Мне тоже говорили, что я неспособна к точным наукам, так я назло всем поступила в Пед, училась, скрипя зубами. Какие там вечеринки, перед экзаменами тряслась, как осиновый лист, зубрила на память. Подружки говорили, что я задницей учусь, а я всем что-то хотела доказать, кое-как сдавала, распределилась сначала в старую деревянную, а потом в нашу школу. Как-то села, задумалась, а жизнь прошла почти...

Она сняла очки, закрыла круглое лицо руками и замолчала.

— Вы только не плачьте, – сказал Макаров. – Хотите, я Вам стишок прочту?

Мчатся годы – все мимо, все мимо,

Что больней оказалось всего –

Вспоминаю последнюю зиму

И не помнится мне ничего.

И любовь обошла стороною,

И удача мелькнула – прощай!

Нет, не жалуюсь я и не ною,

Просто к слову пришлось, невзначай.

И весна промелькнет – не заметишь,

Словно птица махнула крылом,

И промчится короткое лето,

День за днем, день за днем, день за днем...

Яркой вспышкой безумного ритма

Осень жизни пройдет стороной.

Мчатся годы, все мимо, все мимо...

...Жизнь моя, побеседуй со мной.

Не спеши, отдохни хоть немного,

Торопливость свою не кляня,

Не суди обо мне слишком строго,

Ведь последняя ты у меня...

Учительница отняла ладони от лица. В ее глазах стояли слезы.

— Это кто написал? Асадов? Багрицкий? Смеляков?

— Я...

Она даже привстала.

— Ты?

— Мама как-то загрустила, вот так же рядом села, стала жаловаться на жизнь, ну, а я вечером сел, и почти сразу написал...

— Ты не ходи в технический, – серьезно сказала Лидия Сергеевна, надевая очки. – Тебе надо в литературный. Там ты будешь на своем месте...

Она подошла к окну, снова застыв темным силуэтом на фоне ярко-зеленой листвы. Вовка подошел сзади. Он вспомнил, что если женщина смотрит в окно, то она готова. Он чуть нагнулся и подул учительнице в розовое ушко. Она вздрогнула.

— Вы не передумали?

— Насчет ребенка? Нет, только как-то странно. Учитель и ученик...

— Так головастикам все равно, кто есть кто. Главное, чтобы было куда.

— Не пошли. Тебе не идет.

Лидия Сергеевна сняла очки, положила их на подоконник, взяла Вовку за руку и повела к кровати...

Она оказалась девственницей. Вовка не имел дела с девственницами, он вообще еще ни с кем дела не имел. Она сама направила его член в глубину густой поросли и, ухватив за ягодицы, потянула на себя...

Лидия Сергеевна лежала на спине, глядя в потолок близорукими глазами, а Вовка торопливо одевался. «Завтра будем еще заниматься?», – спросил он, прыгая на одной ноге. Проклятая штанина закрутилась и не принимала ногу в свои объятья.

— Будем, будем, – рассеянно ответила Лида, поглаживая набухшие груди. – До положительного результата.

В конце учебного года ее вырвало прямо у доски. Но пятерок она Вовке Макарову все равно не ставила...