Из дневника Филиппа

И Мюриэл, и Джейн постоянно меня упрекают в том, что я «пишу в погребальном тоне». Сейчас их махинации затеняют, подобно нависшему облаку, и невинность Сильвии. И хотя и встаю всякий раз, когда Сильвия заходит ко мне в кабинет, я прекрасно понимаю, в чем состоит суть их игры, уговаривая сам себя, что это, в конце концов, простая вежливость. Я слишком долго относился к ней, как к незрелому ребенку. Мюриэл недавно напомнила мне об этом, и возможно, она права. Я же, в свою очередь, позволил себе напомнить ей, что Сильвии, черт возьми, нет еще и восемнадцати.

Мое сопротивление возрастает, но всякий раз оно испаряется, как только ко мне заходит Мюриэл. В ее взгляде есть нечто столь повелительное, что я все больше и больше подпадаю под ее власть. Агх! Передо мной стоит весь тот ужас в ванной комнате и то, что она проделала со мной! Это чудовищно, — я почти что захлебнулся и практически утонул в испражнениях, исходивших меж ее ног. Женщины писают намного сильнее мужчин, и со мной несправедливо так обращаться. Я так и заявил об этом Джейн, но она в ответ лишь посмеялась.

— Ты желаешь этого, — сказала она, но это неправда и я буду твердить об этом до последнего вздоха. — Ну не будь занудой, Филипп, — холодно ответила она. Она заставляла меня, будто школьника, сотню раз написать «женская моча», и даже заставила пересчитать перед ней эти глупые, похабные строчки, которые я написал, но конечно, ее это не удовлетворило.

— Сейчас пиши: сегодня ночью я должен обслужить Джейн, — сказала она, и я снова и снова должен был писать эти слова, в то время как она положила мою свободную руку себе между своих ног и заставляла меня снова и снова гладить то, что у нее между бедрами. Она хорошо знает, насколько это соблазнительно, и как тепла и шелковиста ее кожа над чулками. Мой палец коснулся ее промежности, и я ничего не мог с собой поделать — на ней не было панталон, и я почувствовал ее кудри.

— Разве я просила тебя об этом? — спросила она. Я перестал писать и покачал головой. Ужасная мысль о том, что я хочу, чтобы она наказала меня, пронзила мой ум подобно большой черной птице. Клянусь, я не думал о таком ранее и был как тот, у кого кружится голова, кто бежит по длинному коридору, в темноте натыкаясь на узкие стены.

Она знала, она знала. Она видела мое лицо.

— Тебе пора открыть свое сердце. А теперь говори, — сказала она. Она развернула мое вертящееся кресло, повернув меня лицом к себе, а затем с похотливой улыбкой приподняла платье, обнажила свою киску и провела под ней пальцами. Она сказала, если я заговорю, то Мюриэл ничего не узнает. О, какой же я глупец, что поверил ей тогда!

— Давай, или я выпорю тебя, Филипп, спустив твои штаны перед Сильвией и Роуз. Я говорю серьезно, и ты знаешь, что так и будет.

О боже, каким холодным был тогда ее голос! Ее бедра были широко раздвинуты, а палец шевелился, изгибаясь, в ее губках, дразнил их складки, двигался среди кудрей, растущих на молочно-белой коже.

— Я хочу поцеловать твои ноги, — произнес я. Клянусь, я сказал это, чтобы отвлечь ее. Клянусь, я не хотел этого говорить!

— А после этого? Что бы ты хотел сделать? Давай, говори! Я заставлю тебя написать это и выставить на всеобщее обозрение. Ты хочешь трахнуть меня, не так ли? Хочешь присунуть свой похотливый член в мою щелку?

— Я хочу поцеловать твои ноги, — промямлил я снова, не желая повторять ее слова.

— Ты развратный парень, Филипп, не так ли? Хорошо, расстегивай пуговицы, и покажи мне свои панталоны. Не вставай, мой мальчик, а просто опусти их вниз. Ого, я вижу, твой член отвердел! Покажи больше, — еще ниже, я сказала! Вот так-то лучше. А теперь развяжи свои панталоны и засунь их под себя. Люблю смотреть, как твои яйца давят на сиденье. А теперь пододвинься своей задницей к краю. Быстрее, мой мальчик, или я позову Сильвию. Клянусь, ей очень хочется увидеть у тебя эту большую штуку.

— Не надо, пожалуйста! — простонал я, но ее воля была исполнена. Я неуклюже присел, со своими панталонами и штанами под коленями, и выставив свой торчащий, как флагшток, пенис.

— Я дам ему то, что он хочет. Можно? — проворковала она. Она еще больше подтянула платье и полностью обнажила бедра, с серебристо-розовыми подвязками и темно-синими чулками, оттенявшими ее белоснежную кожу. О, Боже, я увидел, как раздвигаются ее сладкие губки! Какая эта была вожделенная картина! Я должен описать это и сделаю!

— Простые слова, что это такое — простые слова? — спрашивает она, — Они ведь подобны пуху на ветру; вся сущность заключается в том, чтобы их делать.

О, какая у нее предательская, и кажущаяся такой нежной, улыбка! Она придвинулась ко мне, и стоя с широко расставленными ногами, обхватила меня руками за плечи. Ее голая попка парила в дюйме от моего стоящего члена. Откинувшись чуть назад, она потянулась вниз, удерживая свою жаждущую норку прямо над моим стрежнем. Лицо ее раскраснелось, щеки округлились. Я должен был догадаться раньше, каким же я был дураком.

— Я хочу помочиться. Сиди спокойно! — произнесла она сквозь зубы, всем весом навалившись на мои плечи. Ее нос коснулся моего, страстные губы полуоткрылись.

— Теперь прикоснись своим языком к моему, — выдохнула она.

— Госпожа! — простонал я. Слово, наконец, вырвалось наружу.

— Да, Филипп, вот теперь ты хороший мальчик.

Я застонал и заскрипел зубами, потом кончик моего языка коснулся ее, но я не осмелился больше наклониться лицом вперед. О, этот персик ее щелки, едва касающийся моего набухшего жезла! Она не прижимала его к себе, не впускала в себя, а оставалась в таком положении, постоянно дразня меня, давая мне почувствовать свои соки.

— Попроси меня оросить твой член! Ну давай же! — выдохнула она.

Я задыхался, чувствуя, как пульсирует кровь в моих венах, а затем, к моему стыду, слова сорвались с моих губ и мой язык еще сильнее затрепетал на ее языке, когда до меня донесся ее хриплый смех. Потом ручей! О золотой дождь, хлещущий на мой член! Поток ее мочи резко ужалил мой инструмент, особенно его гребень. Мои чресла промокли насквозь, но я не смел даже дернуться, а дождь все лил и лил, и ее живот дрожал. Я чувствовал, как поток течет на пол, как он стекает дальше по штанинам.

— Давай, Филипп, работай еще языком! Ох! Он входит!

О, да, он уже оказался внутри. Я почувствовал, как дрожат ее колени, как ее ногти вцепились в мою рубашку. Ее киска раскрылась, подобно розе, вобрав в себя мой напряженный гребень, а затем поглощала его до тех пор, пока ее попка не оказалась полностью на моих бедрах. Боже милостивый, я дернулся вперед, рванулся ей навстречу, выбрасывая прямо в нее свою дивную лаву. К моему восторгу, она застонала и прижалась ко мне еще сильнее, ее лицо оживилось, и она куснула меня за ухо. Я взвизгнул, как резанный поросенок, и стал кончать еще сильнее, дрожа и пульсируя всем своим естеством. А она стонала, по крайней мере, она стонала. Было ли это желанием? Из меня вырвались последние потоки спермы, и я был опустошен. Она глубоко вздохнула, не слезая с седла, чуть напряглась, дернувшись вверх-вниз, будто требуя еще большего, а потом слезла с меня, поднялась и отошла, откидывая назад волосы, оставив меня сидеть и истекать жидкостью.

— Иди помойся! И смени одежду! — бросила она мне, оправила платье и повернулась к двери.

— О, Джейн! — простонал я. Отчаяние охватило меня.

— Да? Что? — отозвалась она.

— Ничего, — пробормотал я.

— Хорошо, — сказала она. Потом она ушла, а я остался один на один со своей неясной болью, болезненностью от удовлетворения и вместе с тем фрустрацией. Да, я признаюсь в том, о чем не хотел говорить, и пусть она читает здесь все, что захочет.

— Он бы нас отодрал, если бы мы только ему позволили, — сказала Мюриэл вчера вечером, когда они оба стояли надо мной.

— Я знаю. Он развратный. Пойдем в постель, — ответила ей Джейн.

Вот так они делают мою жизнь невыносимой. Пока они разговаривали, я должен был лизать их туфли. Теперь я уже знаю, что моя возлюбленная никогда не напишет мне, и я остался один-одинешенек в своем грехе и в своем ничтожестве.

Из дневника Сильвии

Я разговаривала с Дейзи, — она все знает! Я имею ввиду, знает об этих мужских штуках. Я призналась ей, что тоже о них знаю. «Они вставляют их в тебя, когда пожелают», — сказала она, а я вся покраснела и сказала: «Я знаю... « Мы обе все время говорили о «пенисах» да о «членах», едва сдерживая смех, пока не вошла тетя Мюриэл и вот тут мы уже обе покраснели. Я знала, что она спросит нас, о чем мы разговаривали, и не ошиблась, хотя мы ей, конечно, ничего не рассказали. Поначалу нам показалось, что ей нет до этого никакого дела, она лишь сказала, что девочки должны разговаривать о разных вещах, но особенно о тех из них, которые с ними происходили.

— Тебе было хорошо? — спросила она Дейзи, а та отве¬тила, что да, все было хорошо, но по-прежнему краснела. И тут меня пронзила догадка, отчего она краснеет! Я уверена, что она мне не все рассказала, а это нечестно, ведь я ей рассказываю обо всем! Думаю, что тетя Мюриэл тоже так подумала. Она долго и пристально смотрела на Дейзи, а потом сказала, что ей нужно с ней поговорить наедине, а я пока должна пойти прогуляться в сад к тете Джейн.

Дейзи в благоговейном страхе сцепила пальцы. В саду я спросила у тети Джейн, о чем это они беседуют, но она не хотела говорить об этом.

— Ох, Дейзи продвинулась чуть дальше тебя, — произнесла она.

— Неправда! — ответила я, что вызвало у нее лишь улыбку, увидев которую, я надулась.

— Я тебе уже говорила, что вскоре ты это все тоже получишь, — сказала она и тут мы услышали сверху вскрик Дейзи! Я хотела было бежать к ней, но тетя Джейн остановила меня.

— Почему? Она ее шлепает? — спросила я. Я ничего не понимала.

— О нет... Взгляни-ка! Разве эти розы не прекрасны?

Мне не было никакого дела до этих глупых цветов. Я хотела знать, что происходит, но молчала. Дейзи больше не было слышно. Занавески на окнах папиного кабинета были задернуты. Тетя Джейн сказала, чтобы я туда не смотрела.

— Дорогая моя, твой папа работает, — сказала она, присев рядом со мной и улыбнувшись загадочной улыбкой. Это все, что она сказала, за исключением обычных банальностей. Мы просидели там целых полчаса, а потом нас позвала тетя Мюриэл.

— Дейзи отправилась домой, — сообщила она.

— О, я сильно расстроена — она ведь даже не попрощалась! — ответила я.

— Думаю, что у нее и так был полон рот, чтоб разговаривать, — ответила мне тетя Мюриэл и... засмеялась! Обязательно отчитаю Дейзи, когда ее увижу.

Из дневника Филиппа

Дейзи!!! Боже мой, как же низко они пали! Я узнал ее по ее шагам, по ее возгласам, даже по ее запаху, который отличается от аромата Сильвии. Об этом они не подумали, — что я могу догадаться. Мне завязали глаза, привязали к креслу, воткнули кляп в рот и извлекли наружу мое орудие.

Я слышал шум шагов, слышал, как открылась дверь, а потом услышал, как ее подвели ко мне. Чья-то рука притронулась к моему вздыбленному органу.

— Давай, начинай, делай так, как я тебе говорила, — послышался голос Мюриэл.

Оооо, эта влажная, теплая розочка ее рта на моем шесте! О, да будет благословенно это медленное и сладкое ласкание, поднима¬ющееся вверх и опускающееся вниз, звуки сопения из ее носика, скользящие звуки ее юного ротика, совершающего свое развратное действо!

— Он накончает вдоволь... просто дай ему кончить... соси у него, пока он не начнет извергаться и выкачай у него все шары, — снова услышал я голос Мюриэл.

Сопящие звуки стали громче. Жаркое дыхание раскрылось потоками спермы, которую выпустил мой член в эту нежную и мягкую пещерку. Жизнь фонтанировала во мне, выплескиваясь наружу. Никогда прежде я не познавал такой роскоши. Мои бедра напряглись и дрожали, а ее губы хлюпали, издавая сосущие звуки, продолжая меня опустошать. О, как же я слаб в своем желании!

— Хорошая девочка! А теперь поиграй им своими пальчиками... Вот так! Быстрее...

Святые небеса, как же я кончил! Каждый мой выплеск попадал прямиком в ее горло. Я слышал, как она хрипит и давится, но уверен, что ее голову удерживали. Мой член еще больше исчез в ней, я чувствовал, что утопаю в этих устах, как извергнутая мной вязкая и липкая жидкость пресытила ее язык и полилась наружу. Она все еще ласкала мой член своей тонкой ладошкой, облизывая его навершие так, как ей подсказывали, а потом оставила меня опустошенным, подобно брошенному мешку, со слабостью, растекавшейся по всем частям моего тела.

Меня освободили только когда она ушла. Я услышал, как отъезжает коляска, и затем Мюриэл развязала меня, ничего не сказав, только выбранив меня за то, что я мало пишу своей так называемой книги — мало добавляю к той беспорядочной куче бумаги, которая разбросана по моему столу. Мне следует начать все сначала, сказала она, и повторила это снова сегодня ночью. Мне следует «заново продумать сюжет и обрисовать последовательность глав».

Моя голова идет кругом, я не могу думать ни о чем ином, кроме как вспоминать этот жаркий сосущий рот. Мое наказание — размышлять о нем, о том, с каким вожделением я умастил ее сладострастные губы!

— Будь внимателен, когда сядешь за работу и начнешь писать. Следу¬ющий рот может принадлежать и не Дейзи, — сказала Джейн, прочитав эти записи.

Я стараюсь, я пробую. Они ни перед чем не остановятся. Я не боюсь это писать: они всего лишь рассмеются и скажут, что в этом они со мной согласны.

Из дневника Селии

Сегодня я навестила маму и почувствовала себя вроде актрисы, которая каким-то образом забрела не в ту пьесу и обнаружившая, что ее реплики не подходят, а декорации изменились. Я уже не та, кем была и кем никогда уже не стану. Меня тянет не столько к Мюриэл, сколько к тому, что она мне дает: к обещаниям, к греху и соблазнам, которые в противном случае я бы отвергла. Я знаю, что так и было бы.

Дейзи вернулась оттуда два дня назад, бойкая и немного раскрасневшаяся. Я не стала спрашивать, через что ей пришлось пройти. Я почти испугалась этого. Это со мной что-то не так? Сейчас она расцветает быстрее. «Дай ей расти, и дай ей жить и быть самой», — говорит Джейн. Наверно, я так и должна поступить.

— Ты не голодна? Тебя хорошо кормили? — спросила я Дейзи, хотя их гостеприимство всем известно.

— Там было вкуснейшая жареная утка а l оrаngе, и пирожные со сливками. Их кухня великолепна.

— Ты ела сегодня пирожные со сливками, дорогая? — спросила я. К моему удивлению, она залилась ярко-красным румянцем, а затем произнесла:

— О, да, ела... пирожные со сливками! — и побежала наверх. Некоторые девушки всегда кажутся глупенькими.

Я рассказала об этом Мюриэл, и она посмеялась.

— Пирожные со сливками? О, конечно! И она все проглотила! — сказала она, что меня озадачило еще больше. Возможно, это какая-то личная шутка.

Мы целовались, говорили о послушании и любви, вернее, это она связывала вместе два этих слова.

— Ты бы радовалась от того, что мне послушна? — спросила она. Я поняла, что она имеет в виду тот последний раз и спросила, кто это был.

— Дальний родственник, — сказала она и добавила: — Он более послушен, чем ты, но ты уже знаешь об этом, Селия, ты уже обо всем догадалась. Что же ты скажешь о своем послушании?

— Я была послушной, — выпалила я. Как она заставляет меня краснеть! И тут в столовую вошла Джейн. Я попыталась было высвободиться из объятий Мюриэл, но не смогла. Джейн спросила, «хорошо» ли я себя веду, а потом сказала:

— Я тоже хочу ее поцеловать.

— Джейн, не говори глупостей... — начала было я, но скорее от смущения, чем в знак протеста. Все это напоминало школьные проказы, — одна держала меня за руки, а другая приподнимала мою юбку. Я вздрогнула, но кричать не стала на тот случай, что кто-нибудь может войти и увидеть. Я молча, — и как мне казалось, почти игриво,

— извивалась между ними. К моему ужасу, Джейн распрямила мои ноги, ослабила завязки на моих панталонах и спустила их с одной ноги.

— Остановись! — начала умолять я, но Джейн опустилась между моих ног, раздвинув их пошире. Моя правая нога соскользнула на пол. Мюриэл, которая удер¬живала меня, присела на колени у дивана и крепко прижала мои плечи руками.

— Сегодня тебя трахнут. Я хочу посмотреть, как тебя трахают, — сказала она.

— Не говори со мной так, — упрашивала я. В ответ она приподняла мой подбородок и прижалась губами к моим губам. Джейн приподняла мою упавшую ногу и соскользнула вниз, утонув лицом между моих бедер. Ее язык заскользил вверх и вниз по моей щелке, отчего я задрожала.

— Сначала мы тебя возбудим, моя сладкая, а потом ты примешь в себя член, поняла? — спросила Мюриэль.

— Я думала... Я думала, ты любишь меня, Мюриел!

Джейн крепко держала меня за ягодицы и еще сильнее впивалась губами в мою киску.

— Да, моя милая, и моя любовь сладка. Это глубокая, сдержанная страсть, это таинство, если ты так хочешь. Вот, вот видишь — твой рот уже приоткрылся, ты же знаешь, что ничего не можешь с собой поделать. Нет, Селия, не сопротивляйся, лежи спокойно. Слышишь, какой нежный и приятный звук издает ее язык у твоей щелки!

Все звуки, которые вырывались из моего горла и достигали их, были звуками одновременно и страсти, и отчаяния. Джейн лизала меня без зазрения совести. Я задрожала, кончила и погрузилась в облака мягкого наслаждения, ощущая, как ее уши и щеки трутся о ткань моего белья.

— В любови ты должен покориться всему, — произнесла Мюриэль. Мои глаза были закрыты. Кто лежала на этом ложе — я сама или распутница, которая сдалась и без стыда позволила сделать из себя игрушку? Я подумала о Роджере, Дейзи, этих милых невинных созданиях, и о себе, — о той, кто не смог противостоять.

— Нет, нет! Стойте! Уходите! — застонала я, пнув ногой в бедро Джейн. Эта перемена, столь неожиданная, привела пару в изумление, и Джейн пробормотала:

— Ой, мне больно, — и в смущении отошла в сторону. Я оттолкнула Мюриэл и с трудом поднялась. Она, увидев выражение моего лица, очень удивилась.

— Мы только хотели развлечь тебя, милая, — сказала она.

— Да, это правда, — сказала Джейн и попыталась улыбнуться, с довольно печальным видом потирая свое бедро.

Я резко встала и попыталась было снова натянуть на себя панталоны, но Мюриэль со словами: «О, ну пожалуйста!» — коснулась моей руки. Ее тон и прикосновения успокоили меня, но я все же оделась и отошла от них, чтобы разгладить юбку. Джейн неловко сказала, что прикажет сварить нам кофе, и быстро ушла. Воцарилось молчание, и я очень остро ощутила легкое покалывание в своей пещерке. Я чуть раздвинула ноги и напрягла колени, — движение, которое не ускользнуло от нее, несмотря на юбку.

— Приятно, когда влюбленные послушны... Да, иногда это так, — мягко прошептала Мюриэл, а потом обошла меня сзади, обняв за талию. — Я ведь люблю тебя, моя драгоценная, и хочу заставить тебя пла¬кать, — сказала она. Вся странность было в том, что я ее поняла.

— Но не слишком много, — ответила я, не зная, что еще сказать. Она с неохотой заставила меня обернуться. Наши губы на мгновение встретились, затем я опустила голову.

— Если этого не слишком много, тогда это не послушание, — сказала она, — Почему, если ты будешь держать меня и позволишь Роджеру овладеть мной, разве я не подчинюсь этому?

— Неужели ты бы сделала это? И это то, чего ты сейчас хочешь? — спросила я несколько резковатым тоном. Я почувствовала прилив ревности к ним обоим, и никак не могла с собой совладать. Наши груди соприкоснулись, отнимая мои силы, наши бедра и животы прижались друг к другу.

— И все же, ответь? — подавленно повторила я.

— Все, что я хочу — это того же, чего хочешь и ты, вот и все. Когда ты была здесь в последний раз, ты была великолепна. Я тоже хочу увидеть, как он будет ласкать твою киску. Я хочу почувствовать укол ревности. Это странно, но неужели ты не понимаешь? В боли иногда есть и сладость. Просто видеть, как вздыбленный пенис раздвигает твои любовные губки, видеть, как искривляется от вожделения твой рот и наблюдать жар страсти в твоих глазах, видеть, как набухают твои груди, как раздвигаются твои ноги... О, распутница, да, и я бы желала целовать твой рот, и хотела бы, чтобы и у меня тоже был член.

— Неужели? — я облекала свой разум вопросами, чтобы избежать иных мыслей. Пока мы разговаривали, ее ладонь нежно исследовала мой задок, прижимая меня к себе еще теснее.

— Конечно. Потом ты заставишь меня проделать то же самое. Можешь высечь меня, если захочешь.

— С Роджером?

— Да. Я даже не буду смотреть на него. Я клянусь, — буду только смотреть в твои прекрасные глаза, и ты будешь посасывать мои соски, пока он трудится, заставляя меня лежать там и извиваться, как я смогу...

— Нет, постой! — я вырвалась из ее объятий, вновь упав духом. — Я не готова исследовать такие вещи.

Снова повернувшись к ней спиной, я покраснела. Я чувствовала себя как будто на краю пропасти, у меня кружилась голова. Мне хотелось убежать и все же остаться. Она снова подошла ко мне и обняла за талию, прижавшись своим животом к моему задку.

— Не уходи, — тихо попросила она, — пойдем наверх.

Я покачала головой. Ее руки обхватили мою грудь. Под ее ладонями мои соски затвердели и пронзили тонкую ткань моего платья. Я откинула голову назад, вздохнула и прикрыла глаза, пытаясь бороться с дурными мыслями, которых не должно было быть.

— Но этот мужчина там, наверху... — вымолвила я.

— Да, Селия, он ждет. Пойдем, пожалуйста, повинуйся мне.

Вошла Джейн, поставила поднос, посмотрела на нас и спросила:

— С ней все в порядке?

«Нет, не в порядке», — хотела сказать я, но Мюриел опередила меня.

— Да, конечно, она в порядке. Как я и сказала, мы поднимемся с ней наверх.

— Нет, прошу! — о, этот мой предательский, слабый и умоляющий голос, мои спотыкающиеся ноги! Холл, лестница — какими широкими они стали! Я слабо сопротивлялась, но они вели меня дальше. Пройдя лестничную площадку, я начала плакать, тихо умоляя их, когда увидела спальню.

— О, какие милые слезы, любовь моя! — сказала Мюриэл и потянула меня за собой. Клянусь, рыдания еще больше усилили мою слабость. Кровать приняла меня, мне снова спустили панталоны, юбку подоткнули до талии, и все было проделано плавно и быстро.

— Пожалуйста! — умоляла я, но на меня шикнули, а потом Джейн ушла и через минуту вернулась с обнаженным мужчиной, который шел с завязанными глазами, закованный в цепи и ошейник, как собака. Конечно, я не осмеливалась заговорить, чтобы однажды он не узнал меня по голосу! Мне раздвинули ноги, он встал между ними и тяжело опустился на меня, держа высоко голову, что не мог целовать.

Конечно, это Мюриэл нащупал его инструмент, и направил его в меня. Я напряглась и попыталась прогнать его, но он проскользнул в меня, пристроился в моем гнездышке и застыл, его яйца коснулись моего задка.

— Теперь начинай медленно и основательно работать в леди! — сказала Джейн, крепко держа его за поводок. Мой рот был поглощен ртом Мюриэл. Я уже не знала, день это или ночь. Все потемнело, двигались и вертелись языки, его член работал внутри моей пещерки. Все было окружено горячечным бредом и стыдом за содеянное, вперемешку с восторгом — даже мое собственное сердце не могло скрыть того, что я тогда чувствовала. Дойдя до своего апогея, он издал глубокий стон и начал изливать тяжелые струи своего семени в таком изобилии, что они растеклись в моем гнездышке одним густым сливочным потоком.

— Какая же ты прелесть, какая славная девочка! — сказала потом Мюриэл и обняла меня, как потерянную, — ведь я себя таковой и чувствовала.