Мама, стоя на четвереньках, лёгкими касаниями языка, слизывала выступающую влагу с Леркиных лепестков. А та, чувствуя сквозь пьяный сон, возбуждение, изредка, когда мамин язык касался особенно чувствительных мест, клитора, выгибалась со стоном, подаваясь навстречу маминым ласкам. Мама прошептала, прошипела, шикнув на меня, чтобы молчал, пусть говорила и сама

— Смотри, ты только посмотри, какая она отзывчивая. Ой ты, моя ласковая! Ути, моя радость! Сладенькая ты моя! Никто тебя не обидит, моя ты хорошая!

Стало смешно. Хихикнув, получив в ответ под нос сжатый мамин кулак, спросил

— Ма, ты с кем разговариваешь? Она же не слышит ничего. Спит крепко.

— Заткнись. И двигайся ещё медленнее.

— Ма, ели бы я на велике ехал, давно бы упал. С такой скоростью даже улитки не ползают. Они быстрее движутся.

— Максим! Не зли меня! У меня настроение хорошее, так не порти его мне. Говорю медленнее, значит так и делай.

Что-то сегодня не узнаю свою маму. Видать точно трекнулась на почве идеализирования снохи. Лерка, если не будет дурой, сможет со временем вить из матушки верёвочки и сматывать их в клубочек. Ну да я подскажу, что маму нельзя сломать и заставить, зато можно разжалобить, обольстить, поластиться к ней.

— Ма, а ты знаешь, мне так даже больше понравилось. Я каждую твою жилочку, каждый вздох чувствую. Просто шпион, ползущий в тыл противника. Нет, не шпион. Шпионы у них, а у меня разведчик.

— И что он там наразведовал?

— Тепло, сыро, приятно. И, главное, встречают не как врага, а как освободителя.

— И от чего он там меня освобождает?

Маму начало потряхивать от подступающего смеха. И без того хохотушка, а тут ещё выпила, с Леркиным бутончиком вон балуется, как не рассмеяться.

— От сексуального напряжения. Вот сейчас кончишь и враз станешь свободной.

— А по мне так скорее стану полной твоей молофьёй, паршивец. Отойди, дай успокоюсь. Сейчас заржу в голос. Освободитель! Давай, вали отсюда на кухню. Не дал матери насладиться девочкой. Такой бутончик не дал сорвать. Не прощу, паразиту. Сейчас мамин цветок увядающий срывать будешь, несносный ребёнок. И попробуй только не удовлетворить маму, огребёшь по полной программе. Всё, Максим, пошли, иначе разбудим девочку. Пусть отдыхает. Как думаешь, она кончила?

— Сейчас проверю.

Пока мама соображала, как же это я буду проверять, наклонился и лизнул Лерку меж приоткрытых губок.

— Кончила.

— Как ты понял?

— Просто. Она, когда кончает, становится другой на вкус. Ты, кстати, тоже. В этом вы с ней похожи. Ма, пошли уже. Спать же пора.

— Ну так иди и спи.

— Ага! - Показал на торчащий член.- И как я засну?

Маме смешно, а мне так не очень.

— А ты, Максимушка, ручками его, ручками. Как в детстве.

— Ма!

— Не мякай! Сама бы не хотела, так и не дала бы тебе.

Пока спорили, дошли до кухни. Мама облокотилась о стол, выставила пухлый зад.

— Максимушка, давай так же, медленно.

— Понравилось?

— Очень. Ты Леру тоже так?

— Не, с тобой первой так пробую.

Мама засмеялась

— Испытательница, значит. Испробую и дам добро на использование. А если не дам?

Вставляя головку в приоткрывшуюся диафрагму маминого объектива, медленно продвигая её в глубину, ответил

— Дашь. И оценку дашь. И разрешение дашь. И Лерке посоветуешь, и сама так будешь делать.

— Лере.

— Что?

— Её звать Лера, не Лерка. Чтоб я больше от тебя такого не слышала. Можно Лерочка, Лерунчик, Лерушка. Нет, так не красиво. Лера, Лерочка. Да, так и зови. Максимка, я не шучу. Ну правда, что за Лерка? Без пяти минут замужняя женщина, а ты её как девчонку сопливую - Лерка. Ой, Максим, давай быстрее, сейчас кончать буду. Ааа! Ммм!

Мама прикрыла рот рукой, зажимая крик и оставляя лишь стон. Её зад заплясал джигу, насаживаясь на член. И я зашлёпал пахами о её ягодицы. Уффф! Всё! Спустил. Медленно, отходя от оргазма, вытащил страдальца. Сопливый, липкий, мокрый. Прямо как в песне Водяного про пиявок-подружек: Фу, какая гадость! А мама, присев на корточки, эту гадость в рот и обсосала. Чмокнула на послед головку, облизнулась, проведя языком по губам.

— Сын, а что ты там говорил?

— О чём?

— Про Лерину мягкую кожу на попе. Бархатистая, нежная. Ты ещё сказал, что на неё спускаешь.

— Н. Бывает иногда. А что?

— А ничего. А почему ты на мамину задницу не спустил? А? Жалко стало, да?

— Ма, в очередной раз, как будешь стоять раком, напомни, я так и сделаю.

Даже психанул. Вот кто о чём, а мама на ночь глядя про кожу на заднице вспомнила.А интересно, как мы теперь будем заниматься сексом? Прятаться? Спросил у мамы.

— Да молча. Если ты не стеснительный, то вместе.

— Это я стеснительный?

— Именно, что не ты. Стоишь тут перед матерью, голым концом трясёшь. Трусы бы надел, срамец! - Тут же засмеялась. - Бля, кто бы говорил. Стоит голая баба, пьяная, свежевыбанная своим сыном и его же поучает. Петросяна не надо. Пошли, клоун, мыться.

В ванне, слегка присев и направив струю из душа между ног, мама продолжает начатый разговор.

— Мы с Лерой на эту тему разговаривали. Я же тебе сказала, что она не против, чтобы мы с тобой продолжили жить, как муж и жена. Она не против, а скорее за. Она девочка умная, в отличии от тебя, обалдуя, и прекрасно понимает, что худой мир лучше доброй ссоры. От наших с ней отношений будет зависеть, как будете жить вы. К тому же она серьёзно подходит к вашим отношениям и планирует в будущем сделать тебя отцом. А пока будет ходить беременной, кто её заменит? Не по блядкам же тебе бегать. А мама всегда поможет. - Мама перешагнула бортик ванны, опёршись на протянутую мной руку. - Спасибо, сын, ты, как всегда, внимателен. Так вот, родит она. А кто с внуком или внучкой сидеть будет? Бабушка. А кто у нас бабушка? Угадаешь? Да куда тебе, тупенькому. Вас же, кобелей, такие проблемы мало волнуют. Так что Лера готова делить тебя, обалдуя, с твоей матерью. То есть со мной. К тому же мне хочется попробовать втроём. Ни разу не пробовала. И Лера не против. Мы с ней подумали, что, получая дома всё, что можно, выполняя все фантазии, тебя не потянет экспериментировать на стороне. Сын, а теперь серьёзно. Если вдруг у вас что-то не получится, я скорее откажусь от тебя, чем от Леры. А если ещё она и родит, то твои шансы на моё прощение стремительно скатятся к нулю. Запомни это. Заруби себе на носу. Можешь на своём конце.

Мама вытерлась насухо, бросила полотенце в стиралку, повернулась ко мне.

— Ну, что встал столбом? Провода тянуть? Нет? ТОгда спать пошли. Нормальные люди третий сон видят, только такие трекнутые полуночники шоркаются. Да ещё и на кухне. Места в постели им мало. А всё ты.

— Ма, опять я во всём виноват?

— Максик, а кто же ещё? Не могу же я сказать, что у самой после Лерочки так зазуделось, что всё равно бы не заснула.

Рассмеялись, пошли в спальню.

Лера спала, раскинувшись по постели. Свет фонарей, падающий в окно и создающий полумрак, обрисовывал её тело, выделяя волнительные изгибы. Казалось, что её кожа светится изнутри. Мы с мамой замерли возле кровати двумя часовыми у Мавзолея Ленину.

— Сын, она восхитительна!

— Ма, оценила? Ну, есть вкус у твоего сына?

— Молчи, придурок! Это не ты её, это она тебя выбрала. Цени это. Всю жизнь цени. Другой такой женщины в твоей жизни не будет. Потому что таких больше нет. Не выпускают больше. И все чертежи утеряны. Обидишь - пришибу. Всё, ложись. Нет, сначала я.

Мама на четвереньках пробралась на кровать, легла рядом с Лерой, обняла её. Та во сне развернулась к маме спиной, поджала колени. И как матушка не всплакнула от нежности, обнимая свою новоявленную доченьку?

— Что встал? Укрой нас. Подоткни одело девочке под ножки, дует же.

— Ма, а я?

— А что ты? Ложись и ты. Место есть.

— Ма, одеяло только на двоих.

— Тоже мне проблема. Плед возьми.

— Ма, не пойму никак, я тебе сын или Лера дочь?

— Ты сын. Ты мужчина. Ты можешь и потерпеть. А Лера доченька, девочка. Девочки хрупкие, нежные. А ты, скотина, такую хрупкую, прозрачную, тычешь своим дрыном. И как только она это выносит? Садюга!

Смешно.

— Ма, а ничего, что я тебя этим, как ты выражаешься, дрыном, тебя тоже тычу?

— У меня там уже всё растянуто. А она такая маленькая.

— Ма, ей, ккстати, мой дрын очень нравится.

— Спи уже, дрыноносец. Нашёл тему для разговора на ночь глядя. Всё, Максим. Я уже плыву. Голова отказывается соображать. Спокойной ночи, сын. Куда полез? Поцеловать на ночь? Сегодня обломишься. Не через девочку же лезть.А вообще-то перелезь на эту сторону, ложись рядом со мной.

— Зачем?

— Ты же как слон толстокожий. Начнёшь во сне ворочаться и девочку потревожишь, придавишь.

— Ма, ты теперь всегда между нами спать будешь, как еврейская мама?

— Надо будет, и буду. Макс, ещё слово и вылетишь на диван. Спи уже.

Обняв маму, раз уж не разрешают обнимать Леру, погрузился в объятия Морфея.

Утром мама тихонечко потрясла

— Вставай Лежебока. Завтрак готов. На работу пора.

Умывшись и натянув трусы, быстро позавтракал.

— Спасибо, ма. Всё было очень вкусно. Побежал одеваться.

— Куда? Стоять? Скажи, что Лерочка кушать любит?

Почесал затылок. А правда, какую еду предпочитает теперь уже моя почти законная жена? Даже не знаю. Пожал в недоумении плечами.

— Бестолочь! - Мамин приговор прозвучал коротко и ёмко.- Неужели за столько времени не мог узнать? Мужик, что с тебя взять. Гибимот толстокожий!

В детстве, когда меня учили разговаривать, точнее учили правильно выговаривать слова, мама долго не могла от меня умения правильно произносить слова. Пикитан, вместо капитана. Гибимот, вместо бегемота. И апофеоз моего риторства - поёбин кьян. И пусть кто-то угадает, что это обычный подъёмный кран.

Повернулся и на выход. Уйду, некому будет мозги долбить, успокоится. Вслед грозный окрик

— Куда? Стоять? - Затормозил, смотрю тупо на маму. - Ничего не забыл?

— А что я мог забыть?

Мама наклонилась к столу, опёрлась о него, выставив зад

— Так, быстро опустошил свои яйца. Не хватало ещё с полными из дома уходить, чтобы на работе дурные мысли в голову лезли. Всё, не тормози, опоздаешь. Давай, быстро суй свою елду и спускай. Да, не забыл, что на мамин зад спускать надо? Помнишь. Ну так чего встал?

Оторопел от маминого напора. Вообще со вчерашнего дня мама сильно изменилась. Не внешностью, нет, поведением. У неё будто бы внутри появился стальной стержень. И в то же время она стала мягче, женственнее, что ли. Ну, Макс, ну ты и урод. Да мама просто стала такой же, как молодые мамочки, что нянькаются со своими малышами на детских площадках, трясутся над ними всегда и везде, умильно смотрят на любую их выходку, на каждый шажок. Неужто это из-за Леры? А ведь точно. Ну, Макс, ты и встрял. По самые помидоры. Любая мать порвёт кого угодно за своего детёныша. Меня может спасти лишь то, что я тоже её ребёнок. Бля! Да матери давно надо было родить себе девочку, доченьку и трястись над ней. Ай да Лерка, ай да умница, ай да хитрованка! Ей нет нужды вить из матери верёвки, она их уже свила и оплела маменьку паутиной своей нежности, создав вид маленькой, беззащитной девочки. Бля! Ей платьице, чуть прикрывающее попу, беленькие трусики, беленькие гольфики и бантики. Всё, мамина смерть готова. Моральная смерть. Больше нет и не будет никого, лучше её Лерочки. И сын на второй план.

Держа член рукой, выстрелил сперму на мамин зад.

— Ну, что встал?

— А что делать?

— Растирать кто будет? Давай, тонким слоем.

Размазал сперму по попе. Пока не помыл руку, мазнул по расщелине.

— Что это было? - Мама развернулась лицом ко мне. - Это ещё зачем?

— Чтобы и губки были мягкими. Давай ещё и верхние помажем.

И сделал вид, будто собираюсь мазнуть маму по губам. Успел отскочить, уворачиваясь от шлепка.

— Паразит! Издеваться ещё он над матерью будет. Быстро иди мойся и собирайся. Опоздаешь.

Уже на выходе мама спросила

— Обедать придёшь?

— Нет. Не знаю. Скорее всего точно нет. Мне ещё за жену отдуваться. Точно нет. Ма, до вечера. Лерку за меня поцелуй.

— Тресну.

— За что?

— Лера, Лерочка. Запомни, оболтус. Всё, топай. Пойду девочке завтрак готовить.