— Я сяду тут. Мне необходима помощь Кости по математике, — произнесла Катя заготовленную ещё дома фразу, запылав при этом ярче старинного советского флага.
Взгляд Никанора Иваныча безразлично скользнул в сторону. Суровый и усатый преподаватель редко любил тратить время на недостойные его внимания мелочи.
Тем не менее обворожительное юное создание восемнадцати лет, известное публике как «примерная ученица одиннадцатого класса Екатерина Щеглова», продолжало на себе ощущать зоркий пристальный взгляд множества других глаз. Включая как глаза некоторых своих одноклассников, так и глаза Свиренкова, её ровесника, чуть отодвинувшегося влево, чтобы дать Кате расположиться удобней.
Свиренков смотрел на неё...
...с недоумением?
...с раздражением?
Во-первых, он всегда сидел один. Хотя используемая им парта и была рассчитана на двоих, он так привык сидеть за нею один, что даже располагался как правило посредине.
Во-вторых, он никогда не был таким уж отличником по математике, хотя и до двоечника скатывался нечасто.
Катя невольно сжала рукой телефон.
Телефон?
Катя держала его в правой руке, переведя в режим видеозахвата незадолго до входа в класс. Опоздав при этом специально минуты на две, чтобы остальные уже успели расположиться на своих местах, она старалась нести мобильный телефон так, чтобы его объектив как бы невзначай был всё время направлен вперёд.
Снимая всё происходящее.
Она зарделась сильнее, думая о том, что ей предстояло сделать, о том, что ей совершенно не хотелось выполнять.
Но что она могла?..
Она пыталась протестовать, пыталась, чуть ли не впервые за очень длительный срок с начала всей этой эпопеи, непререкаемо заявить, что никогда не пойдёт на это. Шантажист в ответ лишь насмешливо вывел на экран некоторые из снятых им видеороликов, видеоролики с примерной девочкой Катей, чувственно обнимающей бёдрами деревянную вешалку, с хорошей девочкой Катей, взволнованно и придыхающе рассказывающей повесть о том, как её почти изнасиловали в магазине.
Добавив чуть позже, что часть сделанных материалов — включая написанную почерком Кати занимательную историю о произошедшем с нею двумя неделями ранее — он обязательно пошлёт, помимо родителей Кати и помимо её сетевых знакомых, собственно самому Косте Свиренкову.
Сердце Кати замерло на миг от одной этой мысли.
Но, с другой стороны, так ли уж лучше или легче то, что она собирается сделать сейчас? Сумеет ли она вообще?
Катя ощущала себя шалавой.
Наклонившись и сделав вид, будто бы ищет что-то в портфеле, она дождалась, пока возможные наблюдатели не потеряют интерес к её действиям, после чего — знакомым уже молниеносным движением — отрезала длинную полоску скотча и прикрепила телефон к внутренней поверхности парты.
Превратив в стационарную видеокамеру.
Наклонив набок.
Шантажист, по крайней мере, твёрдо обещал ей, что не применит никоим образом полученную запись во вред Свиренкову. «Ты помнишь, я ещё ни разу не нарушал суть данного обещания. Мне это попросту неинтересно — по причинам спортивного рода. Интересней ловить кого-то на неточно данных обещаниях, чем напрямую нарушать их».
И Катя, готовая уже было нырнуть в раскалённое горнило пожизненного позора, лишь бы только не подставить Костю, — в ней уже созрело это намерение, достойное героини анимэ, — отступила.
От неожиданности, быть может...
— Повторим усвоенный нами вчера материал, — веско произнёс Никанор Иванович. — По крайней мере, пусть его повторят хотя бы те, кто действительно что-то сумел усвоить.
Стремительные движения мелка в руке учителя выписали на доске длинное многоэтажное уравнение.
Как здесь, спрашивается, найти икс?
Или хотя бы игрек.
Ученики и ученицы низко наклонились над партами, перенося на бумагу своих тетрадей изображённое на доске. Склонился над бумагой и Костя. Склонилась, по крайней мере внешне, и сама Катя, хотя кончик её шариковой ручки едва касался тетради.
Её левая рука неспешно проникла под парту.
Скользнув по краю её собственной юбочки, ладонь Кати легла на Костино колено.
Вздрогнув, Свиренков перестал писать.
Вспыхнув от стыда ещё пуще прежнего, ощущая, будто будет гореть в аду, но в то же время понимая, что пути обратно нет, Катя передвинула руку вверх по джинсовой ткани. Доведя ладонь до развилки и не будучи вполне уверенной в том, что следует делать дальше, прижала её плотно через ткань к уже напрягшейся плоти. Провела ладонью по кругу в районе металлической молнии, ещё и ещё, от волнения забыв дышать, чувствуя себя шлюхой и одновременно чувствуя, как с каждым виражом уподобляется стали плоть под её пальцами и под синей материей брюк.
Дыхание Свиренкова тем временем заметно отяжелело. Приблизительно как — вспомнила вдруг Катя — у неё самой, когда она стояла у окошка злополучного киоска.
Воспоминание об этом добавило краски её щекам.
Пальчики начинающей шалавы, только что залезшей парню между ног прямо на уроке, да ещё и снимающей это на видео, отыскали язычок металлической молнии — выгнувшейся дугой изнутри под натиском неукротимо рвущейся наружу плоти — после чего нерешительно за него потянули.
Вниз.
Катя ощутила, как напрягшийся едва ли не до предела Костин орган стремительно высвободился, упруго ударив её по ладони.
Она чуть сжала его.
Костя дышал тяжело и часто, уперев взгляд в бумагу тетради. Интуиция подсказывала Кате, что сейчас, хотя бы на этот краткий миг, он находится в такой же её власти, в какой власти у незнакомого мужчины находилась она сама, стоя у табачного киоска в магазине. Катя провела кончиками пальцев по головке его органа, изучая интересные свойства податливой кожи.
Провела ещё раз.
Урок был позабыт давно и прочно; с момента, когда Катя коснулась ладонью Костиного колена, ни в её тетради, ни в тетради Кости не появилось ни одного нового знака.
Зачем?
Ощущая в себе зарождение чего-то нового, чувствуя натиск слегка садистских эмоций, Катя оторвала листок с задней стороны тетради и торопливо набросала на нём одно-единственное слово.
«Хорошо?»
Придвинув к Косте листок и наблюдая, как он скользнул по нему взглядом, Катя в ту же секунду пожалела о написанном.
Что она творит?
Мало того, что ведёт себя как самая последняя шалава, так ещё и подтверждает это словами. Что он о ней подумает?
Костя тем временем набросал в ответ на листке пару слов.
«Ещё. Pls».
Чуждое «pls» вместо простого «пожалуйста», вероятно, было выбрано потому, что его проще написать одним-двумя росчерками.
Дыхание Кати перехватило.
Чуть сдвинув руку, она приготовилась обхватить упругий орган поудобней, сжать его, как описывалось в иных прочтённых ею порнорассказах, чтобы доставить Косте максимум удовольствия.
Но не успела.
— Так, — прозвучало неумолимое от доски. — Что это мы делаем? Обмениваемся шпаргалочками?
Никанор Иванович неторопливо приближался к их парте.
«Сейчас он подойдёт, — пронеслось в голове у Кати, — и увидит, что в тетрадях у нас ничего нет. Возможно, увидит расстёгнутые брюки Кости. Может вообще рассадить нас».
Катя сжала крепче трепещущий орган в своей ладони, повинуясь скорее импульсу, чем рассудку; затем разжала ладонь, затем снова сжала её. Вначале движениями этими почти попадая в ритм приближающимся шагам Никанора Ивановича, затем увеличив ещё сильнее темп.
— Так, что это у нас? — Преподаватель склонился над партой слева, заглядывая в тетрадь Свиренкова. — Почему не работаем?
Костя неохотно приоткрыл рот.
— Я зад...
Катя ускорила движения.
Настолько, что даже покрылась краской, внезапно подумав, что Никанор Иванович может заметить всё происходящее уже по одним только покачиваниям её плеча.
Настолько, что Костя на полуслове осёкся и крепко упёрся ладонями в столешницу парты.
— Зад... — простонал он, пытаясь всё же договорить недоговорённое.
Частота колебаний Катиной руки приблизилась к частоте вибраций стены, терзаемой электрической дрелью.
Костя изо всех сил стиснул зубы и откинул голову назад.
Катины тонкие пальцы вдруг ощутили мокроту.
Сверху.
А потом и снизу.
Кроме того, как подозревала Катя по некоторым своим осязательным ощущениям, мокрой стала и верхняя часть внутренней стороны парты.
Вся.
— Ну, что ты зад, я и без того вижу, — глубокомысленно признал Никанор Иванович. То ли совершенно искренне не догадываясь о произошедшем под партой, то ли с иногда свойственной таким грубым людям мудростью решив не акцентировать на этом своё внимание. — Но думать всё-таки не мешало бы не задом, а головой. По крайней мере, когда ты на уроке.
Преподаватель склонился уже над её тетрадью.
— Ты, Щеглова?
Катя меж тем стыдливо отстранила от Костиных брюк свои тонкие пальцы и постаралась незаметно отереть их об юбку.
Никанор Иванович покачал головой.
— Похоже, что совместное соседство не идёт вам на пользу. Придётся всё-таки вас рассадить.
— Не надо, Никанор Иванович, — произнёс вдруг Свиренков. Выговаривая слова не вполне уверенно, словно заново учась речи. — Мы... сейчас возьмёмся за ум. — Он смотрел на Катю. — Правда.
Преподаватель лишь хмыкнул.
По окончании урока, на всём протяжении которого Катя лишь с превеликим трудом заставляла себя сосредоточиться на цифрах и квадратных скобках, она вновь поймала на себе Костин взгляд.
— Скажи, — вполголоса произнёс он. Глядя на неё не то с удивлением, не то со странным смущением. — Ты бывала когда-нибудь в клубе «Талейран»?
Пряча глаза, Катя покачала головой.
Она вообще была не очень тусовочной девочкой. Её никто никогда не приглашал в какой-либо клуб — тем более кто-нибудь вроде Свиренкова.
— Может, махнём как-нибудь? — Костя сглотнул слюну. — Например, сегодня часам к пяти?
Катя не сразу поверила своим ушам.
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Вот, стало быть, как, — резюмировал голос из динамиков.
Фэйли не посмела поднять взгляд.
— Видео получилось длинным и я просмотрел его целиком — включая занятный обмен репликами на переменке. Хорошо, что ты, в полном соответствии с моими инструкциями, не стала извлекать из-под парты телефон прежде максимального времени истечения записи. Хотя, может, ты просто постеснялась?
Она промолчала.
Повисла средней продолжительности пауза. После чего прозвучал исполненный усталости вздох.
— В клуб-то хоть сходили?
Краснея, Фэйли кивнула.
Ей не хотелось подробно говорить об этом, но отмалчиваться, лишь распаляя любопытство Шантажиста, едва ли имело смысл. Клуб «Талейран» запомнился Кате Щегловой не особенно хорошо, поскольку внимание её было сосредоточено преимущественно на её спутнике.
Тот, надо отдать ему должное, вёл себя по-джентльменски — своим поведением не особо напоминая Кате о тех сакраментальных обстоятельствах, при которых было назначено сие свидание. Выяснилось, что он, как и она, ненавидит сериал «Баффи», но любит киберпанк и особенно киберготику.
— Чтобы подцепить парня, нет ничего проще, чем быть шлюхой, — промурлыкал философски голос. — Вот чтобы удержать его — что гораздо сложнее — тут уже следует убедить его, что шлюха ты лишь только для него одного.
Фэйли промолчала и тут.
— Ты не планируешь, часом, пригласить его к себе?
Катя вздрогнула.
— Зачем? — приподняла голову она.
— Ну, скажем, — в голосе вновь появились мурлыкающие интонации, — мне было бы интересно услышать, о чём вы воркуете, так сказать, в режиме реального времени. Мне очень давно не доводилось видеть реальные проявления реальных чувств.
Щёки старшеклассницы медленно начали алеть.
— Ты не думай, — поспешно добавил собеседник, — я не стану вас — в смысле тебя — долго мучать. Просто пригласишь его к себе в комнату минут на десять, при включенной и упрятанной веб-камере с установленным пошире углом обзора, а я полюбуюсь немного. Если мне надоест или если я увижу, что ты от смущения вообще ни единого слога не можешь связать, то кину тебе на мобильный телефон сигнал отбоя. Переключи, кстати, телефон в режим вибросигнала — чтобы собеседника твоего понапрасну не всполошить. Идёт?
Катя молчала; грудь её от взволнованного дыхания то поднималась, то опускалась.
Отказаться?
Но вопрос «Идёт?» явно риторический.
Согласиться?
Но...
Мысли девчонки от переплетения в голове эмоций и воспоминаний прошедшего дня спутались в бесформенный клубок. Чувствуя смутно, что ничего хорошего в предложении Шантажиста нет, она тем не менее лишь туманно могла уловить угрозу.
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Сколько здесь у тебя книг, — восхищённо произнёс Костя, застыв недвижным памятником самому себе на самом пороге Катиной комнаты.
Сделав несколько шагов вперёд, он вытянул руку и неверяще провёл кончиками пальцев по книжным корешкам.
— Лукьяненко.
Он еле слышно присвистнул.
— Полная коллекция, да?
Покраснев, Катя кивнула.
Тот миг, когда она пригласила Костю ненадолго зайти к себе, вынужденно обронив пару слов об отсутствии родителей, был наиболее нервным — и, хотя ей как будто удалось ввернуть это предложение непринуждённо, избавив его от возможных нескромных оттенков, Катю до сих пор немного трясло.
— Собирала несколько лет, — с трудом приоткрыв рот, смущённо вымолвила она.
— Мои предки называют это бульварным чтивом. — Костя завистливо покачал головой.
Он явно не разделял точку зрения своих родственников.
Компьютер в углу комнаты еле слышно работал, перемешивая воздух лопастями внедрённого вентилятора. Монитор тем не менее был выключен, а на системный блок сверху была наброшена старая бежевая дублёнка — чтобы замаскировать мерцающие огоньки. Скрыть огонёк работающей веб-камеры со встроенным микрофоном было сложнее, но Кате вроде бы удалось.
— Стругацкие, Лем... — со странным выражением лица проговорил Костя. — Ты что, всё это читаешь?
Попытавшись произнести в ответ хоть что-то, Катя запнулась. Имидж серой мышки или угрюмого гика никогда особенно не импонировал ей, хотя какое-то время она пыталась бравировать им.
Теперь, однако, ей совершенно не хотелось этого.
Не сейчас.
Свиренков сделал несколько шагов к ней и, глядя Кате в глаза, коснулся кончиков её пальцев собственными пальцами.
— Мне подарили «Сумму технологии» лет в восемь, на день рождения, — ни с того ни с сего вдруг произнёс он. — Дед подарил. Пробовал читать — ничего не понял. Потом, с течением времени, стал понемногу местами пролистывать — в принципе понять можно. Некоторые моменты об анимэ напоминают.
— Да?
Катя не отвела руку.
— Точно. — Костя слегка кашлянул. — Возьми... там, где написано... ну, об этом, о копировании сознания. Это же как в том эпизоде «Призрачного дождя», если ты смотрела... смотрела?
Катя опустила голову.
Не так уж и много анимэ, если говорить совсем откровенно, смотрела она в своей жизни.
Сейчас она вообще чувствовала себя невероятно глупо. Разговор не клеился толком, необходимые слова не подбирались, хотя Катя всегда полагала себя умной и начитанной — но именно этим опасалась отпугнуть Костю, опасалась, что, как уже случалось не раз при её первых робких попытках общения с другими, при усаживании на конёк той или иной любимой темы речь её может непроизвольно превратиться в монолог, выглядящий как хвастовство и ода своей начитанности.
Через ткань подкладки кармана тем временем до её кожи донеслась едва уловимая вибрация.
Катя вздрогнула.
— Ой. У меня будильник, — поспешно выговорила она первое, что сумела придумать. Многие использовали свои мобильные телефоны в качестве напоминателей-органайзеров.
Полуотвернувшись, она нажала пару раз главную кнопку телефона и кинула взгляд на экранчик.
SMS была длинной.
Не исключено, что Шантажист набрал её заранее — чтобы в ключевой момент лишь нажать кнопку отправки. Ради просмотра сообщения целиком Кате пришлось даже перекрутить его вниз.
«Спроси Костю, не хочет ли он увидеть кое-что интересное. После чего усади его за компьютер и включи монитор — сама же, прежде чем монитор разогреется, скромно отойди назад за спинку кресла и за спину Кости, чтобы ждать следующего сообщения».
Тут уже сердце Кати чуть сжалось. Когда она выключала монитор, на компьютере был включен Skype — специальная программа видеосвязи, причём Шантажист, хотя и не посылая со своей стороны никакого изображения — его окошко всегда оставалось совершенно чёрным — тем не менее заставил Катю растянуть это окошко на весь экран. Кто знает, какой видеосигнал он через него пошлёт?
Но это была лишь первая часть сообщения. Вторая, следующая за латинскими буквами «P. S.», была гораздо ультимативней.
«Если ты этого не сделаешь... Что ж, Костя уже через две минуты получит на свой телефон фотографию тебя и туалетного вантуза. Может быть, и чего-нибудь ещё. Я подумаю».
Покраснев, она затолкала телефон назад в карман.
— Что-то случилось? — Положительный сочувствующий Костя сверлил её встревоженным взглядом.
— Нет. Так, кое-что вспомнила. — Катя облизнула губы. Её чуть дрожащий, взволнованный вид едва ли мог успокоить Костю, но сказать ему правду она не могла. — Скажи, тебе не хочется ли увидеть кое-что интересное?
Похоже, нервный блеск в глазах Кати заставил Костю насторожиться, но виду тот постарался не подать.
— Интересное? — приподнял брови он. — Ну хочется, допустим. А что, ты приготовила какой-то сюрприз?
— В некотором роде, — уклончиво ответила Катя.
Ей казалось, что её сердце бьётся как сумасшедшее. Что хочет показать Косте по видео тот ненормальный субъект? Может быть — продемонстрировать, что действия Кати тогда в классе были сделаны ею по принуждению? Или — что-нибудь ещё?
Тем не менее чувство бьющего в виски колокола и мельтешащие в уме вихри леденящих догадок не помешали ей усадить Костю в кресло.
Катя ткнула пальцем в кнопку включения монитора, несколько секунд наблюдая, как освещается экран. Затем, вспомнив, что согласно сообщению ей следует отойти за кресло, поспешно последовала инструкции — и лишь после этого кинула взгляд обратно на монитор.
Ноги её чуть не подкосились.
Нет, транслируемое на экране видео не изображало снятую ранее сцену с действиями её гибких пальцев, — то, чего Катя поначалу жутко боялась. Не изображало оно и сентиментальных признаний Кати насчёт чувств к Свиренкову, запечатлённых ею в додревние времена в том поддельном психологическом тесте.
Плавно сменяя один кадр другим, экран демонстрировал фотоснимки.
Катя в ажурном белье, вся раскрасневшаяся, с блестящими глазами и с просунутым под резинку трусиков пальчиком.
Катя и вантуз. Сначала лишь чуть-чуть присевшая на него, а затем, с явными отпечатками стыда и удовольствия на лице, целиком на него опустившаяся.
Катя и вешалка. Хотя Кате уже не хотелось что-либо замечать, но конкретно в этих сменяющих друг друга кадрах ей померещилось что-то неправильное. Приглядевшись, она поняла — на её теле почему-то не было непристойных надписей и наручников. Вероятно, Шантажист, «пощадив» её, чуть подредактировал фотоснимки.
Впрочем, выражение неподдельного наслаждения на личике Кати, прямо перед камерой совокупляющейся с вешалкой, само по себе было столь непристойным, что ей захотелось провалиться сквозь землю.
Исчезнуть.
Совсем.
Телефон в её кармане вновь слабо завибрировал.
Вначале Кате совершенно не хотелось его доставать. Смысл? Впрочем, по этой же причине она не чувствовала страха перед новым сообщением — чем теперь ей угрожать? — в то время как немного вялого любопытства в ней ещё жило.
Она неохотно извлекла его и посмотрела на экранчик. На этот раз SMS совершенно определённо была набранной заранее.
«Советую тебе сейчас подойти к Косте и сладко спросить что-нибудь вроде «Нравится?». Если ты будешь лепетать что-то про страшную ошибку или про шантаж, то он сочтёт тебя шлюхой, да ещё и дурой впридачу. А вот если сделаешь, как я советую... ну, шлюхой в каком-то смысле он тебя сочтёт всё равно... но если ты сумеешь убедить его, что снимки назначались не для широкой публикации и что шлюха ты лишь для него одного...»
Пальцы Катиной ладони, удерживавшей телефон, дрожали.
После первого же прочтённого ею предложения взгляд её со всей возможной внимательностью сфокусировался на экране — так что остальные фразы проскользнули перед её глазами и усвоились её памятью за долю секунды.
Она сделала шаг вперёд к креслу.
Так или иначе кроме предложенного ей варианта действий она не могла придумать совершенно ничего. А это была хотя бы соломинка для утопающего.
— Тебе нравится? — замирающим голосом спросила Катя.
Почти сразу же ощутив, что совершила непоправимую ошибку, пойдя на поводу у Шантажиста. Теперь для Кости она навсегда будет всего лишь только шалавой.
— Очень... — после паузы признался Костя, разглядывая снимок, увековечивший примерную ученицу Катю Щеглову страстно целующей верхушку деревянной вешалки.
Катя сглотнула слюну.
Ещё раз подумав, стоит ли ей продолжать действовать в выбранном сейчас русле. Но разве теперь есть шанс свернуть в сторону?
— Я фотографировалась для тебя, — с огромным трудом, пунцовая как кармин, выдавила Катя.
«Шлюха», — неумолимо прозвучало между стенок её черепа.
Костя тем временем не отводил взгляд от экрана, на котором меж тем появилось изображение Кати, стоящей в обнажённом виде перед окном — окна, впрочем, в кадре не было видно — и ласкающей себя собственным указательным пальчиком.
— Ого, — выдохнул он после появления следующего кадра. — Это же школьный туалет. Ты... и там?
Катя, опустив глаза и запунцовев ещё гуще, промычала что-то утвердительное.
— Тебе нравится такое делать?
Катя неохотно кивнула. Опустив глаза настолько, что даже не видела, различает ли её кивок Костя.
— Ты не могла бы... — судя по голосу, Костя сам сглотнул слюну. — Показать мне?..
Катя подняла на него мутный взгляд, не сразу поняв вопрос. Показать что?
— Ну... — покраснел теперь уже Костя, отчаянно запинаясь и путаясь в словах, — я... никогда не видел девчон... То есть как девчонка... ну... делает это.
Когда до Кати дошёл смысл его слов, у неё зашумело в ушах.
Ну да, естественно, увидев эти снимки, он теперь считает её девчонкой, для которой ничего не стоит просто так по просьбе знакомого немного поиграть с собой. Что ещё он мог о ней, после всего произошедшего, подумать?
Кстати, разве она на самом деле не такова?
Ей снова вспомнилось:
— как она, опустив руку под парту, ласкала себя прямо на глазах у всего класса и конкретно у Нины Дмитриевны;
— как она, раскрыв шторы, услаждала себя прямо перед окном;
— как она, выйдя в подъезд с замирающим сердцем, стояла у входа на чердак обнажённая и опять же неторопливо ласкала себя;
— как она занималась этим же в школьном туалете, испытывая дикую смесь стыда, страха и удовольствия от мысли, что кто-то может её за этим поймать;
— как она чувствовала непередаваемые ощущения и открыто наслаждалась ими, когда её ласкали публично на улице чужие пальцы;
— как она...
Катя безвольно опустилась на край дивана.
Телефон в её кармане снова завибрировал, но теперь Катя не обратила на него ни малейшего внимания. Что там может быть? — наверняка лишь требование исполнить просьбу Кости, причём прямо здесь и сейчас, под недрёманным оком веб-камеры. Вполне в духе Шантажиста.
Медленно, словно в полусне, она чуть раздвинула коленки, предоставляя наиболее удобный ракурс Косте и объективу камеры. Сегодня на ней было лишь короткое платьице и тонкое ажурное бельё, узорами которого оба наблюдателя могли при желании насладиться.
Катя проскользнула под платье рукой.
Доведя кончики пальцев до красной ленточки трусиков — Костя, как загипнотизированный, наблюдал за процессом, — она поднырнула своими гибкими пальчиками под неё. Чуть оттянув ленточку в сторону, провела подушечкой указательного пальца по складочкам плоти.
Ещё раз и ещё.
Что она делает?
То, одна мысль о чём чуть не свела её с ума тогда на уроке русского языка. Тогда это было лишь допущением, невероятным предположением, — что Костя Свиренков мог бы наблюдать, как она занимается этим.
Теперь же она специально делает это у него на глазах.
Катя закусила губу, чтобы не застонать.
Почти как тогда.
И одновременно — проскользнула ладонью под трусики чуть ли не целиком, невольно натянув их ткань изнутри так, что та вздулась над промежностью неровным пурпурным колоколом, проникнув указательным и средним пальцем поглубже меж складочек чувствительного треугольничка.
Не удержавшись, она всё же застонала.
Чуть-чуть.
У Кости по-сумасшедшему блестели глаза. Чувствуя себя шалавой, переступившей последнюю черту, Катя с демонстративной медлительностью привстала и чуть потянула изнутри пурпурно-алый колокол трусиков. Ленточка медленно двинулась вперёд, сползая вниз по её коленкам.
Возвратив руку на её положенное место под платьем и чувствуя себя уже не просто какой-то там третьеразрядной шалавой — путаной, куртизанкой, гейшей? — Катя протолкнула пару пальчиков под обезумевшим взглядом Кости в собственную укромную пещерку, то ли производя, то ли изображая попеременные толчки, а третьим пальчиком продолжила ласкать складочки клитора, вначале неторопливо, но потом быстро, всё быстрее и быстрее.
Запрокинув голову назад, с новой силой осознав, чем именно — и на глазах у кого именно — она сейчас занимается, Катя глухо застонала.
Утопив все три пальчика поглубже в собственную алую плоть, застонала ещё громче.
Стон перешёл в крик...
Алое, жаркое, жгущее её изнутри пламя дошло до критического порога и теперь раздирало её на мелкие части цепочками взрывов...
Она хватала ртом воздух, чтобы застонать, и после этого захватить ртом свежую порцию воздуха...
Будто бы продираясь сквозь бурю, сквозь смерч, сквозь огненное торнадо, она не заметила сама, как водовороты пламени и ураганы обжигающих чувств остались позади, оставив после себя лишь муть в глазах и полную неспособность осознавать происходящее.
Дезориентацию.
Она продолжала по инерции ловить воздух ртом, стараясь не пересекаться взглядом с Костей, который скрестил ноги так, чтобы по возможности не выдать состояние собственных брюк. Коснувшись, словно в затуманенном состоянии рассудка, края собственного платья, Катя апатично отдёрнула руку — всё равно уже нет смысла его поправлять.
И, неожиданно для самой себя, заслонила ладонью глаза. Её пробила нервная дрожь.
Она всхлипнула.
— Эй. Что с тобой? — Костя явно ничего не понимал. — Прости, пожалуйста. Я не хотел...
Ей хотелось сказать что-нибудь вроде «Ты здесь ни при чём». Однако членораздельно говорить сейчас она не могла, в результате попытки же её всхлипывания стали лишь громче.
— Пожалуйста, не надо. — Костя тем временем неведомым образом оказался совсем рядом с ней. Полуобнимая её за плечи, он гладил её по шее, по волосам. — Ну не плачь.
Она уткнулась носом ему в грудь. Её продолжали сотрясать рыдания, но от близости Кости по жилам её непроизвольно разливалось ощущение теплоты и покоя.
— Теперь... ты будешь считать меня шлюхой, — проговорила она.
Костя поцеловал её в лоб.
— Я буду считать тебя странной сумасшедшей девчонкой. Самой странной и самой сумасшедшей из всех, кого я знаю.
Сказанное скорее всего было цитатой откуда-то, слишком по-книжному оно прозвучало. Но сейчас это успокоило Катю.
— Правда? — Губы её дрогнули.
— Честно.
Он поцеловал её вновь, теперь уже в самый уголок только что дрогнувших губ.
— Знаешь, я всегда считал тебя странной. Но чтобы настолько...
— Меня? — Катя кинула на него недоверчивый взгляд.
— Тебя.
— Почему это?
— Ты... — Костя подбирал слова, — всегда держалась отдельно. Высокомерно так. Сидишь себе со своей книжкой, фиг тебя разберёт, что у тебя внутри.
Он смущённо кашлянул, видимо, засомневавшись, является ли слово «фиг» достаточно цензурным для разговоров с девчонкой.
Или — для разговоров конкретно с Катей?
Прижавшись к Косте плотнее, обняв его и чуть передвинув голову, чтобы уткнуться губами в удобную ямочку между плечом и шеей, Катя на миг приоткрыла глаза. Приоткрыв же их, на мгновение невольно окинула взглядом через Костино плечо компьютерный монитор.
На экране в эту же секунду вспыхнула крупная надпись:
«Сделай Косте миньет. Прямо здесь и сейчас».
Несколько мгновений Катя просто смотрела на экран невидящим взглядом, видя, но не воспринимая смысл написанного, — эмоциональные перепады последних минут были слишком суровыми. Однако надпись на экране тут же сменилась другой, написанной более мелким шрифтом, — без сомнения, как и предыдущая, подготовленной заранее:
«Если ты этого не сделаешь, то Костя узнает кое-что о мотивах твоего поведения. О последствиях ты можешь догадаться самостоятельно».
Прочитанное даже не обожгло её холодом, даже не особо напрягло какую-то исчезающе тонкую струнку внутри. Возможно, она уже слишком много пережила за этот день.
Отведя взгляд от экрана, вторая надпись на котором пропала так же бесследно, как и первая, она посмотрела на Костю.
Ощущая странную смесь робости, стыда и чего-то ещё.
— Скажи, ты... — Она закусила губу. Страх выглядеть извращенкой всё-таки в последнюю секунду нахлынул на неё, окрасив привычной пунцовой её щёки. — Ты... тебе когда-нибудь хотелось... чтобы девушка сделала тебе миньет?
Последнее слово она почти выдохнула, стесняясь чётко произнести.
Костя молча смотрел на неё; глаза его блестели.
Во взгляде его явственно сражались дикое желание и страх причинить ей боль; страх, что всё снова закончится сдавленными рыданиями — рыданиями, которые ему еле удалось успокоить. Катя вдруг осознала то, что втайне от себя ощущала всё это время при пребывании в Костиных объятиях; значительное напряжение плоти там, где торс Кати гибко прильнул к низу Костиного живота. Всё это время Костя дико, неистово физически желал её, но старался не проявлять этого.
Не дожидаясь ответа, Катя наклонилась к поясу Костиных брюк.
Протянув руку к молнии на джинсах своего одноклассника, примерная ученица Екатерина Щеглова — прямо под недрёманным оком веб-камеры — потянула язычок вниз. После чего, проскользнув пальцами под резинку едва ли не лопающегося изнутри белья, высвободила рвущийся наружу орган — и, мимолётно облизнувшись, коснулась его слегка увлажнёнными губами. Чуть приоткрыв губы, провела по головке кончиком языка.
Вкус крайней плоти показался ей солоноватым.
Костя испустил невольный стон; рука его, метнувшись вниз, легла на Катин затылок и безотчётно потеребила волосы.
Внутренне улыбнувшись умиротворённой и в то же время сардоничной улыбкой, ощущая себя шлюхой, гейшей, гетерой и куртизанкой одновременно, Катя приоткрыла рот чуть шире и приняла в себя туго трепещущий орган на целых две трети, если не более. Язык её гулял по пульсирующей плоти от головки до основания, выписывая причудливые виражи.
Где-то ей доводилось встречать сравнение языка при данном занятии с «крыльями мотылька».
Что ж, в данном случае это был явно сошедший с ума мотылёк.
То носящийся вперёд, то перепархивающий назад, то садящийся на головку, то щекочущий нежную крайнюю плоть снизу, то поднимающий лёгкий ветерок своими крылышками в районе мошонки...
Костя вновь застонал.
Ещё громче.
Пальцы его непроизвольно сжались на затылке Кати, словно стремясь прижать её голову плотнее к себе, нанизать её на пульсирующий от внутреннего жара орган как сосиски на шампур.
«Грязная шалава», — промелькнуло в Катиной голове...
И, ощущая, что рот её и её горло заполнены до отказа, она принялась совершать головой мягкие, дёргающие движения то вперёд, то назад, — подмахивание, так вроде бы это называется в порнорассказах, или она опять что-то путает? Рука Кати нашарила колышущуюся Костину мошонку и принялась ласково массировать её; при этом Катя ускорила движения головой.
Тело Кости свёл резкий спазм.
Он глухо застонал, стиснув ещё крепче пальцы на Катином затылке; одновременно с этим Катя ощутила, как рот её наполняется чем-то липким и сладким.
Что, учитывая и без того имевшую место заполненность её рта и горла почти до предела, привело к чувству лёгкой тошноты.
За первым выплеском последовал второй.
Затем — третий.
Старшеклассница чувствовала, как её горло переполняется сладкой жижей; как из уголков её рта стекает клейкий липкий сироп.
«Так тебе и надо», — пронеслось где-то на краю её сознания...
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
— Не бойся. Ничего не бойся. — Костя нежно поцеловал её в мочку уха. Они лежали рядом на широком диване. — И не воображай о себе всякие глупости.
Глаза Кати были прикрыты. Она лежала, уткнувшись носом наконец-то в уютную ямку меж плечом и шеей Кости, и ей хотелось верить, что этот тёплый уют — навсегда.
— Я... плохая. Я... просто шлюха.
Она открыла глаза и посмотрела на Костю.
— Но это — для тебя одного.
Вновь прикрыв глаза, она коснулась губами его подбородка. Пощекотала жарким дыханием его щеку, игриво провела кончиком языка вокруг левого уха.
— Хочешь, — разгорячённо прошептала она ему прямо в ухо, — я буду делать тебе это после каждого урока, на перемене в туалете? Хочешь — я буду твоей личной шлюхой, твоей личной...
Да, Катя — примерная и послушная ученица — произнесла нецензурное слово, начинающееся на вторую букву русского алфавита и некогда изображённое маркером на её груди.
— А не передумаешь? — Костя ласково провёл пальцами по её нагой спине, проскользнув рукой под платье. — Это просто сон какой-то. До сих пор не могу поверить...
— Я знаю, как сделать, чтобы ты поверил, — сладко прошептала Катя, потягиваясь. — Но ты — хочешь?
— Безумно, — выдохнул он.
Катя еле слышно хихикнула.
