Дарья.

Господь разбудил меня ещё до света. Идти до нужника далеко и хлопотно — в темноте можно наступить на змею. Сажусь на деревянную кадку, в которую мы с сёстрами ходим по нужде ночью или зимой в стужу. Светает быстро. Бужу сестёр. Настя просыпается быстро, а Ника ворчит, не хочет открывать глаза. Тогда мы с Настей принимаемся за утреннюю молитву. Молимся специально громко. Потягиваясь просыпается наша соня. Ника оказывается совсем грешница. Спала голой. Волос внизу живота у неё нет. Лысая кожа этим и привлекла моё внимание. Видно так уродилась бедненькая.

Она не садится на кадку, а не боясь змей, идёт к нужнику. Вернувшись, набирает из чугунка воду и присев над кадкой, совершает омовение межножья. Громко так хлюпает, мне даже смешно стало.

— Паша любит, когда мои губки чистые. — Говорит мне, заметив мою улыбку. — Вам, девочки, тоже надо каждое утро и вечер подмываться. Помыли их?

— О каких устах ты говоришь? — Спрашиваю.

Она так грешно приседает и показывает на своё непотребство. Мы с Настей уже видели такое у старших сестёр, омывали себе там в бане, после крови, но не знали, что это уста. Пока омывалась я, эта грешница начала одеваться. Какая-то тряпочка, в которую она просунула обе ноги, скрыла срам. Ещё одна тряпочка поддерживает сиси. Чудны деяния твои, Господи!

Теперь трапеза. Хлеб на исходе, надо ставить закваску для теста, но не знаю здесь ли будем печь хлеб.

— Ника, нужно хлеб испечь, но тесто не дойдёт до обеденной трапезы.

— Не надо ставить. Возьмём с собой закваску и по приезду домой, сразу поставим. Я сейчас позвоню Паше. А вы начинайте рубить птиц.

Пока мы произнесли молитву, Ника поговорила с моим мужем.

— Пашенька, доброе утро, Солнышко моё. Паш, мы тут собрали всё что ценное. Нужен транспорт. Поговори с Васей, пусть приедет сюда.

— Моя ж ты умница, я тоже с утра об этом подумал, созвонился с лесником. Мы через час подъедем. Целую тебя, радость моя.

Я взглянула на ходики, что весят в молитвенном доме. Три четверти седьмого часа. Перекрестившись, подтянула гирьки.

— Сестрички, нам нужно поторапливаться. — Ника ласково погладила Настю по плечу. — Поставим процесс на конвейер. Одна обезглавливает, другая ощипывает, а третья потрошит.

— Верно ты говоришь, сестрица Ника. Так будет быстрее.

У курятника, помолившись, я связываю курице лапы верёвкой, отрубаю главу и вешаю на сук, чтобы сбегала кровь. Пока первая бьётся, Настя готовит вторую — связывает лапы. Когда обезглавливаю третью, первая уже не шевелится. Ника берёт её и ощипывает.

Четырнадцать куриных душ отправились к Господу. Я начинаю опаливать тушки от пуха на костре. А кошки в это время поедают потроха. К тому времени, когда приезжает мой муж и Василий, о побоище напоминают только перья, которые сгребает в кучу Настя.

— Здравствуйте, жёнушки.

— Здравствуй, любимый. — Эта грешница сама целует Павла.

— Здравствуй, муж мой. — Говорит Настя.

— Здравствуй, мой строгий и справедливый муж. — Говорю я. — Мы должны вас накормить. Пройдёмте в избу.

— Хорошо, Даша. Мы покушаем, но только после погрузки. — Муж оценил моё уважение, посмотрел в мои глаза. Настя всё ещё опускает их долу. — Выносим вещи к машине, смотрим какие вещи положить первыми, какие сверху. А какие может придётся оставить — машина не резиновая.

Не знакомое мне слово. Спрошу потом, а пока произнесу молитву...

Нутро машины большое, помещается многое, но мешки и холст приходится грузить на крышу машины, как её именует Василий — Шнивы. Спрошу позже. Тушки куриц, соленья и крупы едва помещаются в нутро Шнивы.

Павел сказал, что ступу с пестом и ткацкий станок заберём потом. Лопаты и огородную утварь оставляем в сарае — сюда придётся вернуться, окучить картофель, затем собрать урожай...

Мне любопытно как Василий прикажет машине трогаться, подхожу к окошку. Что-то повернул — машина заурчала. Что-то дёрнул — машина поехала. Вожжей у машины нет, но есть чёрное колесо — его нужно крутить. Вправо для того чтобы поехать на право. Ой как просто! Приедем домой, сразу попрошусь поездить — стремян крутить не надо, четыре колеса не дадут упасть. Господи, как Ты велик! И как Ты прост!

Машина скрывается за деревьями, я впервые ступаю за запретную линию. Стой, грешница! Стой!

Разворачиваюсь. Произношу молитву благодарности скиту, взрастившему меня, Настю. Что-то щиплет в носу, какой-то сор попадает в глаза...

Тяну корову за собой. Впереди идёт мой муж, катит лисапед, и тащит упирающуюся корову, которая верёвкой привязана к механизму.

Когда выходим на дорогу, покрытую чем-то серым, впервые вижу большую машину. Она едет нам навстречу. Коровы пугаются, пытаются убежать в лес. А я не боюсь — Господь хранит, Господь карает. Но помянув Его всуе, осеняю чело крестом.

Машины попадаются не часто — Господь решил поберечь скотину. Уставшая от трудов с коровой, вижу прямую линию дороги, не скрытую лесом. ТАК далеко я никогда не взирала. Отсюда виден край Земли. Сколько до него... километров? Спрошу позже, укорю Нику за сказку о круглой Земле.

После показывается красочный штандарт. Читаю надпись. «Мотель Бейтсов». Вроде кириллица, но ничего не понятно.

И вот он, наш новый дом. Крыши в этом ските крыты чем-то волнистым, серым. Травы на них нет, торчат только каменные трубы, закопчённые дымом.

Пёс. Как давно я не видела собак. Ткнулся мокрым в мою ладошку. Я и забыла о мокрых носах псов. Василий уже разгрузил машину, ждёт у дома.

— Ника, мы с тобой, как самые сильные отведём коров к лесу, там привяжем, чтобы не убежали.

— Они ещё не доены. — Говорю устало. — Где подойники? А вот они. Настя, пошли доить.

— Ника, любимая...

— Сейчас начну, Паш. — Сразу понимает Ника, что нужно готовить трапезу. — Только пописсаю.

Павел.

Ника готовит обед, я с Василием заношу в дом продукты, которые могут пропасть. Откладываю три тушки и большой колоб (килограмма три) масла. Морозильник, доставшийся в наследство от деда Макара набивается тушками птицы, несколькими килограммами масла. Соленья, мёд относим в ледник. В нём льда нет, но всё же прохладно. Крупы и муку помещаем в лари, специально окованные железом, чтобы мыши не добрались к съестному.

К отложенным маслу и птицам ставлю стеклянную банку мёда и по банке солёных помидор и огурцов.

— Вась, вот это заберёшь себе. У нас как ты видишь этого добра навалом. Молока сейчас найду во что налить.

— Мужчины! Руки мойте. — Ника и девушки накрыли на стол.

Мы подождали пока девушки помолятся перед едой — нельзя им сейчас ломать традицию. Кушаем также молча, как и выполняли работу.

Затем советуюсь с жёнами и Василием, где держать коров. Чтобы не далеко от дома и подальше от дороги. Если в том ските территория была символически огорожена лесом, то здесь нужно искать лужайку и как-то следить за скотом.

Пока лучшее решение — загнать их в сарай и косить траву. Через дорогу в паре сотен метров есть балка, где растёт сочная трава. Косить пока там, затем огородить участок и пасти в балке скотину.

Нике, остающейся на хозяйстве поручение подобрать другую одежду для Дарьи и Насти. Перенести на чердак что считает нужным. А мы втроём, с косами и граблями на перевес, идём косить траву.

Девушки одобрив траву, снимают платки с голов.

— Даша и Настя. Я освобождаю вас от обязательного ношения платков.

— И при других мужах? — Спрашивает Настя. Она так и не привыкнет смотреть мне в лицо.

— В любых случаях. Дома ли, во дворе или в городе. Когда будут морозы, будете надевать, то что скажет мама.

— Твоя мама? — Унисоном прозвучал вопрос.

— Теперь она и вам мама. Приступаем косить. Я первый, вы следом.

Вжук... Вжук...

Целый час, без остановки. Оборачиваюсь.

— Коровам этого на сколько хватит?

— Вот два рогожных мешка натолкаем сеном и понесём. Не хватит сходить не долго. — Дарья быстрее нашла что ответить.

Мешок свежей травы — это не легко, как подумалось. Даже из того, что собирался нести я, пришлось отсыпать. Оставив косы в траве, закинул на загривок мешок и второй зацепил за один, девушкам достался второй край мешка.

— Сейчас баню растоплю...

— Это моя повинность — топить баню. — Сказала Настя, не дожидаясь ответа вошла в баню. Скоро она вышла с вёдрами, пошла за водой к колодцу.

Освободил сарай от всего что может помешать скотине, перегнал коров в него. Даша ушла на зов Ники, а я присел на лавочку за домом. Туда-то и привела Ника девушек. Вот. Теперь ещё меньше стали напоминать о ските.

— Муж мой, — сказала Дарья, — Ника заставила нас надеть вот это! — Она приподняла подол, показала трусики, которые я видел на Вере. — Зачем их носить? В ските мы обходились без... трусов.

— И вот это. — Теперь Настя приподняла блузку. — Зачем груди закрывать? Они же под одеждой?

— В ските значит вы обходились без этого? Тогда не носите. Придёт время сами попросите.

— А если менструация? — Поинтересовалась у девушек Ника.

— Что это значит? — Дарья-любознайка.

— Месячная кровь.

— Холстину подвязываем.

— Ник, пусть пока походят так. — Я устало потянулся. — Если хочешь и сама ходи без белья.

— Паш, у тебя тут порез от верёвки. Больно?

— Это вчерашние, сегодня видимо мешком освежил рану. Заживёт.

— Я сейчас нарву те травы, которые помогут зажить ранкам.

С десяток шагов в сторону леса сделала Настя, присела. Сорвала одну былинку, другую. Перешла в другое место. Хорошо, что я не спалил всю траву! Девушка растёрла травки, Сказав: «Господи, благослови, меня на лечение мужа. Даруй ему здравья», — выдавила сок на мои ранки.

— Паш, на сегодня хватит. Завтра уже папа приедет, поможет тебе. В баню пойдём сейчас. А то до вечера тебя вообще раскемарит. Сначала мы с тобой...

— Он наш муж, мы его не стесняемся. — Сказала Дарья, поставив точку в желании Ники уединиться со мной. — В ските мы с отцом и сёстрами разом мылись.

Зря она добавила. Мой похотунчик ожил. Ну, что же, когда-нибудь придётся начинать совместное посещение бани, так почему бы не сегодня. Я попытался встать со скамьи, но тело отказалось слушаться. Пришлось напрячься прежде чем поднялся и выпрямился.

В бане стоял ровный жар — не обжигающий, но сильный. У Насти, однако, опыт. А вот и они. Все трое голые. К их приходу я уже лежал на полкЕ, грел спину.

— Ой! Что это? — Настя увидела огромные синяки на попе Ники.

— Муж наказал. Сомневалась я, что моя жизнь хорошая. Отшлёпал. Три раза я него прощения потом просила. — Ника озорно на меня поглядывает. — Муж мой, я помню, что ещё раз должна лежать на том бревне голой. Спасибо тебе за науку. А вас, девушки, как наказывал папенька?

— Молитвы заставлял читать стоя на коленях с вечера до утра. А как в эти лампадки масло попадает? — Дарья оказывается любопытная. И это очень хороший признак. — Я видела, как Ника крутнула колёсико на стене, и лампадка сразу засветилась. Да так ярко!

— Я тебе вечером объясню. Ника, у меня спина болит.

— Мёд, вот он стоит. Как и у нашего мужа кое-что стоит. Хи-хи. Давай, муженёк, расслабляйся. — Ника села мне на задницу своей мягкой попой.

У Зинули руки проворнее, ласковей. У Ники сжатия грубее и медленные. Научится ещё — времени впереди — вся жизнь. Девушки расплели косы. Спросили о каком-то щёлоке. А! Волосы мыть?

— Вот в этом пузырьке. Называется шампунь. Чуточку на ладошки налейте и втирайте в волосы. Потом смоете. — Научила Ника.

Пока они мыли волосы на голове, Ника закончила с массажем спины. Переворачиваюсь. Ассоциация Пизанской башни смущает Нику. Она посмотрела на девушек. Те тоже заметили такой ДОСТАТОК.

Дарья.

Мой муж стонал толи от боли, толи от тяжести, с которой насела на него Ника. А я наконец то начала мыть свою голову. Какой запашистый щёлок здесь. Называется шампунь. Омыла волосы и почувствовала взлёт, видимо много грязи в них было. А потом... Да, Господи, именно такой скипетр был у папеньки. Я почувствовала стон своей утробы. Оказалось — это не больно чувствовать свою утробу. Не только не больно, но и приятно. Слава Тебе, Господи, сегодня суббота...

Павел.

— Девушки, посидите в предбаннике...

— Мы уже знаем, как субботиться... Раньше, когда мы были маленькие, то папа каждое посещение бани, субботил сестёр. Мама моя говорила, что это он зачинает деточек Господних.

— Только последние года Господь отобрал у него силу. Сколько он не старался зачать дитя, у него не получалось. А потом и субботить не смог. — Добавила Настя.

— Ну что, жена, покажем, как мы зачинаем дитя? — Весело подмаргивая спросил у Ники.

— А это ничего что не в субботу? — Ника приняла игру.

— А разве сегодня не суббота? — Испуг прошёл по лицу Дарьи.

— Я повелеваю — если мой орган находится в таком состоянии, считать тот день субботой. — Давясь от смеха, еле докончил свой указ.

— А может ваш папенька не так субботил сестёр? Как это было?

— Какая-нибудь сестра стояла вот так. — Дарья оперлась руками о нижний полок, выперев худую попку. — И папенька вставлял скипетр в сестру. Двигался быстро туда-сюда. А когда впрыскивал семя благодати, то скипетр оставался в сестре.

— Быстро скипетр оставлял папенька?

— Нет. Не быстро. Иногда та сестра, в которую указал Господь влить семя, падала без сил. Тогда ей на помощь приходила кто-нибудь другая. Однажды только в третью сестру позволил Господь излиться.

— А какое у папеньки вашего семя было? Белое или прозрачное? — Спросила Ника, начав ёрзать у головки промежностью.

— На половину прозрачное семя дал Господь папеньке.

Ника, которая к тому времени сидела на моих бёдрах, не выдержала и засмеялась. Упала мне на грудь и долго хихикала. Лингам почуял жар влагалища, пробрался в него и когда Ника выпрямилась то башня была покрыта мраком. Процесс вхождения пениса в вагину заметила Настя. Склонив голову, она смотрела на начало и затем, когда Ника выпрямилась, на продолжение коитуса.

Нику и меня такое раззадорило. Девушки открыв рты смотрели как груди Ники подпрыгивают в такт с её скачками на моём члене. Как сжимаются её пальцы на моей груди. Слушали наши с Никой стоны и удары голых тел друг об друга.

Настя поднялась на второй полок, стала внимательней смотреть на наши промежности. Если судить по Даше, то она не возбуждена, а вот сосочки Насти сморщились в изюминки. Ареолы грудочек вспыхнули алым.

— А так ваш папенька никогда не субботил?

— Нет. Только как я показала. Возможно это ваш грех, так субботиться.

— Нет, не грех. Мне позволено субботить жён по-разному...

— Я тогда ещё маленькая была, но слышала, как сестра Глаша, просила папеньку: «Возляг на меня, муж мой. « Подумала ещё — для чего?

— И день, наверное, был не суббота! — Сказала Ника, продолжив соитие.

В этот раз жёнушка будто хвасталась перед девушками размером своих персей, поднимая их ко рту, посасывала соски. И когда Нику пробил оргазм, она опять упала мне на грудь. Настя, погладив её по спине, спросила:

— Поглотился скипетр?

— Ещё нет! — Перестав смеяться, сказал я. — Трудно это отсубботить такую хорошую женщину. Она устала!

— Так давай я помогу ей. — Настя искренне верила, что Нике требуется помощь.

— Нет уж. — Испугалась Ника. — Я сама осилю, мне нужно обязательно зачать, а то приедет мама и накажет меня. А это лишний раз лежать на бревне. Давай, муженёк, отсубботь меня, чтобы я зачала тебе дочку.

И Ника постаралась. Временами так старалась, что ударялась головой о потолок. Уставшая, она откинула тело назад, опёрлась руками о мои бёдра, начала простые ёрзания. Голая вульва, раскраснелась, стала похожа на пирожок. И даже «начинка» — клитор показалась. Теперь обзор раскрылся для Дарьи. Я направил руку к «начинке» — нажал, пытаясь «вправить». Ника опять застонала. Легла на мою грудь и шёпотом спросила:

— Может в жопу? Ты никак не кончишь.

И тут меня прорвало.

— Я сейчас же подвергну тебя порке на бревне. Вставай со скипетра, пионерка негодная! — Надеясь, что девушки сочтут это слово за что-то типа грешница, быстро придумал я.

— Пионерка? — Удивление Ники можно было счесть за настоящую обиду.

— Ах ты ж, шофёрка! Ты ещё будешь перечить мне? — Изображая гнев на смеющемся лице, сказал жёнушке. — Теперь каждый день будешь бита и отсубботена.

Дарья.

Что же такое сотворила Ника, что муж назвал её пионеркой, да ещё шофёркой? Должно быть очень тяжкие грех на ней. Подумать только! Каждый день бита и отсубботена. Значит отсубботить это наказание? Тогда почему Ника отказалась от помощи? Почему сёстры мои в ските молились о таком наказании? Но как же стонет моя утроба, как же охота быть наказанной таким образом. По ногам моим что-то вязкое течёт. Должно быть утроба плачет.

Павел.

Ника поняла игру, встала с моего лингама, пошла на выход. В ските девушки видимо покидали баню обнажёнными, поэтому также проследовали за нами. Голым телом легла на бревно Ника. Мне стало жалко бить по синякам, поэтому я, изображая замах, лишь прихлопывал по ягодицам, а Ника деланно вскрикивала. Хорошие мы актёры — девушки не различили игру.

— Девушки, сейчас держите её руки, вдоль бревна. Так лучше ей будет зачать. — Отправил их к голове Ники, откуда они не увидят в какую дырочку я ввёл пенис.

Войти напряжённым членом в разработанную звёздочку ануса не составило труда. Козлы опять пошатываются, Ника опять постанывает, вибрацией голоса возбуждая женские инстинкты в девушках. Они пытаются привстать на цыпочки, посмотреть, как пенис елозит в сфинктере. Моего возбуждения хватило на окончание акта. Загнав скипетр до упора — излился. Теперь показать девушкам что скипетр поглотился. Дожидаюсь полного расслабления органа и показываю фокус — ву-а-ля.

У Ники вновь поцарапаны живот, грудь. Мне стало жалко её. Подошёл к набухшим губкам, приложил свои.

Поцелуй ошарашил девушек. Стоя от нас по разные стороны, они взирали на то, что я делаю с лицом Ники. Вот будь я девчонкой, я бы смотрел на член, блестящий от влаги, а они смотрели, как я начинаю «пожирать» Нику. Но то, что Ника не вырывалась, «спасая» свою плоть, а наоборот обняла меня за шею рукой, окончательно поразило девушек.

Дарья.

Всё! Теперь Ника понесёт. Скипетр остался в ней. А вот я немного описялась. Не от страха... Ноги мокрые, тряпочные. Взглянув на Настю, понимаю, что и у неё такие же проблемы. Она ещё и трясётся, бедненькая. Как ты забыла, что мы находимся под заботой Господа? Не бойся, глупая!

Даже я испугалась, когда муж начал поедать Нику. Но нет! Он не проглотил её! Это должно быть приятно, раз Ника обвила его за шею руками и прислоняется грешным телом к нему... К моему! Мужу!

Павел.

Звук подъехавшей «Шнивы» испортил нам праздник.

— Ника, с девушками сидите здесь. Я к Василию.

Мой обнажённый вид вновь удивил мужчину.

— Ты уже троим девушкам попы раскрашиваешь?

— Пока на Нике практикуюсь. Их стращаю. Ты что-то хотел?

— Паш, раз уж ты стал кулаком, то купи у меня за символическую цену трёх коз и четырёх индюков.

— Не успел с коровами разобраться, так ещё с козами... А была не была. Узнай рыночную цену и договоримся.

— Они уже в моей Шниве. Разгружаю?

— Вась, за дом не ходи. Я шорты только накину. Коз и индюков пока во второй от сюда двор, там сарай не успели разобрать. Потом сооружу в здешнем дворе что-нибудь.

Я нашёл шорты, надел их и побежал к дому тёти Поли. Сарай, давно освобождённый от хлама, хорошее место для животных.

— Козам вот мешок сена на первую ночь привёз, индюкам комбикорм в мешке. Я вижу ты торопишься. Ну, счастливо, многоженец. Три жены. Как султан.

— Уже четыре. Первая пока в отъезде, завтра приедут с мамой и тестем. Можешь в обед заглянуть, познакомиться.

— Хорошо, Паш. Давай оплодотворяй.

Лесник сильно газанул — земля вырвалась из-под колёс авто.

Жёнушки сидели на лавочке.

— Паша, Ника говорит, что ты не хотел её съесть. Зачем же ты тогда прикладывался к её губам. — Даша. Любопытная Даша. Хорошая перспектива.

— Я не ем людей. А то что вы видели это называется поцелуй.

— Я целовала икону, руку отцу Захарию. Просто губы приложила и всё. А ты втянул губы Ники, будто собирался...

Я не дал ей договорить. Начал «пожирать». Тоненькие губы исчезли меж моих. Я полизывал их языком, пытался протиснуть его в рот Даши. Голое тельце, прижатое к моему голому телу, дрожало от стука сердца. Девушка забыла о дыхании и только врождённый инстинкт заставил её вздохнуть через нос.

— Подойди. — Сказал я Насте, освободив уста Дарьи. У той заклинила ходовая часть — колени сгибались, а ступни не шевелились. Пришлось самому, оставив сплошное сердце колотиться после поцелуя, подойти к другой жене. — Не опускай глаз... ! Сейчас пионеркой назову и ляжешь ты на бревно.

Дарья

Господи! Умоляю, заставь его повторить! Господи! Умоляю, заставь его повторить! Господи! Умоляю, ЗАСТАВЬ! ЕГО! ПОВТОРИТЬ! Вседержитель!!! Забери мою душу! Но только ещё один раз!

Павел.

Есть такая детская игрушка — ослик или козлик, состоящий из бочоночков, скреплённых ниткой, которая натягивается пружиной. Нажмёшь на неё, и фигура падает. Вот так и Настя упала. Бамс! И сложилась по мелким косточкам у моих ног.

— Пашка! — Ника испугалась больше не соображающей Дарьи. — Хватит девочек пугать.

Присела к Насте. «Собрала косточки». Погладила ту по лицу, волосам.

— Ничего страшного, Настенька, ничего. Наш муж так шутит. Вставай. Вот так. Пойдёмте домываться. Скоро постояльцы начнут приезжать. Ужин готовить.

Настя будто очнулась, подошла ко мне:

— Паш, я не пионерка! — И перекрестилась. — И никогда не буду этой... Шофёркой. А по попе я выдержу. Бей, если провинюсь. — Серо-зелёные глаза подтверждают — не лжёт.

Теперь уже я, глубоко вздохнув, выпустил воздух и поцеловал Настю. Моторчик быстро застучал. Дыхание такое же — забывчиво-принудительное. Но рукой обняла меня за шею. Сосочки попытались оттолкнуть меня от персей.

Пенис, ласкаемый кудряшками лобка, перевоплотился в лингам, полез между плотно сжатых бёдер Насти. Девушка слегка расставила ножки и едва не оделась пещеркой на фалдус. Она оттолкнулась от меня. Посмотрела на величие.

— Ты теперь меня хочешь субботить? — Тонкие губки, налитые кровью, соблазняют сказать: «Да!». Но разум запрещает. На сегодня.

Мне нужен совет советчицы советчицы. Короче, я должен сначала поговорить с Верой, которая лучше спросит у мамы. А спросить она может одно: «Мамочка, сначала ты используешь девственниц или можно сразу Паше?». И это будет своеобразным презентом Зинуле, которая помнится мне говорила, что я должен встретить девушку и т. п., и т. д. Когда же они появятся в сети? Шлю сообщение всем троим — кто-то из них получит его, ответит.

— Сегодня я хочу субботить только Нику. И кто будет мне перечить... Догадливая ты, Настя. — Я легонечко-легонечко шлёпнул девушку по попке. — Вы купайтесь, а я в предбаннике с Никой.

Дарья.

Господи, прости меня грешную. Беса впустила в себя, слабоверная раба Твоя. Ты избрал сестрицу Настю, которая удостоилась ощутить ногами скипетр, а я лезла вперёд её. Накажи свою недостойную рабу.

— Сестрица, скипетр то твёрдый аки черенок лопаты, горячий аки ухват после печи. Я, грешная, хотела рукой его подержать, но Господь сковал мои длани... Сегодня поговорю с Никой о твёрдости мужнего скипетра. До каких мест он входит в тела жён, сразу ли колет он там за органы...

— Чем колет?

— Тебя разве Господь ослепил? Как ты не заметила маленькую дырочку? Может оттуда выходит жало, подобное шершневому?

Должно же как-то семя проникнуть в утробу. Ведь из дырявой до зачатия утробы может вытечь благодать Божья.

— У меня сегодня жар в утробе прожёг её и по моим ногам потекла благодать.

— Так вот что это было. А я гадаю что такое вязкое бежит по моим ногам.

— Вязкое и горячее.

— Да, да. Сильно горячее, но ног не обожгло. — Мне стало тяжко дышать.

Я хотела выйти к мужу и Нике, но Настя сказала:

— Нике грешнице второй скипетр, а нам даже половинки не досталось...

— Прекрати! Богохульница! Это Он так велит! Как нас отец Захарий учил? «Принимай благодать Его мизерную, как дар великий!».

Павел.

Хорошо хоть успел спустить. Пришлось с немытыми гениталиями заселять народ. Ужин прошёл без особых происшествий, если не считать любопытства Даши, которая щёлкала выключателем на торшере. Пришлось ей объяснять азы электричества. Колбочки там, спиральки, проводочки.

Ладно. Экзамен она сдала. Практически Никола Тесла стала. Начала спирали накручивать, создавать катушки индуктивности. Потом сняла с пальчика локон и спросила:

— А в каком месте электрики масло в лампадку заливают?

И тут Ника выдаёт:

— Мы про коз и коров забыли! Девушки, за мной.

— Ник, с девушками пойду я. Там постояльцы могут к вам пристать.

До сарая с козами идти всего ничего, но Настя жмётся ко мне, будто ощущая какую-то угрозу. В сарае мне приходится разжигать керосиновую лампу, с которой у девушек ближе знакомство, чем с электричеством. Настя осматривает животных, щупает их вымя.

— Эта ещё козочка, её должен покрыть козёл. — Указала на чёрную с белым крупом козу. — Этих можно доить. Даша, ты индюками займись!

Так как птицы в темноте спят, то и индюки собирались поспать, но свет от лампы разбудил их. Дарья насыпала комбикорм прямо на землю сарая. Настя приступила к доению козы с большим количеством светлых пятен.

Управившись с птицами, Дарья начинает доить козу с белым пятно по мордочке. Мне, не знакомому с процессом дойки, кажется, что доение затягивается, стою у двери нервно переминаясь с ноги на ногу.

— О! Козочки... ! И козы! — Раздаётся за моей спиной.

Оборачиваюсь. Один из двух постояльцев этого дома, излишне пьяный, вышел покурить и естественно заметил нас. Пытается пройти в сарай.

— Сергей, не стоит мешать дойке. Идите курить в другом месте.

— А если я хочу сам подоить этих козочек? Ха-ха-ха. Позволишь?

— Нет. Не позволю! — Оттесняю его из сарая, куда он юрко проскочил мимо меня. По весовой категории мы с ним в одной группе. К тому же он пьян, поэтому я с лёгкостью вытолкнул его наружу. Прикрыл двери.

— Девушки, продолжайте. Не бойтесь, я здесь. — Подпираю дверь спиной.

Но настрой у девушек пропал, они испугано жмутся друг к другу.

— Нужно идти домой. — Говорит Настя. — Молоко портится если люди сквернословят.

В дверь уже пинают, требуют впустить «козодоя». Говорю девчатам, чтобы отошли влево. И резко сам перемещаюсь к ним. Пьяное тело влетает в сарай, шлёпается в козлиный помёт.

— Бегите домой. Там ещё коровы не доены, у них не убрано. Я справлюсь один. — Выведя жён из сарая, сказал я.

«Козлодой» уже встал. Он представляет, что упал от моего удара, поэтому идёт ко мне сжав кулаки изо рта исходит грубая брань, брызги слюней... Так и хочется... Но нельзя — это гость. Который с утра будет просить прощения.

Из дома появляется второй такой же индивидуум. Видимо он спал, опустив лицо на стол. Отпечаток структуры древесины чётко виден на ставшим свинообразным лице.

— Чо за хуйня, братан. Ты чего горла... ?

Договорить ему не даёт грозное рычание Верного. Грамотный пёс не кинулся на Сергея, ожидая более конкретной агрессии.

— Да, вот... Этот хуесос, бля, меня чем-то ухуярил, бля. Ты чо, гондон? В ебало хочешь? Щас, бля, щас. Петруха, вхуярь ему с левой...

Я считаю себя выше этого пьяного быдла, обхожу Сергея с боку, отталкиваю его руку, запираю сарай на замок. С Верным, всё также презрительно, покидаем пьяниц. Они посылают в мой адрес разные угрозы и эпитеты. Надо вводить ещё одно правило — не употреблять спиртное. Не злоупотреблять.

Я не знаю, как они ведут себя в других мотелях, но если они каждый вечер так напиваются, то как они управляют транспортом? Обязательно нужно позвонить Андрею, пусть их остановит ГАИ.

Дома процеженное молоко стоит налитое в кружку. Девушки ждут меня — хозяина.

— Повелеваю — козье молоко пью беременные и худые девушки. Для чая можно и коровье использовать.

Ника первая отхлёбывает молоко. Понравилось ей. Девушки перекрестившись, тоже выпили.

— Почему вы перекрестились? Боитесь умереть? — Спросила Ника.

— Не боимся. Благодарим Господа. — Пояснила Настя. — А когда начнём молиться на ночь глядя?

Я задумался. Слишком резкие перемены в их жизнях произошли сегодня. Поэтому менять ритуал отхода ко сну не стоит.

— Вы молитесь сами, а мы с Никой поговорим в той комнате. — Девушки встали перед иконой, начали шептать молитву. — Любимая, девушки сегодня спят на маминой кровати. А мы с тобой на привычной.

— Хорошенький ты мой, славный муж. — Эмоциональная душа вновь начала плакать.

— Правильно делаешь — нареви семь картошин. Для завтрашнего обеда. Ха-ха-ха!

Ничего не ответила золотая рыбка. Только ладошкой провела по моему лицу.