Я проснулся. Снова все тот же потолок. Тебя рядом нет. Грусть накатила на меня волной. Я должен был тебя увидеть. Я ждал тебя. Вся моя жизнь сложилась в ожидание наших коротких встреч. Это становилось невыносимо. Солнечные блики от окна двигались по потолку и стенам сообщая мне что скоро время обеда, а значит скоро ты вернешься. Оставалось только смотреть на дверь, вслушиваться в шум шагов, ждать когда повернется дверная ручка и в моя палата снова озарится твоим появлением, словно взрыв сверхновой в черноте космоса. Моего личного, пустого и мрачного космоса. За месяцы тренировок я неплохо различал почти весь персонал по звукам шагов. Но твои шаги я не угадывал почти никогда. Они были то легкие и бесшумные, то звонкие и веселые, бодро стучащие, чеканные, всегда разные всегда не похожие. Зато сопоставляя шум твоих шагов я часто угадывал твое настроение. Тихие, почти не слышные шаги говорили о том что ты чем-то недовольна, чеканные, ровные — ты ходила к главврачу или идешь к нему, словно солдат на баррикады, отбивая каблучками цок-цок-цок. Бодрые, не ритмичные, ты явно весела и рассеяна. У сумасшедших в отдельной палате не так много развлечений, кроме игр с собственным мозгом. Ручка двери повернулась, петли скрипнули. Слава Богу ты пришла. Я снова услышу твой голос.

— А вот и обед, — весело сообщила мне ты.

— Ура!

— Я думала ты терпеть не можешь эти каши?

— Я радуюсь не им, а тебе! Ты лучше любой каши!

— Хм... приятно слышать, но сравнение с кашей, не самое лучшее. Я думала у вас писателей как-то получше с этим.

— Не забывай, я в дурдоме из-за нервных срывов, которые вызвал кризис творчества.

— А как же те стихи что ты мне подарил? Они прекрасны.

— Я иду на поправку, благодаря тебе, но с переменным успехом. Тебя долго не было и процесс выздоровления регрессировал.

— Ты ведь куришь в палате? Смотри не попадись.

— Я хорошо знаю расписание больницы. К тому же технически, я курю не в палате, а в туалете, главврач любезно выделил мне отдельные апартаменты с санузлом. И раз уж я такой особенный, пусть мириться с моими привычками.

— И почему это ты к обеду вдруг стал такой язвой?

— Тебя долго не было.

— Ну прости, к тому же я думала, после таблеток ты проспишь до обеда. Я вот вздремнула пол часика. — с не скрываемым удовольствием сказала ты. — Странные вещи происходят в снах, правда?

— Да фантазия играет на полную.

— Я не об этом, точнее не только об этом. Вот я проспала всего ничего, пол часика. А во сне будто целую жизнь прожила.

— И что тебе снилось?

— Оооо, тебе я не скажу, но это был удивительный и замечательный сон... Такой волнующий, скажу только что там было много песка — после этих снов ты подмигнула мне, буду я знаю какую-то тайну и ты тоже ее знаешь, что ж так и было я знал тайну, но не до конца ее понимал. — а тебе судя по настроению снились кошмары, хотя я в это не верю — ты еще более загадочно улыбнулась мне.

— Нет, кошмаром это ни как не назвать. Просто тебя долго не было.

— Ну что ты как маленький завел: тебя долго не было, тебя долго не было. — ты поморщила носик — Может тебя снова привязать и покормить с ложечки?

— Спасибо, я справлюсь сам.

— Жаль, мне нравится тебя кормить, ты становишься таким близким и теплым, совсем другим, не таким как про тебя пишут в газетах. Хотя ты и так совсем не такой. Тебя не задевает то что про тебя пишут?

— Нет. Мне все равно. У меня нет на это времени. Я жду тебя. То что ты думаешь обо мне, для меня гораздо важнее.

Ты прошлась по комнате и встала спиной ко мне.

— Мне сказали что скоро тебе снова разрешать прогулки, правда под моим присмотром. Возможно даже выпустят в город.

— Это хорошо. Может тогда я нормально поем, ты ведь меня не сдашь?

— Тебе надо соблюдать диету.

— Я превращаюсь в овощ, мои мозги уже как каша, которую я ем. Ты то, что ты ешь. Я хочу мяса!

— Будет тебе мясо, подожди. — пуговица с которой ты играла своими пальчиками оторвалась и упала на пол. — Ой, — ты наклонилась найти поднять ее.

Твой короткий халат задрался, когда ты наклонилась, и моему взору предстал очередной сводящий с ума меня вид. Твоя упругая нежная попа которую обтягивали черные трусики. Ножки, попа, трусики, чулочки. Я не видел ничего лучше в своей жизни. Попа покачивалась то вправо то влево, ты искала пуговку. Этот миг мог бы продолжаться бесконечно. Я почувствовал напряжение у меня между ног. Как же я тебя хочу. Как же ты мне нравишься. Я сошел с ума и попал в эту больницу, чтобы сойти с ума по-настоящему, но уже от тебя... Наконец ты нашла пуговку и распрямилась, но халатик так и остался на ягодицах, задранным.

— Ой, — ты встала в пол оборота и поправила его, посмотрела на меня и заулыбалась — Нравятся? Они тоже шелковые.

— Я смотрю ты любишь шелк? Твое попа мне понравилась больше.

— Но ведь они ее скрывают и ты ее не видел.

— Я видел форму, очертания, я писатель, остальное дорисовала моя фантазия.

— Хорошо когда есть такая фантазия, можно сидеть дома и побывать на Марсе.

— Хорошо, но я из тех писателей которые привыкли проверять все, о чем пишут.

— Посмотрим, ты поел, давай я унесу. Извини но мне уже надо идти. — ты собрала посуду на поднос.

— Я буду скучать.

— Я тоже, — с этими словами ты нежно поцеловала меня в губы, улыбнулась и ушла.

Остаток дня прошел как нельзя скверно, в пустоте и одиночестве, мысли ползли мрачные, растекались в голове словно кисель с комками. Вечер пришел как освобождение, как глоток воздуха. Был ужин, не было тебя, ты будешь в ночную, так мне сказали. Но глоток воздуха был в том что наконец-то можно забыться и спать. Спать в моей палате, камере одиночке.

Сон третий.

Форма шла мне с детства еще со времен Гитлер-Югента. Когда поступил на службу в гестапо и пришел домой в форме, мама расплакалась, провела по моей щеке и сказала «Какой ты красивый, мой мальчик» Я улыбался ей в ответ. С тех пор прошло много времени, я уже группенфюрер и не в родном Берлине, а в оккупированном Париже. Шагаю по коридору в камеру для допросов. Я шагаю к тебе еще не зная что меня ждет. Что меня ждешь ты. Тебя взяли во время комендантского часа. Судя по всему ты сотрудничаешь с сопротивлением. Что ж тебе не повезло, я мастер допросов и боли. Я получаю удовольствие от своей работы. И это хорошо. Ты сидела в серой каменной камере, за столом. На тебя падал тусклый свет из-за решетки. Ты была в одной шелковой рубашке и нижнем белье. Тебя взяли посреди ночи прямо на квартире, по наводке шлюхи из борделя. «Я группенфюрер гестапо Фридрих Кольдер, вы арестованы за связи с сопротивлением, предлагаю не переходить к крайним мерам. Расскажите все и сейчас». «Я ничего Вам не скажу». Я подошел к тебе перегнулся через стол, взял тебя за шею, руки мои были в тонких кожаных перчатках. Потом отпустил и резко дал пощечину. «Ты забыла добавить: господин группенфюрер. Я ничего Вам не скажу, господин группенфюрер».

Я зашел тебе за спину, положил руки на плечи и очень нежно начал их разминать, такие мягкие теплые плечи. Потом резко схватил за них, сжал и рывком повалил тебя на стол. Я достал конский стек из-за полы форменного плаща и скинул плащ. Кончиком стека я нежно провожу по твоей спине, от шеи все ниже, ниже, веду по ягодицам. «У нее отличная задница» — думаю я про себя. Замахиваюсь и бью, пауза и снова бью, твой тихий стон. Я делаю свою работу и делаю ее хорошо, потому что получаю от нее колоссальное удовольствие. Я замахиваюсь еще раз с такой силой что слышен свист рассекаемого воздуха, громкий хлопок. Стек шлепнулся об стол в миллиметрах от тебя. Ты испугано вздохнула. Я взял тебя за волосы и поднял, повернул к себе лицом. Одной рукой я схватил тебя за челюсть, другой кончиком пальца повел по твоим нежным губам. Я презрительно смотрю на тебя, твои глаза расширяются. Я раскрываю пальцем твои губы. «Красивые зубы, будет жалко их выламывать» Я настолько

хорош, что ты все мне расскажешь. Я вталкиваю указательный палец тебе в рот и ощупываю изнутри. Злюсь, потому что ты молчишь. Но еще больше злюсь, что ты реагируешь на мою грубость не как все. Заглядываю в твои глаза, пытаясь понять ход твоих мыслей. Но впустую. И это злит меня еще сильнее.

Я убираю палец и бью тебя тыльной стороной правой руки по правой щеке. Удар был тяжелым и челюсть заныла от боли. В уголке губы выступила капелька крови. Я смахиваю ее на палец и слизываю с пальца. Я смеюсь тебе в лицо. «Говори!» — вскрикнул я. Но ты снова подняла голову и впилась взглядом в меня. «Тупая гордость» — подумал я, — «расскажи мне все, сэкономь мне время и иди себе спокойно или умри, ты в гестапо здесь все говорят» — я сжимаю твое лицо одной рукой, не зная, что ты намокла снизу. И чем сильнее я сжимаю пальцами твою нижнюю челюсть, тем больше у тебя сводит низ живота от желания. Ты вздыхаешь и взгляд мутнеет. Глаза чуть прикрыты. Тут я начинаю понимать почему ты так ведешь себя. Я понял, что ты хотела меня с первой минуты, как я вошел в камеру. Я облизнул губы и ехидно улыбнулся: «Да ты же меня хочешь, сучка!» и я запустил руку тебе в трусики. От того что я грубо скользнул по клитору, тебя передергивает от наслаждения. Я громко расхохотался: «Да ты ж вся мокрая!», но руку не убрал. Я еще не встречал таких как ты. Да, я избивал, вырывал признания из глоток своих жертв в этой камере. Но ни разу ты не видел, чтобы мои действия вызывали такой эффект.

Мой взгляд заблестел. Второй рукой я сдергиваю с тебя шелковую рубашку, в которой ты была. Еще одним движением срываю бюстгальтер. Я вижу твою грудь. Затвердевшие соски. От моих действий ты напряглась еще больше и даже подалась чуть вперед ко мне.
«Да ты ненормальная!» — нервно вскрикнул я, убирая руку из твоих трусиков. Я был зол. Но мой выпирающий сквозь брюки стоячий член меня выдал с потрохами. Я растерялся. Впервые в жизни я так сильно хотел кого-либо. Я смотрел на тебя видел как тебя трясло и понимал, что каменный пол, на котором ты стоишь босиком в одних трусиках тут не при чем. Я спустил штаны и приказал отсосать, хватая меня за волосы и ставя тебя на колени перед собой. Ты жадно впилась в мой член и почти заглатывая работала своим прелестным ротиком, прижимая языком к небу. Я закатил глаза. После двух минут оральных ласк я резко выдернул свой член из твоего рта и так же за волосы поднял тебя обратно и сжимая кулак сильнее, натягивая твои волосы на затылке, посмотрел тебе в глаза: «Нравится, когда тебя трахают в рот?» — ты молчала. Но я уже научился распознавать твое «Да. Хочу еще» по твоим глазам. И резко развернув тебя лицом к стене я второй рукой сорвал с тебя трусики и уперся головкой в твои губки.

Ты тихонько подалась навстречу мне. Я заметив это, толкнул тебя в стену. Ты ударилась плечами о неровный камень стены и разодрала местами кожу на ладонях и предплечье. Грудям было больно, но ты хотела меня больше всего на свете. Ты хотела, чтобы я вошел. Ты дрожала от желания. И я одним толчком вошел в тебя. Ты застонала... Мой член был распухшим и красным от приливающей все сильнее крови, вены вздуты. Я входил сильно, рывками, резко. Сильно и резко. «Хорошо, так даже лучше, не расскажешь от боли так расскажешь мне все в порыве удовольствия». Одной рукой я держу твои запястья за твоей спиной, другой натягиваю волосы, то сильнее, то не много отпуская. Ты еще не успела раскрыться, мое проникновение было сильным и неожиданным как штурм солдатами вермахта. От этого каждое мое движение приносило тебе не только удовольствие, но и боль, боль которая лишь умножала твои стоны, сладкая боль, доставляющая еще большее наслаждение. Но скоро она сойдет на нет. «Ничего придумаем что-то еще» — думал я. Наконец я начал набирать темп.

Двигаясь в тебе все резче и быстрее, глубже и глубже. Я ощущал тебя изнутри, как ты чувствовала меня в себе. Я вытащил ремень из штанов не отрываясь от тебя. Обмотал его вокруг твоей нежной кожи, она такая мягкая, такая гладкая. Я не сдержался и поцарапал ее. Ты с удовольствием простонала, «Готов поклясться я видел как улыбка проскользнула на ее лице. Ей нравится, нравиться...». Я натянул получившийся на твоей шее поводок по туже и оттянул тебя к себе. Твоя спина прогибалась, на ее коже играл лунный свет и падала тень решеток окон. Ты стонала не переставая, словно очередь из пулемета с бесконечной лентой патронов. «Значит любишь боль...». Я резко с силой шлепнул тебя по заднице, на правой ягодице красным загорелся отпечаток моей руки. Сколько удовольствия было в твоих глазах, сколько преданности и подчинения. Я могу делать все. Ты вся моя. Я наклонился к твоему уху и тихо спросил: «Ну как начнешь говорить? Говори сука!». «Нет! Нет, нет...» — сквозь стоны прокричала ты. Я натянул твой поводок. «Тогда падай на колени!». Ты повернулась ко мне и хотела было взять мой член в рот, но я резко ударил тебя. Теперь багряным следом украшалась не только твоя ягодица, но и щека. Из уголка губы проступила капелька крови.

Я смахнул ее на свой палец, показал тебе и с улыбкой слизал. А затем еще пару раз добавил по щекам но уже не рукой а членом и рассмеялся. Ты смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в твоих зрачках смешивался коктейль из покорности, похоти, страха, разврата, удовольствия, боли и желания. Наверно в такой гремучей смеси и зародилась вселенная. Двумя пальцами я провел между твоих ног: «О Боже, какая же она мокрая». Я поднес пальцы к твоим губам, ты покорно стояла на коленях. Каплю твоего сока я оставил на твоих губах, ты слизала ее кончиком языка. Жестом я поманил тебя и ты поняла что делать. Сначала кончиком языка ты облизывала мои пальцы а затем заглотила их полностью продолжая играть с ними языком, закатывая глаза от желания. Я взял стек, ударил тебя по затвердевшей груди чтобы отвлечь. Ты взглянула на меня. «Развернись и становись на четвереньки» — ты подчинилась. Я встал на колени. Провел еще раз рукой у тебя между ног. Я водил, ласкал пальцами. Кажется ты успокоилась. Я снова резко вошел, так глубоко на сколько смог. Натянул твой ремень-поводок так что бляха впилась в твою кожу. «Пора продолжать» подумал я. И начал ритмично двигаться в тебе, с силой сжимая свободной рукой твою ягодицу... Твои громкие стоны разносились по камере с эхом. Ты извивалась и изгибалась, ты сходила с ума и сводила с ума меня. Боже мне ни с кем и никогда не было так хорошо. Но пора добавить не много боли в этот котел удовольствия.

Я понимал это, я знал ты этого хочешь. Я вытащил свой член, и раздвинул твои ягодицы. Ты поняла к чему я клоню, ты обернулась на меня и заулыбалась «Ну давай, не тяни» — сказала ты мне и повиляла попой. Границы стерты. Медленно я стал входить, медленно, от тугости было взаимно больно и тебе и мне, но сладость этой доли, сладость возбуждения и удовольствие перешибали ее как в правильно составленной химической формуле как сложном коктейле сделанном профи. Все сошлось идеально. Ты стала стонать иначе. Громче, звонче, не так ритмично. Но я видел ты получала наслаждение ты наслаждалась каждым мои действием. Каждым движением. Так продолжалось минут десять. После чего я встал поднял тебя, и положил тебя на стол. Я больше не мог терпеть, желание мое не унималось я раздвинул твои ноги, я хочу узнать твой вкус. Жестко я впился в твои нижние губки. Я целовал, покусывал оттягивал их. Ты закатила глаза и то обмякала то напрягалась. Я грубо работал языком и слышал как твои ногти скребут по столу от страсти. Я поднялся, мой член просто распирало. Я снова вошел в тебя, снова на начальной позиции. Я сжал твою грудь. Ты стонала не переставая, твои стоны сливались в один. Я двигался в тебе быстро, резко, из последних сил, словно животное. На пике ты просто взорвалась, ты не стонала ты кричала отчаянно кричала: «Фридрих!! Фридрих! Да! Да! Черт возьми Даааааа!».

Я брызнул тебе на живот. Ты лежала обессиленная, твое тело дрожало и передергивало. (Эротические рассказы) Я достал из кармана платок, вытер тебя, вытер свое достоинство и убрал обратно. Одел брюки, поправил форму, застегнул все пуговицы и посмотрел на тебя. Ты все еще подрагивала, на столе были капельки и лужицы твоего сока, он был влажным от пота. Ты взглянула на меня и снова закатила глаза. «Я скажу, я все тебе скажу, господин группенфюрер» — прошептала ты. Так ты стала двойным агентом. Еще два года пока я был ы Париже, я проводил твои допросы лично, в камере, у тебя дома, у меня дома. Но потом меня вернули в Берлин. После войны я бежал на подлодке в Аргентину с другими преступниками против человечества. Через три года я узнал про группу людей из французского сопротивления, которые искали по всему свету нацистских преступников. В их списке значился и я, а в списках членов организации была ты, то и дело тебя показывали по ТВ. Я знал, ты ищешь меня, ты все еще хочешь меня как я тебя. Я застегнул последнюю пуговицу на форме. Через два часа меня передадут Французскому правительству. Глупо было покидать пределы безопасной Аргентины. Зачем я поехал в Тунис. А может я хотел, чтобы меня поймали, чтобы снова тебя увидеть. Еще раз почувствовать тебя. Я подошел к зеркалу. Мне всегда шла форма, еще с детства.