— Расскажу я вам, робята, городские новостя...

Тихонечко напевая себе под нос песню из репертуара "Любэ", двигал в направлении Серёгиного гаража, приветливо распахнувшего ворота. Серёга, сосед мой, ну прямо напротив, только через дорогу, позвал на презентацию с дегустацией. Кто не знает этих не нашенских, а совсем даже чужих, то исть забугорных, слов? Ну так для тех, кто в танке, разъясняю безвозмездно, то есть даром. Презентация, это такая штука, когда тебе, к примеру, надо товар залежалый сбыть, либо удивить кого тем, что у тебя есть, а у него совсем нет, вот ты и зазываешь народ. А те ходят, смотрят, ахают. И тебе приятно. Ты ж человек, как все, значит ты точно та же ворона, про какую дедушка Крылов писал. У которой ещё в зобу дыханье спёрло. Ну а дегустация, так то слово у нас давно в обиходе, тока вот с неких пор стали его, как и другие, прилеплять и к месту и не к месту. Был я как-то в городе. Так там прямо в магазине, маркетом называется, да ещё и супер, ко мне деваха пристала: Мужчина! У нас сегодня дегустация продукции нашего завода. И тычет мне в нос тарелку. А на тарелке той мааааахонькие кусочки хлеба и ещё мельче кусочки колбасы. И всё спичкой сколото. А иначе сквозняком сдует. Ну сгрёб я сколько-то, в рот пихнул. Так там и жевать-то нечего, так провалилось. Тоже мне, угощенье нашли! Ты ко мне приди. Я такими ломтями домашнюю колбасу нарежу, да сало, ты за один кусь и не прожуёшь. Вот. А Серёга затеял ту дегустацию потому, как выгнал самогонки свежей. Не то, чтобы старая прокисла. Да упаси господь от такого! Кончилась. Помню медвежонок в мультике пел: А мёд - это очень странный предмет: Он, если есть, то его сразу нет. А самогонка ещё страньше. Сколько ни брали с собой на рыбалку с излихом, мол, лишнее выльем, завсегда не хватало. А в чём презентация? Так настоял её по новому рецепту. Вот и решил повыделоваться. От же бацилла какая. Ну вот и дошёл.

— Здорово, Серый!

— Здорово! - Серёга крепко пожал протянутую руку. - Чего встал? Проходи.

— Да вот, вспомнил, что праздник нынче, так подарочек тебе. С праздником, сосед!

Протянул Серёге пакет с тельником. Специально в город мотался купить. Серёга-то на флоте служил, на самом-самом Тихом океане. На сеньке. Это он так крейсер называет. Ну а я тоже хоть краешком, да имею к флоту отношение. Батяня мой, светлой памяти человек, пусть земля ему будет пухом, на Чёрном море служил. И привёз со службы форму морскую. А к форме по уставу ремень полагается. Крепкий такой, чистая кожа, не то, что сейчас делают, дермантин какой-то. И тем самым ремнём доставалось моей жопе не раз и не два. Со счёта сбился. Коли хорошо приглядеться, то и по сию пору якоря различить можно. Вот и выходит, что и я, как сосед мой, тоже имею право праздновать день Военно Морского флота. Вот за него, за день этот, первую и выпили. Прокатилась лёгкой лебёдушкой. А мы ей, покуда далече не успела сбечь, вдогон вторую, соколиком. И следом третью. А уж потом и закусили. Мы же русские люди, мы лишь после третьей закусываем. О том даже товарищ Шолохов, любимый мой писатель, рассказывал в книге. Серёга стол сгоношил из столешницы, кинутой на пару ящиков пустых. Ну а чурбаки, так те заместо стульев. Нам бы ещё задницу, навроде бабьей, мягкую иметь. Так чего нет - того нет. Потому и ёрзали своими тощими жопами по чуракам. Да не важно, на чём сидеть, важно что вообще есть для чего. А на столе стоял трёхлитровый баллон с чистой, как слеза ангела ( Не пойму, им-то чего плакать? ) самогонкой. Там же лучок свежий, только что с грядки, со слезой, огурчики пупырчатые, молоденькие, сало, хлеб да редиски пучок. А что ещё надо? Закусили и чую, что по душе будто ангелочки босыми пяточками прошли, так хорошо стало. Достал пачку Беломора, вытряс парочку, прикурили, пыхнув ароматным дымком, на природу загляделись. А вид и прямь лучше некуда. На отшибе живём, на хуторе, как его называют. Берёзки стоят, осинки разные, цветочки полевые. Птички поют. А уж воздуха тут такие, что хоть ложкой ешь. Я уж как-то думал в банки его закачивать, да продавать. Читал где-то, что у них в Европах да Япониях разных уже так делают. Да лень что-то обуяла, так и стоят насос и банки без дела. Сидим, курим, глядь - бабы наши, штук несколько, целых три, идут куда-то. В сапогах, главное, а дождя-то уже пару декад не было. Да с ведёрками в руках. На дневную дойку рано, а куда ещё? Поинтересовались. А за грибами бабы пошли. От ить дуры! Дождя-то не было, какие грибы? Да пущай идут. Собьют ноги, да задницы растрясут. Зойка-чувашка, да Розка-татарка, те ещё ничего, а вот Валька-Дроздиха, тот ещё колобок. Такую легше перепрыгнуть, чем обойти. Бабы-то прошли, а мы с соседом сидим, жизни радуемся. Тут Серёга задумчиво так тянет

— А жарёха из грибочков на закусь хорошо бы пошла.

Ну так чего сидим? Кого ждём? Бабы наши, они навроде пылесоса: вмиг всё соберут, даже с травой. Хрен нам тогда, а не грибочки. Шустрить надо. Мы с соседом собрались мигом. Почти. Мы же старые лесовики. Знаем, что идёшь в лес на день - бери запасов на неделю. А пить что будем? Там ни ручейка завалящего, ни родничка, да и луж нет. Дождей-то давно не было. Всё с собой надо брать. Серёга нашёл в углу гаража среди мусора пустую полторашку. Видать когда-то пиво пили, да не выбросили. Вот и сгодилась посуда. Лейку-воронку на верстаке разыскал. Дунул в неё, сдувая пыль и мусор. А зачем? Спирт и так всё обеззаразит. Налили в бутылку самогонки. Ну и на посошок по паре капель приняли. А то и дороги не будет. Закуску просто сгребли в пакет да пошли. Идём-идём, идём-идём, и снова идём. Минут пять уже идём. И что-то ни одного грибочка не видно. То ли бабы всё собрали, то ли и не было их, грибов-то. Хоть бы тёщин гриб какой попался, с красной шляпой в белых пятнах. Со злости бы хоть ему наподдать сапогом по морде. Устали. А тут полянка среди кустов. Прям так и манит: сядьте, мужики, передохните. Где-то за кустами бабы агукают. Да им-то что, легки на ноги. Нас с Серёгой уговаривать не надо, мы сговорчивые. Сели, закуску из пакета достали, в стаканчики пластиковые разлили буквально по паре капель. Не до верха же наливали. И тока собрались опрокинуть, как вдруг кусты зашевелились, раздались в стороны и на нас буром прёт голая бабья задница. Охренели - самое малое, что можно в этой ситуации сказать. А это Валюха поссать захотела. Ну так и садилась бы там, за кустами. Нет же, сволота какая, бацилла вредная. Ей надо как раз туда, где мужики сели передохнуть. Весь аппетит решила испортить, стервь толстожопая. Да ещё и подол заране задрала и трусы спустила. Да кабы ещё передом зашла, как другие нормальные люди, так ничего бы. Так то люди, а это же баба. Откудава нормальности взять? А она задницей вперёд прёт и не смотрит куда. Ну, бордюру твою мать, щас я тебе устрою. Серёга тоже замер со стаканчиком в руке, рот раззявил и смотрит. А чего там смотреть? У его Ирки жопа ежели чутка меньше будет. Я свой стаканчик тихонечко Серёге передал, палец к губам прижал, вроде как сказал: не шумни! И чуть не ползком, тихонечко к Валюхе подкрался да за задницу её и цапнул рукой. Да ещё заревел, будто медведь. Валька, вот же напасть, чума двадцатого века, как заблажит на весь лес: Медведь!!! И визгу же от неё. Был бы настоящий медведь, так сам бы испужался и сбёг, теряя по дороге всё, что съел. Вот же дура баба! Откуда в нашем лесу медведь, свой курьей мозгой бы подумала. У нас зайца-то вдругорядь не встретишь. Ёжик если какой пробежит, да гада проползёт, либо ужака. Да поорала бы, так хрен с ней. Так эта дура, мать её коромыслом по хребту, да самую оглоблей по жирной сраке тридцать три раза, да голой жопой на муравейник, размахнулась да кэээк даст! То есть даст мне. И совсем не то, что бабы мужикам дают. Прямо по морде попала. Вот же ехидна! А кулак-то у Валюхи не шутейный. Да мало кулак, так у неё в руке ещё и ведёрко с грибами зажато было. Она что, поставить его не могла? Или побоялась потом не найти? А может думала, что украдут? Вот тем ведёрком мне и прилетело. Благо ведро пластмассовое. Помню в детстве всё больше из оцинковки, да эмалированные. Ох, кабы тем, так и весь дух бы вышибла зараз. А звону-то было бы! Ровно на Пасху в церкви. А это ничё. Только ручка отлетела. Точнее отлетело ведро, а ручка у Вальки в кулаке осталась. Эта дура как мне врезала-то по мордасам, прижала руки к коленям, присела и орёт. Да кто на твои колени позарится? Она орёт. Серёга сидит, рот раззявил. Я лежу. Лежу и удивляюсь: вроде день божий, а у меня в глазах звёздочки мельтешат. И вроде как то ли птички поют, то ли ангелочки, то ли колокольчики звенят. А тут и бабы, конница Будённого, на Валькин крик вылетела. И что видят? Валька с задранным подолом и с голой жопой глаза прикрыла и орёт. Серёга сидит, в руках стопари держит. И я лежу. И не понять: то ли бабу ссильничать хотели, то ли она хотела, то ли ещё чего.

Разобрались, успокоились. И меня подняли. И Валька трусы натянула. А что обоссалась, пока орала да мне по морде била, так то дело житейское. И Серёга, щедрая душа, баб пригласили посидеть с нами, нервы успокоить. Мы же с Серёгой русские до самых корней. А русский, да ещё пьяненький, границ щедрости просто не знает. Я правым глазом кошусь, левый-то заплыл слегка. Всё же у Валюхи удар хороший. Её бы супротив Тайсона поставить, так он бы себе ухи пообкусывал бы. А смотрю я одним глазом и вижу, что зря мы с соседом полторашку взяли. Ну так знатьё бы, тогда взяли бы две. Бабы вмиг опростали посудину. А им, кобылам Пржевальского, это на один зубок. Только морды раскраснелись. Повздыхали, скучно стало, Серый-то и решил до гаража сбегать, ещё принести. А чтобы с пути не сбился, с ним Зойку снарядили. Пошли они, а мы сидим. Бабы ржут, сволочуги, вспоминая прошедшее. А мне что-то совсем взгрустнулось. Глаз, зараза, совсем заплыл и чую, что совсем скоро смотреть на мир я буду навроде Михаила Илларионовича. Ну как есть Кутузов. Сидим, ждём-пождём, а толку чуть. Я и покурить успел, и в кусты сбегать. Только в отличии от той же Вальки не задом наперёд, да штаны заранее не снимал. Да они и сами пару раз сходили. Не дождались. Видать заблукали где-то наши засланцы, потерялись меж трёх берёз. Сосен-то у нас тут нет. Решили по следу пустить Розку-татарку. Ох, что будет! Сейчас эта татаро-чувашская орда устроит Серому Мамаево побоище. Судя по той решительности, с какой Розка целенаправленно двинулась в сторону деревни, скоро кому-то будет ой-ёй-ёй. Может и ай-ай-ай. Всё одно неприятно. А она ещё и стращает

— Я им, пилять, чичас покашу тама! Я их так отхеращу, так отхеращу.

Ну да пусть хоть что делает, абы скорее вертались назад. Теперь уже на пару с Валюхой ждём. Я сижу спокойно и невозмутимо, как индеец, которого Гойко Митич играл. Почти вождь апачей. Даже беломорину заместо трубки курю. Вот ведь интересно: а кабы не привёз Колумб из Америки табак, что бы я сейчас курил? Говорят, конопля тоже ничё. Только что-то сомнение берёт. Масло конопляное ел, семена конопли тоже ничего себе, особенно как их поджаришь. Да и карась на кашу с коноплёй берёт, как оглашенный. А вот курить что-то не пробовал. Да и мужики наши деревенские что-то не говорили про такое. Я прям само спокойствие, а Валька мечется, как медведь в клетке. Не вытерпела

— Ну, и долго сидеть будем?

— А чего? Сиди себе.

— Да? Там Серёга, поди, всю самогонку им споил, скильдам этим. И дерёт сейчас этих шмар во все дыры. А мы тут сидим, у моря погоды ждём. Пошли, что ли?

— Да чего идти? Придут, куда денутся. Вёдра с грибами вот они, здеся.

— Здеся. Здеся. - Валька передразнила. - Да они про те вёдра и забыли вовсе.

— И что? Теперь я, что ли, понесу им те вёдра? А что дерёт их Серёга, так и пусть. Тебе манду их жалко?

— Что мне жалеть?

— Тогда завидуешь.

Валька резко тормознула, оторопела, набрала в грудь воздуха. О сколько хватанула, аж титьки вздыбились.

— Кто? Я? Да я, если хочешь знать...

Перебил её

— Ты, кто ж ещё? Вон, как заговорила про баб, так трусы у самой взмокли. Значит завидуешь, что не тебя Серёга драть будет.

— Да ты! - Валька грозно двинулась в мою сторону. На всякий случай отполз подале, скользя задом по траве. - Ты мне, мужней жене! Такое!

— Да всё, всё. Утихомирься. Ну хочешь, я тебя здесь отдрюкаю.

Валька затормозила, посмотрела на меня

— Кто? Ты? Сморчок! Да у тебя на бабу и не достанет, тебе только кур топтать, как петуху твоему. Тоже мне, Шварернегер недоделанный. Вы, поди, на пару кур и топчете. Потому они у тебя и несутся так хорошо.

— Ты, Валюха, моим курам не завидуй. Мой Эрдоган, коли хочешь знать, ещё и тебя так оттопчет, заквохчешь. А в моих статях зазря сомневаешься. Может я в сучок пошёл.

Валька захохотала, взявшись руками за бока, потом прижала их к животу.

— Ой, не могу! Сучковатый ты мой!

— А что? Чем я Серёги хуже?

— Ты? Да ты сравни себя и его. Он мужик под два метра, а ты?

— Ой, а ты прям великанша. Сама-то...

— А бабе и не надо быть каланчой.

— Ну так дело вовсе не в росте.

— А в чём?

— Валюх, - так её не переспоришь, на примерах надо разъяснять, - ты вот видела хоть раз дерево, в какое молния шандарахнула?

— Ну, видела. К чему ты это?

— Ага. Видела, значит. Вот, Вальк, у того дерева вершинку-то молния срежет, так оно начинает в сучок расти. Вот и я такой.

Валька едва не катается покатом по поляне, ржёт, кобыла бельгийская, тяжеловозная.

— Ой, не могу! Молнией его шандарахнуло! То-то смотрю, пришибленный ты какой-то! А тебе случаем твой крючок молнией не отшибло?

Покачал головой. Ну что спорить с бабой, у которой мозгов, что у курицы. Да у той - то поболе будет. Она даже считать умеет. До десяти, точно. Сам читал. А учёные врать не будут, им ни к чему. А Валька что? Эээ, деревня!

— Дура ты, Валька. Как есть дура. Показал бы я тебе, кому и что отшибло. Так я не такой, я свою голую задницу мужикам не светил. Это ты тут это, как его, стриптиз устроила. О, вспомнил!

— Ну, сморчок! Ты меня достал! - Валька встала передо мной, как та Сивка-Бурка. - Если наплёл с три короба, всё, что есть оторву, как бог свят. Вот как на духу говорю: мелким окажется - оторву. И будешь ты ссать по-бабьи. Тогда и погляжу, кому свою голую жопу казать будешь.

Разве по силам мне с тем трактором типа Кировец тягаться? Толкнула в грудь, я, как сидел, так и лёг. А она, аспида такая, с меня штаны мигом и сдёрнула. Сдёрнула и обмерла. А что, у нормального мужика мудя не видела? Ну наградил меня папаня покойный таким удилищем. И что? Не по росту? Завидно? Так я же не завидую дядям Стёпам разным. Кому что. Мне вот, заради справедливости, сюда всё прилепило, что в рост не пошло. А Валюха задумалась, что-то соображая. Даже вроде как шестерёнки у неё в голове заскрипели. Видать смазки мало. Подумала, подумала и решилась. Мигом задрала подол, стянула с себя трусы прямо через обувку. Так такие чехлы, которые она трусами называет, можно и через голову снять. А тут обувка. Тьфу! И надо мной ноги расставила. А мне снизу всю её кунку видать, до последней шерстинки. Гадаю: чего это она задумала? Дале мне стриптиз казать, или что? Так я такого добра и без неё богато видел. И тут меня проняло. Это что же деется, люди добрые? Это же она меня жизни лишить задумала! Она же сверху на меня тулиться своей задницей. Так я же сейчас стану, как тот тюбик зубной пасты Колгейт. Тока пустой, потому как она из меня всё выдавит. Прощай, белый свет! И ты, друг мой Серёга, тоже прощай! С кем теперь будешь время коротать? Эх, завещание не написал! Кому теперь мои курочки яички нести будут? Прощай, друг мой Эрдоган! Не забижай наших девочек. А Валька уж присела. Смирился с неизбежностью, что помирать придётся в такие молодые годы, да такой смертью жестокой. Это ж под Валюху попасть, что под каток асфальтный. В тонкий блин раскатает. В ней же пудов восемь, а то и все десять точно. Ладно, пусть девять. А мне от того легче? Взмолился перед смертью

— Валюх, ты что это задумала? Ты, может, сама раком встанешь? Али вот ляжешь? Ты ж из меня всё, что съел и выпил враз выдавишь. Чего добру-то пропадать?

Валька вздохнула

— Ну что за мужик пошёл? Мелкие да ещё и ссыклявые. Не боись, не придавлю. Ты вон лучше поправь и придержи, пока сяду. А то мимо попадёт, так ещё и сломаю. Да шучу я, шучу. Успокойся. А на траве на коленках стоять, или, того хуже, голой жопой лежать, так дураков нет. Сам лежи. Надо мне, чтобы по голой заднице всякие букашки-таракашки ползали, да трава колола?

Говорят, что приговорённому к смерти исполняют одно последнее желание. А ту ничего не спросила, а садится. Фуууу! Пронесло! Не стала Валька свои телеса полностью опускать. Даже и руками шибко опираться не стала, иначе точно бы что-то выдавила. Как только кунка на кукан наделась, так и замерла, глаза прикрыв. А потом зачала шевелить жопой. А манда у неё взмокла, ажник течёт. И всё на меня, на живот. Аж чавкает. Только получилось так, что Валюха отстрелялась первой. То ли Дрозд, сучонок, не тарабанит её, то ли просто баба такая скороспелая, только замерла, переживая оргазм, потом вроде как повеселела, даже улыбнулась. Слезла с меня, подол поправляет. А мне теперь что, так и лежать бревном с сучком торчащим?

— Валюх, ты что? А я?

Вот же пропасть, чума бубонная! Ржёт, смешно ей.

— А ты помоги себе сам. Чай руки не отсохнут.

Сжалилась. Встала у берёзки, обняла её, вроде подруги закадычной, задницу выставила. Ну да я тогда скорей, пока не передумала. Ну всё, вроде закончил. А Валька и тут недовольна, ругается

— Ну ты что, козёл безрогий, обязательно туда спускать надо было?

— А куда?

— Куда? Куда? Сказала бы. На траву вон мог бы.

— Да ты что, Валь? Там же детишков будущих тьма. Может там гений навроде Пушкина. Или вон хоть как Медведев.

— Ага, от тебя прям такие и родятся.

— А что? Не гож, что ли, на племя? Я ведь как есть производитель чистейших кровей. Прямо как дед Щукарь. Племенной. Вот родишь Генке маленького, будет вам на старость лет игрушка.

— Я те рожу! Сам рожать будешь. - Валька присела, своими трусами подтирается. - И куда теперь их? Выкидывать? Так никаких денег на трусы не напасёшься.

— А ты, Валюх, в ведро их.

— Так там грибы.

— Так ты травки нарви, сверху трусы, а сверху снова травки.

— Советчик хренов. Быстро рви траву. Да штаны-то надень. Стручок тут свой показываешь.

Успокоились с Валюхой, перекурил я те сердечные приступы, что из-за Вальки чуток до инфаркта не довели, да и пошли мы с ней в гараж, проверить, чего же никто не идёт. Ещё до гаража не дошли, как песню услышали. Серёга басом тянет, девки за ним тоненькими голосочками подпевают. И кажется, что в Серёгином голосе слышится рокот волн, которые бьются о борт корабля, плывущего в широко раскинувшемся море. А бабьи голоса навроде как та старушка плачет, которая никак не дождётся сына домой. Но душевно поют, заразы. Слезу вышибают. Только у Вальки натура не тонкая, совсем не артистическая. В гараж вошла и сразу руки в боки. И понесла, начав с божьей матери и закончив всей роднёй Сереги и этой объединенной татаро-чувашской орды. Они давай оправдываться. Оказывается, Серёга не мог вспомнить, куда лейку засунул. А без лейки из баллона в бутылку ну никак налить не получается. Всё мимо, да мимо. И зачем продукт переводить? Серый и придумал наливать в стаканчик, а потом переливать в бутылку. Стаканчик-то пластиковый, согнуть можно. Ну а как в стаканчик налили, то испробовать решили: а вдруг выдохлась. Пока пробовали, тут татарка подоспела. И ей налили пробу снять. А потом пока на огород ходили за закуской, пока изнова пробовали, мы и подоспели. Вальке вмиг стаканчик в руки сунули, та и рот заткнула. Точнее раззявила, замахнула стопарь, а потом и не до разговора, закусывать начала. Все успокоились. Душевно так сидим, разговариваем. На песни потянуло. Кто в лес, кто по дрова, но поём. Известно ведь, что по пьянке всяк мнит себя великим артистом, мудрецом, красавцОм неотразимым.

Тут мне приспичило отлить сбегать. Я за гараж выскочил. У Серёги с этой стороны бурьян выше человечьего роста. Сам-то он ещё сквозь него проберётся, а таким, как я, тока на лошади верхом. С другой стороны, так и не увидит никто. Стою, стенку поливаю. Тут бурьян раздвигается и татарка прётся. Ну куда ты, куда? Места мало, что ли? А она тупым взглядом смотрит на меня, задирает подол и трусы стягивает. Ну что за день такой? Мне что, теперь одни зассыхи попадаться будут? Пока мысленно возмущался, Розка задницу задрала и на стенку гаража струю пустила. Вот же шушара какая! Она же гараж моему соседу размоет. Вон как поливает. Розка закончила поливку, подолом подтирается. Трусы натягивать начала. Командую

— Розка, отставить трусы надевать. Становись к гаражу передом, ко мне задом. Да наклонись.

— Ипать путишь?

— Буду.

Вот правильное воспитание у татар. Не возмущается, не спорит, развернулась и нагнулась, в стеночку руками упирается. Вот как воспитывать надо. Мужик сказал - баба сделала. Смотрю на Розкину голую задницу и прям как молния проскочила: А она же татарка! Ох, язви тебя! Сейчас, сейчас, дай только вставить. Сейчас я тебе за всё отплачу. И почал мстить. За всю Золотую орду! За всех её ханов! За Батыя! За Мамая! Так тебе! И ещё так за крымчаков, которые наших славян в полон гнали! И за Рязань сожженную! И за Киев, мать городов русских! За что ещё? Да просто за то, что татары, которые лучше незваных гостей. Или хуже? О, вспомнил, ещё за сибирских татар, которые Ермака Тимофеевича со свету извели, злыдни писюкатые! И ещё...А вот ещё не получилось. Нет, ежели в памяти покопаться, то вспомнить много можно. Даже то, как татарчонок Раилька мне в семь лет нос разбил. А вот как я ему в глаз заехал, вспоминать не надо. Зачем между нашими народами вражду плодить? Так что можно мстить и мстить. Только мстялка кончилась. Ну не мифологический я герой по имени Геракл. Тот, говорят, двенадцать баб за ночь поимел. Да ещё и целок. Куда мне. Измельчал народишко, извёлся совсем. Это всё американцы со своим Бабамой чернозадым. ГМО всякие придумали, гамбургеры. Выдохнул я, вынул свою удочку, на которую рыбачил, штаны подтянул. Розка тоже трусы подтянула. Зачем-то сзаду в трусы подол заправила. Мода у них, у татар, что ли, такая. Да ладно, ей лучше знать.

Хорошо сидели, душевно. И всю парафию Ирка обосрала, как с работы пришла. Закрыла кафе, уволила бармена без выходного пособия, клиентов погнала ссаными тряпками. Те особо и не возмущались. Валька их под руки взяла, будто мама малышей, и пошли выписывать кренделя от обочины до обочины. Дорога-то узкая. И заголосили на всю улицу про то, что никак не дойдут до дома, потому как напились пьяными. А хорошо праздник отметили, душевно. Я к себе пошёл, напивая своё

— Шпарю, шпарю по столице, шпарю, шпарю по Тверской,

Кореш видный, деревенский, а не фраер городской.

Ветер в харю, а я шпарю, что мне грусть моя печаль...