Это утро выдалось на редкость кремовым. Мягкий свет холодного зимнего солнца заполонял комнату, не обращая внимания на полупрозрачные бежевые занавески, и девушка, которая все утро боролась с ним, крутясь с боку на бок, все же сдалась.

«Привет, новый день. « — Люба открыла глаза, широко улыбнулась, выгнулась, и провела ладонями по лицу, словно смахивая остатки сна. Мягкие тапочки зашуршали по полу, а девушка все никак не могла прекратить зевать, сладко потягиваясь на пути к ванной комнате. Миновав тонкую перегородку, разделяющую их общую с сестрой комнату, Люба озорно захватилась за край Вериного одеяла, с каждым шагом все больше стаскивая его на пол, и услышав тихое бормотание, самодовольно выпорхнула к родителям. Папа был в рейсе, поэтому мама спала одна, расположившись строго по диагонали: «прямо как я» — девушка хихикнула и перевела взгляд на младшего брата, который сидел, практически прислонившись лицом к телевизору, с экрана которого, совсем тихо, чтобы не разбудить спящую родительницу, вещали ведущие доброго утра.

«Филя, привет», — сказала Люба заговорческим полушепотом, растягивая слова. Мальчик улыбнулся, и весело помахал ей рукой, а затем приложил указательный палец к губам.
«Я тихонько, честно-честно» — брат закивал, показывая что полностью доверяет сознательности девушки, и снова повернулся к экрану.
Скрипнула защелка видавшей виды деревянной двери, и Люба, аккуратно сложив пижаму на стиральную машинку шагнула, в ванну, снимая со стены душ.

«Горячо, холодно, ай, горячо!» — Люба одернула руку, и тряхнув головой перекинула копну волос на одну сторону. Она часто ловила себя на мысли, что ей чертовски нравится утренний душ, и хотя некоторые, например Вера, систематически пренебрегают этой важной гигиенической процедурой, она с легкостью готова вставать пораньше, только для того чтобы несколько минут побыть наедине с теплой водой, отрешенная от проблем и предстоящих трудостей, намыливая непослушную гриву, а напоследок, яркой нотой окатить себя с головы до пят колючим холодом, чтобы весь последующий день ходить заряженной и свежей. Конечно, бывали такие утра, в которые совсем не удавалось выделить время для этого маленького, но очень важного ритуала, но это утро было совсем не из таких, оно было кремовым.

— Люба, ты там?
— Да, мам, я уже почти все, только шампунь смою и выйду.
Оставшись без ответа, девушка тщательно промыла волосы, запуская пальцы в рыжие кудри, задержала дыхание, выключила горячую воду, и... И была морально готова к новому дню.

За завтраком было шумно. Филя размахивал руками, словно дирижируя невидимым оркестром, и смеялся, когда мама, перекрикивая шипящую сковороду, подпевала ему, как настоящая солистка оперного театра, Вера из ванной кричала, что они оба страшно фальшивят, однако делала это совсем беззлобно, подзадоривая их, и только Люба улыбалась краешком рта, любовно уткнувшись в телефон. За ночь ничего такого важного в телефоне не прибавилось, если не считать сообщений в беседе группы, с просьбой прикрыть тех, кто не спешит менять кровать на перспективу подремать на лекции, без подушек и одеяла, но все важное случилось вчера. Она вновь и вновь открывала переписку, пробегая глазами по таким нежным строкам, и мечтательно озвучивала их его голосом в голове. Не важно, что рифма была смешной и детской, и некоторые слова были натянуты, это были ее стихи, вернее стихи посвященные ей, а это, не смотря ни на что, было очень приятно.

«Был онлайн в 4:17, значит спит еще, интересно, что он так поздно заходил? А, в прочем не важно, наверное тоже заходил перечитать» — Люба ощутила порыв озорства, отодвинув край банного халата оголила ножку, и незаметно сфотографировала ее, прикрепив к фотографии смайлик с ухмыляющимся чертенком, и пожелание добрейшего утра.
Кирилл был старшее на три года, и совсем недавно закончил ее университет по экономической специальности. Работать он начал еще на старших курсах, поэтому не сидел без дела, хотя и не задерживался в фирмах надолго. Они познакомились больше года назад, на дне первокурсника, хотя в тот момент Люба перешла на второй курс. Она уже некоторое время не состояла в отношениях, и сама подошла к этому длинноволосому гладко выбритому парню, стоящему в стороне от шумной толпы. Через несколько недель она уже плакала перед сном, думая о нем, а он непременно успокаивал ее, называя рыжим солнышком, и от того она будто и правда светилась.

— Мам, а когда папа приедет?
— Скоро, Филя, скоро, завтра или послезавтра уже, будет наш папка дома.
— Любовь-морковь, все мечтаешь? — Мама поставила перед Любой тарелку с горячей глазуньей, присыпанной сверху какими-то травками.
— Все мечтаю... — Девушка прикрыла глаза и положила на стол телефон.
— Ешь давай, никуда от тебя твой телефон не убежит. Вера! А ну марш за стол, все тебя ждут.
— Никто меня не ждет мам, не драматизируй. — Вера села на табуретку рядом с сестрой и пнула ее под столом. — Это тебе за одеяло.
— Мам! Вера пинается!

— Что?! Я пинаюсь? — Филипп засмеялся с набитым ртом, давая понять, что хитрый маневр Веры не остался без его внимания.
— А ну хватит вам обеим! Ешьте и посуду за собой помоеете, Филя, кушай, не отвлекайся.
В раковине загремели тарелки и чашки, мама с Филиппом в соседней комнате собирались в магазин, а Вера лениво пила кофе, перещелкивая каналы висящего на стене телевизора.

Не меньше утреннего душа Люба обожала накладывать утренний макияж, соответствующий настроению и ее ожиданиям. Вот и сейчас, она, почистив зубы, вернулась к себе, и села перед импровизированным туалетным столиком, разложив перед зеркалом содержимое своей косметички. Сперва она не смогла отказать себе в удовольствии расчесать деревянным гребешком чистые и пушистые после шампуня непослушные волосы, затем, выдавив на тыльную сторону ладони немного крема, защищающего кожу от пагубного влияния мороза, она растерла его на переносице, скулах, щеках и подбородке, настало время переходить к самому интересному. Наложив темно-синие тени, и обозначив нижнее веко, Люба принялась красить ресницы, обрамляющие ее темные зеленые глаза, мягкой щеточкой, придавая им длинну. Она знала и умела как нужно делать красиво, быстро и правильно, поэтому уже вскоре хлопала глазами перед зеркалом, поворачивая голову в разные стороны, довольная результатом. Одежду она приготовила еще с вечера, и сейчас путалась в рукавах мягкой зеленой кофты, надетой поверх бюстгалтера и серой футболки без рукавов. Люба достала из шкафа утепленные черные колготки, и черную юбку до колена, расширяющуюся к низу, застегнула на мочках крохотные серьги в виде ягод рябины, и, взяв из шкатулки, стоящей на прикроватной тумбочке, кольцо, с узором из холодной эмали, надела его на безымянный палец. Остался последний нюанс: капля на правое запястье, капля на левое, и оттянув ворот кофты, ровная линия духов между грудей.

Сняв со спинки стула сумку, и положив в нее косметичку и телефон, Люба направилась в темную прихожую, завешенную куртками и заставленную обувью, которая уже не влезала на антресоль. Там, смешно пыхтя, и согнувшись, мама боролась с молнией на куртке Филиппа, то и дело отплевываясь от лезущих в глаза и рот волос.
— Любань, помоги мне, я уже не могу, Филя, стой смирно! — мама прислонилась к стене и гулко выдохнула, а Люба, села перед братом на корточки, и подергала заклинивший язычок.
— Ты сегодня надолго?
— Не знаю, мам, а что?
— Не задерживайся сильно, нужно к приезду отца прибраться, от Веры толку как от паршивой овцы.
— Может мы с девочками зайдем в суши — Люба застегнула куртку брата, и встала рядом с матерью.
— Зайди, но потом пулей домой, а то я одна всех вас тащить не нанималась. Тебя подождать?
— Да, подождите — Люба щелкнула Филиппа по носу, от чего тот довольно чихнул, и стала надевать сапожки. Сняв с вешалки старую дубленку и шапку, она была полностью готова к тому, чтобы с головой окунуться в этот день.

В хрущевках нет лифтов, и путь с третьего этажа на первый, в холодное время года, Люба обычно занимала нанесением бальзама, защищающего губы. Филипп весело открыл подъездную дверь, и в лицо ударил свежий морозный воздух. Мама помахала ей, и взяв сына за руку направилась в сторону продуктового магазина за углом, провожая их взглядом, девушка услышала что ее окликнули.
— Любовь, карета подана — высокий атлетичный парень, с армейской выправкой и армейской стрижкой, зазывающе похлопал по крыше белого Логана.

Это был Леша, он жил в конце дома, и Люба знала его почти столько же, сколько знала себя. Их родители дружили еще задолго до того как решились завести детей, и по случайному стечению обстоятельств, Люба и Леша родились практически в один день, поэтому у них просто не было шансов не быть друзьями. И хотя Леша учился в другой школе, все детство они проводили вместе во дворе, и, возможно, становились бы постоянными жертвами «теле-теле-теста» обидного для большинства детей, если бы Леша не был самым крутым среди одногодок. Люба не дарила ему первый поцелуй, но подарила много поцелуев, и не только, после, слишком привыкнув к нему, а от того не рассматривая как пару, но точно как друга с продолжением.
— Откуда ты знаешь когда я выйду? — Люба сняла с плеча сумку, и села в услужливо открытую перед ней переднюю дверь. Парень обошел машину спереди, и занял водительское сидение.

— Я видел на сайте твое расписание.
— А если бы я проспала? — Девушка ухмыльнулась, снимая шапку.
— Тогда я бы подождал. Хочу тебя, очень сильно. — Леша положил ей руку на коленку, и медленно стал вести под юбку, вверх по бедру.
— Эй! — Люба ударила, хоть и не сильно, его кулачком в плечо, и остановила руку.
— Не эй. — Он нежно обхватил ее шею ладонями и поцеловал.
Люба ответила, вздрагивая, и облизывая его губы, ответила, пуская в рот его язык, прикрывая глаза от удовольствия, касаясь кончиками пальцем сквозь рубашку накачанного тела. Она чувствовала как с каждой секундой утро становится все лучше, и крепко сжимала потихоньку становящиеся ватными ноги.

— Пососешь? Я отъеду.
Люба отрицательно закачала головой и отстранилась к запотевшему стеклу.
— Хорошо. — Леша поправил края куртки и завел машину. — А когда?
— Не знаю, Леш, мама просила сегодня дома быть, папа возвращается из рейса, нужно помочь.
— Поехали тогда.
— Леш, не обижайся, ты ведь знаешь что все по обоюдному согласию, что обстоятельства. — Люба закусила губу, и погладила парня по плечу.
— Я не обижаюсь, просто хотел побыть вместе.

Девушка отвернулась к окну, улыбнулась, и всю дорогу до института рисовала узоры на стекле, вглядываясь в проезжающие мимо машины и раскрасневшиеся лица прохожих, это было восхитительное утро.

Лекция была скучной ровно настолько, насколько и предполагалось. Не смотря на то, что Люба выспалась, к концу пары она все равно чувствовала себя ужасно сонной и утомленной, словно вся учебная неделя уместилась в короткие полтора часа. Взяв в гардеробе дубленку, она наспех накинула ее на себя, и вышла в институтский двор, по пути несколько раз тепло поздоровавшись с проходящими мимо знакомыми. Направившись уже по знакомому маршруту, она обогнула корпус, и зашла в переулок, который к неудовольствию проживающих в соседних домах жителей являлся студентческой курилкой.
— Ирка! Танька! — Люба издалека завидела родные лица, и издав писк бросилась к ним навстречу, раскинув руки для объятий. Две девушки курили и пили кофе из пластикового стаканчика.

— Любанька, свет очей моих! — Девушки крепко обнялись, путаясь волосами.
— А тебя сегодня подвозили.
— А меня сегодня подвозили — Люба хитро улыбнулась и показала подруге язык.
Ира затушила сигарету о стену, и выудив из под одежды золотой кулон выставила его на всеобщее обозрение.
— Ой, она опять будет хвастать. — Таня недовольно заворчала и бросила окурок на землю.
— Как красиво, — Люба аккуратно взяла из рук подруги кулон в виде розы, проведя пальцами по гладкому холодному металлу. — А от кого?
Ира самодовольно хмыкнула, что могло означать все что угодно, и спрятала украшение обратно под шубку.

Ира и Таня очень разные,.наверное правду говорят, что противоположности притягиваются. Иру можно было назвать ослепительной, во всех смыслах: высокая, худенькая, аккуратная, с приятными чертами лица и длинными соломенными волосами. Любимая дочь богатых родителей и ночная фантазия многих мужчин и мальчиков, вдобавок к этому, достаточно прилежная чтобы закончить школу с золотой медалью и без проблем поступить на бюджетное место. Таня была совсем не такой. Она, вместе со своим носом картошкой и небрежно покрашенными в блонди волосами, приехала к нам из города еще более провинциального и маленького, где о манерах знали только то, что они есть, а культура общения еще не зародилась. Не смотря на то, что Таня объективно была грубой и подчас отталкивающей, она была верной подругой с золотым сердцем, олицетворяя образ останавливающей коня на скаку бабы.

— Девочки, пойдемте кушать, я очень хочу кушать, — Таня начала канючить, используя невыносимые интонации голоса.
— А пары? — Люба с вызовом посмотрела на подругу, взывая к ее сознательности.
— Я хочу кушать, — пресекая всякие дальнейшие дискуссии констатировала Таня, и выпятив грудь, уверенной походкой двинулась вперед.
Девушки позади пожали плечами, и отпавились следом в приподнятом настроении, ибо по правде говоря ни у одной не было никакого желания на эти самые пары идти.

В студентческой столовке пахло так, как и должно пахнуть в студнетческой столовке. специально для bеstwеаpоn.ru Она была дешевой, непритязательной, располагаясь в соседнем здании, и лучшее что в ней было, это кофеаппарат, возле которого в обеденный перерыв выстраивалась длинная очередь. Но сейчас столовая пустовала, и из кухни доносился грохот посуды. Люба, уже успевшая позавтракать взяла себе только горячий шоколад, а вот Таня, кажется действительно проголодалась. Не смотря на то, что родители высылали ей сущие гроши, Таня не испытывала нужды, не стесняясь занимать у всего общежития, и подрабатывая в салоне сотовой связи. Когда все уселись, и вилка зашкрябала по поверхности тарелки, Люба почувствовала вибрацию в сумочке, и поставив чашку с шоколадом на стол достала телефон.
— Кто там у тебя? — Таня перегнулась через плечо подруги и уставилась в экран.

— Кирилл, кто же еще? — Люба легонько толкнула ее, отваживая от дисплея, на котором красовался смайлик с сердечками вместо глаз, и «С добрым утром, любимая».
— Так романтично, — Ира поднесла стаканчик к губам, и со своими прищуренными глазами напоминала то змею, то довольную сытую кошку. Люба довольно фыркнула и отправила ответ.
— А помните, мы сегодня хотели пойти в суши? — Таня энергично хрустела листами салата, казалось, уже забыв про амурные дела.
— А ты не наелась? — Ира снова глотнула из стаканчика, глядя подруге в глаза.
— Ну а посидеть? — Таня чувствовала какой-то подвох в ее словах, но не до конца понимала.

— Она имеет в виду эстетическое удовольствие. — Люба показала на девушку пальцем, и протянула Ире телефон. — Погляди лучше.
— Это твой тебе прислал? — Ира сразу встрепенулась, забыв о так и не начавшейся шутке, и шевеля губами стала читать про себя, все больше расплываясь в улыбке.
— О, вы посмотрите на эту ножку, — Ира передала телефон Тане и уставилась на Любу, самым язвительным из выражений, Таня громко цокнула языком, и вернула мобильный владелице, вытирая салфеткой рот.

Оставшийся день прошел в перерывах между сообщениями Кирилла, которые поглощали все внимание. Люба любила чувствовать себя особенной, нужной, поэтому она не могла устоять перед мужскими чарами, подаными в правильном виде. Поход в суши решили отложить на выходные, поэтому распрощавшись с подругами Люба зашагала в сторону автобусной остановки. Было холодно, что мешало

отвечать Кириллу, и устав снимать и надевать перчатки, девушка убрала телефон в сумку, решив, что томительное ожидание транспорта пойдет следующему сообщению на пользу. Переступая с ноги на ногу, она смотрела в сторону шоссе, над которым висело уже побагровевшее солнце, зимой все же быстро темнеет. Проезжающие мимо машины порой поднимали в воздух снежные вихри, которые медленно вальсом оседали на землю, играя в лучах заходящего солнца. ТЭС, своими трубами, похожими на танины сигареты, обволакивали горизонт над крышами многоэтажек плотными клубами пара похожими на облака, в городе было холодно.

Люба не успела замерзнуть, полупустой автобус с гармошкой посередине, смешно покачиваясь на дороге спас ее, чему она была несказанно рада. Быстрее расплатившись за спасение, а заодно и проезд с кондуктором — типичной бабушкой-одуванчиком, девушка уселась на одиночное место, достав из сумочки драгоценный телефон. С Кириллом не всегда было просто, временами, он бывал депрессивен, и почти вгонял саму Любу в депрессию, в такие моменты она почти его ненавидела, ибо любила быть радостной и беззаботной не смотря ни на что, а когда любимый человек так страдает, и твоя любовь ему ничуть не помогает, то невольно задаешься вопросом, касательно ее безграничной силы и искренности. Но сегодня, она с упоением ловила каждое его слово, глупо улыбаясь проносящимся в голове со скоростью света мечтам. Выйдя на своей остановке, она медленно зашагала в сторону дома, поражаясь тому, как с настроением человека меняется и окружающая его природа. И даже понурые голые ветви деревьев, потрескивающие от мороза не казались ей безжизненными и сухими, и грязный снег, неряшливо присыпавший кучи мусора не привлекал никакого внимания, словно бы его и не было.

В такой романтической атмосфере Люба дошла до подъезда, остановившись лишь для того чтобы найти в сумочке ключи. Дойдя до своего пролета она отметила, что уже практически полностью стемнело, в замке повернулся ключ, и Люба оказалась в прихожей, закрывая за собой дверь. Дубленка, казалось, прибавила десяток килограмм за время прогулки, потому освободиться от нее, и сапожек на каблуке, которые хорошо смотрятся на ножке, но мало подходят для путешествий по заледенелым дорожкам было настоящим удовольствием. Она надела любимые тапочки и зашагала по линолеуму, местами уже вздувшемуся, на кухню, чтобы поставить чайник, и с удивлением отметила, что ни матери, ни брата с сестрой дома нет. В квартире виднелись следы уборки: кровати были заправлены, плита начищенна до блеска, массивные серванты в комнате родителей, хранящие еще с советских времен импортные хрустальные сервизы и книги, были тщательно протерты от пыли. Люба пожала плечами, и зашла в ванную, чтобы смыть макияж.

Руки и лицо, покрасневшие от мороза, почти не чувствовали холодной воды, и через некоторое время девушка сияла в зеркале естественной красотой и обаянием. Она повесила на сушилку мокрое полотенце и зашла к себе, чтобы переодеться в домашнее. Решив, что лучше разложить вещи сейчас, она аккуратно убрала их в шкаф, сменив кофту на бежевую футболку с красивой бахромой по краям, купленную родителями когда они всей семьей были на юге, колготкам и юбке на смену пришли джинсовые шорты с зауженной талией. Сняв украшения, Люба вернулась к чаепитию, мысленно определяя фронт работ.

— Намыть полы, пропылесосить ковры, это не долго, надеюсь, мама не заставит меня их выбивать, на улицу ну совсем не хочется возвращаться, не при такой погоде. Что еще? В ванной и туалете вроде бы чисто, на балкон сейчас не зайдешь, ну максимум еще можно окна помыть на кухне, вроде все. Час-полтора работы, и я свободна, можно будет вернуться к телефону и Кириллу, так хочется поскорее. — С этими мыслями Люба допила чай, и фигурально закатав рукава занялась уборкой. Начать она решила все же с окна, не уходя далеко, и включив телевизор, очистила спера внутренню, а затем и наружную поверхность, стараяь избавиться от надоедливых разводов на стекле, и не упустить детали более интересных разводов в ток шоу. Вылив ведро и протерев подоконник, настало время взяться за пылесос. Ковров в доме было три: один в прихожей, вечно грязный и пыльный, один в ее комнтае, и один на стене над родительской кроватью. Оставив самое грязное на потом, она быстро пропылесосила два относительно чистых, как краем уха уловив трель звонка. Выключив шумный прибор Люба прислушалась, в дверь действительно звонили.

— Интересно, кто там? Может Вера забыла ключи? Мама никогда не пользуется звонком. — Девушка приоткрыла дверь на длину цепочки, и увидела Лешу, стоящего в подъезде.
— Я увидел тебя в окне, решил зайти, пустишь?
— Сейчас не очень вовремя, я прибираюсь.
Парень молчал, и зная, что молчать и стоять в дверях он может очень долго, Люба все же сняла цепочку, впуская его внутрь. Он решительно переступил порог, чем озадачил девушку, едва успевшую отодвинуться.
— Ты одна? — Люба закивала головой и в этот момент он набросился на нее, вжимая в зимние куртки.

— Малышка. — Леша засасывал ее шею, стискивая через майку грудь, не обращая внимания на увещивания о том, что мама может прийти в любой момент, что она занята, на локти, которые она пыталась поставить между ними. Небрежно сняв ботинки, и кинув куртку на пол, он поднял ее на руки, придерживая за попу и понес на кровать. Люба чувствовала как бешено билось его сердце и могла ответить тем же. Чувство опасности возбуждало ее, как и то, как по хозяйски он бросил ее на родительское ложе. И вот сейчас, он возвышался над ней, уже избавившись от футболки, и медленно, с достоинством, расстегивая модный дорогой ремень, который она подарила ему на день рождения. Люба выгнула спину, как утром, чтобы освободиться от шорт, и заметивший это Леша с силой потянул их вместе с трусиками на себя.

— Леш, у меня в сумочке презервативы, возьми, — Люба указала пальцем в сторону стула, но парень не обратил на это внимания, оказавшись так близко, в ту же секунду начав покрывать ее лицо поцелуями.
— Неужели ты думаешь что я буду рыться в твоей сумке? — Он не мог насладиться девушкой, казалось желая объять ее всю.
— Тогда подай, я сама найду — Люба уже не понимала что говорила, сметенная потоком силы и ласк.
— Неужели ты думаешь, что я буду трахать тебя в резинке? — Он приподнял ее, стащил майку и снова занялся поцелуями.

— Я тебя хочу. — Люба сама не узнала свой голос, он был загрудным и низким, почти переходя в хрип. — Мой хороший. Она спустилась чуть ниже, и вернулась к тому, что начала в машине, уже не стесненная одеждой. Медленно и нежно целуя широкую грудь, облизывая и снова целуя. Парень запустил руки в ее волосы, и прижался к ней плотнее. Сквозь сладкую пелену Люба почувствовала, как что-то горячее упирается ей в солнечное сплетение, и не опуская взгляда, нащупала такой привычный со всеми его жилками и неровностями, которые она много раз ощущала разными частями своего тела, практически выросший на ее глазах член любовника. От этих прикосновений парень сильнее вцепился в ее волосы, и стал рефлекторно качать бедрами, елозя головкой по мягкому женскому животу.
Люба откровенно текла, оттягивая самый сладкий момент, но не сомневаясь в его скорейшем осуществлении. Она вздрагивала от мыслей роящихся в ее голове, смешавшихся со стихами, кошачьим взглядом Иры, скучным голосом лектора.

Леша встал на колени и подтянул ее поближе, касаясь гладкой головкой набухших половых губ, от прикосновения к которым Любу охватила сладкая истома. Он продолжал играть с ней, покрыв их ладонью, сжимая и растирая, надавливая большим пальцем на дырочку, так, чтобы подушечка проникала внутрь. Это было невыносимо, Люба двигалась ему навстречу, всеми силами показывая что она хочет, что она давно готова, но он был неумолим, и вот, наконец кажется он тоже устал, ложась на нее сверху так, что их щеки соприкоснулись. Он был сильным и тяжелым, и от этого Любе было тяжело дышать, зато она четко слышала его глубокие вдохи возле уха, сопровождающие приготовления к проникновению.

Она опустила руку вниз, помогая ему, и почувствовала, как общими усилиями член уперся во вход влагалища. Леша улегся поудобнее, и медленно стал надавливать бедрами, не смотря на то, что там было скользко, он не мог сразу войти, возможно сохраняя порядочность, и боясь навредить любимой. Люба знала, что эти секунды, и немногие следующие за ними всегда самые трудные, им нужно привыкнуть друг к другу, и важно дышать, а не задерживать дыхание, как того требовал организм. Она вжалась в лешино плечо, борясь с желанием укусить его, и дышала, в такт медленно входящему, и выходящему из нее члену. С каждым проникновением она чувствовала его все глубже, все более расслаблясь, стараясь представлять как внизу разгорается в привычном темпе огонек, становясь все больше и горячее.

— А сейчас, я выебу тебя как суку, — услышала она на ухо, Леша сжал ее попу, и резко вошел, вытянувшись струной.
Как же его было много внутри, Люба вульгарно раздвигала ноги как можно шире, пыталась дотянуться свободной рукой до клитора, но их тела были сжаты слишком плотно, Леша не выходил из нее ни на секунду, лишь вдалбливался глубже, до боли стискивая своими ладонями ее грудь. Он пожирал ее, облизывая и покусывая лицо усеянное милыми веснушками. Она знала, что ему совершенно не важно, кончит она или нет, поэтому ловила каждый момент, тихонько постанывая, подстегиваемая своими мыслями. Ей было все труднее дышать, дыхание постоянно сбивалось, и она не могла успокоить себя, да и какая бы женщина в такой момент смогла успокоиться. Все рационально, все романтичное было отброшено, сейчас существовали только он и она, а прочее было не важно. В животе, между ног непреодолимо ныло и стонало, Люба слышала, как начала хлюпать и чавкать ее вагина, и как эти звуки все сильнее заводили Лешу, который, кажется, потерял рассудок, и тянул ее за собой, словно главная его цель в жизни была затрахать ее до смерти в этот момент. Ей нравился запах его пота, как напрягались крепкие мышцы, как она ощущала себя такой маленькой и защищенной под ним, ей нравилось чувствовать себя его женщиной, самкой.

— Кончай, кончай, сука, — он перевалился на бок, повернув ее к себе, и подняв ее согнутую в колене ногу наращивал амплитуду, глухо шлепая по попе яйцами. Любино сознание в этот момент поплыло, она лежала с широко распахнутыми глазами, видя лишь искривленное от напряжения и похоти лешино лицо, в то время как он самозабвенно трахал ее на кровати родителей.
Они прижались носами, Леша оставил в покое грудь, и теперь сжимал ее щеки, делая рыбку, но это уже было не важно, Люба отдалась моменту, ощущая наэлектризованную легкость, и с каждым разом, кажется, вдыхая в себя целую комнату. У ее мужчины были глаза победителя по жизни, и она была его призом. Где-то на границе сознания щелкал телефон, наверное с новыми стихами, она вцепилась в его лопатки, уже ощущая на себе, что Леша не озаботился вытащить вовремя, зато он обнял ладонями рыжую копну волос и их владелица через его плечо, смогла увидеть удивленную сестру, стоящую в дверном проеме.