Часть вторая. Коло обернулось.

Глава одиннадцатая.

Несмотря на молчание хозяев теремка, шум в парадной и крики в окно не затихали. Наоборот, усиливались.

С каждым новым ударом, призывом отворить, Арон Моисеевич подпрыгивал в кресле и морщился, словно от внезапно открывшейся язвы. Казалось бы, чего проще, встать, подойти к двери и послать непрошеных гостей в долгое эротическое путешествие. Но Ароша не обладал мужеством филистимлянина Голиафа, не имел в росте трех метров и его, расплывшееся от сидячей работы, тело не закрывали латы весом в пять тысяч сиклей меди. Бронёй в пятьдесят семь килограмм — именно столько весил эксклюзивный костюм филистимского великана. В сочетании с уже имеющимся лишним весом Ароши, она просто бы раздавила ему позвоночник и так искривленный от кропотливой работы за столом ювелира.

Руководствуясь надписью на кольце царя Соломона: «Всё пройдет», Ароша ждал когда «И это пройдет», но оно не проходило, словно молотом нахлынувших обстоятельств, вбивая его в кресло.

— Арон Моисеевич, они сломают двери, — тихо произнесла Света.

— Но, Верочка, если я открою — они сломают меня! Это «Ко» не станет церемониться со старым больным евреем...

— Арон Моисеевич, вы верите в бога?

— Я верю в бога, Верочка! Но, я-таки сильно сомневаюсь, что он верит в меня!

— Встаньте и откройте. Сегодня он в вас верит.

Ароша посмотрел на Свету, сидевшую в кресле в коротком банном халатике с немного раздвинутыми коленками, без трусиков. На глас свыше, она явно не дотягивала, но выбирать не приходилось, и ювелир ухватился за её слова, как утопающий за соломинку. Заранее зная, что всё равно потонет, он всё же нашел в себе силы направиться к дверям.

Уже на полпути, он обернулся и растеряно спросил:

— А вы, Верочка?.. Не оденетесь?

— Зачем? — ответила Света, закидывая ногу на ногу.

Жест совсем нераскаявшейся Магдалины, как ни странно, вселил в Арошу куда больше надежды, чем напутствие праведницы. В нём пробудились силы того далекого времени, когда ещё была жива его Циля и у него были на голове волосы. Ароша даже выпрямил искривленный позвоночник, выстроил позвонки в ровную шеренгу перед решающим боем.

Пока Арон Моисеевич нервно скрипел многочисленными задвижками, запорами, звенел ключами, Света сидела и думала: а не съесть ли ей ещё и яблочко?

Решая для себя очень важный вопрос чревоугодия, она наконец-то услышала:

— Чего не открывал? — это был голос Лёхи.

— Боже-ж мой! Каких-то пять минут и вы расстроились? — ответил Ароша, окончательно взяв себя в руки и вернув себе одесский сарказм.

— Ты, барыга, давай, не понтуй! Если мы твой теремок на бриликах ещё не растрясли, это потому, что нужен. Тимоха вот, прислал. Глянь и оцени...

Наступила пауза. Послышался скрип кожи и щелчок кнопки, — видимо Леха доставал что-то из кармана.

Несмотря на жару, братва ходила в коже, словно был октябрь семнадцатого года, и склады одежды для авторот бронетехники достались новым управителям государства.

— Сколько можно с цацки поднять? — спросил он.

— Белое золото, черный агат, но много не возьмешь. Новодел. Такие перстни на конвейере, десяток за час, расфасовывают, или я совсем не знаю за Одессу!

У Ароши отлегло от сердца. Он-то думал: пришли за Верочкой! За карбонадо «Черный Лебедь»! Но Лёха и Сивый явились от Тимохи, узнать, насколько они очередной раз взяли побрякушек. С недавних пор, для Арона Моисеевича оценка краденных украшений стало обычной процедурой, так сказать взнос в современность и оплата за крышу, на случай какой протечки в его уютном теремке.

— Ты, давай, внимательней посмотри! — снова проговорил Лёха. — Тимоха сказал: тебе оставить. Завтра сам заедет! Остальные цацки привезет. Сегодня, какая-то стерва его «Volvo» покоцала, так ты не быкуй за свою Одессу. Злой Тимоха! Это мы с Сивым тебе по дружбе говорим...

— Точняк, барыга! — послышался голос Сивого. — Отстегни попавшим впросак друганам зелёную сотню — заплатить за ремонт иномарки, и разбежимся с миром. Тебе же лучше. Завтра Тимоха будет добрее.

Спорить Арон Моисеевич, видимо, не стал. Теперь за стенами комнаты, где сидела Света, заскрипела кожа кошелька ювелира, — щелкнула кнопка язычка, зашелестели радужные бумажки. Входная дверь закрылась, звякнули ключи, скрипнули запоры, задвижки...

Немного погодя, Ароша снова предстал перед взором гостьи и бросил на стол, между бокалами с вином и вазой с фруктами, перстень-печатку из белого золота с маленькой саламандрой на черном агате.

Подпрыгнуть, как ошпаренной, настало время Светы.

— Боже-ж мой, как вы всполошились, Верочка! — проговорил Ароша, располагаясь в кресле, напротив. — Вы оказались правы! Сегодня, Бог в меня верит. Они пришли не за вами, а ко мне...

— Не спешите, Арон Моисеевич! То, что вы сейчас держали в руках, гораздо страшнее всей «Ко» Тимохи Скалкина...

— Вы-таки хотите, чтоб я засмеялся?! Ничего особенного, Верочка, в этом перстне нет, или я не знаю за Одессу!.. Обычная безделушка из драгметалла, для новых русских. Идет в комплекте униформы... С малиновым пиджаком и, как они сами их называют, «казаками» за пятьсот у.е.

— Я бы не стала это утверждать, Арон Моисеевич. Пожалейте Одессу.

— Вы меня удивляете, Верочка! Но, я-таки должен вам сказать...

— Надеюсь, вы не надевали перстень на палец? — резко оборвала его Света.

— Когда ещё была жива моя Циля, Верочка, и у меня-таки были волосы, она заставляла меня спать в обручальном кольце. С тех незабываемых ночей, я не ношу на руках ничего, даже часов, чтобы, вернувшись к жене за утро, не знать времени.

— Ваша Циля, была мудрая женщина, Арон Моисеевич, — улыбнулась Света, — и она-таки привила вам хорошие манеры! Мне нужен молоток...

— Верочка! Вы хотите вбить в моем теремке гвоздь?

— И верните мне «Черного Лебедя»!

Ароша повошкался в кресле, повздыхал, поворчал за Одессу и всё же исполнил обе просьбы своей прелестной и загадочной гостьи, больше похожих на приказ. Первую с некоторым недоумением, вторую, с сожалением.

Ему уж очень не хотелось расставаться с карбонадо, но когда Света на его глазах, с размаху, молотком, сначала отбила у печатки саламандру, потом, им же, разнесла брошь-заколку, столь невозможно-варварским способом отделив от неё «Черного Лебедя», ювелир просто лишился слов...

— Боже-ж мой, Верочка! Что вы делаете? — воскликнул Ароша, пытаясь ей помешать, но, обращенный в его сторону, взор Светы стал таким жестким и колючим, что он предпочел роль стороннего наблюдателя, теперь только внутренне охая и причитая.

Тем временем, Света сбросила халат, оголив перед ошеломленным Арошей попку, орешком, и остальные свои отличия от мужчины, вылила из своего фужера остатки Рислинга, — всё это она делала мгновенно, — краем снятого одеяния взяла со стола саламандру, и бросила ее в бокал, туда же был кинут черный алмаз.

В чём мать родила, подбежав к окну комнаты на солнечной стороне, она откинула шторы и поймала вечерние лучи хрустальным фужером.

Сделав бокалом несколько круговых движений, словно перед дегустацией вина, Света на долю секунды покрылась белыми ворсинками. Хрустальный фужер в то ли руке, то ли лапе ослепительно сверкнул, не давая Ароше толком рассмотреть происходящее.

Когда разноцветные круги, блики и искорки, в глазах Арона Моисеевича, наконец-то, разбежались по уголкам век, и он снова обрел способность видеть, шторы были задвинуты, халат накинут. Света сидела напротив, бокал стоял на столе, а в нём лежал черный алмаз. В карбонадо, как доисторическая мошка в янтаре, просматривалась саламандра.

— Боже-ж мой, Верочка! — пробормотал Ароша. — На вас-таки уже начала действовать черная магия! Я предупреждал, что ваш папа сделал вам плохую услугу, подарив своей столь юной дочери карбонадо. Завтра придет Тимоха, и я не знаю, за что ответить! Что я ему представлю взамен перстня?!

— Арон Моисеевич, вы же сами сказали: такие печатки в базарный день ведро! У вас впереди целая ночь! Или вы не знаете за Одессу? И не создадите копии?

— Похоже, Верочка, за Одессу вы знаете лучше меня!

— Арон, Моисеевич! — Света встала и чмокнула Арошу в щеку. — Я вас обожаю!

— Хорошо, что моя покойная Циля покинула этот мир и, сейчас, не подает нам кофе...

— Ну, всё! Я одеваться и на «Развал»...

— Боже-ж мой, Верочка, у меня скучает целая библиотека! Зачем тратить деньги?

— Мне нужна книга, которой у вас нет, Арон Моисеевич.

— Вы подходили к книжному шкафу, и они вам это сказали?

— Милый Арон Моисеевич, вы так часто вспоминаете свою Цилю, что, я думаю, в вашей библиотеке такой книги нет. Или вы ничего не знаете за Одессу...

Света выпорхнула из комнаты, — в другую, меньше, где, горкой, были сложены покупки из салона Дульсинеи Коротковой. Ароша пожал плечами и отправился за рабочий стол — творить перстень-печатку с саламандрой. Даже при его умении и знании за Одессу, до утра было очень мало времени и ему стоило поспешить.

Через полчаса, над сосредоточенным за работой ювелиром наклонилась девушка в джинсах и в красненькой майке-топе. Обдавая Арошу ароматом духов и переворачивая бейсболку козырьком назад, она чмокнула его в щеку и мурлыкнула:

— У.е. пятьдесят, для бедной Веры, не найдется?

Ювелир вдохнул, но Света настолько была мила, очаровательна, что он не смог ей отказать.

Тяжело расставаясь с Улиссом Грантом, кошелёк снова потерпел утрату, оплакивая которую, Ароша спросил:

— Верочка, вы-таки не сбегаете?

— Что вы, Арон Моисеевич! Я вам заложила «Черного Лебедя», за которым обязательно вернусь. Или вы не знаете за Одессу?

— Не оставляйте меня, Верочка! У меня такое чувство, что мы уже давно знаем друг друга, и вы мне, как дочь. Циля бы была рада, если у нас с ней получилась такая девочка, когда у меня ещё были волосы...

— Не оставлю, Арон Моисеевич. Куплю книгу и вернусь.

— Боже-ж мой! И за какую необходимость та книга, Верочка! Её знают в Одессе?

— «Дневник Мата Хари». Знали ли эту женщину в Одессе? Вот, она точно знала за Одессу, иначе бы не послала своим палачам воздушного поцелуя.

Беря деньги, Света ещё раз чмокнула Арошу и мурлыкнула ему в ухо.

— Вообще-то, я не Вера — Света, и у меня нет отца, Арон Моисеевич...

Ароша не успел ответить — как-нибудь отреагировать, или хотя бы удивиться, гостья уже выскользнула из теремка в направлении городского рынка...

Раньше Светка даже не знала, какое это было счастье, бежать по пыльному асфальту в балетках, обтягивающих попу джинсах и маечке на голое тело, зажав локоны резинкой для волос и спрятав их под бейсболку, — круто развернув козырьком назад.

Последнее время, ей приходилось быть, то деловой женщиной, то княгиней, то сестрой стрелецкого десятника, носить на себе столько всего, что Света по достоинству оценила эпоху унисекса, свободного от предрассудков мира и себя в нём...

С такими мыслями Премудрая Медведица пронеслась по улице имени всенародного старосты к городскому рынку или попросту базару.

Провинциальный островок буйства новой политики государства — рыночной экономики, с рядами деревянных, под общим навесом, лавок, выкрашенных в ярко-зеленый цвет, уже затихал. Новые господа жизни, словно выносливые муллы бога торговли и гимнастики Гермеса тащили на себе баулы, толкали груженные тележки, спеша с непроданным за сегодня товаром до камер хранения.

Базар был наполнен запахами турецких кож, польской парфюмерии, шашлыка из свинины и цыплят в гриле. Толкался говорливыми цыганками в разноцветных юбках, бритоголовыми мытарями, пестрел вывесками бутиков — наскоро приделанных на козырьки бывших ларьках от кооперации колхозов, распивочной «Ветерок».

Все было родным и до боли Свете знакомым. Нередко, мелькали малиновые пиджаки, на мощных шеях их носителей, крупными звеньями, сверкали золотые цепи, а пальцы, с нанизанными на них солидными «болтами» из драгметалла, держали сигареты «Мальборо»...

Со всех сторон рынка, забойными девичьими голосами группы «Комбинация», по округе гремела песня:

«Два кусочека колбаски

У тебя лежали на столе

Ты рассказывал мне сказки

Только я не верила тебе...».

Огибая катившиеся навстречу тележки, не обращая внимания на окрики их толкающих: «Посторонись!», Света пробралась в ряд обмена валюты.

Несложная процедура трансформации у.е. в рубли, по вчерашнему или сегодняшнему курсу, Премудрую Медведицу мало волновала, что было нельзя сказать о меняле. Поданную незнакомкой зеленную купюру, достоинством в пятьдесят долларов, он ощупал подушечками пальцев, просмотрел Улисса Гранта на просвет, — только что не попробовал на вкус.

— Ну?! — не выдержала Света.

— Кассета для поляроида не нужна? — не растерялся тот.

— Нет! Книга нужна! Время! Цигель-цигель, ай-лю-лю! — крикнула Света, получая от него рубли мелкими купюрами.

Завидев молоденькую девушку с у.е. на руках, цыганки, стайкой, заботливо окружили её, заодно, подперли грудями и менялу.

— Милая, красивая! Дай, погадаем! Всю правду расскажем! От кого твое сердце взволнуется, кого холодом обдаст, на ком печаль оставит! — наперебой, затараторили они.

Света рассовала по карманам джинсов деньги и, немого, сунула старшей из цыганок.

— Купи дочке ушных капель. Утром, она от того плакала, что ушко подстудила...

— Откуда знаешь? — оторопела та.

— Книги читаю... — бросила Света, уже на бегу.

Озадаченные ромалы не посмели её задерживать. Только через минут пять, Светку догнала молоденькая цыганка, почти девочка, дернула за руку и шепнула:

— Не ходи на «Развал». Там сейчас Тимоха! Разборка там!

— Из-за чего, не знаешь? — спросила Света.

— Из-за денег, из-за чего ещё-то?! — удивилась вопросу цыганка. — В городе, мастер по Восточным единоборствам объявился. Ромалы говорят: передел будет! Вот Тимоха и нервничает, а тут ещё книжники сговорились и отказываются ему платить.

— Ладно, беги. Спасибо... Я только книгу куплю, мне очень нужно.

Молоденькая цыганочка лишь воскликнула, что-то по-своему, развела руками и, подметая рынок длиннополой цветной юбкой, исчезла в торговых рядах.

Перекинув бейсболку, козырьком на глаза, Света отправилась дальше.

Книжные ряды находились немного на отшибе, ближе к парикмахерской с броским названием «Салон красоты».

Позаимствованное от Санкт-Петербурга название «Развал», место торговли книг не имело ничего общего с прототипом. Это была не букинистическая распродажа старых, редких изданий, а обыкновенная продажа массы печатного разнообразия сотен издательств-однодневок, что обрушилась на читателя, как-то в одночасье.

Самое старое, что можно было найти на «Развале» маленького провинциального городка — это репринтное воспроизведение дореволюционного издания. Бывало, промелькивал Валентин Пикуль — «На задворках империи», «Каторга» «Богатство», со всех сторон обложенный переведенными на русский язык сценариями бразильских сериалов. Но в основном, зелёные прилавки пестрели яркими обложками с обнаженными телами девушек, броскими названиями «Экстаз», «Ночь любви», «Искусительница» или чем-то похожим.

К одному из напуганных хозяев обилия слишком уж откровенной полиграфии, порой, совершенно не относящейся к содержанию, Света и подошла. Послушав вялый поток предложений, — видимо Тимоха был уже здесь, хоть и внешне это ничем не проявлялось, — она поморщила носик, сделала стеснительное личико и, словно выдавила из себя:

— А у вас есть книга Маркуса Ван Хеллера «Дневник Мата Хари»?

— Есть, — ответил продавец, с таким видом, словно Светка полностью перед ним обнажилась или пожелала купить в разделе книг фалоимитатор. Покапошившись в объемной полиэтиленовой сумке в крупную клетку, он достал книгу с изогнувшейся голой красавицей на обложке.

— Здесь, девушка, ещё «Дьявольские карты» Макса Ренуара, — проговорил он совершенно забыв о том, что пять минут назад спешил побросать свой пыльный товар в камеру хранения и, во избежание встречи со «Скалкин и Ко», ретироваться с рынка. И, в общем-то, зря...

Уголком правого глаза Света заметила, — к прилавку направляются Лёха и Сивый. За последнее время, нечаянных встреч и расставаний, два бритоголовых отморозка ей стали настолько родными, что она без особого труда выделила их, несмотря время закрытия, из ещё многолюдной панорамы рынка.

Сунув руку в тесный карман джинсов, вынув комканые купюры, не считая, Света бросила их продавцу.

— Давайте! Сдачи не надо!

— А если не хватит? — ответил хозяин книг. Ему явно не хотелось расставаться с девушкой, купившей откровенную эротику. Разглаживая мятые деньги с таким видом, словно уже ласкал их бывшую хозяйку, он не собирался отдавать книгу.

— Хватит! Ещё и на чай останется! И на кофе с молоком! — рявкнула Света, буквально вырывая у него из рук «Дневник Мата Хари», готовясь к прыжку на расстояние и удаление.

— Оба на! Смотри-ка! Сивый, это же она!

— Кто?

— Ну, та, что машину Тимохи покоцала!

— Похоже!

— Перебомбасилась — думает, не врубимся! — услышала она откуда-то сбоку. Почти рядом, повеяло гориллой Лёхой.

Света сморщила носик, красноречиво глянула на продавца книг и натянула бейсболку на глаза. Тот был не жив, не мертв, неожиданно подул легкий ветерок, разнося мятые купюры по пыльным книгам.

— Вот, блин, а! Чего застыл? Собирай теперь, жадина!

Лёха с Сивым обогнули её с двух сторон, взяли под локотки, приподняли.

— Ой, привет! — мурлыкнула она, прижимая к груди книгу.

— Смотри, Сивый, чего она купила!

— Ага. Явно целка! Любви хочет!

— Надо чипсе помочь! — гогоча, перетирали отморозки меж собой.

— Ну не здесь же, мальчики? — улыбнувшись, согласилась Света. — За рынком, я видела сарайчики, глухой скверик.

— Ладно, будешь паинькой, пропустим в два ствола по-скорому, и отпустим, — вынес решение за себя и Сивого Лёха.

— Буду, мальчики, буду! Только в одну лавку заскочим?

— Это ещё зачем? — спросил Сивый.

— Ну, там, чулочки — черненькие, ажурные, прикупить, поясок, трусики. На мне ничего этого нет. Вы же любите, чтоб гламурненько было?

— Кто это мы? — отозвался Лёха.

— Мужчины! Или вы не того? Ну — не этого! А я смотрю, — всё вдвоем, да вдвоем! Словно «Твикс» — сладкая парочка! Прямо и не знаю тогда, чем я могу помочь!

— Сивый! Понесли её, пока она нас ещё ниже не опустила! — багровея, прорычал Лёха.

— Ой, мальчики! Стойте! Балетка с ноги слетела...

Но Лёха и Сивый не остановились. Под стопорное состояние продавца книг, словно под не прозвучавший марш Мендельсона, они понесли Свету в указанном ею же направлении, — за сарайчики.

Оставшуюся без пары балетку перевернуло ветром и перекатило под ноги молодого мужчины с посохом, которым он и прижал её к асфальту...

Проплывая меж торговых рядов в железных объятьях отморозков, Света думала: терять предметы одежды, обуви и аксессуары — её рок, и с этим нужно смириться. Поджимая пальчики босой ножки, чтобы случайно не коснуться какого огрызка в проулках храма Гермеса, она приветливо улыбалась всяк туда вновь входящему, пока Лёха и Сивый не вынесли её на безлюдный простор за рынком.

За камышовыми сарайчиками, взору открылся заброшенный скверик, куда новая власть сослала с центральной улицы статую Владимира Ильича Ленина с кепкой в руке и поставила рядом с небольшим зеленеющим тиной заброшенным прудиком.

Тухлый запах застоялой воды, особо стойкий в невыносимую жару в календарной череде августа, разогнал с облезлых скамеек возможных свидетелей предполагаемого Светкиного позора. Даже коммунисты, судя по жухлому венку у постамента, посещали своего опального кумира не часто, предпочитая, чтобы обгаженный птицами вождь мирового пролетариата, с бело-коричневыми потеками на бронзовом пальто, вдыхал гнилой воздух перемен в полном одиночестве.

— Фу!.. — Света зажала нос свободной от книги рукой, когда её поставили на землю, возле сломанной скамейки. — Мальчики, мы так не договаривались!

— Мы вообще не договаривались, чипса! — ответил Лёха, расстегивая ширинку и срывая с неё бейсболку, в попытке нагнуть. — Похоже, что ты действительно целка! Отвезем тебя Тимохе. Давай не упрямься, а то Сивый быстро наведет тебе несмываемый макияж!

— Ещё вопрос, можно? Последний! — повторно увернувшись от его рук, спросила Света.

— Если отчмокаешь хорошо! — засмеялся Сивый.

— Валяй, пока рот не занят! — подмигнул тому Лёха.

— Как вы относитесь к зоофилии? Ну, там, необитаемая льдина в Северном Ледовитом океане и охочая до мальчиков белая медведица...

— Глянь, Сивый, она совсем крышей съехала! Хватит базлать, чипса! Сползай к штанине и принимай ход-дог, пока мы сами тебя не загнули.

Глаза Светы стали холодными, словно полюса вечной мерзлоты. Мизинец, на правой руке, заострился когтем, выросшим из белой шерсти, что поползла по остальным, выпускающим когти, пальцам и по ладони.

Но Лёха этого не заметил, он обернулся, услышав:

— Девушка, случайно не вы потеряли?

Немного вдалеке стоял мужчина в спортивном костюме и кроссовках «Adidas». В одной руке, он держал трость, больше плохую на посох, а в другой — балетку со Светкиной ножки.

— Оба на! Сивый! Нам мешают отдыхать!

— Сейчас, Лёха, перестанут...

Сивый рванулся к мужчине, но даже не добежал. Посох перешиб ему ноги и тот рухнул, то ли вопя, то ли ругаясь матом. В секунду, незнакомец занес над ним руку...

— Ай!.. Моя балетка, моя! — остановила его Света, помахав правой рукой, уже с маникюром на пальчиках. Снова приветливая и отзывчивая, она тихо добавила в адрес Лёхи. — Закрой скворечню, придурок! Забирай своего сивого инвалида и вали, вали отсюда...

Передвигаясь на одной балетке, словно играя в классики, Света больше не обращала внимания на сладкую парочку. Зажимая подмышкой книгу, она допрыгала до незнакомца. Обулась, взяла его под руку и отправилась из сквера, оставляя полтора отморозка в компании Владимира Ильича Ленина, равнодушно взирающего на покалеченного Сивого.

— Ну, здравствуй, Медведица! — проговорил мужчина в спортивном костюме, когда они отошли на некоторое расстояние.

— Привет, Волк!

— Импровизируешь?

— Не-а! Я за книгой пошла, а они привязались. Да ладно тебе, Вовка! Полапала бы я их немного и всё! Ты вон сам, чуть Сивого не прибил раньше срока! Нарушил бы Закон Времени...

— Ну да, я виноват. А то, что завтра, все столичные телеканалы и газеты бы сообщили, что в провинциальном городе, в котором, отродясь, не было зоопарка, откуда-то взявшийся белый медведь, пусть не до смерти, но заломал, двух бритоголовых из бандитской группировки местного воровского авторитета. Это как?! Я уж и заголовки газет вижу: «Звери на защите людей!», «Тайна провинциального городка!», «Загадка века!», «Медведь — защитник!».

— Медведица! А в остальном ты прав. Слава нам ни к чему. Постой, постой!..

Света остановилась возле деревянной театральной тумбы. На наклеенной на ней афише, было написано:

«Маг и чародей, всемирно известный экстрасенс Генрих Карлович Голесницкий, 10 августа, будет проводить в нашем городе сеанс массового излечения от многих болезней. Всех желающих, почувствовать на себе силу врачебной магии, в 19 часов вечера будет ждать самый большой кинотеатр города «Экран». Стоимость входного билета можно узнать в кассах кинотеатра. Собранные на сеансе деньги пойдут на восстановление старинного дома за номером двенадцать по улице «Девятого января» и устроения в нем лечебного центра на основе экстросенсорики и врачебной Белой магии».

Разглядывая бабочку песочного цвета под безупречно накрахмаленным воротничком, улыбающегося с афиши Генриха Карловича, Света проговорила:

— Завтра вечером. Волк, достань билетик.

— Мало тебе восьмерки во времени, Света?

— А кто вообще сказал, что восьмерка только наша вина?

— Ты же потеряла силу. Змей и Кит пропали.

— Силу я потеряла ненадолго, несносный Кит, просто где-то затерялся. С ним это часто бывало и раньше. Вот Змей, действительно пропал. Но и Слуга Хаоса обесточился! Причём, не на десять минут, а настолько, что перстень с Саламандрой запросто и нагло у него спёр Тимоха. У кого из тел, — я ещё не знаю, но спящая саламандрочка у меня. Я её в «Черного Лебедя» упаковала, вот!

— И где сейчас алмаз?

— У одного добрейшей души ювелира, который знает за Одессу. Не смогла оставить его без гарантии, что обязательно вернусь.

— Ой, с огнем играешь, Светка! Ты же не знаешь, когда Эскулап Бездны снова обретет силу! Камень его удержит лишь ненадолго.

— Билеты на шоу Голесницкого, бабули, поди, уже раскупили, но ты мне все же один достань, обязательно. Завтра утром, принесешь в ломбард, что по улице Калинина и за Скалкиным заодно проследишь. Есть у меня одна зацепочка насчет промежутка времени успенья саламандры, но надо уточнить у Тимохи.

— Достану, прослежу...

— Да, ещё! Книга, — Света сунула «Дневник Мата Хари» Волку, — отдашь Светке, то есть мне...

— Ты чего! Ей, то есть тебе, всего двенадцать!

— Ну, незаметненько подложишь... — Света вздохнула. — Ничего не поделаешь, приходится развращать саму себя. А всё это Закон Времени! Кстати, «Дневник Мата Хари» я нашла, как раз в этом возрасте, летом. Кто-то из студентов забыл на стульчике в кафе-мороженном. Пусть этим студентом будешь ты. А то, я не возьму книгу с собой, не прочитаю на сон грядущий, и получается не стану женщиной... Быр-ррр!!!

— Ты ей только что, чуть не стала, Света!

— Ой, да опоздали насильнички! — Премудрая Медведица сморщила носик, в её глазках забегали хитринки.

— Выходит я тебя зря спасал?

— А то! Всё, целую и побежала. Есть у меня к саламандре один архиважный вопрос: зачем в этой восьмерке времени, вдруг, так занадобился Голесницкому дом двенадцать по «Девятого января»?..

Света развернула бейсболку козырьком назад и понеслась в сторону улицы имени всесоюзного старосты. Подойдя к окну ломбарда, она заглянула.

Ароша сидел, сгорбившись, за рабочим столом с горелкой в руках. По усталому лицу было заметно, как Света ушла, он от него и не вставал. Повторить перстень точь-в-точь не так-то было и просто. К тому же, видимо, изнуряя себя трудом, ювелир гнал от себя плохие мысли, что заползали в сердце, минуя голову...

— Арон Моисеевич! Тук, тук! — мурлыкнула Света, показывая ладошки. — Откройте.

Премудрая Медведица произнесла слова тихо и даже не стукнула в стекло, но хозяин этого дома её ждал с нетерпением...