Я стоял на перекрестке. Мне было хорошо. Мне было необыкновенно хорошо! Ветер, соленый, теплый, упругий и ласковый, ветер с моря лез обниматься. Бескрайняя гладь ультрамарина подмигивала миллионом солнечных зайчиков. Тонкие шорты хлопали на ветру, не мешали чувствовать себя обнаженным и свободным. Теплая земля под босыми ногами, упрямый аромат нагретого можжевелового куста неподвластного ветру, мне было хорошо.

Сзади послышались голоса, к спине прижалось теплое, мягкое и маленькая девичья рука полезла мне в шорты, ощупывая и обследуя мое хозяйство.

— Вай, слышу я разочарованное и оборачиваюсь. Мелкая, загорелая, с кучей бус на шее девчонка разочарованно смотрит на меня. Потом улыбается, поворачивается к трем подружкам, они стоят в шаге от нас и показывает второй рукой нечто микроскопическое, сантиметра два в длину, начинает тараторить на языке который я совсем не понимаю. Девчонки хихикают и что-то отвечают, я начинаю показывать пантомиму, что дескать, посмотрите на это маленькое, оно вырастает на полметра в длину, становится диаметром как пожарный шланг и несокрушимым как скала. Ах, как они хохочут, восторг и веселье льется рекой. А я не вру, ну почти, просто у местных при эрекции размер не увеличивается, только наполненность и упругость. Мелкая идет назад, парадируя мои жесты, оборачивается, посылает воздушный поцелуй и вся компания направляется по своим делам. Смотрю на четыре голые попки и улыбаюсь. Я здесь старый и стеснительный дед, который не может выбросить свои дурацкие шорты, аборигены одеждой не заморачиваются.

Иду следом, там впереди слышны голоса и шлепки по мячу. Совсем рядом волейбольная площадка. Два покосившихся столба на вытоптанной поляне, дырявая сетка, несколько зрителей и игроки, азартно перекидывающие мяч через сетку. С одной стороны пять девчонок, с другой тоже пять плюс негр. Очень впечатляющий экземпляр. Он сильно выше двух метров, широченная грудь, белоснежная улыбка и черная-черная кожа. А волосы и дреды у него всех цветов радуги. Наверное, большой модник, но не уверен, из одежды у него только деревяшка на веревочке болтается,

Становлюсь к тем, кого меньше, теперь состав у команд равный. Никто не возражает, негр улыбается, машет рукой и что-то говорит, машу в ответ и тоже улыбаюсь. Ну, понеслось. ..

Играем, как можем. Минут через десять наша команда проигрывает. Желающие сменить нас выходят на поле, переговариваются, а я касаюсь рукой блондинку, с которой играл рядом. Она немного выше меня и у нее четвертый номер, не меньше. О-оо, как прыгали эти мячи вместе со своей хозяйкой, а как потом дрожали, когда они приземлялась, как колыхались ее нижние сферы. Трудно играть, когда такое перед глазами, волейбольный мячик просто выпадал из поля зрения.

Улыбаюсь и вопросительно смотрю в зеленые глаза. В ответ на меня смотрят вполне благосклонно, а потом внезапно этот взгляд уплывает в сторону и смотрят уже не не меня. Оборачиваюсь, сзади и чуть в стороне лыбится во все свои шестьдесят четыре зуба черная глыба негра. Вот же, влез, анчутка африканская. Блондинка извиняется улыбкой из серии, приходите позже, мы рады всем и идет к негру. А меня берут за руку и тянут с площадки.

Мелкая, я же тебя помню, ты смеялась над моим размером, неужели передумала? Девица ничуть не стесняется своего легкомыслия, тянет как на буксире и стрекочет как кузнечик. Знание языка здесь не поможет, слово вставить не возможно, да там даже местоимение не поместится. Ну, да ладно, женщинам здесь не отказывают.

— Джи-ра, джи-ра, тычет себя пальцем в голову. Ну, это понятно.

— Миша, я бью себя в грудь. Вот такие разные менталитеты, они, когда представляются, почти все в голову себя тычут, редко кто в грудь.

— Ми-ша, меня останавливают шагов через двадцать, по местным понятиям мы соблюли все правила приличия и сдергивают мои шорты куда-то вниз. Джи-ра опускается на корточки, берет член в ладошку, поднимает мордашку, жалостливо на меня смотрит и не мешкая отправляет его к себе в ротик.

Через двадцать секунд выражение личика разительно меняется. ЭТО не помещается в рот при всем старании и прилежании. Глазки у нее забавно выпучиваются, она вытаскивает обслюнявленное хозяйство из темноты на воздух и неверяще смотрит на результат. А потом восторженно визжит. А сбоку визжат в ответ не менее громко. Видели в забугорных фильмах фанаток? Они чуть приседают, сжимают руки в кулачки, закрывают глаза и включают высокочастотную сирену. Вот именно эту картину я мог наблюдать слева от себя. Орали три ее подружки, все к закрытыми глазами. Ну, не дуры ли? Если понравилось, так смотрите, чего глаза закрывать?

Средняя плюхнулась попой на землю, расставила ножки, пальчиком в щелку влезла, а лицо, как у котенка, которому перед носом сосиской дразнят. Джи-ру наверное укусило что-то, так резво она вскочила и завопила. Руками машет, схватила горсть песка с земли, бросила в бесстыдниц. Потом в мой хобот вцепилась и потащила в кусты, не разбирая дороги, орет, возмущается, слюной брызжет. Через десяток шагов на берег моря выскочили, здесь вроде лавки ствол дерева лежит и другой, толстенный, вроде стола.

Развернулась ко мне и запрыгнула как обезьянка на пальму. Протарахтела еще двадцать фраз за пять секунд и присосалась в поцелуе к моему рту. Целуемся, она потихоньку сползает, а я потихоньку направляю и вставляю. Вот уже у маленькой новая точка опоры. Глазки закрыла, в волосы мне вцепилась и наконец замолчала, только повизгивает тихонько-тихонько.

Ну, что стоять без дела? Наклоняюсь и кладу ее на стол. Ножки вверх поднял, да и задвинул на полную длину. Потом вытащил и снова задвинул. Туда, обратно, неторопливо и методично.

— А-аа, это она комментирует одной буквой когда туда, непрерывно и громко. А когда обратно, то сжимает мои руки так, что уже видны синяки.

Надолго меня в таком экстазе не хватило. Кончил я, заорал не помню что и давай орошать ее колодец. А мелкая по-моему просто вырубилась. Вытащил, рядом лег, в ушко лизнул, потом тихонько подул на щечку и закрытый глазик. Девонька в сознание пришла, поцеловала в ответ. Лежим, молчим, аж пять минут спокойствие длилось. А потом этот пропеллер без самолета снова включился. Вскочила, прострекотала что-то и умчалась. А мне даже думать лень. После ебли обсушить хуй на теплом морском ветре, это знаете ли не просто удовольствие, а для настоящих утонченных эстетов.

Полуобсохший член – это сколько в минутах? И вот мне суют в рот кусок чего-то склизкого и пахнет как Шанель, который «Безумие экзекутора». Фрукт местный, коричневый, с красными прожилками, дрожит как желе, на вкус не опишу, не ел ничего подобного. Теперь я понял, почему у всех местных баб запах изо рта такой специфический, впрочем, теперь и у меня.

Не простой это апельсинчик, ой не простой, через минуту у меня колом стоял. А девочка рачком расположилась, попой крутит, на меня оглядывается, чего дескать ждешь?

Подошел, попу помял, шлепнул пару раз, да пальчиком в ее коричневый зрачок и сунул. Как она взвилась, как раскричалась, сиську свою левую рукой схватила, оттягивает и в меня тычет. Вот что это значит, понятия не имею и наверное не пойму, культуры разные. Думаю, мне должно стать стыдно. Сел я на лавку, обескураженный, руками развел, прости, дескать, милая, дурака. Губки поджала, отвернулась, но на член уселась, поерзала, а потом нутром своим как сожмет его. Сожмет, отпустит, и раз за разом. А потом язык мне показала, засмеялась и лбом в меня уперлась, я так понял простила, значит.

— Все с девушками балуешься? Никак не успокоишься?

Голос заставил меня вздрогнуть, оторваться от процесса. Буквально в шаге от нас стояла моя жена Вера.

— Вера?

Жена присела рядом с нами на лавку. Посмотрела в глаза Джи-ру, та отвернулась, глубоко вздохнула, медленно встала, пожала плечами и ушла. Бесстыдно качался вздыбленный член.

— Вера. ..Вера. .. я проснулся и постепенно приходил в себя. Она же умерла, тридцать пять лет будет в этом году, как похоронил. Встал, подошел к окну, уперся лбом в холодное стекло.

— Вера. .. Вера. .. неужели все, пришел и мой срок, пора к тебе?

— Вера. .. я вспоминал и плакал. А потом нестерпимо закололо под левой лопаткой.

Не помню, как вернулся в постель. Лег на спину, боль понемногу отпускала и я провалился в сон.

Вера по прежнему сидела рядом со мной. Откинулась на стол, подставила лицо солнцу, глаза закрыты. –Вернулся, значит ни разу обо мне плохо не подумал? Я верила, но иной раз страшно становилось, все люди за такой срок меняются.

— Вера. .. мой голос сорвался, в пустой голове у меня царили смятение и какие-то обрывки мыслей.

— Не бойся, ругать не буду, мужика не изменишь. Чуть подалась вперед ее грудь, сейчас пуговицы готовы были оторваться, чуть раздвинулись ножки и показался такой знакомый треугольник волос. –Не бойся, Михнатый, я рада тебя видеть. Я окончательно поверил, что это Вера, никто кроме нее меня Михнатым не называл и только в наших постельных играх. Она повернулась, закинула ногу и стала насаживаться на ослабевший член.

— Вот только не вижу, что сильно соскучился, какой-то ты не убедительный. Поворчала, помогла себе рукой и все получилось, сидит вместо Джи-ра и так же обнимает, и лбом о мой оперлась.

Оказывается, я все помнил, все мои ощущения вернулись, покрепче схватил такую родную попу, теснее прижал к себе.

— Где мы, Вера, я умер?

— Почти, но пока нет, а мы на Перекатах.

— Перекаты? Почему Перекаты?

— Ну, знаешь, ручей или речка мелеют, из ямки в ямку переливаются. А здесь люди приходят и уходят. Если что-то или кто-то не нравится, человек за поворот тропинки уходит и пропадает. В другое место, где более приятные ему люди, которые хотят жить также как и он. Потом расскажу, я так соскучилась и она закрыла глаза и стала двигаться. Закусила губку, а я по неистребимому рефлексу стал расстегивать пуговицы и целовать грудь. Потом зарылся в нее лицом, уткнулся носом, вдыхал запах и заплакал. Вера затихла, мне на шею падали горячие капли уже ее слез.

Вспомнил, как сторчавшийся и сгнивший наркоман, которого все знали только по кличке Плевок, благодарил меня за за горсть мелочи. Схватил за рукав страшной распухшей клешней и бормотал, бормотал, запинаясь и проглатывая слова. Потом как бредить стал. – Когда кончаешь, просто засадил и спустил – это не точка и просто плюнуть и забыть. А вот когда с родненькой своей, по настоящему родненькой, то просто за руку держишься и вроде не кончаешь, а лучше, чем спустить в любую красавицу. Вот просто за руку держишь. .. только ушла она, совсем ушла. .. не думай, я рук на себя накладывать не буду, все пробовал, только нет ее, совсем ушла, но я тоже скоро уйду. Потом на мгновение пришел в себя, посмотрел совершенно нормальным взглядом, отдернул руку с моего рукава. –Извини, забылся, что грязный я. А оргазм второго рода, когда половинки соединяются, страшная штука. Никакой наркотой не перебить. Только сдохнуть и надеется, что она там она встретит. И снова ерунду бормотать стал.

Тогда я его не понял, а сейчас вспомнил про половинки, почувствовал, что это такое.

— Не грусти, Михнатый, Вера вытирала слезы и шмыгала покрасневшим носом, у нас есть шанс. Здесь все по честному, с любимым хоть миллион лет можешь быть, а если стал недоволен человечком близким, отошел за дерево и все, никогда больше его не увидишь. И жалеть и каяться потом бесполезно, всего одну мысль злую и недовольную допустил в себя и никогда больше не встретиться им. Хочешь быть счастливым – будь, никто не в силах помешать, а не хочешь – то катись в другую ямку, там может больше повезет. А если надоело все, ни к чему душа не лежит, снова на Землю, новое рождение, начни свой путь с новой строки.

— Пардон, молодые люди, уже уходим, мешать не будем, вам веточку счастья и бутон наслаждения. Я заметил, что нашу полянку обходит группа людей, стараясь не побеспокоить, продирались через кусты, трещали сухими ветками.

— Это группа Марго, сказала Вера. Когда я появилась, они уже были здесь. Она пережила троих мужей и кучу любовников. Двое мужей с ней здесь не расстаются, а еще близкие знакомые и знакомые знакомых. Восемнадцать человек живут много лет и никто не уходит. Очень удивительно. А в основном тут девчонки которые девами умерли, ну из монастырей например, или больные были, инвалидами, но очень плотских радостей хотели. Вот и отрываются на всю катушку. Смерти нет, болезней тоже, живи и наслаждайся.

— Так это Рай?

— Неизвестно, нам про такое не рассказывали в школе, если помнишь, здесь все по другому.

— А Ад где, или Гитлер и Чикатило тоже здесь?

— Про Чикатило не знаю. У Адика все хорошо, как мне говорили. Миллионы последователей, и не из его фанатов при жизни, а новых, которые про него только читали и кино смотрели. Строят Небесный Рейх, что получится никто не знает.

— Но они же. .. он же. .. его на части порвать сотни миллионов готовы!

— Не бери в голову, те кто им недовольны всегда в другой ямке, и приблизиться к нему никак не смогут. Рядом с ним только те, кто на самом деле восхищается и любит его и друг друга. А то, что их так много, она пожала плечами, наверное, не все благополучно на Земле и враг моего врага мой друг.

— Не могу я, просто разрывает, отдохнуть надо, Вера снова села рядом. Смотрел на нее и было страшно, неужели правда, одна злая мысль и никогда уже не увидимся? Вообще, без всякой надежды?

— Пора тебе, милый. Вера поцеловала меня и встала. А я проснулся.

Ну, что за бред, понимаешь! Кто им в этих Перекрестках металлические столбы для волейбола сделал? А потом красил сто раз, хреново красил, без зачистки старого слоя и все кусками облезало.