ТРОЕ В КОЙКЕ, НЕ СЧИТАЯ СОБАКИ

(рассказ)

У меня, начальника флотской ремонтной мастерской к концу рабочего дня голова гудела, как медный колокол. Телефонограммы сыпались в течение рабочего дня на мою бедную голову, как зерно из продырявленного мешка. Шло большое флотское учение под руководством Главкома ВМФ, и корабли по вводным его многочисленных посредников то и дело «выходили» из строя. А на таких специалистов, как я, возлагалась задача быстро восстанавливать вышедшее из строя вооружение и вводить его в строй. Поэтому телефон у меня разрывался: всех почему-то интересовала информация о результатах работы моих подчиненных, которые тоже сбились с ног, выполняя приказы командования. Но к исходу дня накал «страстей» по телефону и факсу стал ослабевать, видимо доблестные флотоводцы тоже подустали и готовились к ужину и желанному отдыху.

Сделав последний доклад своему вышестоящему начальнику, я откинулся на спинку кресла и закурил, пуская синие колечки дыма прямо в потолок. И тут дверь слегка приоткрылась, из-за которой выглянуло глуповато-любопытное личико моей молоденькой секретарши.

 — К вам можно, Николай Иванович?

 — Заходи...

Она протянула мне конверт.

 — Что это?

 — Не знаю. Написано «лично начальнику»...

 — Откуда?

 — Солдат принес из авто батальона...

 — Ты посиди пока у себя, в случае чего, вызову...

Она тут же скрылась за дверью, а я вскрыл конверт. Там была записка от моего закадычного друга и компаньона по многочисленными похождениями в городе капитана медицинской службы Вадима Стрельцова, служившего по соседству в авто батальоне тыла флота.

«Ник, — писал он, — как только «гроза» стихнет, и по нашему морю перестанут ходить командные волны, приходи ко мне, посидим, шильца тяпнем и кое-кого погладим... «. — писал он. Ниже стоял его служебный телефон, которым он будто напоминал, что у меня дырявая память. Я потянулся к телефону, набрал номер. В трубке тут же зазвучал голос Вадима.

 — Мы же договаривались о совместном ужине! — начал он с высокой ноты.

 — Да погоди! Ты что, забыл, что все командиры частей во время учений сидят на казарменном положении и им не разрешается покидать свои части?

 — Так уж и на казарменном?!

 — Да, мой друг! Именно! На казарменном...

 — Значит, не можешь прийти?

 — Нет...

 — Или не хочешь?

 — Слушай ты, тыловая крыса. Ты понимаешь, что такое флотское учение?!

 — Конечно...

 — Тогда чего спрашиваешь?

 — Да так. У меня тут среди «раненых» бойцов такой кадр лежит на кушетке в мини-юбке. Не поможешь подлечить?

 — Гм... А сколько этому бойцу лет?

 — Зин? Тебе сколько стукнуло? — спросил кого-то Вадим.

 — Ага! Говорит, что для нас — старуха. Ей уже целых двадцать шесть...

 — Тогда укладывай ее на носилки и неси ко мне. Мы с тобой тут ее быстро вылечим... , — хохотнул я и повесил трубку. Затем нажал на кнопку звонка на столе.

 — В дверях нарисовалась моя вовосемнадцатилетняя секретарша.

 — Лен. Сообрази в моей комнате отдыха ужин на три персоны, про горючее не забудь, — протянул ей крупную купюру.

Девушка понятливо кивнула, взяла деньги и скрылась за дверью. Вскоре в соседней с моим кабинетом комнате стала позвякивать посуда, запахло чем-то очень аппетитным. Видимо, в микроволновке поджаривались сосиски. И когда секретарша доложила, что ужин на три персоны готов, дверь кабинета распахнулась, и на пороге под ручку с девушкой в армейской форме появился уже подвыпивший военврач.

 — А вы свободны, мэм? — пьяно козырнул он моей секретарше и шлепнул ее ладошкой по аппетитной ягодице. Та только нахмурилась, зыркнув на него своими огромными черными глазищами, и тут же ретировалась. «Раненая» тоже, слегка пошатываясь, вошла в кабинет, плюхнулась в кресло, стоящее напротив стола, положила ногу на ногу так, что на меня из под ее юбки тут же уставился черным треугольником женский «фотоаппарат».

 — Мадам в неглиже? — усмехнулся я, — кивнув на ее ножки.

 — Но мы готовы к бою, товарищ капитан третьего ранга! — подскочила она и пьяно приставила ладошку к виску своей светловолосой головки, на которой едва держалась, надетая набекрень темная пилотка.

 — Вижу. Вольно, товарищ старший лейтенант! — указал ей глазами на кресло.

Она снова плюхнулась, еще выше задрав юбку.

Меня почему-то сразу же разбирает, когда вижу женщину в таком состоянии. Видимо чувство легкой доступности и быстрого обладания заводит кобелька так, что у него внизу брюки тут же обозначаются вздувшимся бугорком.

 — Что? Нравится? — Вадька плюхнулся рядом и тут же залез правой рукой под юбку женщины, словно хотел показать мне, что он именно имел в виду.

 — А ты как думаешь? — решил я проверить его мнение и разузнать насколько он знает обстановку под ее юбкой.

 — Не хитри. Сразу вижу, что ты уже встал в охотничью стойку, увидев куропатку. Но она, уверяю тебя, стоит того, не правда ли, товарищ старший лейтенант? — он приподнялся и полез целоваться.

 — Осади! Ты здесь не старший по должности и воинскому званию! — оттолкнула она руку капитана и еще выше подтянула юбку, давая обозреть уже почти совсем открытое взору свое «сокровище».

 — Товарищ старший лейтенант абсолютно права! На правах хозяина, приглашаю вас на товарищеский ужин, — я встал, отодвинул в сторону оконную штору, за которой была дверь, как говорила моя секретарша, в пещеру «Али-Бабы».

 — Прошу, — широким жестом пригласил их войти. Они вошли и тут же оба, одновременно ахнули.

 — Вау! Да тут же настоящие сокровища!

На столе действительно стояло то, чему не грех было подивиться: баночка красной икорки, феле соленой чавычи, запеченная в печке курица и прочая закусь, которая была так в ходу в столице Приморья. Над всем этим деликатесом высилась бутылка с шампанским, которую, словно королеву, охраняли два оруженосца в форме бутылки коньяка и водки. В комнате не было окон. Свет струился мягким лучиком из настенного рожка, создавая интимный полумрак. Холодильник, телевизор были расположены в нишах. На стене висела картина Айвазовского «Девятый вал», словно напоминая посетителям комнаты на сексуальную обреченность и бесполезность попыток покинуть ее. Четыре мягких кресла стояли у стола в ожидании посетителей. Мягкий, прохладный воздух тихим ветерком шелестел из модного японского кондиционера.

 — А где же... ? — девушка покрутила пальцем в воздухе, видимо, подбирая нужное слово.

 — Будет, будет и это! — поспешил заверить я.

 — Но вы даже не знаете, что я имела в виду? — она, удивленно, приподняла бровки, оглядываясь по сторонам.

 — Не трудно догадаться! Ей нужен танкодром! — хохотнул капитан и шлепнул по ее упругой ягодице.

 — А вот и не угадал! Мне нужно...

 — Ложе любви, — вставил я.

 — Именно! Насколько морские офицеры догадливее и деликатнее пехотных коновалов медиков! — засмеялась она и шлепнула его по затылку, в отместку на его шлепок.

 — Ребята! Давайте жить дружно! — примирил я их словами кота Леопольда, приглашая к столу. Они не стали себя долго упрашивать и тут же плюхнулись в кресла.

 — Первый тост я предлагаю за прекрасных дам! — поднял я рюмку с коньяком.

 — А почему во множественном числе? У нас тут только я одна прекрасная дама? — она опять приподняла удивленные

бровки и посмотрела по сторонам.

 — Об этом вы узнаете позже, — таинственно улыбнувшись, ответил я.

Мы выпили и тут же набросились на закусь. Было видно, что за время дневных перипетий все заметно проголодались.

... Одна рюмочка сменяла другую, закуска таяла на столе с заметной быстротой и безнадежной мечтой на ее пополнение. Я решил, что надо передохнуть, надеясь сохранить даму в форме и быть готовой к следующей баталии. Я включил магнитофон, стоящий в нише на телевизоре, и в комнату полилась волшебная мелодия Глена Миллера из знаменитой «Серенады солнечной долины».

 — Разрешите, — обнял я нашу гостью за тонкую талию, приглашая на танец.

 — О! Вы настоящий кавалер, не то, что матушка-пехота, — тихо проговорила она, плотно прижавшись к моему телу. Мы тихо покачивались в так музыке, а капитан в эти минуты щелкал фотоаппаратом, явно собирая компромат на закадычного друга. Я, прижимая ее к себе, держа за талию правой рукой, левую опускал все ниже и ниже, пока ладонь не легла на ее ягодицу. Она посмотрела мне прямо в глаза и на ее губах появилась мимолетная улыбка.

 — Моряки, решительные люди, не так ли? — прошептала она в мое ухо.

 — Конечно. На море в окопе не отсидишься. Приходится, поневоле, не зевать, иначе запросто схлопочешь торпеду в борт.

 — А велика она?

 — Кто?

 — Ну, эта самая торпеда?

 — А вы как думаете?

 — Думаю, что, наверняка, более той, которую я сейчас чувствую...

Я невольно отстранил ее от себя, забыв, что мой «Молодец» уже был давно готов проколоть дырку в брюках, чтобы поцеловаться с ее «Девочкой».

 — Ну, зачем же так резко реагировать. Продолжайте ухаживать за девушкой в выбранной манере, — ее глаза, казалось, хотели утопить меня в их синеве, а губы, растянутые в полуулыбке, явно жаждали поцелуя.

 — А как же ваш кавалер? Не будет ревновать?

 — Он такой же мой, как и ваш. Впрочем, если я вам не нравлюсь...

 — Что вы? Как можно так говорить?! Такая красивая девушка, да к тому же еще и «раненая».

 — Вот и займитесь моим лечением...

 — Но я же не доктор...

 — Мой эскулап уже дрыхнет в кресле, — кивнула она в сторону уснувшего доктора.

 — Сейчас мы его разбудим, — налил я в фужер шампанское и преподнес к его носу. Доктор сначала поморщился от щекотавших ноздри пузырьков, чихнул и открыл глаза.

 — О! Шампанское?! За что пьем? — он удивленно уставился на нас.

 — За троих в койке, не считая, собаки, — пояснил я.

Они переглянулись с такими вытянувшимися, удивленными лицами, что рассмешили меня.

 — Не понял... , — наконец еле вымолвил капитан.

 — Сейчас поясню. Внимание! Начали! — громко объявил я и нажал на кнопку в стене, находящуюся за картиной Айвазовского.

Тут же заиграла бравурная музыка, стенка под картиной раздвинулась, и открылась вторая комната, по центру которой стояла широкая, двуспальная кровать, на передней спинке которой была изображена чудной породы собачка. Это была помесь японского пинчера с пекинесом. Причем мордочка была особенно забавной. Носик у собачки был вытянутым, как у лисички, глазки, как большие, темные вишенки, а ушки торчком с полуопущенными кончиками. Ничего не поделаешь: полукровка. Лапки, хвостик и туловище достались собачке в наследство от пекинеса.

 — Боже! Какое чудо! Надо же! Чей это портрет? — всплеснула руками наша дама.

 — Это портрет моей Чапы. Прожила с нами 19 лет и ушла в мир иной, лизнув на прощание мне руку, — сказал я и почувствовал, как запершило в горле.

 — Надо помянуть собачку, — предложил доктор и протянул нам по рюмке.

Мы выпили. Я сразу почувствовал, что он подсыпал что-то. Но было уже поздно. Сладкая истома стала разливаться по телу теплой волной, член мгновенно налился богатырской силой, мы глянули друг на друга и тут же начали лихорадочно раздеваться, почти срывая одежду.

 — Я первая! — крикнула гостья и первой бросилась на постель. Мы с Вадимом прильнули к ней. Я развернул девушку лицом к себе и взвалил на себя ее тело. Ее не надо было учить. Она все знала и понимала, схватывая желание мужчины налету. Я стал вводить член, держа его одной рукой, а другой, прижимал к себе ее таз. Она была в позе наездницы, но эта позиция не устроила второго клиента, который властной рукой прижал ее лицо к моему лицу так, что ее губы прильнули к моим губам.

 — Целуй его! И без комплексов. Так целуй, чтобы у него губы посинели и дух захватывало! — продолжал издеваться над нами мой друг.

Девушка не стала ждать второго приглашения и тут впилась в мои губы страстным поцелуем, слегка укусив меня. Мой член тем временем действовал самостоятельно. Он медленно входил в женское тело, ощущая его тепло, словно погружался в мягкую и теплую ванну в нашем санатории.

Достигнув дна «Окопа», он замер, но тут же я почувствовал, как толстое «бревно» моего друга властно вторгается в женское тело сверху. Он тоже продвигался медленно, но, исчерпав свою длину, замер, словно соображая, что же делать дальше. А дальше была простая проза: мы просто, с двух сторон, одновременно стали драть ее, как сидорову козу. Она сначала кричала от избытка чувств, затем стонала и наконец заплакала от боли, но это не остановило двух самцов, обуянных страстной похотью. Мы продолжали почти рвать своими «Бойцами» ее грешное тело на угодные нам части.

 — Ой! Уй! Ох! Погодите же! — кричала она, по инерции подмахивая нам. Но куда там. Вадим так надавил на ее зад, что она чуть не расплющила меня своим тазом.

 — Чего орешь, дура? — успокаивал ее я, кусая ее губы и язык.

Мадам пыталась вырваться из наших цепких объятий, но, видимо, смирившись, как-то вдруг сразу обмякла и перестала биться. Наступил самый желанный момент насиловать безвольно притихшую женщину.

Ведь она уже сорвала кайф, поливая меня своим семенем от бесконечных оргазмов, а я еще ни в одном глазу: член расбух, как бревно, но ни разу из него ничего не капнуло. Поэтому мы продолжали трахать ее до полного нашего изнеможения. И когда мы оба, выжатые до конца, упали на ее бездыханное тело, оно вдруг ожило: она улыбнулась и открыла глаза:

 — Ну, как я вас уделала, трахатели долбанные, а?

 — Во! — сказал Вадим. — Так же и днем было, когда я ее из «раненых» в «мертвые» записал.

 — А теперь она какая? — спросил я друга, крепко целуя его подругу между ее прекрасных ног.

 — Думаю, что опять «раненая»...

 — А мы с тобой какие?

 — Думаю, что «убитые»...

 — Это почему же?

 — Ну, ты слил хоть раз?

 — Не. А ты?

 — Я тоже не...

 — Вот в этом весь и фокус. Она кайф ловит, а мы, как жеребцы стараемся, но никак не можем осеменить кобылу.

 — Нет проблем. Сейчас я вам помогу. Поверните меня на спину. Во! Под голову подушку подложите. Теперь вставляйте ваши стручки мне в рот. Так! — едва шевеля губами произнесла она и стала отсасывать наши «перцы». Делала она это настолько искусно, вытягивая из нас желанные соки, что после получасовой работы наши «мальчики» тут же расплакались.

 — Смотри. Она же мне до крови отсосала, — указал я на две красные капли, капнувшие на кровать из моего члена.

 — Чему удивляешься. Вампир-баба. Супер! — похвально похлопал ее по заднице Вадим.

 — Капитан Стрельцов. Я еще ваши яички не пробовала на вкус, — улыбнулась девушка и, ухватив за яйца, потянула его на себя.

... Они катались по кровати, как клубок совокупляющихся змей. Вадим отсасывал ей между ног, она же не выпускала изо рта его член. Когда тот начал испускать пульсирующую струю, она выхватила его изо рта и стала брызгать в мою сторону:

 — Смотри, командир, как брызгают спермой настоящие мужчины! — язвительно посмотрела она в мои глаза, и я понял, что она хочет чтобы я тоже довел ее до состояния «раненой». Я запрыгнул на кровать, растолкал совокупляющихся и тут же набросился на нее.

 — Тебе мало?! Мало?! А ну-ка задирай свои чудные ножки на мои плечи, сука!

 — Во! Наконец-то услышала голос настоящего мужчины! — усмехнулась она, но приказание выполнила, как написано в уставе: «Беспрекословно, точно и в срок».

... Я драл ее долго и нудно. Сначала в ее треугольный «фотоаппарат» с продольной дырочкой, потом в круглую, шоколадную дырочку сзади. Были минуты, когда мне казалось, что этой гонке не будет конца, но все хорошее, как говорил один философ «рано или поздно, заканчивается». Наш секс закончился обоюдным оргазмом. Разница была лишь в том, что я в ее отверстие слил белую жидкость, а она наградила меня мокрым оргазмом, едва не замочив кровать. Она вскочила, спрыгнула на пол и кинулась в ванную комнату (соседнюю со спальней, которую мы называли «санаторием»), заткнув вход во врата «рая» своей миниатюрной, но проворной ладошкой.

Пока она совершала свой туалет, мы сидели с Вадимом и курили.

 — Ну, как она тебе? — пустил в потолок колечко дыма Вадим.

 — Нет вопроса. Хороша девочка. Ух, как хороша... С такой бы целыми днями трахался...

 — То-то... Хорошо, что понял.

 — А ты говорил «раненая»?

 — Раненая и есть. Но если мы еще раз попробуем «убить» ее своими дохлыми членами, то как бы нас потом не записали в категорию «Без вести пропавших».

 — Это почему же?

 — Да потому, что если она возьмется за нас в полную силу, то из этой лодки (постучал он по кровати), сбегут все, разве что кроме твоей собачки...