Глава 4
УЮТНОЕ ГНЁЗДЫШКО
«... страсти нет никакой, очарования, прелести, всё стало неблаговидно, грубо и дико; ни браков супружеских, ни союзов дружеских, ни от детей почтения, но всеобщее позорище и от грязных соединений горечь и отвращение.»
(Сказка об Амуре и Психее.
Апулей, «Метаморфозы или Золотой осёл», II в н.э. Перевод М. Кузмина, 1929. Кн. 5, § 28.)
Постепенно Виктор привёл в порядок свою холостяцкую двушку на Автозаводской. В принципе, это оказалось не так уж и дорого. Зато теперь самому стало приятно возвращаться домой. И не стыдно приличную даму пригласить. Он пока не практиковал, но мечта была.
Симпатичная, аскетичная, но чистенькая кухня. Удобная красивая ванная комната... В кабинете стол, стул, компьютер, кресло, книжный шкаф, большое окно. Не сказать, что уютно, но функционально, удобно.
Одной из тайных фантазий у него всегда была большая кровать. И он её воплотил. Теперешняя его постель занимала всю спальню и позволяла подойти с трёх сторон, не имея лишних бортов и спинок. Только в изголовье к стене прижималась элегантная и сложная деревянная конструкция со множеством ниш, полочек, кнопок, пультов управления светом, шторами, кондиционером, телевизором и прочей техникой. Здесь под рукой можно было держать и телефон, и книжку, и бокал шампанского. Он иногда брал с собой в постель стакан виски или чашку кофе, шампанское пока ждало своей очереди...
А ещё ему давно не давала покоя идея-фикс с галереей шикарных картин. Он купил четыре плазмы: две поменьше — на кухню и в прихожую, одну большу в спальню и одну огромную — тоже в спальню.
На кухню — это телевизор, чтобы бубнил по утрам, пока собираешься на работу. Та, что побольше, — тоже телевизор в спальню напротив кровати, чтобы щёлкать каналами перед сном. А вот из двух остальных он сделал картины — заказал в багетной мастерской солидные рамы в размер, ту, что поменьше, повесил в прихожей напротив входа, огромную в спальне сбоку.
Долго и тщательно собирал в Интернете изображения картин известных живописцев, порой приходилось жертвовать шедеврами, если они не вписывались в раму по размерам. Записал несколько коллекций и запрограммировал слайд-шоу в мониторах: тот, что в прихожей, показывал в основном пейзажи Шишкина, Айвазовского, Тёрнера, Беренса, меняя картинку один-два раза в сутки. В спальне раз-два в час сменялись шедевры ню — романтические богини Ботичелли, пышные грации Рубенса, похотливое мясо Дали, эротические образы Синьяка.
Поначалу всё это обустройство жилья делалось с представлениями о какой-то абстрактной "прекрасной даме". Всё вообще делалось с мыслями о даме. Воображение рисовало, как он, помогая снять пальто, с видом ценителя комментирует, небрежно махнув рукой на стенку:
— Всё-таки восхищает способность Доудена передавать акварелью блики на воде так, что слепит глаза!
Или в спальне, зарывшись в обнимку в пышные невесомые подушки после всего:
— Представляешь? Эту Леду нарисовал Николай Калмаков в 1917 году! Кругом террор и революция, а у него откровенная зоофилия. Ты знаешь, кто такая Леда? Рассказать?
Но постепенно эфемерный образ принимал всё более и более определённые черты конкретной женщины. И теперь он часто ловил себя на том, что почти вслух обсуждает с Викторией каждую свою картину. Затащить её сюда стало новой идеей-фикс.
Одинокие ночи в шикарной постели вместо романтических грёз всё больше и больше стали мучать вполне откровенными плотскими желаниями. Сначала он ускорял темп слайд-шоу. Потом стал выискивать в Интернете и списывать всё более и более откровенные картинки. Потом стал разбавлять живопись эротической фотографией. Потом уже даже и не эротической. Потом...
Потом он заставил себя остановиться. Всё же визит Виктории мог случиться в любой момент, он верил, что добьётся рано или поздно, она придёт, а у него тут такая... порнография, извините. Ради чего было потрачено столько сил и средств? Он почистил все коллекции и вернул их к первоначальному варианту — только общепризнанные шедевры. Правда, и Густав Курбе с «Происхождением мира» к ним относился.
Теперь он увлёкся музыкальными клипами. Удовольствие ему доставляли довольно оригинальные сюжеты. Он копался в порнушке Интернета, выискивал понравившиеся ему короткие ролики и клал на какую-нибудь знаменитую музыку. Работа была скрупулёзная. Во-первых, подавляющее большинство порно фильмов эстетического удовольствия не доставляет, приходилось очень долго искать. Во-вторых, не будучи профессионалом и не имея профессиональных инструментов, подогнать видеоряд под музыкальный ритм представлялось неимоверно сложным. И он очень гордился, когда ему что-то удавалось.
Вершиной творчества стал клип на знаменитую песню Давида Тухманова «Как прекрасен мир» с одноимённой пластинки 1972 года. Его привлекла сцена утреннего акта любви, бесхитростно заснятая двумя любителями без каких-либо прикрас и ретуши. Совершенно обычная молодёжь с прыщавой кожей и блеском неподдельного счастья в глазах.
Ты проснёшься на рассвете,
Мы с тобою вместе встретим
День рождения зари.
Как прекрасен этот мир,
Посмотри!..
Удалось добиться, чтобы отдельные движения глаз, губ, жесты рук, повороты тел в определённые моменты совпадали с музыкальными поворотами, тактами и движениями. Как в танце. И банальный неумелый половой акт наполнился такой душевной силой, что получился шедевр, заставляющий трепетать все чувства, задыхаться от красоты, любви и счастье.
Виктор понял, что создал произведение искусства. И, конечно, ему нестерпимо захотелось им поделиться, похвастаться. Он подумал, что ЭТО он может показать Виктории, она оценит и поймёт. Нужен только повод и подходящая обстановка.
«Надо что-то делать!» — Подумал Виктор и сел в постели, отложив книжку в сторону. — «Уже Новый год на носу».
Он взял пульт, пролистал несколько каналов и с досады выключил телевизор. Прайм-тайм, одиннадцать вечера, такая дрянь! Или мыло или тупой галдёж ток-шоу. Откинувшись на подушки, он воззрился в потолок и опять стал думать, как завлечь Вику. Все планы возлагались на завтрашний корпоратив. Тут и неотвратимость встречи, и алкоголь — если постараться, всё можно устроить, как надо.
Поведение девушки вызывало недоумение и растерянность. После того свидания на выставке с предельно откровенной сценой в кино продолжения не последовало. Никакого. То есть, вообще! Вдвойне удивительно, что девушка была не пьяненькая, позволяя такое поведение, чтобы потом одуматься, а, как говорится, в трезвом уме и ясной памяти. Так жаждала любви и готова была дарить её. И — как отрезало. На контакт не идёт. На звонки отвечает односложно — то некогда, то неудобно говорить. Что же у неё за отношения с этим рыжим? Или не в нём дело?
Виктор вздохнул и снова взял книжку в руки. Михаил Кузмин «Занавешенные картинки» — пикантные стишки. Открыв в своё время запретные книжки с эротикой классиков, Виктор разочаровался. Они оказалась далёкими от классической эротики типа «Эмануэль» или «Роман Виолетты» Дюма. Все эти "озорные" Лермонтов, Пушкин — барковщина. Мужики — хоть и гении — изгалялись в похабщине, ёрничали, насмехались над тем самым "прекрасным полом", который так превозносили в светских стихах. Кузмин — поэт и композитор, драматург и переводчик, писатель и критик — тоже гений и недалеко от них ушёл. Но всё же ХХ век, уже эротика в литературе сложилась, как жанр, уже издавались женские романы, написанные женщинами. И у него можно было прочесть что-нибудь романтически эротическое, распаляющее воображение.
Острятся перламутром ушки,
плывут полого плечи вниз,
и волоски вокруг игрушки
взвились.
Покров румяно-перепончат,
подернут влагою слегка,
чего не кончил сон, — докончит
рука.
Он вообразил, как девушка сейчас, разрумянившись под одеялом, щупает свою влажную плоть, раскинув умопомрачительные ножки. Так нестерпимо захотелось к ней туда! Рука непроизвольно опустилась и сжала свою припухшую плоть, вызывая приятную истому в организме. Вспомнились и перламутр в ушках, и покатые плечи, двигавшиеся с головой вверх-вниз у него на коленях.
Панель на стене сменила красное тело раскинувшейся на кушетке красотки Модильяни на репродукцию Синьяка «Волна». Эта была одна из самых любимых его картин. Обнажённая девушка лежит лицом к зрителю, сомкнув ножки, в пене прибоя на краю пляжа. Вполне невинное ню для начала ХХ века. Но! Выражение раскрасневшегося лица настолько эротично! Куда там откровенно разложенным моделям Модильяни. Чувствуется, что девушка сомлела от только-только испытанного оргазма. Художник, безусловно, гениален. Переданы чувства и настроение, живо прорисовано идеальное тело, пенистая прозрачная волна не уступает Айвазовскому.
Копна густых каштановых волос напомнила Виктору причёску Вики. У неё тоже красивые волосы, только чёрные. Пальцы вспомнили ощущение их в кино. Половой орган внизу ощутимо напрягся. Он сжал его в кулаке, пробуя на изгиб. По телу пробежала тоже «волна» — волна желания и удовольствия.
Виктор откинулся, закрыл глаза, и занялся своим желанием, вспоминая, как он целовал сладкую молочную грудь и ласкал нежную влажную плоть. Там тоже было довольно много густых волос. Их приходилось раздвигать, разглаживать, а то они путались и норовили попасть в щель вслед за пальцами.
«Наверное, у Вики тогда в темноте было такое же выражение лица,» — подумал парень, — «как у этйо девушки в воде.»
Он медленно щупал напряжённый ствол, сжимая сквозь крайнюю плоть разбухшую упругую головку. Забирал в горсть мошонку и сжимал её несильно в ладони, доставая пальцем до заветной точки чуть ниже самого корня, при нажатии на которую половой член напрягался ещё сильнее и ныл, выпрашивая ласки. Как ему было хорошо тогда в Викином рту! Как он наслаждался под её ласками! Вот если бы ещё в тот ротик попасть! В заветный...
Виктор не мог вспомнить ощущений от того соития, стоя, под деревом. Он помнил образы, видеоряд. А чувства — нет. Помнил, что было тяжело, неудобно, неуютно и стыдно. Поэтому он заставил себя переключиться обратно на воспоминания из кинотеатра.
Ах, какой вид в мерцающей полутьме имели расставленные буквой М умопомрачительные ножки в чулках! Как приятна на ощупь была нежная атласная кожа внутри бёдер! Как трепетало всё девичье тело и заходилось дыхание от его ласок маленького скользкого носика между раскрытых пухлых губ. Жаль, он не мог склониться, как она перед этим к нему, и достать языком до её напряжённого жаждущего кончика. Но и так — он загнал её на вершину блаженства, заставив выть от восторга и содрогаться в конвульсиях.
Виктор сжал свой орган в кулак и стянул с силой всю кожу вниз. Затем натянул обратно, пряча головку в кулаке. И так стал двигать всё быстрее и быстрее. Дыхание его сбилось. Стало подкатывать знакомое желанное чувство разрядки. Он скинул одеяло, выгнулся, сжав бёдра, и, не переставая двигать рукой, стал выстреливать в потолок густые горячие струи, которые, описывая дугу падали ему на живот, на грудь, на шею и на постель вокруг.
Он протяжно застонал, чувствуя облегчение, и расслабленно рухнул навзничь, раскинув руки и ноги. Член постепенно опал, скукоживаясь и превращаясь из крепкого орудия в мягкий мокрый хвостик. Виктор вытер разбрызганную сперму одеялом, перевернул его, накрылся, повернулся на бок и через полминуты заснул, сжимая свой хвостик в кулаке.
Проснулся он рано ещё до будильника и прямо с юношеской эрекцией. Зажатый в кулаке ствол торчал несгибаемо, как кость. Со стены тусклым светом на него безразлично смотрела Океанида Бугро. Роскошное белое тело разложено на пляже у кромки воды с набегающей сзади зелёной волной. Один в один сюжет вчерашней картины. Вот совпадение! Но эта не возбуждала, даже не смотря на уже жёсткий стояк и яростное томление внизу живота.
Он поломал, покрутил требующую ласки плоть, пытаясь отвлечься и заставить себя остыть. Вот-вот вставать, не время предаваться онанизму. Не смотря на частую практику и постоянное желание, Виктор всё же стыдился своего рукоблудия и всегда осуждал себя после. Он сосредоточился на планах на грядущий день.
С утра надо было на работу, а после обеда в главный офис.
"Поехать на машине? Потом загнать её обратно домой, и в контору уже на метро..." — Вечером предполагалась пьянка, за рулём уже не вернёшься.
Он где-то надеялся, что может вообще не вернётся. В два часа торжественное собрание в конференц-зале. Потом всех на автобусах к четырём везут в Останкино. Там заказан боулинг. Целиком, все дорожки. А в шесть банкет в ресторане с Дедом Морозом. В том же здании внизу. Именно место позволяло надеяться, что что-нибудь уж он сегодня замутит с Викой, — Останкино!
"Можно машину на работе оставить. А в контору со всеми на автобусе. Потом заберу... А вот и будильник!" — Виктор потянулся и хлопнул по шляпке звонка. — "Надо вставать."
Через пол-часа он спустился во двор и завёл свою «октавию». Размышления были такими. Какой-то раз на работу придётся пешком: либо сейчас, либо потом, если машину там оставлять. Потом не отвертишься, придётся. А сейчас? Очень не хотелось.
В офисе стояла суматоха. Конец года. Но он до полудня со всем управился, что планировал, и, не смотря на предновогодние пробки в Москве, погнал машину домой.
Всё сложилось удачно. Он успел поставить машину и приехать в контору даже раньше — без четверти уже сидел в конференц-зале.
Зал постепенно заполнялся.
— Привет! Ты один? — Деловым тоном спросила секретарша Аня и опустилась в кресло рядом.— А где ваши?
— Сейчас приедут. Я машину отгонял. — Ответил Виктор, стараясь оторвать взгляд от торчащих из-под узкой юбки соблазнительных коленок. — А ты?
— А нет никого. Вика заболела. У Светки конец года, говорит, никуда не поедет, ей до ночи сидеть. Остальные — кто где, у всех дела, не до собраний, потом приедут.
— А что с Викой? — Как можно равнодушнее спросил Виктор.
— Не знаю. В больнице, наверное. Я спросила, чем помочь, может подвезти чего, а она сказала, что не дома.
— В больнице — это серьёзно... — Изрёк парень растерянно и повернулся к сцене, где на экране при свете мелькали бледные корпоративные слоганы.
Интерес у него ко всему пропал. Мероприятие длилось не меньше часа, а он сидел, ничего не соображая, с пустой головой и тупо пялился на сцену. Он даже не замечал красивой дамы, сидевшей с ним рядом и дружелюбно пытавшейся с ним общаться.
Когда всё закончилось, Виктор вышел на улицу, закурил и набрал номер Виктории.
— Алло! — Раздался знакомый грудной голос на той стороне.
— Привет, Вика! Как дела? — Бодро спросил он.
— Нормально. — Последовал короткий ответ.
— Мне сказали, ты в больнице. Что случилось?
— Кто сказал? Нет, я дома.
— Ну,.. Ты не болеешь?
— Приболела.
— В боулинг не поедешь? На банкет?
— Нет.
— Температура? Лежишь?
— Нет. Температуры нет. Просто приболела.
Голос у Вики был совершенно спокойный, ровный и равнодушный. Она явно стремилась поскорее избавиться от него. Он это чувствовал и готов был уступить, но ему так не хотелось её терять.
— Тебе помочь чем-нибудь? Давай, я подъеду.
— Нет, я у мамы.
— Ааа... Ну, давай я к маме подъеду. Это где?
— Виктор, я у мамы в Тамбове.
— А твоя мама в Тамбове?
— Да, молодой человек, я из Тамбова. Я приезжая.
— Эээ... Так что у тебя болит? Или это нельзя говорить?
— Нельзя.
— Прости!
— Ничего. Пройдёт. После праздников вернусь.
— И давно ты... заболела?
— Вчера. Я отпросилась с работы, а там каникулы до десятого.
— Понятно... — Виктор растерянно замолчал, не зная, что сказать.
— Всё, Витя, пока! С наступающим! — И она повесила трубку.
— С наступающим, Вика... — Механически произнёс он гудкам.
Прострация, в которой он пребывал последний час, сменилась какой-то беспросветной тоской и злостью.
"Блин, дурак! Машину туда-сюда гонял..." — Он достал ещё одну сигарету и прикурил.
Народ рассаживался по автобусам.
— Виктор, мы здесь! — Раздалось из дверей переднего.
Там высовывался коллега и махал ему рукой поверх головы поднимающейся как раз Ани.
В другой раз вид туго обтянутой попки и красивых ножек в тёмных колготках безусловно не остался бы без его внимания. Но сейчас он скользнул по всему взглядом, отвернулся, сунул руки в карманы и пошёл к метро.
Выйдя на Автозаводской, он уже знал, что идёт не домой, а в ПивКо. Не смотря на висящую в воздухе предпраздничную атмосферу, бар был пустой, как и положено всем ресторанам между 16 и 19 часами буднего дня. То, что надо! До начала пятничного загула он уже успеет набраться и, может быть, даже доползти домой.
