Если бы я стала свидетелем дружеских отношений между моей красавицей мамой и виконтом де Мервилем хотя бы за неделю до этого, моя природная робость или скромность заставили бы меня покинуть комнату. Но поскольку я уже сорвала запретное яблоко с древа любовного познания, да к тому же будучи от природы крепкого телосложения, и внезапно обнаружив внутри себя очень похотливый темперамент, я, хотя и была несколько пресыщена любовными атаками Виктóра прошлой ночью, все-таки решила остаться в комнате и понаблюдать за этим новым представлением. Я думала и гадала, каким же образом ее светлость внесет свою долю в дело удовлетворения монсеньора после столь короткой, но очень энергичной и решительной любовной атаки, которой она только что подверглась от своего пажа. Более того, я отнюдь не была свободна от такого женского порока (или наоборот, добродетели), которое называется любопытство, и хотя моя мать намекнула: «Дорогой Анрѝ, в комнате ребенок!» — ни он, ни я не обратили на это замечание ни малейшего внимания. Поэтому я тихо устроилась в кресле, размышляя, какую форму примет аристократическая похоть виконта. Он же, со своей стороны, целовал мою мать, проникая своим языком глубоко в ее рот, и одновременно расстегивая бриджи.

Когда он проделал это предварительное упражнение, а также приподнял свою рубашку, я была совершенно поражена внешним видом его мужского достоинства! До сих пор я видела только член Виктóра, и я считала, что он красив, а светлая, здоровая плоть и ее пурпурный цвет от налившейся крови — это все, что только может желать девушка, однако у этого молодого аристократа член был буквально молочно-белым, и чем-то напоминал мраморную колонну, увенчанную рубиновым навершием. Я, по своей наивности, думала, что такой чистый и светлый на вид любовный инструмент является доказательством аристократического происхождения его светлости, но впоследствии узнала, что он был таким от того, что он вымыл или ему вымыли его молочком роз. Впрочем, сейчас он стоял пред нами во всей своей великолепной красе, даже большей, чем его обладатель сам мог пожелать, и потому моя дражайшая матушка игриво, но в нетерпении толкнула его назад на диван и начала развлекаться, лаская рукой его красивый стержень и его яйца.

— Поторопись, мой милый ангел, — сказал распростертый джентльмен. — Если ты собираешься торжествующе поскакать на мне, не теряй времени, собери свои одежды и насади свой великолепный задок на меня, ибо я не могу больше сдерживаться!

— Эмили, дитя мое, раз уж ты осталась здесь, ты должна помочь мне. Собери и задери мою одежду до плеч, а затем, когда я устроюсь ягодицами на моем милом Анрѝ, направь его смертоносное оружие прямо в мою открытую пещерку, уже готовую принять его.

Я с удовольствием подчинилась этому приказу, и когда ее светлость оседлала своего прекрасного друга, я подняла ее нижние юбки и сорочку так, что она оказалась обнаженной ниже пояса. Затем, когда она навалилась на него всем своим весом, я провела блестящим атласным набалдашником между губками, окаймленными черными волосами, и он тут же исчез из виду, поглощенный до самых яиц. Я их почувствовала рукой, — они были горячими и твердыми, как рог. Судя по тому немногому, что знала из своего собственного опыта, я предвидела, что удовольствие джентльмена, или, по крайней мере, его первая вспышка, закончится менее чем через минуту. Руки его были свободны, потому что он не нуждался в том, чтобы прижимать к себе лицо моей матери — об этом позаботилась сама мадам, и я только удивлялась, как она не задушила его своими страстными поцелуями и ласками. Вместо этого он пользовался ими по своему усмотрению, ощупывая бедра леди и верхнюю часть ее норки, а также засунул пальцы в ее попку. Я не сочла это слишком уж аристократичным, но размышление о текущем моменте укрепило меня в мысли, что когда мужчина или женщина находятся в состоянии всепоглощающей чувственной похоти, ничего не бывает слишком сильного, или слишком грубого, что можно было бы вообразить или исполнить, утоляя ее.

Все то, о чем я так долго рассказываю, заняло всего минуту или две. Конвульсивные движения мужчины навстречу тяжелому давлению дамы стали более экстатичными, а затем почти внезапно, вместе с протяжным вздохом удовольствия, прекратились.

Я внимательно наблюдала за происходящим, понимая, что мама еще не закончила. Но поскольку месье еще не до конца покинула его твердость, то она сумела, чуть приподняв и опустив свой прелестный задок, произвести желаемый эффект как на себя, так и на своего возлюбленного! И — ох! — какую же борьбу они устроили между собой на голубом бархатном покрывале дивана!

Мне очень хотелось, чтобы они поскорее пришли в себя, чтобы я могла вытереть хотя бы часть этих обильных кремовых выделений. Но вот, вскоре после всего произошедшего, все было довольно хорошо обустроено, и пока влюбленная пара приводила свои платья в порядок, моя матушка заметила:

— Ну, дитя мое, ты видела прекрасное представление, и я надеюсь, что это не приведет к неправильным мыслям в твоей юной голове.

— Я так не думаю, — перебил ее господин де Мервиль, — потому что мадемуазель представляется мне верхом благоразумия и скромности.

Когда я слушала его и вспоминала, что всего за пятнадцать минут до этого, хваливший меня джентльмен засунул свои пальцы мне в норку и не обнаружил в ней девственности, я воздала ему хвалу больше за его галантность и вежливость, чем за правдивость. И по правде говоря, сейчас я чувствовала себя довольно нервной и возбужденной, что и неудивительно. Но матушка не заметила никаких перемен в моем поведении, и стала расспрашивать виконта о компании хорошеньких девушек, которых, по слухам, он держал при себе и в Париже, и за городом, в замке де Мервиль. Судя по ее словам, это был настоящий гарем. Но к ее расспросам, в которых наполовину звучала шутка, а наполовину — ревность, он отнесся весьма холодно и сообщил нам, что ему всегда нравились хорошенькие девушки. Его домоправительницам, как в Париже, так и за городом, было приказано всегда иметь под рукой около полудюжины местных красавиц, выполнявших легкую работу по дому и всегда находящихся в полном распоряжении его светлости.

— Скажите на милость, Анрѝ, — спросила моя мать, — имеют ли эти молодые девушки, поступая к вам на службу, какое-нибудь представление об особом характере требуемых от них услуг?

— Ну что ж, дорогая, — ответил он, лениво откинувшись на спинку дивана и потягивая из бокала кюрасо, [ликёр или французская сладкая водка, настоянная на померанцевых корках, с подцвеченным сахарным сиропом – прим. переводчицы] — я думаю, что скорее всего они догадываются об истине. Всякий раз, когда моя домоправительница, к примеру, в Париже, находила девушку, которую она считала красивой и хорошо сложенной, ее затем приводили для одобрения ко мне, одетую в короткую юбку и в не слишком большое количество одежды. На самом деле, у меня возникает очень мало трудностей с парижскими девушками из низов, которые очень умны, естественны и уже достаточно распущенны. В обязанности моей экономки входит заблаговременно удостовериться, что девушка, пусть даже уже и не невинна, но чиста и здорова, и не слишком много работала. Когда каждую из них приводят в мой личный кабинет, я, естественно, сразу же приступаю к изучению ее ног, бедер и интимных мест, и юное создание обычно принимает мой член и пальцы в свои дырочки с довольной улыбкой и старается показать себя с наилучшей стороны.

Если я одобряю ее, то передаю ее на попечение своему слуге, который по-особому заботится о ней. Если же девушка кажется мне очень привлекательной, я тут же пробую ее на вкус, заставляя встать на четвереньки, и выставить для меня свой задок. Если же я чувствую усталость или если мне лень, то я сажаю ее попкой себе на колени и заставляю проделать бóльшую часть сладкой работы самой. А если кто-нибудь из парижанок забеременеет от меня, ее в нужное время отправляют в замок Мервиль, где у нее принимают роды, ухаживают и заботятся.

— Таким образом, сударыня, — продолжал виконт, обращаясь к моей матери, — я держу в своем поместье очень хорошую породу местных юных прелестниц, не говоря уже о тех, которые, строго говоря, привязаны к своей земле. Ибо хотя крестьянские девушки, находящиеся в моем загородном поместье более скромны, чем городские, честь быть попользованной сеньором столь велика, что если бы они сами не оценили этого, то их родители позаботились бы о том, чтобы они удостоились чести оказаться в моих объятиях — конечно, если они достаточно красивы. И с гордостью могу заявить то, что не может сказать ни один сеньор, — мне никогда в жизни не приходилось силой принуждать девушку к соитию. Однажды произошел даже очень забавный случай.

Как всем известно, хозяин замка имеет право первой ночи с каждой невестой, которая выходит замуж в его владениях. Однако я не всегда стремился пользоваться этим правом, ибо со знакомыми очаровательными дамами и хорошенькими девушками, находящимися у меня на службе, я обычно трахаюсь так много, как только могу, не нанося ущерба своему телосложению и здоровью. Но в тот раз случилось вот что. Молодой кузнец Пьер Розé собирался жениться на девушке по имени Нинон Барботт. Мой камердинер намекнул мне, что эта девушка довольно хороша собой, но в то время вокруг меня находилось несколько очень милых мазелек, и к тому же я чувствовал себя довольно уставшим, так что я послал им несколько золотых монет на свадебные торжества, и больше не беспокоился по этому поводу. Но когда я сидел один в вечерней прохладе, наполовину в раздумье, наполовину во сне, с бокалом бургундского под боком, один из моих слуг объявил, что жених и невеста желают поговорить со мной. Я позволил им войти, полагая, что они пришли выразить свою признательность за тот пустячный подарок, который я им сделал. Когда же они вошли, Пьер, обычно очень застенчивый юноша, очень кратко и доходчиво объяснил мне цель своего визита. По-видимому, он выпил несколько бокалов вина, что придало ему храбрости.

Он обратил мое внимание на свою молодую жену, которая оказалась гораздо более красивой девушкой, чем я ожидал, особенно хорошо выглядевшей в белом платье, в венке из роз на ее изящной головке и в алых чулках, которые прекрасно подчеркивали ее прекрасные стройные ноги. Речь Пьера сводилась к тому, что, когда женились лесник Жюль и младший егерь Антуан, монсеньор был рад оказать честь побывать на церемонии, обнять невест и затем самолично лишить их девственности. Мало того, виконт был рад выразить свое восхищение тем удовольствиям, которое он получил от любовных прелестей молодых женщин, сделав каждой из них по хорошему подарку для ведения домашнего хозяйства. И когда родился первый ребенок, дворянская честь их хозяина заставила его заявить, что он будет платить за его содержание разумную сумму. Поэтому Пьер почтительно хотел спросить меня, не окажется ли он и его невеста столь же достойны моего внимания, как Жюль и Антуан во время их бракосочетания. Он добавил, что я был очень щедр, послав им деньги, но он и его невеста сочтут за великую честь, если я лишу ее девственности и положу начало хорошему ребенку, который по имени и закону будет принадлежать Пьеру, но на самом деле будет моим и, несомненно, будет обеспечен должным образом.

Все это поразительным образом пощекотало мое воображение, особенно когда Пьер вывел вперед свою молодую жену и спросил, нахожу ли я ее очень милой. Конечно, она выглядела чрезвычайно прелестно, очень мило краснела. Но ее муж, по-видимому, был полон решимости довести дело до критического состояния, потому что, стоя передо мной, он схватил ее одежду и, подняв ее одним махом, продемонстрировал ее обнаженные прелести во всей их красе. Юный плут хорошо все рассчитал и обратил мое внимание на округлость ее бедер, размер и упругость грудей, длину ног, нетронутость пушистой дырочки и девственную чистоту ее щелки. Нинон отнеслась к этому показу вполне благосклонно, явно желая получить одобрение не только своего молодого мужа, но и меня, своего господина и хозяина.

— Совершенно верно, монсеньор, — воскликнул он, увидев, что я расстегиваю штаны, — уверен, вы никогда в жизни не вонзали свое орудие в более красивую молодую жертву. Как же вы желаете ею овладеть?

На это я ответил, что, по моему разумению, коленопреклоненная поза подойдет ей больше всего, и если она все еще невинная девушка, то это самый лучший и легкий способ для меня пробиться сквозь ее девственный барьер. Сказано — сделано. Две или три диванные подушки, брошенные на ковер, — это все, что потребовалось, чтобы сделать роскошное ложе. Молодая невеста, не колеблясь, тотчас же заняла место на подушках, приняв нужное положение, к великому удовольствию своего довольного и благодарного мужа, а также к удовлетворению своего господина. Уверяю вас, ее белоснежный задок оказался настолько прекрасной и упругой опорой для моего живота, что вопрос о том, девушка ли она еще или нет, меня уже нисколько не занимал.

Она, конечно, была очень тугой, но мне удалось проникнуть в нее прямо по самые яйца в ту самую секунду, когда я сделал первый толчок. Она не только не выказала никаких признаков боли, но и судя по тому, как она извивалась и крутила своей большой, округлой, твердой попкой, постаралась продемонстрировать самое настоящее удовольствие, и наша взаимная радость от совокупления завершилась после очень короткого обмена толчками и ударами. Пьер, который благоговением наблюдал за всем происходящим, в конце заметил, что он сам не мог бы трахнуть ее лучше, и решил, что я определенно сделал ей ребенка. Я разубедил его в этой идее, поскольку, да будет вам, уважаемые леди, известно, что позиция левреткой, в которую я поставил молодую невесту, не является благоприятной для того, чтобы осеменить девушку. Да и вообще, согласно моему скромному опыту, это невозможно сделать ни в одном из положении, в котором дама отставляет вверх свою заднюю часть. Вы, моя дорогая мадемуазель, — продолжал виконт, обращаясь ко мне, — конечно же, еще ничего не знаете о таких вещах, а ведь знать не помешает, чтобы в какой-нибудь неосторожный момент, когда вы отдадите свои юные девичьи прелести какому-нибудь активному и любимому любовнику, вы не обнаружили неприятных последствий девять месяцев спустя в виде огромного живота.

— Тише, Анрѝ! — воскликнула моя мать. — Эмили еще слишком юная, чтобы в настоящий момент думать о подобных вещах. Для этого еще будет достаточно времени, когда она станет на два-три года старше и выйдет замуж.

— Ну да, конечно, — хмыкнул де Мервиль, искоса взглянув на меня, а после продолжил, — В конце я заверил Пьера, что кто бы ни стал отцом их первенца, я буду крестить его, на что Нинон отпустила мне благодарный реверанс. Я поцеловал ее и сунул несколько монет в руки Пьера, а после позволил счастливой и благодарной паре уйти.

— Подобных историй я мог бы рассказать вам несколько десятков, — продолжал свой рассказ виконт. — Например, как-то раз на охоте меня настигла буря, и я укрылся в фермерском доме. Там было три сестры, три очень красивых деревенских девушки. И их мать предложила мне выбрать одну из трех, чтобы развлечься, пока я остаюсь у них и отдыхаю! Очень гостеприимная мадам, не правда ли? Конечно, я не отказался от такого любезного предложения, и поскольку они были одинаково красивы, я выбрал старшую и попросил ее постелить мне постель. Девушка, очень довольная тем, что предпочли ее, а не младших сестер, немедленно повела меня вверх по узкой лестнице, которая вела в лучшую комнату в доме. Идя следом за ней, я убедился, что у нее прекрасная фигура, возможно, чуть грубоватая и мускулистая от тяжелого крестьянского труда и физических упражнений, но, очевидно, обладающая способностью насытить самого похотливого сладострастника, когда-либо страдавшего от неудовлетворенного стоящего члена.

И можете быть уверены, я не зря поднялся наверх с этой прекрасной фермерской дочерью! К своему собственному удовлетворению, — и уверен, что и для ее наслаждения тоже, — я испробовал на ней все свои любовные приемы, начав с того, что усадил ее на край кровати, закинул ее крепкие ноги на свои плечи, а затем вошел в нее по самый корень своим членом, залив своим соком ей живот, и закончив тем, что уложил ее лицом вниз по центру кровати и до конца вонзился в ее узкий задок.

Самое интересное произошло, когда мы с Марѝ снова вернулись на кухню. Она выглядела довольно застенчиво, но гордо сияла от всего случившегося, я же выглядел совершенно невозмутимым. Сестры тут же набросились на нее со своими расспросами: «Ну, Мари, как тебе — понравилось? Что его светлость делал с тобой? Тебе было больно? Давай посмотрим!» — ну и так далее.

На все это почтенная мать семейства ответила, что им должно быть стыдно и они должны оставить Марѝ в покое, потому что непослушные девочки задирали ей юбку и осматривали ее воспаленные потайные отверстия. Наверное, чтобы посмотреть, нет ли там крови. Она велела Марѝ сесть, отдохнуть и выпить чашку сидра. Затем она повернулась ко мне и сказала, что, по ее мнению, я хорошо провел время, и что ее дочери очень хорошие девочки, и она гордится ими, но что для господина нет ничего слишком хорошего.

На эту лестную речь я ответил, что чрезвычайно доволен, а силы ее дочери были настолько необычайны, что она буквально вытянула из меня всю мои жизненные соки, и что я очень сомневаюсь, смогу ли я ощутить прилив мужской силы в течение последующей недели. Сказав это, я продемонстрировал ей свой аристократический член, выглядевший, конечно, очень красивым и белым, но весьма удрученно-поникшим. Он, казалось, стыдился того, что делал, и не мог поднять головы. При моем выступлении и показе добрая дама расхохоталась, сказав, что она не зря была замужем двадцать пять лет и что скоро сможет вдохнуть в меня жизнь.

— Поскольку это я отчасти виновата в том, что вы оказались в таком положении, — сказала она, — то дам вам средство, которое вы примените вовнутрь, в то время как моя дочь Сюзетта применит свои волшебные чары вовне. Сюзетта! Вытащи руку из-под юбки своей сестры и подойди сюда. Встань на колени перед господином виконтом, возьми его член в рот и хорошенько пососи.

После она достала из темного шкафа пыльную бутылку и наполнила большой бокал. Что это был за ликер, я не знаю, но он оказался очень жгучим, однако вполне приятным на вкус.

Вот только его действие оказалось совершенно необычайным и почти мгновенным. Через две минуты я буквально воспрял, а через десять — был уже на грани кипения и в таком состоянии, что Сюзетта, чрезвычайно гордая результатом, который, по ее мнению, всецело зависел от ее собственных усилий, вынула изо рта мое прекрасное красно-белое орудие и воскликнула:

— Ну что? Разве я плохо справилась?

— Вы отлично справились, моя милая Сюзетта, — перебил я ее, — и теперь ваш долг — избавить меня от восхитительной твердости, которую вы так искусно создали. Давайте-ка, вы ляжете на столе, свесив ноги через край.

— Конечно, монсеньор, — ответила послушная девушка, улыбаясь, и немедленно заняла требуемое положение.

— Я знаю, что вам нужно, месье, мы с Жанеттой будем помогать вам, как конюхи помогают жеребцу с кобылой. Задери Сюзетте нижние юбки, — продолжила хозяйка, обращаясь к третьей сестре — А теперь приоткрой ее любовную пещерку и положи ее ноги на плечи его светлости. Вот, месье, поначалу действуйте нежно — я действительно думаю, что она еще невинна.

Сказав это, добрая госпожа направила мой возрожденный инструмент между малиновыми порталами девичьего сокровища своей дочери, покрытого нежной шерсткой. И правда, как это ни странно, пещерка у этой вовосемнадцатилетней девушки оказалась совсем нетронутой.

Мой первый выпад вызвал восклицание:

— Ах! Сударь, какой ужасный размер! О, мама, я этого не вынесу! — Я пытался остановить ее поцелуями, но, прорвавшись сквозь преграду, не смог сдержать ее криков. — О, мама, он пробил что-то внутри меня. Его длинная штука пробивается внутрь! — и здесь, задыхаясь и всхлипывая, она превратилась в женщину. Ее мать стояла рядом с серьезным видом, и с одобрением заявила, что мое любовное выступление было очень умным и правильным.

— Я знала и видела, как эта штука много раз ошибалась, — промолвила она. — Я знавала мужчину, который прежде, чем забрать девственность, обильно кончал между губками девушки и по всей ее попке. Я даже знавала человека, который был настолько глуп, что вытащил свой член, когда девушка начала плакать и кричать, и он упустил все свое удовольствие, а молодая женщина не поблагодарила его за самоотречение. Она хочет знать тайну этого процесса, она видит, что другим девушкам это нравится, и понимает, что рано или поздно ей придется это вынести. Поверьте, милорд, ничто не сравнится с мягким насилием, и не только потому, что всех невинных девиц одинаково трудно прорвать.

— Нет, конечно, — ответил я. — Я поимел по меньшей мере сотню девушек, но ваша дочь оказала мне самое сильное сопротивление, какое я когда-либо встречал. Боюсь, завтра ей будет очень больно.

— Ничего страшного, монсеньор, — сказала она, — я омою ее молоком и водой, и она будет молчать. Благослови вас Господь, месье! Через сорок восемь часов она снова будет готова трахаться!

При этих словах я рассмеялся и сказал, что в любой день, когда они захотят нанести мне визит в замок, я буду счастлив увидеть либо одну из прекрасных девушек, чьими объятиями я только что наслаждался, либо их сестру Жанетту, чьей персону я не употребил.

— Однако же я утомил вас, моя дорогая мадам, и вашу прекрасную дочь историей моих сельских приключений, и, право же, мне давно пора уходить. В какое время завтра я буду иметь честь и удовольствие нанести вам визит?

Моя мать заверила его, что будет рада видеть его в любое время после полудня. Он простился с нами, самым нежным образом поцеловав мою мать и почтительно отсалютовав мне рукой. Однако я не могла отделаться от мысли, что в его глазах горел лукавый блеск и что он имел в виду чуть больше, чем осмеливался показать.

Когда он ушел, моя мать сказала:

— Эмили, дитя мое, как ты видишь, я не ханжа и не хочу так же воспитывать свою дочь. Я, конечно, не хотела бы, чтобы у тебя появился ребенок до брака или чтобы ты каким-либо образом скомпрометировала себя тайной связью с мужчиной. Небольшое любовное приключение с молодым джентльменом из хорошей семьи или даже познание наслаждения и страсти в объятиях женатого джентльмена, который благороден и умеет держать язык за зубами, — я не стану возражать против этого, если ты захочешь что-то в таком роде, наслаждаясь благоразумно и умеренно. Но я предупреждаю тебя, что не позволю тебе вмешиваться в мои отношения с моими любовниками! Я знаю, что все мужчины любят новизну, а некоторые из них питают особую слабость к очень молодым девушкам. Я сама познала насилие в саду летнего домика, когда я была настолько молода, что у меня на моих интимных частях тела не было ничего, кроме небольшой шерстки. Мой насильник был дворянином, жена которого слыла одной из первых красавиц Парижа, и она, конечно, должна была целиком удовлетворять его. Но как он объяснил мне, будто извиняясь за свое ужасное преступление (я была совершенно уверена, что во время своего вторжения он меня совершенно расколол на части своим членом и что моя киска никогда больше не придет в норму), что у него есть невыразимая тяга к очень молодым девушкам, и что он чувствует, что должен удовлетворять свою жажду любой ценой. Я говорю тебе это только для того, чтобы показать, что тебя могут не только желать, но и хорошенечко трахать. Предупреждаю, — если ты пустишь к себе между своих бедер прекрасный член Анрѝ или примешь в свои объятия кого-нибудь из моих близких друзей, я отошлю тебя... скорее всего, в монастырь.

Конечно же, я клятвенно пообещала своей матери быть благоразумной и собиралась сдержать свое обещание. Удалось мне это или нет, мои дорогие друзья, — продолжала Эмили, оглядев нас, круг своих внимательных слушателей, — вы можете догадаться, судя по моему присутствию здесь, среди вас. Кризис в моей судьбе должен был наступить вскорости.

На следующий день, около полудня, пришло сообщение для моей матери. В нем говорилось, что ее тетя, очень богатая пожилая дама, живущая примерно в шести милях от Парижа, умирает, и срочно просит ее приехать. Моя матушка возлагала большие надежды на свою престарелую родственницу, поэтому, хотя она очень не любила покидать Париж в любое время, а особенно сейчас, после помолвки с Анрѝ де Мервилем, она с неохотой, но быстро подготовилась к отъезду. Она написала записку для Анрѝ, в которой сообщила ему о необходимости прервать их встречи, и умоляла его встретиться с ней на следующий день. Меня, конечно, в тот момент дома не должно было быть. После этого она ушла.

Не прошло и пяти минут после ее отбытия, как я увидела, что карета виконта подъехала к нашему подъезду, и, прислушавшись, услышала, как Анрѝ выражает разочарование отсутствием мадам. Но вместо того, чтобы уйти, он заявил о своем намерении подняться наверх и написать ей записку, на что привратник, конечно же, возразить не решился, так как месье был известен как почетный гость. Поэтому один из лакеев проводил его светлость наверх, снабдил письменными принадлежностями и вином и вышел из комнаты. Я только что вышла из этой самой комнаты, получив приказ держаться подальше от любимца моей мамы, но, обнаружив, что берег свободен, и не видя никого, кто мог бы мне помешать, мое женское любопытство, а может быть, и более сильное чувство, заставило меня вернуться в гостиную матери под предлогом поиска книги. Конечно, я очень удивилась, увидев виконта, и хотела было удалиться, изобразив великую скромность и сожалея о неизбежном отсутствии моей матушки.

— О, как вы понимаете, мадемуазель, я все об этом знаю, — заявил виконт очень холодно. — Я нарядил своего слугу в ливрею вашей тетки и направил его сюда с вымышленным посланием, чтобы убрать с дороги твою прекрасную матушку. Как бы она ни была добра и уступчива, я знаю, что она убьет нас обоих, если застукает нас в объятиях друг друга.

Конечно, я прекрасно понимала, что все это значит, поэтому, первым делом нужно было запереть дверь, чтобы предотвратить вторжение посторонних, и даже подслушивание, но что касается последнего, то нам придется рискнуть. Всякое колебание, которое могло бы возникнуть у меня относительно следующего шага, было устранено красивым молодым дворянином, поймавшим меня на диване, где он усадил меня на свое колено, перво-наперво задрав мои нижние юбки, так что я уселась на него голыми бедрами и попкой. Заполучив меня таким образом, он покрыл мои губы сладкими поцелуями, продолжая говорить, что он знает, что я не девственница, и как только он это сказал, его любопытные пальцы тотчас же проникли в мои интимные тайники. Ему было все равно, как это произошло, — сделала ли я это сама или сделали ли это для меня, — но, во всяком случае, он надеялся, что я не откажу ему в удовольствии насладиться моими зарождающимися прелестями.

Вот уже тридцать шесть часов, как меня не трахали, и, наблюдая за выступлениями моей матери и слушая похотливые рассказы ее любовника, я пришла в сильное возбуждение. Так что единственным ответом, который я могла дать, — это нежно обнять его за шею и прижаться своими горячими губами к его губам, и полагаю, что это наилучшее, что можно было сделать в данных обстоятельствах. После этого он осторожно уложил меня на диван, предварительно положив под мои мягкие ягодицы диванную подушку, чтобы они могли чувствовать себя свободно. Затем, раздвинув мои бедра, он начал сначала целовать мою киску, а потом лизать ее, пока я было не подумала, что он кончит тем, что съест ее целиком. Однако он воздержался от подобной демонстрации своей страсти и, по-видимому, не в силах больше ждать, сбросил бриджи и взгромоздился на меня, стараясь как можно лучше прибрать мои ноги со своего пути.

Он начал работать очень медленно, но это было так возбуждающе и вкусно! Он был большим и сильным, но очень нежным. Первый раз, совершив в меня толчок своим членом, он понадеялся, что не причинил мне боли, и мне это понравилось. Разве это не могло понравиться? Я подняла ноги, закинула их ему на спину и приподнялась, как мне показалось, чуть сильнее, чем он проникал в меня. Он с силой вонзился в заднюю часть моей пещерки, вышел почти до головки, только чтобы снова полностью погрузиться внутрь. Он делал это все быстрее и быстрее, пока наша общая страсть не стала безумной и животной. Наконец я кончила, восхитительным естественным изливанием оросив его член и увлажнив его и мой задок. И теперь я поняла, что он не хочет кончать одновременно со мной, потому что, когда я лежал в полуобмороке, он прошептал:

— Милая Эмили, если бы я подчинился велению природы одновременно с вами, последствия для вас были бы, вероятно, самыми катастрофическими. Но я придержал свои страстные желания для того нежного маленького отверстия, через которое вы не рискуете получить раздувшийся живот.

Сказав это, он начал смачивать мою заднюю воронку молочным выделением, изливавшимся из первого отверстия, и раздвинул его пальцем. Он перевернул меня на диван и снова лег на меня, на этот раз, однако, на попку, а не на живот. Я не возражала против его действий, чувствуя только, что так как до этого момента все удовольствие получила я, он также должен получить свою долю. Более того, поскольку путь, намеченный монсеньером, уже был пройден мастером Виктóром, я не испытывала особого беспокойства по поводу последствий. Однако он был крупнее Виктóра, но гораздо нежнее, и так как последние три минуты он сдерживал себя, то из этого, естественно, следовало, что, когда он дал волю своим страстям, его действия были не очень продолжительными. Он вставил скользкий конец своего члена в мой задний проход и осторожно просунул его внутрь. Я почувствовала, как его твердый орган приятно наполняет меня сзади и чуть подмахнула ему навстречу. Конечно, я не считала его толчков, но думаю, что его выступление длилось не более минуты, после чего он полностью затопил меня.

Не знаю, сколько времени он пролежал бы на мне, наслаждаясь нежной подушкой, которую представляла из себя моя попка, но я осмелилась напомнить ему, что его экипаж и лошади уже полчаса стоят у дверей. Написание записки вряд ли объяснило бы его столь долгое пребывание в доме, и несомненно, была бы возбуждена ревность моей матушки. Он признал правоту моих слов и страстно поцеловал меня, поклявшись, что еще найдет способ встретиться со мной снова. Затем я выскользнула из комнаты, прислушиваясь к тому, как он звонит в колокольчик и приказывает немедленно доставить мадам записку, которую он написал.