Лия проснулась от яркого солнечного света, вытянула поджатые ноги и закашлялась.
 — Ёбана одышка. Меньше бы курить и дольше проживу. — пробормотала спросонок и, подтянув к себе валявшийся рядом мобильник, взглянула на часы. — Ну чо, с добрым утром.

Где-то совсем рядом переругивались дальнобойщики, обсуждали что-то на русском матерном и готовили пожрать.

 — Пожрать бы... — мечтательно принюхалась Лия к запаху жареной колбасы.

Встав раком, нашарила шорты и рубашку, мешочек с зубной пастой, щёткой и мылом, оделась и выползла на свет Божий где-то под Ростовом-на-Дону.

 — Блять, — кашляя, нашуршала в аптечке таблетку от кашля и, зажав в зубах дужку от кружки, огляделась.

Воды не было, её надо было набрать и набрать её можно было только на посту ДПС. Там же можно было посрать, поссать, умыться и попросить кипяток для кофе.

 — Здарова, красна девица! — весёлый смех дальнобойщиков поскакал по землям богатых ростовских земель.

 — Угу. И тебе « здарова «. — почесав спину, буркнула Лия.
 — Что, поедешь дальше? Вот же без башни девка.

 — Нет, так тут до пенсии и останусь. — и Лия потопала к посту ДПС, представляя и чашку кофе и унитаз, к которому она сейчас и стремилась.

До поста оставалось метров 10, когда Лия поняла, что что-то не так. Нетаком были ошалевшие глаза трёх ДПСников, меняющие выражение от « Чо за хуйня?» до « Щас я её убью и съем «.

 — Эй, ты чо, блять? Это чо за нах?
 — Слыш, коза, ты не прихуела, а? Это что за нахуй? Э, блять?

 — Так, я не понял, ты куда?

 — А ну нахуй отсюда, а то выстрелю!

 — Слыш, шмара, съебала отсюда нахуй. — и к Лие шагнуло трое, блять, богатырей с автоматами наперевес и с охуевшими лицами.

 — Вы чего? — испугалась Лия и тут же расхотела и ссать и кофе с утра. — Вы... вы чего это? Ну всё, всё, я ухожу. Не бейте. Не бейте меня, дяди!

От последних слов дядей передёрнуло.

 — Значит, так, шалава, сейчас ты быстро, очень быстро пойдёшь отсюда нахуй сосать дальше, где сосала всю ночь.

Лия удивилась.

 — У вас вообще всё хорошо?

В следующую секунду один из ДПСников поволок её в будку. Да, прямо так за волосы и поволок и только каким-то чудом Лия не растеряла у трассы Москва-Краснодар все свои мыльно-бритвенные принадлежности. Вместе с кружечкой.

 — Пиздец. — сказала Лия. — Да что за нахуй за обращение с женщинами... — договорить она не успела, потому что в рот ей прилетел... нет, не хуй. Какой-то кляп.

Крепкие мужские руки обняли её за талию и ярко-зелёные глаза ДПСника зажглись недобрым светом.

 — Сейчас я буду тебя ебать.
 — Чёрт, а он красив. — как-то совсем не к месту подумала Лия. — Интересно, он женат? Блять, правильно мама говорила, что я дура... А не воняет ли у меня изо рта? Ой, ёпт...

ДПСник был действительно красив. Чёрные волосы, светлая кожа и яркие зелёные глаза с рекордно длинными ресницами.

 — А брови-то какие. — подумала Лия. — Почему я не видела его вчера?

Пока Лия думала и разглядывала внезапно свалившегося на её... хм... голову красавца, ДПСник раздел её, успел раздеться сам, приковал её наручниками к батарее и гаркнул кому-то за дверь:
 — Пока не кончу — не суйтесь.

За дверью загоготали.

ДПСник с удивлением посмотрел на смуглую черноволосую кудрявую девушку, которая, по идее, должна была бояться и сопротивляться, но вместо этого с явным нетерпением чего-то ждала, поглядывая на длинный, толстый и хоррррроший такой ДПСниковский хуй.

Агрессия красавчика куда-то ушла.

 — Когнитивный диссонанс. — подумала Лия.

 — Не понял. — подумал ДПСник.

Он подошёл, положил ей руки на грудь, сжал ладони. Лия закрыла глаза. Уверенно, по-хозяйски, мужчина обшарил всё лиино тело, не пропуская ничего, ни одной выпуклости или впадинки. Скользнул пальцами ей в пизду (да, я ненавижу всякие дырочки, кисочки и пелоточки) и, большим пальцем надавив на лиин клитор, другой рукой вцепился ей в волосы. В волосы на голове, если чо.

Лия застонала. И ДПСник застонал. А потом он её отымел. Так вкусно отымел её, что пиздец просто. С таким, прям, драйвом, чувством, что прям « Эх «. Вообще. Эх, мдя. Ух, как он её ебал! Он, наверное, никого так никогда не ебал. И его, наверное, тоже. И он с тех пор, наверное, так никого с таким кайфом и не выебал.

Как тряслась та батарея, это надо было видеть. Ой, как завидовали и дрочили в мусорное ведро стоявшие за дверями остальные ДПСники.

Красавчик кончил после Лии. Кончил с каким-то зверским рёвом. Да и, в принципе, Лия бы тоже кончила с рёвом, но ей кляп помешал.

 — Жаль, что ты блядь. — отдышавшись, сказал зеленоглазый ДПСник и вытащил из лииного рта кляп.

 — С чего бы я блядь? — Лия обиделась.
 — Слушай, давай не будем, а? Иди отсюда. Тех двоих... если хочешь, то они тебя трахнут.

 — Не хочу. — Лия оделась.

 — Твой водила уехал, наверное.

 — Может, уехал.
 — Сколько ты берёшь?

 — Заебал. — устало сказала Лия. — Сказано же, что я не блядь.

 — А кто? — ДПСник застегнул ремень и собрался выйти из комнаты.

 — Автостопом еду. На море. У меня вон, палатка в овраге. Вечером, как её разложила, приходила на пост пить кофе, договорилась, что до утра переночевать можно возле поста. Сказали, что можно утром прийти горячий чай или кофе попить, умыться.

Глаза ДПСника остановились, остекленели, чуть не выпали, смотрели охуевши, мертво, застывше, в ахуе.

 — Что? — прошептал он.

 — Еду. Стопом. До Утриша. Из Москвы. С рюкзаком на 100 литров. Ночую в палатке. Вчера...

ДПСник схватил Лию за плечи и рывком притянул к себе.

 — Что?... Пошли, покажешь.

Всё так же держа её за плечи, бледный, он выволок её из комнаты и потащил на улицу. Те двое, оставшихся за дверями, так и замерли у стены, когда увидели его лицо.

У поста был овраг. В овраге была палатка. Её палатка.

 — Её... — он хотел умереть в эту секунду. Он жалел, что не умер в тот же миг.

Двое его сослуживцев молча стояли рядом, подошли неслышно. Всё поняли. Обмерли.

 — Меня зовут Виктор. Это... — он пошарил в кармане. — ... ключи от моей квартиры. Это... — он записал на обрывке блокнотного листа. — ... мой адрес. Собирайся, тебя отвезут ко мне домой. Отвезут. Дождись меня. Очень прошу, дождись.

Последние слова он произнёс ей куда-то в затылок, обняв её. Он знал, что, вернувшись, может не застать ни её, ни вещей. Он знал, что заслужит это, если так и случится. Он знал, что самый страшный день в его жизни — сегодняшний, потому что он почти сутки будет думать только о ней и о том, что он не хочет её потерять. А ещё он думал о том, что даст в морду тем мудакам с прошлой смены, которые, уходя с дежурства ранним утром, не рассказали ему о ней.