После случившегося все следующее утро Ванесса совершенно не находила себе места и провалялась в постели до тех пор, пока не услышала, что брат уходит. Когда Мэри принесла ей чай, она с трудом подняла глаза и притворилась, будто дремлет, пока горничная мягко не встряхнула ее за плечо и не сказала:

— Чай в самом деле хороший! И очень горячий, мэм! И тосты такие, как вы любите.

Несмотря на то, что Ванесса постоянно спрашивала себя, можно ли вернуться к нормальной жизни после всех этих событий, она все же понимала, что должна прийти в себя и выглядеть подобающим образом, поэтому села на кровати и принялась возиться с волосами, не поднимая лица. Мэри терпеливо ждала, пока она закончит, с подносом в руках.

— Мэри, я выйду сегодня прогуляться, — пробормотала Ванесса.

— Но... Ведь приедет викарий, мэм, не так ли? Если я буду одна, то не знаю, что смогу ему сказать.

— О, так это будет только днем, и возможно, я еще не успею вернуться, — нетерпеливо ответила Ванесса.

Мэри обслужила свою госпожу и направилась к двери, где замешкалась. Она все еще наслаждалась событиями, произошедшими этой ночью, которые оставались в ее сознании такими же яркими, как и в памяти Ванессы. Более того, во время всех этих любовных объятий со своей хозяйкой она несколько раз чувствовала под одной из подушек тауз и уже начала складывать вместе, что к чему.

— Все будет хорошо, мэм! Вот увидите, правда будет, — просто сказала Мэри и ушла, сделав вид, что не слышит, как Ванесса окликает ее:

— Что ты имеешь ввиду, Мэри?!

На самом деле, дерзкое замечание горничной показалось Ванессе настолько возмутительным, что она была готова окликнуть девушку снова и задать ей этот самый вопрос, но вспомнив, что им вместе пришлось пережить несколько ранее и какие немыслимые препятствия они преодолели в объятиях друг друга, она придержала язык и в одиннадцать часов отправилась кататься верхом, — к большому огорчению Мэри, которая не знала, вернется ли госпожа вовремя на встречу с преподобным джентльменом, о котором другие девушки в деревне рассказывали столько неприличных вещей. В отличие от Ванессы и Реджи, слово «тауз» было для нее не таким уж и новым, и Мэри прекрасно знала, что многие девушки получали им по заднице еще до того, как у них возникло первое желание.

Сама же Мэри стала «послушной» всего лишь год назад, хотя поначалу ее просто отшлепали, не привязывая ремнями — и уж точно это был не священник. Но это уже другая история, которую можно будет рассказать позже, а пока мы должны вернуться к Ванессе, которая бесцельно разъезжала по окрестностям и несколько раз вызывала восхищение проходивших мимо джентльменов и нескольких деревенщин, один из которых, сказал своему спутнику: «Вон смотри, какая роскошная задница, Билл». Эти грубоватые слова, сказанные сельским парнем, заставили ее покраснеть до корней волос.

Мучимая жаждой, Ванесса поняла, что должна немедленно вернуться, ибо для леди было немыслимо войти в питейное заведение одной. Она направилась обратно, время от времени останавливая своего коня, желая провалиться сквозь землю, и уже пожалев, что они с Реджи (мысль о котором заставила скривиться ее губы) поселились в этой сельской глуши.

Тем временем Мэри, которую хватила скука и уныние, пила шерри, что было для нее в высшей степени необычно. Она допивала уже второй бокал, когда наконец вернулась ее хозяйка, которая сразу же принюхалась, когда горничная вошла в холл из кухни, чтобы встретить ее.

— Мэри, ты что же, пила?! — воскликнула Ванесса.

— Мэм, я не хотела этого, правда! Вы можете вычесть это из моего жалованья, если хотите, — произнесла Мэри таким печальным видом, что сердце Ванессы сразу смягчилось.

— Ну, в твоем-то возрасте не следует этого делать, верно? — спросила она уже более миролюбиво, но Мэри тут же надулась.

— Если тебе что-то нравится, то ничего плохого не случится, правда ведь? И если ты захочешь, чтобы я снова была с тобой сегодня ночью, то я так и сделаю, — выпалила горничная, невольно соединив вместе обе мысли.

— В самом деле, Мэри, мы не должны быть... Нам не стоит... Ну, это... — Ванесса неловко замолчала и попыталась скрыть свое смущение, сняв шляпу для верховой езды — треуголку из синего бархата с маленьким пером — и перчатки, которые обычно забирала у нее Мэри, но вместо этого та просто стояла, сложив руки и уставившись на ковер.

— Я полагаю... Вы хотите, чтобы я ушла прямо сейчас, мэм? — с горечью спросила она.

— Нет, что ты! Конечно же, нет, глупышка! — взволнованно ответила Ванесса, которая во всех этих новых ситуациях теряла дар речи больше, чем когда-либо в своей жизни. Как бы странно это не было для нее, но чувство, что она хочет целоваться и быть целованной этой девушкой, снова овладело ею, и они обе молча стояли, словно ожидая кто сделает шаг первой.

— Ну, если ты не хочешь, чтобы я снова когда-нибудь была с тобой... — сказала Мэри, все еще не поднимая глаз, и так печально, что сердце Ванессы подпрыгнуло. Без дальнейших раздумий она притянула к себе и обняла эту маленькую девушку.

— Но ты же сама сказала, что это было очень мило, — импульсивно прошептала она, точно зная, что для нее самой это было истинной правдой.

Мэри медленно подняла на нее свое лицо.

— Было... — прошептала в ответ горничная, выпятив вперед губы, чтобы произнести это слово.

«Но мой брат...» — хотела было сказать Ванесса, но вместо этого, без всякого осознанного движения с ее стороны, она внезапно обнаружила, что ее губы соприкасаются с губами Мэри. И вновь на какое-то бесконечно малое мгновение ей захотелось отказаться от этой ласки, но встреча их мягких, влажных губ была настолько нежной, что новая волна желания охватила Ванессу, и охватила даже сильнее, чем Мэри, которая нашла, что тот же самый длинный язык, которым она так наслаждалась прошлой ночью, теперь снова просочился в ее рот.

И тут у Ванессы начала кружиться голова. Когда она была молода, ее поцелуи с мужчинами были относительно редкими и отчасти вынужденными. Сейчас же, встреча ее рта с ртом другой молодой женщины, медленное кружение их языков и ощущение того, как соприкасаются их вздымающиеся груди, внезапно наполнили ее таким желанием, что она почти лишилась чувств. Быстро опустив руки вниз, она начала гладить и ласкать тугую молодую попку Мэри, живо вспомнив, как эта страстная девочка прошлой ночью ласкала и вторглась в ее собственную заднюю дырочку. Мэри откинула голову назад, и едва уловимое облачко шерри, выпорхнувшее при выдохе из ее рта, совершенно опьянило Ванессу. Находясь у нее в объятиях, Мэри мягко и ободряюще двигала бедрами, поощряя свою хозяйку начать собирать вверх заднюю часть своего платья.

Именно в этот жизненно важный и очень страстный момент жизни Ванессы послышались шаги, и девушка с отчаянием вспомнила, что оставила входную дверь незапертой.

— Мы уже дома? — раздался гулкий голос того, чьего визита она так боялась.

Отшатнувшись и покраснев, обе женщины на мгновение застыли, а потом Ванесса ответила слабым голосом:

— Да, я здесь, — после чего слегка подтолкнула Мэри по направлению к двери гостиной, где они стояли.

— Превосходно, превосходно! Я могу войти? — раздался ответ священника, который тут же наткнулся на взбудораженную и взволнованную Мэри. От его цепкого взгляда не ускользнуло то смятение, в котором она пребывала, не говоря уже о том, что ее юбка сзади по-прежнему была откровенно задрана выше колен.

Он также не мог не заметить выражение лица Ванессы, когда подошел к ней. Он увидел, что ее губы были влажными, а у самой ее был тот приятный вид, который характерен для женщины, предающейся чему-то еще, кроме невинной деятельности.

— Мне кажется, нам надо поговорить, моя дорогая, — произнес он таким тоном, что Ванесса невольно заподозрила его в способности видеть сквозь стены.

—Я н... не... не ожидала вас так скоро, — пробормотала она под его добродушным, но немигающим, взглядом.

— Но все же ожидали, не так ли?

— Мэм, я приготовлю чай, хорошо? — донесся из глубины кухни чуть взволнованный крик Мэри — девушка благоразумно старалась держаться вне поля зрения этого святоши.

Ей должна была ответить Ванесса, однако викарий ее упредил, крикнув в ответ:

— Нет, пока надо! Мы с вашей хозяйкой побеседуем. Наверху, я полагаю, — добавил он, взяв оцепеневшую Ванессу за руку.

— Я ннне... не... не желаю... беседовать... — пробормотала она.

— Наши помыслы сбываются не всегда, мисс Маркхэм. Впрочем, некоторые из наиболее приятных желаний вполне реализуемы, — ответил ее гость, который, к ее облегчению, при этих словах понизил голос. — Ну же, мисс Маркхэм, я ведь обещал вам помочь, не так ли, и никто не может сказать обо мне, что я когда-либо нарушал свое слово.

Единственное, слабое «но...» слетело с губ Ванессы, и конечно же, это ее возражение было полностью проигнорировано. Глядя на викария, как кролик на удава, она обнаружила, что ее ведут наверх за руку, как ребенка ведут к дантисту. По правде говоря, она и чувствовала себя таким ребенком, и чем ближе приближалась ее спальня, тем сильнее в ее животе порхали бабочки.

— Очень хорошо! Если мы будем вести себя тихо, ваша горничная ничего не услышит. Вы хотите мне что-то сказать? Вы хорошо провели ночь? Верю, что хорошо... Снимите свое платье и панталоны! — произнес викарий одной фразой, закрыв дверь и прислонившись к ней изнутри.

— С... с... снять? — пробормотала Ванесса.

— А потом наклонитесь вперед. Я расскажу вам о вашей позиции, поскольку она, очевидно, является для вас новой. А где же... Ах да, вот он, под вашей подушкой, как я и хотел. Послушание вам идет, мисс Маркхэм! А теперь поторопитесь, пожалуйста, иначе я буду вынужден сам содрать с вас весь этот наряд, и дальнейшие протесты, которые вы, несомненно, попытаетесь осуществить, неизбежно привлекут внимание вашей привлекательной молодой прислуги. Она довольно хорошенькая, не правда ли? Позвольте мне помочь вам расстегнуть пуговицы на спине вашего платья. Знаете, у вас красивые ноги, и прятать их под тканью — это большой грех!

— О Боже! — простонала Ванесса. С ее стороны это было весьма непочтительно, и это заставило его нахмуриться и покачать головой. Когда же он медленно приблизился к ней, она отступила назад, пока ее попка не уперлась в переднюю часть туалетного столика.

— Раздевайся быстро и уверенно, моя дорогая! Это всегда лучший способ. После этого я позабочусь о вас, не так ли?

— Нет... нет... умоляю вас, нет... нет... это грех... — тихонько всхлипывала Ванесса, но при этом она крутилась, руки не слушались ее, и пуговицы уже расстегивались одна за другой, пока платье не спало на пол и они оба не увидели молочно-белые очертания волнующих грудей над вырезом нижней юбки. Покачиваясь, будто во сне, Ванесса почувствовала, что ее медленно раздевают, снимают полупрозрачное нижнее белье и — к ее, казалось бы, вечному стыду — мягко опускают панталоны, из которых он заставил ее выйти, развернув к себе лицом, после чего девушка демонстративно скрестила руки на груди.

— Вы же знаете, что спешить некуда, — мягко произнес святоша, — совсем некуда. В свое время вы будете получать удовольствие от того, что вас раскрывают подобным образом, ибо у вас есть великолепные груди, прекрасная задница и восхитительные ножки. Что же касается вашей сокровищницы — то дайте-ка мне ее хорошенько рассмотреть. А ну-ка, женщина, раздвинь ноги!

— Аааоой! — ойкнула от неожиданности Ванесса, потому что с этими словами он шлепнул ее сначала по одному бедру, а потом по другому, вызвав на поверхности кремовой плоти такую розовую вспышку, что ей стало стыдно в таком виде покоряться его глазам. Ее прекрасные длинные ноги бунтующе раздвинулись всего на дюйм, а затем последовал еще один, гораздо более резкий, удар по бедрам, который заставил ее подавить визг ужаса и раздвинуть ноги еще на дюйм. Ее груди горделиво покачивались, а их сосочки, как видел священник, уже пылали от непрошеного желания, хотя их возбуждение было вызвано скорее объятиями с Мэри, чем тем, что она сейчас стояла перед ним обнаженной, одетой только в туфли и чулки с подвязками.

Когда его пальцы коснулись ее, Ванесса прикусила нижнюю губу, залилась краской и уставилась мимо него в пустое пространство. Сначала он приподнял каждую из ее грудей, наслаждаясь их тяжестью и упругостью, потом несколько раз провел большим пальцем по каждому соску, пока они полностью не встали, и не отвердели, выпрямившись как гордые коричневые конусы.

Ванессу била мелкая дрожь, хотя она и старалась оставаться неподвижной, насколько это было возможно. Настороженно озираясь вокруг, она краем своего взгляда увидела ожидающий ее тауз, спокойно лежащий на кровати, и в этот момент почувствовала, как его руки скользнули по ее бедрам. Когда он ладонью правой руки провел по ее киске, она дернулась, но это непроизвольное движение было тут же пресечено левой рукой викария, тяжело опустившейся ей на затылок. Затем он проскользнул пальцами в пухленькую, покрытую нежным кустиком, щелку.

— Будет лучше, если вы немного разогреетесь еще до того, как я обработаю ремнем вашу великолепную задницу, — хрипло пробормотал святой отец. Найдя под венериным холмиком Ванессы пухленькие губки, он раздвинул их, ощутив бугорок клитора и возникшие выделения, которые он более всего искал в обнаженной женщине.

— Пожалуйста, неееет! — Ванесса всхлипнула, но этот звук отчаяния был скорее предназначен ей самой, чем ему.

— Для начала мы ограничимся дюжиной хороших ударов, моя дорогая, а там посмотрим. Послушание хорошо подходит молодой женщине, обладающей вашим ростом и фигурой, вскоре вы это, несомненно, поймете.

Его пальцы все еще продолжали уверенно работать, медленно, но верно, вызывая у нее сдавленный стон, который очень хорошо рассказал ему о ее состоянии. Та ароматная влага, которую обычно источала женская пещерка, когда ее ласкали, теперь начала выделяться сильнее. Он отчетливо услышал скрежет зубов девушки.

— Ну же... сгибайте... сгибайте... держите ноги врозь.

Эти разрозненные слова, доносившиеся до Ванессы будто сквозь туман, напоминали скорее обрывки разговора, доносящегося через дверь. Ее ноги подкашивались, и ее любовные губки были уже переполнены желанием, поэтому кровать, казалось, сама нашла ее. Чьи-то уверенные руки направили ее, и она шлепнулась вперед, чтобы удержать себя. И если бы она знала — если бы она только могла знать, — что ей предстоит познать из этого странного события, то Ванесса вполне могла бы предложить более лучшую позу, чем эта.

— Держите свои ноги прямыми и раздвиньте их пошире, зад отставлен назад, а спина опущена, мисс Маркхэм, — викарию пришлось несколько раз наставлять ее, прежде чем она приняла нужное положение.

— Как... Оооуууууу! — ахнула Ванесса, когда раздался первый удар кожи, который яростно скользнул по ее блестящим ягодицам и заставил ее бедра так сладострастно закачаться, что викарий ловко и быстро расстегнул брючный клапан и — невидимый ей — извлек свой чудовищный инструмент на свет, приведя его в состояние полной готовности.

— Снизу вверх! — повторил он, подчеркнув эти слова вторым обжигающим ударом, от которого голова Ванессы дернулась вверх, а затем снова упала, а пронзительный крик, вырвавшийся из нее, был немедленно и позорно приглушен прижатием ее раскрасневшегося лица к покрывалу.

— Вы должны вести себя как можно тише, мисс Маркхэм. Спальни — это место дисциплины, тренировок и мужской спермы. Да, да, моя дорогая — спермы. Ноги! Теперь раздвиньте ноги, иначе мне придется дать вам гораздо больше, чем я намеревался. Разве вы не согрешили? Разве нет?

Кра-аааааак!

— Аааахрррррр! Аааааууу! — вскрикнула Ванесса, когда ее пухлый и округлый задок, облагороженный глубокой бороздкой между пылающими ягодицами, снова наполнился искушающим пламенем. С шумом дыша через нос, пытаясь сдержать огненные языки, которые просачивались сквозь ее великолепное полушарие, выискивая каждую щель, Ванесса закрыла лицо руками, чувствуя, как волосы, густо растущие на ее любовном устье, задевают край одеяла с каждым последующим ударом, заставляющим ее бедра дергаться и сжиматься.

— Нет! Я не могу, не могу! — яростно всхлипнула она в промежутке между ударами.

— Но вы уже сделали это, мисс Маркхэм, и сделаете еще раз, — прогремел святоша, заставив тауз еще раз резко шлепнуться о ее пылающую полусферу. И хотя в этом коротком обмене фразами не было сказано ничего явного, он достаточно хорошо представлял, что Ванесса имела в виду. Он также понимал, что она это тоже знает, хотя в тот момент точный смысл слов был для нее за пределами ее скромного понимания.

— Ооооуууу! Нееееет! — жалобно и умоляюще прошептала она, прижав свои пальцы ко лбу, когда безжалостная кожа снова начала воздействовать на ее доселе почти не тронутый задок.

— Вы скажете «да», мисс Маркхэм, да! Потому что именно это я и хочу услышать от вас. Я хочу услышать это сейчас, моя девочка!

— Не... не могу... я не могу... я не должна! Оййойии! Оуу, пожалуйста, нет, я не могу это выносить!

— Если вы и в самом деле будете так говорить, моя дорогая, я буду вынужден продолжать в том же духе и дальше.

Краак! Краак!

К этому времени, как и следовало ожидать, попка Ванессы приобрела темно-розовый цвет, местами переходящий почти в красный. Но как ей пришлось познать на своем опыте, в тот момент ее жалобные рыдания, вопли, умоляющие крики оказались совершенно бесполезны. Дважды ее уговаривали — ее горничная Мэри и ее собственные внезапные порывы вожделения, — преодолеть один барьер, и теперь развратный и похотливый священник настаивал, чтобы она сломала другой. Какой бы упрямой Ванесса ни была, особенно тогда, когда ей угрожал Приап, и как бы сейчас она не старалась оставаться такой же, слезы перламутром катились по ее щекам, и лицо ее, уткнувшееся в сложенные ладони, было искажено от боли и наслаждения, в то время как ее бедра волнообразно вращались под неумолимым напором тауза и всепоглощающим жаром, который он рождал в ее ягодицах и чреслах.

Как бы викарий не привык к этому, он все равно, встав на дыбы и выставив напоказ свой неумолимый возбужденный член, с нетерпением ожидал того переломного момента, который, как он точно знал, вот-вот должен был наступить. Тауз медленно продолжал носиться вверх-вниз, — раз, другой, а после еще трижды, — навязывая свою резкую всесокрушающую власть пышным ягодицам Ванессы, пока наконец в ответ не раздался ее срывающийся, умоляющий, рыдающий, наполовину исказившийся от боли и в то же время наполовину возбужденный от наслаждения, крик:

— Дааааааааааа!!!