В центре комнаты стоял большой крест из потемневшего от старости дерева. В предрассветном сумраке был виден силуэт привязанной к кресту девушки. Ее руки были привязаны к перекладинам креста, а ноги были прикреплены к ржавым железным кольцам, торчащим из каменного пола. Глаза ее были завязаны. Она была полностью обнаженной.

— Падре... отпустите меня, я прошу вас.

— Нет, дочь моя, ты еще не очистилась от скверны.

— Падре, я отрекаюсь, я отрекаюсь от сатаны и всех демонов!

— Ты отрекаешься, дочь моя, а вот отреклись ли они от тебя? Особенно один, он никак не хочет покинуть тебя — Демон Похоти.

— Падре... он... он вроде покинул меня, я не чувствую его больше.

— Хорошо, дочь моя, исповедуйся мне, и после исповеди я пойму, оставил ли он тебя.

— Да, святой отец.

— Простите, ибо я согрешила.

— Я слушаю тебя, дочь моя. Расскажи мне все, ничего не утаивай от меня, ни одной мелочи, я должен все знать. Приступай, грешница.

— Да, падре.

— Я думаю, демон вселился в меня в одно утро, как раз тогда все и началось. Я занималась уборкой и внезапно почувствовала, зуд между ног, он был такой нестерпимый. Но не тот зуд, что от укусов комаров, падре, а такой, когда хочется приласкать себя.

— Продолжай, дочь моя.

— Я стала грешить, падре.

— Что же ты сделала?

— Я легла на кровать и задрала юбки, раздвинула ноги, и стала ласкать себя. Проводила пальчиками по своей промежности, ах падре... это было так приятно..

— Продолжай, дочь моя.

— Я лежала и трогала себя, и в теле была такая истома... ах... и тут я увидела кошку. Ах, падре... я как будто услышала, как мне кто-то шепчет: «У кошек такой шершавый язык, нужно ее подманить».

— Ты услышала голос, дочь моя?

— Мне так показалось, падре.

— Дальше, дочь моя, продолжай.

— Я подозвала кошку, поставила ее мордочкой к своей промежности, я хотела чтобы она лизнула меня. Но кошка отворачивалась и не хотела меня лизать. И тут, я как будто снова услышала этот шепот.

— Что же ты услышала, дочь моя, о чем говорил тебе голос?

— Он сказал, падре, он сказал мне, что кошки любят сливочное масло.

— И что же ты сделала, дочь моя?

— Ах, падре, я послушала его... я не хотела, но голос так шептал мне, и у меня была такая истома, я как будто была одержима, сама не своя, падре!

— Да, ты была одержима, одержима демоном похоти. Что же было дальше, дочь моя?

— Я взяла сливочное масло, и намазала им свою щёлку, падре. Потом снова подозвала кошку и поставила ее себе между ног, мордочкой к промежности. Она стала принюхиваться, а потом стала лизать меня. Ах, падре! О, падре! У нее был такой восхитительно-шершавый язычок!

— Тише, дочь моя, успокойся, рассказывай спокойно, не забывай, ты на исповеди.

— Простите меня, святой отец.

— Продолжай же дочь моя.

— Кошка слизала с меня все масло, пока она слизывала его, это было так чудесно... мне казалось я парю в облаках... А потом на улице громко залаяла собака и она убежала. И мне снова почудился шепот, падре.

— Да, дочь моя, и что же он говорил на этот раз?

— Ах, падре, он шептал мне такие грязные вещи.

— Продолжай же.

— Падре, он мне шептал, про сказку о Красной Шапочке. Про Серого Волка. И про корзиночку. Он мне говорил, что у собак тоже есть язык, падре. Ах, это так грязно, падре!

— Дальше.

— Ах, падре, он мне шептал, чтобы я сделала сказку. Чтобы я оделась Красной Шапочкой и позвала соседского пса Джека в лес. А в корзиночку нужно положить сыр, чтобы заманить его в лес.

— И что же ты сделала, дочь моя?

— Я сделала, как шептал голос, падре, оделась Красной Шапочкой. Я

одела белую кофточку с рукавчиками-фонариками, сверху белый корсет с красной шнуровкой. Красную пышную юбочку, до середины бедра и белые гольфики до колен. Красную шапочку и красные туфельки. Взяла корзиночку и положила туда сыр, накрыла салфеточкой и пошла заманивать пса. Я подошла к забору и стала кидать ему кусочки сыра, и звать его к себе. Он съел сыр и перепрыгнул через забор. Это был огромный пес, падре, мне по пояс. Я его погладила между ушек и сказала: «Джек, хороший мальчик», и дала ему кусочек сыра, а потом пошла в сторону леса, и Джек побежал за мной.

— Дальше.

— Мы с Джеком пришли в лес, я увидела впереди такую красивую полянку и мы пошли на нее. А когда пришли, я снова погладила Джека между ушками, у него была такая бархатная шерстка... и дала ему кусочек сыра. Ах, падре, и тут снова этот шепот в ушах.

— Что же он сказал тебе на этот раз?

— Ах, падре, он сказал мне делать грязные вещи!

— Какие, дочь моя? Расскажи мне все, не стесняйся.

— Он, он мне сказал, чтобы я встала задом перед мордой Джека подняла юбочку и покрутила попой. Я так и сделала, а потом, ах падре, потом, голос мне шептал, что нужно погладить ему член... и яйца тоже. Я опустилась на колени и стала одной рукой кормить его сыром, а второй гладить его член и яйца. Его яйца были совсем без шерсти, падре, такие гладкие... я ему гладила член, как вдруг почувствовала, что он увеличивается и вылезает из мехового чехольчика Джека, прямо мне в руку! Он был такой длинный и толстый, падре! Я взяла его двумя пальчиками и стала двигать вверх-вниз. А потом голос мне прошептал, чтобы я опять встала перед мордой Джека. Я так и сделала, падре, я встала перед его мордой, повернулась к нему задом, задрала юбочку и стала выпячивать попу и крутить ей, прямо перед его носом, падре. А потом, ах, падре!

— Продолжай, дочь моя.

— Падре, ах, падре! Когда я крутила попой перед его носом, он сначала принюхивался, а потом стал тыкаться своим носом, прямо мне в попу, я хотела отбежать, но этот противный голос снова прошептал мне, падре, он мне сказал, чтобы я еще шире раздвинула ноги, и продолжала крутить попой.

— И что же было дальше, дочь моя?

— Я сделала, как шептал мне голос, падре. Я шире расставила ноги, отчего моя щёлочка раскрылась, и продолжила крутить попой. Ах, падре, я почувствовала его горячий язык прямо в своей киске! О, падре... он был таким влажным... горячим... он так скользил по моей щелке и мне стало так приятно... О, падре! Мне хотелось, чтобы он продолжал! И тогда... ах, падре, мне так стыдно!

— Не стыдись, дочь моя, продолжай.

— Я опустилась на колени, широко раздвинула ноги, и выпятила попу кверху, чтобы ему было удобнее доставать до моей щёлочки, ах, падре, мне так хотелось, чтобы он снова полизал меня своим горячим и влажным языком. Я почувствовала такой острый зуд в своей киске... она стала такой влажной и липкой, падре, и мне очень, очень хотелось чтобы Джек продолжил мне лизать киску! Когда я выпятила попу, Джек снова стал меня облизывать, он сначала полизал мне попу, потом стал лизать киску, он проводил своим языком мне между губок, это было так восхитительно, так скользко, о... падре... о..

— Успокойся, грешница! Ты на исповеди! Рассказывай спокойно!

— Простите, падре. Джек еще немного полизал меня, а потом он поставил на меня свои лапы, и стал тыкаться своим членом в мою киску, он так пыхтел, ах, падре... мне стало так противно, падре, я вдруг поняла, что я делаю! Это было ужасно, падре! Я вскочила, и побежала, я больше не хотела играть в Красную Шапочку, как велел мне голос, я хотела убежать домой!

— Ты молодец, дочь моя, ты правильно сделала, но что же было дальше?

— О... падре... вы даже не представляете, что было дальше! Я бежала в сторону тропинки, как вдруг Джек наскочил на меня сзади, и сшиб своими лапами, ах, падре, я упала на живот. Я хотела подняться, но Джек не дал мне, падре... я успела только встать на коленки, как он запрыгнул на меня, своими лапами он стал прижимать мне спину, я стала кричать и вырываться, падре! Тогда Джек прижал меня зубами за шею и стал так грозно рычать, падре! Ах,

падре, я так испугалась, падре, он был такой большой, я думала что он перегрызет мне горло! Он держал меня зубами за шею и лапами прижимал мне спину, и тыкался своим членом мне в попу. Джек все ниже прижимал меня к земле, пока моя попа не выпятилась кверху, а сам все интенсивнее пытался засунуть в меня член, но никак не мог попасть, он рычал все страшнее, ах, падре, как же я испугалась! Я подумала, что лучше пусть он попадет в меня своим членом, чем перегрызет мне шею, и, падре, я тогда раздвинула ноги, чтобы он уже попал в меня своим членом и перестал меня держать за шею своими зубами! А когда я раздвинула ноги, Джек наконец попал мне в киску своим членом, и стал двигаться вперед-назад, но он не попал внутрь, и снова стал злобно рычать, ах, падре, я тогда выпятила свою попу, и член Джека проскользнул мне в дырочку. Он стал очень быстро им двигать внутри, и так пыхтел мне над ухом. Но зато он перестал рычать, падре, он даже потом отпустил мою шею. Он продолжал меня трахать, и делал этот так быстро, и так сильно, что с меня даже шапочка слетела. Мне сначала было так противно и так мерзко, но понемногу мне стало нравится то, что он делает, ах падре, я даже начала слегка постанывать... а потом подмахивать Джеку. Я уже почти забыла, что он пес, мне было так хорошо... ах... я стала очень громко стонать и двигаться на встречу члену Джека все сильнее, все быстрее, еще, еще, еще... Как вдруг я услышала звук удара и выстрел! Ах, падре, как же я испугалась, падре! Это были лесорубы, они наверное услышали мои крики и пришли узнать, кто кричит. Они ударили Джека по голове прикладом своего ружья, а потом выстрелили в воздух, и Джек убежал. Я стояла на коленях, раком, падре, моя юбочка была задрана, белые гольфики измазаны травой, волосы растрепаны, я смотрела на них и сначала не поняла, что случилось. Их было четверо, падре, и они спасли меня от Джека, хоть и не совсем вовремя, но все же я стала благодарить их, я сказала им, какие они хорошие, и как я им благодарна, а они... ах, падре!

— Что они, дочь моя? Эти благородные и смелые мужчины спасли тебя от взбесившегося пса, хоть ты и сама была виновата, что дразнила его. Я надеюсь, ты хорошо их отблагодарила?

— Падре, они вовсе не благородные! Я тоже сначала так думала, но когда я стала рассыпаться в благодарностях, один из них сказал мне: «Своим телом нас отблагодаришь, сучка! И если нам не понравится, мы всем в деревни расскажем, какая ты грязная маленькая шлюха!»

— Действительно, дочь моя, они оказались настоящими подлецами.

— Да, падре! Один из лесорубов стал водить мне по бедру дулом своего ружья, и задирать юбочку, которая опустилась, когда я хотела встать. Он задрал ее и продолжил водить дулом по моим бедрам, а потом провел им между ножек, оно было такое холодное... затем он провел мне дулом по попе и хотел засунуть мне его в попу, падре! Мне стало так больно! Я стала кричать и вырываться, а второй лесоруб подошел, и разрезал своим большим ножом шнуровку на моем корсете, разорвал мне блузочку, и мои сиськи вывалились из нее. Он стал их очень грубо мять и щипать соски, как же мне было больно и страшно, падре! А тот, с ружьем, все продолжал мне раздвигать попу дулом. Подошел еще один лесоруб, у него уже были спущены штаны и член торчал наружу. Он взял меня за волосы и заставил открыть рот, надавив мне на щеки пальцами, а потом засунул мне в рот член, и сказал, чтобы я сосала, если не хочу, чтобы в меня засунули ружье. Я стала плакать и умоляла их отпустить меня, падре, но они совсем не слушали меня, только смеялись!

— Да, дочь моя, нелегко тебе пришлось, но ты сама виновата во всем, ты позволила демону похоти совратить себя. Рассказывай дальше, я слушаю.

— Ох, падре, я стояла на коленях и сосала ему член, а он держал меня за волосы и управлял моей головой, его звали Свен, падре. Он натягивал меня ртом на свой здоровый член, так, что я давилась им и кашляла, и изо рта у меня текли слюни, они стекали прямо Свену на член, и ниже, на яйца. Тот лесоруб, который разрезал мне шнуровку, они называли его Людвигом, подлез под меня, я ведь стояла раком с широко раздвинутыми ногами, и посадил меня на свой член. Он велел мне скакать на нем, как на коне, а сам все время сжимал мне сиськи и выкручивал соски. Они трахали меня вдвоем, падре, один в рот, другой в киску.

— Продолжай, дочь моя.

— Свен все быстрее и глубже стал засовывать мне в горло свой член, мое горло сжималось в спазмах вокруг его члена, и тут он засунул свой большой член мне до самого конца, так, что яйца уперлись мне в подбородок. Его член стал сокращаться, и сперма потекла мне прямо в горло, падре. Он сделал еще несколько движений, и вытащил свой член, с него еще стекали капельки спермы. Он стал размазывать их по моим губам головкой своего члена, падре. А потом велел мне все облизать и проглотить. Я облизала ему головку члена, падре, затем ствол, потом я стала облизывать ему яйца, я проводила ему своим влажным языком по..

— Хватит, дочь моя, не нужно так подробно, я понял суть. Рассказывай дальше.

— Да, падре. Людвиг взял меня за сиськи и потянул вниз, на себя, я наклонилась к нему и он прижал меня к себе за руки, падре. Я сначала подумала, что он хочет меня избавить от этого мерзкого Свена со своими яйцами, но падре, он хотел совсем другого!

— Что же он хотел, дочь моя?

— Ах, падре, когда он меня прижал к себе, он сказал: «Давай ее в жопу, Джон, у тебя самый большой и толстый хуй! Порви ей дырку!» О, падре!

— Продолжай, дочь моя.

— Кто-то подошел сзади и сильно раздвинул меня попу, я пыталась вырваться и стала кричать, но они держали меня, Людвиг за руки и спину, а Джон держал меня за бедра и пытался просунуть в меня свой член. Мне было так больно, падре! У него был огромный член, как бревно. Он его засовывал его в меня все глубже и глубже, ах, падре! Мне так жгло попу! Я так кричала и плакала, но они меня не пускали, падре. Они меня держали, а четвертый еще и наклонился, чтобы лучше видеть, как в меня входят два члена одновременно, он смотрел и гладил свой член, падре!

— Вот негодяи! Продолжай, дочь моя.

— Да, падре. Наконец член Джона вошел до конца, он стал им двигать во мне, так мощно, как поршень. Его член заполнил мне всю попу, он был такой огромный, падре, почти, как у коня! Я как-то раз видела, падре, у коня просто гигантский член, падре, как огромная змея, ох, падре!

— Не отвлекайся дочь моя, я прекрасно знаю, какой член у коня, продолжай.

— Простите, падре. Людвиг тоже стал резко вколачивать в меня свой болт, они драли меня вдвоем, падре! А Джон меня насиловал, прямо на лесорубе Свене! Ах, падре, Джон так яростно трахал мою попу, он засовывал свой член в меня до самых яиц, и с такой силой, что иногда казалось, будто его член высунется у меня из горла! А потом кто-то из них сказал: «Эй, Густав, ты чего стоишь, еще же есть свободная дырка, давай, не стесняйся!» И тогда... о, падре!

— Продолжай, дочь моя.