Часть 6

Короткий звонок в квартиру Веткиных оторвал Ольгу от разговора по телефону с подругой, пока она попрощавшись поспешила открыть дверь, звонок прозвенел ещё пару раз.

– Что за спешка, – возмущённо произнесла девушка, открывая дверной замок, – у нас что, один туалет в городе?

В дверях стоял Фима, сконфужено глядя на Ольгу, пробормотав:

– Я не в туалет, я к тебе, Оль.

– Что с тобой, дружок, ты не в себе, милый.

Роскошная шапка кудрявых волос выбивалась из-под кепки парня. Глаза мрачно смотрели на Ольгу, весь его вид говорил о смятении в душе Фимки Тобольского.

– Ты один? – спросила хозяйка, пропуская его в квартиру, – кажется, я догадываюсь, в чём дело. Раздевайся и пошли на кухню, я тебя кормить буду. Для мужчины важны две вещи в жизни: еда и женщины. Если с женщиной у тебя облом, то с едой, слава богу, пока порядок. Руки мой после своего малярного заведения и за стол.

Пока Фимка ел, Ольга продолжала рассуждать, пристроившись рядом с ним за столом:

– Ты особо не психуй, ну ушла и ушла, подумаешь беда какая, девок вокруг полно и для жизни, и просто потрахаться. Тебе для чего? Может я сгожусь? – заправляя завитки волос за уши Фимке, склонив голову на бок, улыбаясь спросила Ольга.

– Хотелось бы для жизни, – млея от приятных прикосновений Оли к своим волосам, застенчиво произнёс Фимка, избегая глядеть на девушку.

– Так это ты по адресу. Чем, скажем, я хуже вашей Капы? Только чуть старше её, так и тут свои плюсы. Для замужества ей ещё далеко, родителям за ней глаз да глаз нужен. Только в пору начинает входить, любовь, морковь, а попадётся ей такой вот Блинников, да ещё ребёнка сделает… Вот и профессия для женщины, считай никакая. Максимум афишки в кинотеатрах малевать или витрины к распродажам в секонд-хендах оформлять. Ни денег, ни удовольствия, а дома муж, дети без присмотра голодные. Какое уж тут творчество! Устанет она от этой житейской рутины, а тут она – любовь нарисуется к свободному и беспородному. А сама она, краса девица, ещё ничего, сиськи торчком, глазки с огоньком и что ниже спины ещё топорщится, а главное всё, что было раньше для неё вдруг покажется ошибкой и как эту ошибку исправлять, хорошо если сама без детей и любовник не при семейных узах. Вот и прикинь, какие у неё перспективы, а заодно взвесь свои, как супруга той красотки.

– А в чём твоё преимущество для меня? – Уже не сводя глаз с Ольги спросил Фимка.

– Профессия благородная, зарплата стабильная, отпуск летом и какой, правда на мои шиши по турне не покатаешься, а муж на что, хоть и художник, сегодня густо, завтра пусто. Что касается сумасшедшей любви, уже в прошлом. При любом раскладе всегда мужа выберу, – и понизив голос добавила, – да с таким орудием труда в постельных забавах, другого и не надо. А главное любить, ценить и холить буду, но тут уж взаимообразно.

– Да, есть над чем подумать, – с сомнением произнёс Фима, тряхнув густой шевелюрой.

– Вот и подумай, годика два, три подожду, а там уж не обессудь – природа мать своё возьмёт. А за вашим братом художником пригляд с женской стороны просто необходим. Эдак в башке помыслы не сойдутся с замыслами и пошла расслабуха под бутылочку, а там и до хроника недалеко.

– Оля, а зачем я тебе сдался такой? Без перспективной профессии, влюблённый в другую девушку, живу с собственной матерью и бросить её не смогу, да ко всему еврей.

– И тут для меня свой резон присутствует. Положим Никаса Сафронова из тебя, возможно, и не выйдет, но на хлеб ты себе всегда заработаешь. Что касается твоей влюблённости, так без взаимности она обречена, да и семья для еврея – святое, хотя любовницы не исключаются, но за этим я присмотрю. Мама твоя меня любить будет, как дочь родную и чем дальше, тем крепче. С свекровью лучше дружить, а ваша связь – жене подспорье. При моей беременности она будет очень даже кстати.

– И всё так просто? – Удивился женской логике Фима.

– Всё это просто только при условии, что я тебя, дурака, люблю. А поняла только недавно, потому и предлагаю себя и в любовницы, и в жёны.

– Да, уж с мамой вы точно спелись бы, – усмехнулся Фима, – что же ты Стасу не раскрыла глаза на Капу?

– Вести подобные беседы с ним бесполезно, упёртый и настырный, что в башку влетит, непременно добьется своего. Да мне его упрямство только на руку, глядишь ты от одного берега отвалишь, к другому причалишь, а тут я тебя жду не дождусь, родной мой. Рассуди, чем мы не пара? Не глупа, красива, молода, люблю тебя, где ты это всё найдёшь с другими? Порознь, может и сыщешь, а тут всё вместе, искать не надо.

Фимка кивал головой, задумчиво глядя перед собой, удивляясь себе самому, что всё так просто и понятно для него. Не проще ли согласиться с Олей и принять её правоту, чем воевать за любовь без взаимности. И его отношения с матерью для Ольги не секрет…

– Ты хотела бы познакомиться с моей мамой? Если у нас возникнут серьёзные отношения, то это будет не лишним.

– Вот когда возникнут, тогда и познакомимся, а пока ей обо мне не говори. Если будет интересоваться на счёт Капитолины, то можешь её успокоить, что тебе её покой дороже, «пусть пробуют они, я лучше подожду». Компотику налить?

– Спасибо, Оленька, больше не хочу.

– Меня ты тоже не хочешь? – убирая со стола тарелки, спросила Ольга.

– Вместо компотика? – улыбнулся Фимка, – я тебя обожаю, Олечка!

* * *

Сухая кладбищенская листва под резкими порывами ветра, перекатываясь по могильным плитам, скрывая надгробные надписи усопших, устилала грязным ковром дорожки между участками захоронений. Фима, с чувством жалости и обиды на отца, смотрел, как опускают гроб в темноту вырытой могилы. Ада Михайловна не смогла преодолеть в себе злое чувство оскорбленной бывшей супруги. Одно слабое утешение для экс супруги, что не только ей Николай Степанович не хранил верность. Среди близких не было и Капы, не смогла девочка простить отчиму свою мать и неверную подругу. Любку хоронили по еврейским традициям на второй день на их кладбище. Проводить пришли ребята из группы по училищу, но и там Капы не было.

Вдова Николая Степановича с непроницаемым лицом смотрела по сторонам, придерживая воротник пальто от холодных порывов ветра. Сухими блестящими глазами она водила по лицам присутствующих, пытаясь обнаружить хоть одно скорбное лицо, соответствующее моменту. Глаза Вероники Сергеевны остановились на лице молодого человека, странно напоминающего чертами лица умершего мужа. Ухватившись за кладбищенскую изгородь соседней могилы, она пошла в направлении к нему, ноги её подкосились, но парень шагнув к ней, удержал женщину под локоть. Вероника Сергеевна благодарно пожала его руку и не отпустила её, продолжая стоять рядом с ним.

– Простите, – всматриваясь в знакомые черты лица, спросила вдова, – я могла Вас когда-нибудь видеть?

– Нет, Вероника Сергеевна, мы с Вами не встречались, но, тем не менее, кое-что знаем друг о друге. Ваш муж был моим отцом. Я Ефим Тобольский, полагаю, Вы, слышали обо мне от отца.

– Фима, простите, я должна была известить вас с Адой Михайловной, но всё так внезапно… – не закончив фразы Вероника Сергеевна потеряно взглянула на парня и сдерживая подступившие слёзы умолкла, ещё крепче сжав руку Фимы. В ответ он также пожал её запястье, взглянув на лицо женщины, с теми же чертами, что и у её дочери.

– Прости, меня мальчик, на минуту мне показалось, что рядом со мной Николай Степанович, вы так похожи… Я прошу тебя поехать со мной на поминки, у меня никого из близких, мне так тяжело одной, а с тобой мне легче, словно он рядом.

– Да, разумеется, я поеду если Вы так хотите, конечно, поеду. Простите, Вероника Сергеевна, почему здесь нет Капы?

– Она не захотела, для неё это невозможно… Я потом объясню, дочка уехала на пару дней к нашим старикам. Меня вот бросила со всем этим кошмаром.

– Наверное, её можно понять, – посочувствовал Фима, глядя на последний этап траурного ритуала – возложение венков на свежий холм земли с табличкой в ногах усопшего. Люди потянулись к выходу, разбрасывая ногами мокрую листву на дорожках кладбища.

После поминок Фима привёл Веронику Сергеевну к её дому. Окна квартиры Сочневых на фоне прочих окон, словно пустые глазницы смотрели во двор дома.

– Фима, может, зайдёшь ненадолго, мне одной жутко оставаться, – глядя в тёмные окна дома, попросила женщина, – выпьем чаю и я тебя отпущу, я так тебе благодарна сегодня, жаль, что раньше не знала тебя.

Они поднялись на лифте и вошли в пустую квартиру. В комнатах царил беспорядок, стоял приторный запах цветов, несмотря на открытые форточки в окнах. Осенняя прохлада гуляла по квартире, зябко поёживаясь, Вероника Сергеевна поставила чайник, достала из шкафчика пачку печенья, бутылку коньяка, пару рюмок.

– Давай помянем твоего отца, – предложила хозяйка, наливая коньяк в рюмки. Они выпили и Вероника Сергеевна, с горечью в голосе, рассказала Фиме о том, как она познакомилась с Николаем Степановичем. Как их знакомство в командировке после традиционного застолья в ресторане у Заказчика, закончилось в постели гостиничного номера. После ночи, проведённой вместе, она уже не могла избегать отношений с шефом. Да и отказываться свободной женщине от того, что ей довелось испытать впервые с Николаем Степановичем в ту первую их ночь, было немыслимо. Вздохнув, как о чём-то далёком и несбыточном, она выпила одну за другой рюмки терпкого коньяка и пооткровенничала с Фимой о том, что так долго хранила даже от своих давних подруг.

– Ты не поверишь, Фимочка, – захмелевшим голосом призналась Вероника Сергеевна, – его член… такого я никогда не видела даже в порно, боже мой, что я несу молодому парню. Ты прости меня, я бессовестно напилась и болтаю чёрт знает что… Но я ему прощаю эту мерзавку, – при этом она хлопнула по столу рукой так, что посуда звякнула мелодичным звоном, – я была на её месте и осуждать эту дрянь не стану. Чтобы я отдала за возможность хотя бы раз прикоснуться к этому чуду. Только сейчас я поняла, как была неправа, запрещая ему всякие излишества в постели. Ведь он мужчина и имел право на то, что я считала извращениями.

– Я покажусь Вам самонадеянным молокососом, Вероника Сергеевна, но перед Вами сын Николая Степановича. И то, о чём Вы говорите с таким восторгом, я могу представить хоть сейчас, при всём уважении к Вам.

– Вряд ли, тебе удастся меня чем-то удивить – с горькой усмешкой подначила парня Вероника Сергеевна.

– Извольте, если желаете убедиться, прошу, – и Фимка предъявил предмет восхищения вдовы. По её застывшему лицу он понял, что оправдал несбыточное желание Вероники Сергеевны. Дрожащей рукой женщина прикоснулась к члену парня. Навернувшиеся слёзы побежали по щекам несчастной женщины, севшим от волнения голосом она прошептала сбивчивую фразу, из которой Фима с трудом разобрал просьбу налить ей коньяка. Не убирая своей руки, Вероника Сергеевна машинально опрокинула в рот налитую рюмку и будто всматриваясь в незнакомое лицо Фимки, сокрушённо качнула головой. Оглянувшись, словно кто-то стоял за её спиной, медленно поднялась и сказала в пустоту коридора:

– Прости Николай Степанович, но я обязана вернуть тебе свой долг и будем квиты, идём Фима со мной, – Вероника Сергеевна неверной походкой направилась в свою комнату, держа в руке бутылку с остатками коньяка и пару рюмок.

– Собственно, чего я разогналась, извини меня, мой мальчик, я даже не спросила тебя, хочешь ли ты разделить со мной эту виндетту. У каждого из нас к нему есть свои обиды и счёты, их нельзя постоянно держать в себе, лучше разом покончить с ними и забыть о них навсегда.

Она не спеша поставила принесённую с собой бутылку и рюмки на столик у кровати, задёрнула плотнее шторы на окне и отбросив покрывало с постели, открыла шкаф с постельным бельём. Выбрала на полке всё необходимое и принялась с обречённым усердием застилать постель.

– Возьмите Ефим Николаевич, – перейдя почему-то на официальный тон, Вероника Сергеевна подала парню махровое полотенце и отцовский халат, – примите душ, я после Вас.

– К чему эта официальность, Вероника Сергеевна, Вас что-то смущает? Если что не так, я пойму… – принимая из рук хозяйки полотенце и халат спросил Фима.

– Ты, не сможешь меня понять. Для меня лечь в постель с сыном моего мужа крайне сложно. У меня дочь твоя ровесница. Мной руководит другое чувство, не месть. Я хотела бы попрощаться с человеком, которого любила, с кем была счастлива, с твоим отцом. Ты очень похож на Николая Степановича, на того, каким я его знала прежде. Ступай в ванную, мне необходимо всё обдумать, настроиться. И ещё то, что ты был у меня, об этом никому знать не нужно. Я могу рассчитывать на тебя?

– Это в моих интересах, я не хочу, чтобы Капа что-то знала.

– Спасибо, дорогой, разумеется, ты прав. Ванная за кухней, – походив по спальне, она посмотрела на фото, висящее в рамке на стене, где на неё смотрели весёлые улыбающиеся лица её и мужа. Вероника Сергеевна долго всматривалась в фотографию двух счастливых людей на снимке и решительно сняв её со стены, убрала в платяной шкаф на полку с мужниным бельём. Сняв с себя чёрное траурное платье, повесила на плечики и убрала в шкаф. Скатала с ног чулки, расстегнула бюстгальтер, купленный на днях, положив бельё на стул, надела тёплый халат, скрывающий красивые ноги, стянув трусики, присоединила их к остальным вещам. Стоя перед зеркалом на двери шкафа, развела полы халата и оглядела себя. Для своих лет она неплохо выглядела. Удлинённые полноватые груди с ложбинкой между ними, завершались тёмными кружками, увенчанные крупными сосками. Совсем недавно их касались руки её мужа, что впрочем, за последние месяцы становилось всё реже. Прикосновение к ним всегда приводили Веронику Сергеевну в волнующий трепет. Она вспоминала своего первого парня, провожая её после первого их свидания, он прижал девушку к стене в тёмном подъезде и преодолевая её сопротивление, захватил руками острые соски на груди Вероники. В тот раз она впервые ощутила сильное возбуждение и не смогла противостоять напору мальчишки, сжимающего её грудь. Дальнейшее проникновение в потаённые места уже не составили для него большого труда. Всё, что последовало между ними в дальнейшем, обернулось для Вероники неожиданной беременностью. В результате чего на свет появилась чудесная девочка, очень похожая на свою мать. Её первый мужчина исчез сразу после известия о беременности. Но Вероника не пыталась узаконить отцовство молодого человека, т.к. парню не было ещё и шестнадцати, а ей исполнилось девятнадцать и рассчитывать на супружество при таких обстоятельствах не приходилось. Дочь она назвала Капиталиной в честь своей бабушки, вырастившей Веронику, после себя она оставила внучке небольшую квартирку в старой пятиэтажке. На этом секс для молодой женщины надолго ушёл из её повседневной жизни. Учёба в институте, уход за ребёнком, работа и всё сопутствующее этому заняло не один год. Дочка росла, взяв все лучшие качества от матери: рост, фигуру, внешность. На работе внимание мужчин Веронику не интересовало, но будучи как-то в командировке с главным инженером предприятия, она была приглашена на прощальный ужин в ресторане, где, к сожалению, утратила свою бдительность в результате дегустации коньячных напитков и не смогла отказать красавцу шефу. Подвела опять же её чувствительность груди. Хмельное заигрывание мужчины с блужданием рук по телу молодой женщины и волнующая воображение шефа грудь, подвыпившей сотрудницы, сделали своё дело. Запрет был снят и никогда ранее не виданный ею член моложавого главного инженера, поразил её восприятие окончательно. Эта ночь, проведённая в гостиничном номере, была началом их служебного романа. В дальнейшем молодая женщина довольствовалась лишь короткими минутами свиданий, не требуя никаких привилегий за тайное общение с высоким начальством. Но однажды, Николай Степанович заявил, что уходит от жены к ней и Вероника не посмела возразить, удержать его порыв в рамках уже привычных с ним отношений. Появление в доме нового человека не смутило Капу. Она всегда желала матери счастья, но их интимная жизнь по началу шокировала девушку, общая стена между их комнатами не могла полностью исключить не желательные звуки, доносящиеся из спальни матери. Невнятная речь, тихие шорохи, сопровождаемые скрипом старой кровати, знакомой Капе с малых лет, едва доносящиеся жалкие постанывания матери в тон со скрипом кровати, на которой она получала от своего мужа очередную порцию ласки. За её спиной скрипнула дверь, Вероника Сергеевна запахнула полы халата и обернулась на вошедшего Фиму в белом мужнином халате, со взлохмаченной шапкой курчавых волос, спускающихся до самых плеч.

– Вероника Сергеевна, ванная свободна, мне Вас здесь подождать? – вежливо осведомился Фима, любуясь женщиной, так живо напоминающей свою дочь.

– Ну не в прихожке же, – улыбнувшись мальчишке, ответила хозяйка, – я пока приму душ, а ты ложись под одеяло и согрей нам постель, я недолго, – сказала Вероника Сергеевна и вышла, прихватив себе полотенце.

Вернувшись в спальню, она застала Фиму дремлющим на подушке под одеялом, укрытый до пояса с закинутыми руками за голову. Халат лежал в кресле, рюмки были наполовину наполнены остатками коньяка и стояли на столике. Вероника Сергеевна улыбнувшись, присела возле мальчишки, проведя рукой по непослушным волосам на голове Фимы, нагнулась к груди своего гостя и кончиком язычка поиграла с соском парня. Веки Фимы дрогнули и увидев перед собой русые волосы женской головки, он сонно потянулся и погладил их, в надежде увидеть лицо той, чьё имя вертелось у него на языке, но спохватившись испугался своего возможного промаха. В свете уходящего дня, он различил женскую фигуру на фоне задрапированного окна. Женщина встала с кровати, стряхнула с плеч на пол тяжёлый халат и повернувшись лицом к парню, зябко передёрнув плечиками, юркнула под одеяло, прильнув к тёплому телу своего любовника. Губы Вероники Сергеевны коснулись губ Фимы и в тишине комнаты она прошептала:

– Нас обоих отвергли те, кого мы так безнадежно любили, пусть мы будем сегодня друг для друга теми, кого мы так не заслужено потеряли. Ты для меня молодой Николай, я для тебя повзрослевшая Капа…

– Отчего жизнь так не справедлива к нам?! – ответил шепотом Фима.

Вероника Сергеевна привстала и потянулась к наполненным рюмкам. Коньяк скатился по гортани, согревая прохладные колени, прогоняя лёгкий озноб между лопаток спины, возвращая тепло рукам.

— Милый мальчик, тебе надо выпить и согреться, здесь слишком прохладно. Пей, я хочу твоего тепла в себе, - Вероника протянула рюмку Фиме и дождавшись, когда тот осушит её, вернула рюмки на место и вновь прижалась к молодому Тобольскому, ощущая, как тепло медленно возвращается в уставшее за день тело. Губы женщины приоткрылись и она с благодарностью приняла ответный нежный поцелуй парня. По бедру Вероники скользнула рука Фимы, оставив на коже тепло и продолжила своё движение к ягодицам любовницы, сжимая в ладони их мягкие половинки. Пальцы коснулись ануса Вероники, совершив лёгкие касания его углубления.

— Ты желаешь получить меня там? - Шепнула она на ухо мальчишки. - Я не буду препятствовать, ты можешь делать со мной всё, что хочешь и то, чего я не позволяла никому, даже твоему отцу. Только прошу не спеши, сегодня я позволю тебе всё, у нас много времени.

Вероника взяла со столика баночку с кремом и передала Фиме, с тревогой наблюдая, как тот наносит его на свой возбуждённый член. Когда очередь дошла до Вероники, он густым мазком крема прикоснулся к подставленному анусу любовницы и мягко обрисовав колечко сфинктера пальцами, не спеша ввёл один из них в тесную глубину анального входа Вероники. Она вздрогнула, удержав за руку Фиму, но повинуясь стремлению мальчика продолжить начатое, покорно позволила ему присоединить дополнительно ещё палец, мягко растягивая окружность входа, вдавливая пальцы в его тесный вход. Вероника застонала от тянущей боли в анусе. Проникновения пальцев растянули анус в достаточной мере и уже тупое орудие вдавливалось в след стягивающемуся оконцу в темноту отверстия. Имея  надлежащий опыт в подобном предприятии  со своей матерью Фима  неспешными шагами проникал в глубину своей цели. Спустя пару минут он коснулся бёдрами округлых ягодиц  Вероники и смахнув  со лба бисер пота, Фима остановился для  того, чтобы перевести дыхание и с новыми силами   устремиться  поступательным  движением своего орудия  в глубину женской плоти. Шумное дыхание Вероники постепенно восстанавливалось, сопровождая каждый новый толчок бёдер своего партнёра. Стон слетал с губ женщины, сопровождая  усилия удержать натиск партнёра.

— Фима, умоляю остановись! Мне необходим отдых. Ты измучил меня.   

Но мальчик неустанно продолжал  штурм и вскоре достиг цели, излившись в глубину темного прохода.                                                                                                                                                                                                                  

* * *

Эту ночь Стас провёл рядом с Адой Михайловной. Её тихие вдовьи слёзы по поводу смерти бывшего мужа он с пониманием разделял, что не говори, но единственный друг в жизни потерял сегодня отца и не пришёл почему-то домой. Возможно, найдя утешение в объятиях Ольги или их матери. Ада была признательна Стасику, что не оставил её наедине с её одиночеством и тайным горем. Ублажая своего любовника, она была покорна и тиха, невзирая, на требовательную грубость со стороны парня. Она была признательна Стасу за то, что Фима нашёл в себе каплю здравого смысла не связываться с дочерью ненавистной соперницы. Тяжело дыша в минуты отдыха Ада благодарно призналась ему и помолчав, задумчиво поинтересовалась у Стаса.

– Ты, Стасичка, чудесный мальчик, я так тебе признательна, за то, что снял с моей души такую печаль. Знаешь, я никогда не видела твоей сестры, Фима мне говорил, что она писанная красавица и умница, она действительно старше тебя?

– Годика на три, всё остальное правда и как кошка влюблена давно в Фимку. Но тут уж сама решай, здесь я ничего сделать не смогу, но твоему сыну, Адочка, с ней было бы хорошо – правильная девчонка для жизни.

Осенняя грусть и одиночество в эту ночь привели Валентину Степановну к дочери в комнату. Прихватив из холодильника пару банок пива, они забрались на кровать и предались далёким воспоминаниям, когда всей семьёй ездили на море в Анапу. Дети в тот раз побывали на море впервые, несколько дней, проведённых в частном секторе близ моря надолго запомнились им. Как была замечательна эта поездка для всех, сколько она оставила всей семье впечатлений. Именно тогда Стас впервые обратил внимание на Ольгу с другой стороны. Наслаждаясь тёплым морем, брат с сестрой нежились под горячими лучами курортного солнца. Фигурка Оли рельефно выделялась на желтом песке. По песчаной кромке пляжа уныло прохаживались люди с фотоаппаратами на шее, предлагая отдыхающим в шезлонгах увековечить себя на снимках с клеймом в углу фото «Анапа».

– Оль, давай сфоткаемся на память, – предложил Стасик, оглядывая заманчивые формы раскинувшейся на песке сестры.

– Чтобы на родную сестру в бикини дрочить по ночам? – цинично улыбаясь, не поворачивая головы к брату съязвила Ольга.

– Дура ты, Оленька, – с досадой произнёс Стасик, что угадала не хитрый замысел брата, – говорят тебе, что на память. Через десяток лет превратишься в корову и рада бы вспомнить, какой классной была, да поздно.

– Тебя спрошу, расскажешь, – вяло отмахнулась Ольга.

Но позже мать всё же заставила сняться каждого из них и всех вместе на фоне набегающих на мелководье волн. Педантичный отец заказал три комплекта снимков, на детей и на них с мамой. К слову сказать, на счёт Стаса, Ольга оказалась права, свой комплект с фотками матери и сестры он использовал исключительно для снятия напряжения молодого растущего организма. Тогда Стас поставил перед собой конкретную цель – добиться от матери и сестры того, что смог осуществить лишь спустя четыре года.

Проведя вечер в давних воспоминаниях, женщины сидели на кровати, тесно прижавшись друг к другу.

– Мам, достань из тумбочки наш комплект одинокой хозяйки, – предложила Ольга.

Мать, взглянув на дочь тяжело вздохнула и покорно полезла шарить на полке необходимые атрибуты, когда ещё дойдёт до них очередь у ребят.

Утром Валентина Степановна выйдя из дома, поёживаясь на осеннем ветру, спешила к остановке автобуса. Среди набежавших пассажиров городского транспорта, она вдруг изумлённо признала ту самую женщину с каменным лицом в ту злополучную поездку на автобусе при возвращении домой. Присмотревшись, Валентина Степановна различила и самого насильника, стоящего рядом с ней. Голова карлика постоянно крутилась, словно высматривая очередную свою жертву, с кем можно позабавиться в людской толчее. Валентина протиснулась поближе к коварной парочке и людской поток желающих уехать в подъехавшем, заполненном людьми автобусе, внёс её на ступеньку злополучного транспорта.

Конец