Стучат колеса где-то, простились мы с тобой.

Осталось где-то лето, за горой.

— До отправления пассажирского поезда номер 347 «Ленинград – Иваново» осталось пять минут.

Спустя десять минут Бологое было далеко позади. После получасового променада на станции пассажиры оживились в предвкушении вечернего чаепития. Щепотка соды и пачка грузинского чайного полуфабриката на трёхлитровый чайник, делю всё на пятьдесят четыре стакана в алюминиевых подстаканниках, кипяток добавляю доверху. С вас пятачок, будьте любезны!

Эстетствуя, балую себя любимого. Голубая чашка, найденная в посудном шкафчике, две ложечки растворимого индийского кофе из жестяной коричневой банки с грудастой танцовщицей, кубик казённого рафинада, кипяток на три четверти и на волю – в тамбур. Поезд уже набрал ход и мчится сквозь летние сумерки. Горькая жидкость обжигает губы. Эх, если бы Наташа не заболела, разве грустил бы сейчас?

Роман с однокурсницей из соседнего вагона развивался полным ходом. Фигуристая чернобровая блондинка с Херсонщины после страстных поцелуев уже разрешала ласкать грудь. В прошлую поездку на этом же месте постигал азбуку поцелуев и романтику объятий, и, как говорится, «французский бы выучил только за то, что придумали kiss с языками». Сегодня соседний плацкарт ведёт Татьяна – подруга Наташи.

Дверь внезапно распахнулась, и полумрак тамбура прорезал луч света.

— Так-так! Технику безопасности нарушаем? - в дверях стояла худенькая девчушка в коротеньком сарафане.

Застигнутый врасплох, я чуть не выронил чашку.

— Посторонним находиться в рабочем тамбуре во время движения вообще запрещено. Курить пожалуйте с нерабочей стороны!

— Я-то как раз не посторонняя, это мой вагон. А вот ты... - девушка, усмехнулась, смерила взглядом снизу-вверх. – Ещё и чашку мою прихватил.

Свои птичьи права уяснил с ходу, Лиза уже год как водит «мой» вагон и сейчас возвращается из отпуска.

— В Нарве у тётки гостила, а в Ленинграде к Надьке во второй вагон подсела.

За исключением бригадира и электрика, Надька-из-второго была единственным представителем кадровой бригады в нашем студенческом отряде проводников. Красивая, как стюардесса, она уже третью поездку крутила любовь с другом Лёшкой из первого вагона.

— Надька к вашему рыжему намылилась. Вот и решила посмотреть, как ты тут один. Не прогонишь?

И что прикажите думать и делать? Ночь за окном. Нет, если бы Наташка была рядом, то ночь не помеха, скорее наоборот. А нет? Хотел немного погрустить и баиньки. И тут, на тебе: «Не прогонишь?»

«Я понял – это намёк, я всё ловлю на лету.

Но не понятно, что конкретно ты имела в виду?»

Между тем, путешественники из текстильного края закусили железнодорожное гостеприимство «трофейной» докторской колбасой и уже готовились ко сну.

— Давай помогу! Мой посуду, а я соберу стаканы, – и, накинув без спроса мою стройотрядовскую куртку, Лиза отправилась в народ.

Худенькая, голенастая, с короткими русыми волосами - Лиза вызвала оживление у мужской части железнодорожного аквариума. Дяденька с нижней боковушки нырнул на полку и свесился в проход, занимая стратегически выигрышное положение для обзора загорелых ляжек под коротенькой юбкой.

— Ты что - до утра возиться собрался? – с издёвкой поинтересовалась Лиза, разгружая второй поднос с грязной посудой.

— А куда торопиться?

– Пусти, сама вымою. Сядь и не мешайся!

Я насупился, хочешь мыть стаканы – мой, но не фиг тут командовать – и направился в коридор. Протискиваясь, коснулся руками талии и залип на секунды, ощущая сквозь тонкую ткань тепло девичьего тела, рубчик резинки трусов. И мне показалось, что Лиза, подавшись ко мне, прижала меня к приборному щитку, словно не желая выпускать из купе. А может быть, это качнуло вагон.

Вырвавшись на волю, в смятении чувств, принялся ожесточённо шурудить в титане кочерёжкой, очищая колосники. И тут, вагонная дверь - хлобысь! В рабочем коридорчике закружился тайфун по имени Татьяна.

— Я вообще-то тебя ждала! Почему не пришёл?!

— А-а...

— Не видел белобрысую девку в мини, прошла в твой вагон минут сорок назад? – шёпотом спросила Танька и, заглянув в купе, перевела громкость на максимум. – Вот так значит! Почему у тебя посторонние на рабочем месте?!

– Это не посторонние, – буркнул, загораживая вход в купе.

— А какие?!!

— Такие! Не твоё дело! – сорвался я.

Возможно, я бы попытался объяснить ситуацию, но теряюсь, когда наезжают буром, да ещё в голос. На автомате включаю обратку. Танька сбавила обороты.

— Олег, ты обещал присмотреть за моим вагоном ночью, а сам тут... - совестила меня тоном комсорга, отчитывающего за прогул ноябрьской демонстрации. При этом она старалась разглядеть Лизу. Та же продолжала за моей спиной греметь в раковине стаканами. Я был уверен, что Лиза в два счёта могла окоротить Татьяну, но предпочла не вмешиваться.

— Раз обещал, значит присмотрю.

— Ну-ну! – процедила сквозь зубы соседка и вышла, хлопнув дверью.

Глухой перезвон стаканов за спиной стих.

— Твоя?

— Нет, - бросил в ответ, судорожно просчитывая ситуацию. То, что Танька расскажет всё Наташке, к гадалке не ходи. Придётся оправдываться. Хотя, в чём оправдываться? «Пальцем не тронул, только посуду вымыла».

— Тогда наплюй. Посиди, я скоро закончу.

На этот раз, протискиваясь за её спиной к диванчику у окошка, я «сел на мель» конкретно, без намёков. Качнувшись назад, Лиза впечатала меня в приборный шкаф так, что лязгнули дверцы, а я чудом не задел задницей большую красную кнопку, обесточивавшую вагон. Так и до аварии недалеко! Отжал нас к умывальнику. Лиза замерла, опершись о раковину намыленными руками. Обняв, уткнулся носом между лопаток. В голове «тори» спорили с «вигами»:

«- Чего ждёшь? Какие ещё намёки тебе нужны?!

— Это непорядочно! А как же Наташа?!...»

Но Гай Фокс уже восстал против тирании штанов, взорвал к чертям парламент и овладел разумом.

Осмелев, дал волю рукам. На Лизе не оказалось лифчика, и это открытие добавило адреналина. Какой волнующий контраст! Ладони ещё помнят пышные округлости украинской подружки: их мягкой тяжестью так сладко было играть - сжимая и пощипывая. А тут – нежные холмики, гордая твердость больших сосков, отзывчиво упругих на робкие касания сквозь ткань сарафана.

Лиза тает в моих руках, открывая шею для дорожки поцелуев. Ушная раковина манит розовым точёным лабиринтом, и кончик языка змием-искусителем скользит внутрь.

— Не-е та-ам. Зде-е-сь, - шелестом листвы в голосе и наклоном головы меня направляют к тайнику, чуть ниже уха. Цветочный аромат щекочет обоняние.

Провокатор в штанах протиснулся меж худеньких ягодиц и вовсю заигрывает со своей визави, скользя вдоль и слегка раскачиваясь: «Где только научился? Всё, хватит! Пора будить принцессу!»

Развернул девицу к себе лицом - веки Лизы опущены, рот изогнулся в блаженной улыбке. Дай рассмотрю тебя... А ты флиртовала с солнцем, красавица! Выцветшие брови, облупившийся нос, опалённые скулы, пересохшие потрескавшиеся губы – его печати. Хочу! Хочу попробовать на вкус солнце.

— Нет! Нельзя! Отстань!

Что тут началось! Арест молодогвардейцев гестапо: «Аа-а! Сволочи! Не смейте бить целовать Любку Лизку!» Упираясь мокрыми кулачками мне в грудь и сжав губы в узенькую щель, она мотала головой, увёртываясь от поцелуев. Такого яростного отпора я никак не ожидал и никогда больше не получал.

— Я не целуюсь в губы!

Оба пыхтели, выравнивая дыхание.

— А-а?

— У меня есть жених. Он сейчас в армии.

«У солдата выходной – пуговицы в ряд... - в голове, браво чеканя шаг, грянул хор Советской Армии. – Не плачь, девчонка, пройдут дожди! Солдат вернётся, ты, только жди!»

«Да... Кадрить девчонку воина СА как-то не по-пацански».

Сижу за столом, заполняю паузу глотками остывшего кофе, делаю вид, что интересуюсь пейзажем в темноте за окном.

— Молчишь? Испугался? – Лиза успокоилась и дёргает «тигра за хвост».

В зеркале окна двоится залитая светом девичья фигурка, руки в боки, типа «мне всё равно на каком ухе у тебя тюбетейка».

— Вот ещё. Очень надо, - бурчу под нос.

— А чего притих? Скромным стал?

«Ни хера не понимаю! Трудно было сразу сказать? Ну типа - «я другому отдана, буду век ему верна» - и всё! И вообще, зачем тогда припёрлась? И что ей сейчас-то от меня нужно?»

— Олег, не сердись! Подвинься, я сяду.

Обернувшись, хотел прижаться к стене у окна, чтобы освободить место. Не успел. Лиза вытерла полотенцем руки и уселась ко мне на колени. Обняла за шею, прижалась щекой. Сердце отпустило. Женские прикосновения – лучшая сердечная терапия!

Ёрзая попкой, красавица договорилась с моим Ванькой-встанькой. Он воспарил духом и плотью: «О, да к нам гости! Присаживайтесь!» А руки как деревянные: куда девать, кого обнимать? Правую, ладно, вытянул вдоль окна. А левая? Лизка взяла сиротинушку и пристроила себе на бедре. При этом подол задрался чуть ли не до самого живота. Ляжки налитые, загорелые, колени острые, лепные, пальцы длинные, с красными ягодками педикюра – глаз не отвести, слов не вымолвить.

— Я не целуюсь в губы. Девчонки говорили, что если не целоваться, то не влюбишься, а значит, обязательно дождёшься своего парня, - Лиза просунула ладошку под мою футболку и ноготками царапала бок. – А обниматься - это же не считово. На танцах же парни всегда девок за сиськи и жопу лапают. И никто ничего. Правда ведь?

— Ага, - согласно киваю головой.

Что с дурочки взять? В каком номере «Cosmo» «Сельской молодёжи» ты прочитала эту ахинею? Хотя, в школе, девки тоже что-то говорили о «не целуйся без любви». Бред, на дворе двадцатый век! Целоваться – это же так сладко!

Лиза склонила голову мне на плечо и бубнила куда-то вниз, а потом, подняв голову, посмотрела в глаза.

— И ещё... Я не даю парням в пизду. Понимаешь?

— Понимаю, - продолжаю кивать, совершенно обалделый.

Надо сказать, что солёные словечки, словно семечки, вылетали из её уст и совсем не царапали слух. А ещё Лиза умела мастерски уводить беседу в сторону.

— Па-ни-маю... - передразнила меня, укусила за ухо и чмокнула в щёку. - Кончай дуться! Лучше скажи, твой дружок Лёха нашёл-таки свои трусы?

«Твою мать! А это откуда ей известно? Надька разболтала? Ну бабы, язык что помело!»

Вчера, в рейсе до Ленинграда, Лёшка в спешке ночного рандеву с Надькой-из-второго «сорвал с себя трусы быстрее брюк» да так, что не смог найти утром. Пришлось Рыжему щеголять по Невскому в одних штанах на голый хрен.

— А чего их искать, скорее всего, попали в мешок с грязным бельём, - неожиданно для себя включился в диалог и развил тему. – Мы ему в Гостином обнову справили.

— Ничего, Надька сейчас его быстро без обновы оставит.

Так, слово за слово, разговор оживился и не только разговор. В голове ещё царил бардак, как после взятия Зимнего, а организм вновь потянулся к прекрасному. Шея, плечи, ушко - мораторий на губы соблюдаю. Сам не заметил как, теребя складки сарафана, полностью обнажил бёдра. Белый треугольник трусиков, на фоне медного загара бедер, гипнотизирует. Его вершина, чуть раздвоенная складочкой, темнеет влажным пятном, а выше, тонкую ткань пружинят завитки упругих волос. Дотронуться. Коснуться только раз, чтобы почувствовать... нет, чтобы «услышать» подушечками пальцев шорох сминаемых волосков. Можно?

«Меня не слышат – это минус, но и не гонят – это плюс!» Украдкой проскользнул кончиками пальцев под резинку трусиков. Лиза вздохнула, замерла, втянула живот, словно приглашая меня вглубь. Накрыв ладонью девичьи кудельки, затаился. Я ещё никогда не касался женщины здесь. Теперь вперёд, как ночью по тайге. Забавные кудряшки, так и хочется навить их на пальцы. Кончиком среднего нащупал влажную ложбинку, скользкие складочки манят вглубь. Вперёд...

— Олег, Олежек, нет. Пожалуйста. Нет, - молящий голос пробивается будто издалека.

Ретируюсь. Кончики пальцев влажно блестят...

— Олежек, прости, мне не надо было...

— Да, ладно... - злюсь на себя: «Ведь предупреждала же. Чего полез?»

Хочу выйти из-за стола:

— Пусти, мне в туалет надо.

Вскочила. Стоим друг перед другом. Смотрю поверх неё на наше отражение в зеркале на двери купе. Я весь такой гордый, обиженный, кадык дёргается, желваки играют – мудак мудаком. Она кулачками в меня упёрлась, смотрит на меня снизу, что-то говорит.

— . .. время... позже... сама...

— Да, конечно. Я понимаю, – согласно киваю я, совсем не улавливая смысла – в ушах вата, в голове смесь обиды и злости на себя. – Пропусти меня.

Не остановила. Закрылся в туалете, посмотрел в зеркало - морда красная. Обидно до соплей. Надо умыться, руки сполоснуть.

Пальцы ещё чуть влажные. Интересно. Запах незнакомый, чистый, так же нежно, едва уловимо пахнут полевые цветы, если не зарываться в букет по уши. Лизнул, немного солоно, а в послевкусии лёгкая кислинка и что-то ещё волнительное, притягательное. Смакуя послевкусие облизал всё до ногтей. Как ни странно новые ощущения успокоили душу и тело. Умылся холодной водой, вообще полегчало. Пора назад.

В коридоре слышу, Лизка гремит посудой. Дежа вю. Нет, лучше в тамбуре постою. Прилип лбом к холодному стеклу - «мысли ни о чём, чтобы унять свою печаль». Так много всего произошло, и что дальше?

Огоньки за стеклом мелькают всё чаще, вагон мотает на стрелках. Вспышка света контрольного прожектора бьёт по глазам. Станция! Дверь в тамбур распахивается - Лиза в моей стройотрядовке с железнодорожным фонариком.

— Сонково! Стоянка 20 минут. Беги к соседям, проверь, закрыты ли туалеты. А я здесь. Встретимся на перроне.

«Вот и выход! Я же обещал Таньке проследить за её вагоном», - выскакиваю в коридор и зайцем через вагон, лавируя меж сползших одеял и нависающих над проходом ног.

У соседей тишина и порядок. Будить хозяйку не стал, закрыл туалеты и спрыгнул на перрон. Лиза уже ждала внизу. Прохлада летней ночи. На перроне дежурный по станции, проводник штабного вагона и несколько отрядных полуночниц. Лизка жмется ко мне, запускает холодные ладошки под футболку – греться, словно ничего не произошло.

— Пошли, сбегаем к Надьке.

— Почапали.

И мы побежали вдоль состава. У штабного вагона наткнулись на бригадиршу.

— Лизка, ты же с Надькой во втором была? Уже со студентами хвостом крутишь? А ты чего свой вагон оставил?

— Антонина Петровна, не ругайтесь. Я по своему вагону соскучилась. Мы Надьку проведаем и бегом назад.

Второй вагон ожидаемо был закрыт. Зато на площадке тамбура первого гордо стоял Лёшка в тапках на босу ногу и куртке на голую грудь. Готов был поспорить на четвёрку по сопромату, что трусов под форменными брюками на нём нет.

— Чего прискакали, кузнечики?

— Надька у тебя?

И не дождавшись ответа, Лизка рванула к третьему окну. Подняла с земли камешек и запустила в стекло, шторка отдёрнулась...

— Олег, ты как? Всё окей? – Лёха с заговорщицким видом присел на корточки и, видя моё замешательство, покровительственно добавил. – Тут, брат, самому надо шевелиться. Надька её специально к тебе отправила. Не теряйся, ночь ещё впереди.

Специально откомандированная особа, жестикулируя, общалась со своей товаркой.

99574   28 14832  48   5  +9.89 [30] Следующая часть

в поезде, проводники, романтика