ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ, Рассказывает Игорь:

 — Когда я был на третьем курсе, у нас появилась удивительная девушка. Как сейчас помню момент ее появления: перед самой парой открывается дверь, и входит Она... Все сразу зашушукались, зашептались, некоторые даже комментировали ее появление вслух...

Такой эффект был вызван не только ее красотой — а она была очень красива, — дело в том, что волосы ее были окрашены во все цвета радуги. Они были подстрижены, как у Мирей Матье, только немного длиннее — ниже плеч, — и окрашены так, что образовывали вокруг ее головы яркую радугу: красный-оранжевый-желтый-зеленый-голубой-синий-фиолетовый-красный. Краска покрывала их по всей длине, от кончиков до корней.

Я всегда не любил всякие извращения с волосами, но тут просто открыл рот от удивления — так это было красиво. Впервые в жизни я видел, чтобы неестественные цвета так удивительно шли девушке. По рядам, правда, пронесся шепот «парик», но я сразу увидел, что это не парик — и так оно и оказалось.

Но главное даже не это. Главное — облик этой девушки. Когда она вошла — она принесла с собой такую радужную улыбку, что показалось, будто в дверь заглянуло солнышко...

... И — вот эта девушка-радуга, войдя в аудиторию, прошла между рядов — и вдруг подсела ко мне! Мой дружбан, Сенька, как раз сачковал пары, и рядом было пусто... Она спросила «Можно к вам?»; голос ее показался мне какой-то райской музыкой, и я суетливо, чтоб она не успела принять меня за невежу, сказал: «конечно-конечно, садитесь».

Она села, улыбнулась мне — улыбка ее просто завораживала, я такой никогда не видел, — и сказала:

 — Может, сразу на ты? А то потом труднее будет...

Я поразился точности этого наблюдения — и поспешно закивал:

 — Конечно, конечно. Меня зовут Игорь, — и протянул ей руку.

 — Радуга, — ответила она.

 — Что? — остолбенел я; мне показалось — я не расслышал. Но тут вошел препод, и все разговоры иссякли. Я услышал только шепот — «это мое имя»...

Я сразу понял, что Радуга — удивительный человек. Там, где появлялась она — исчезала, как по волшебству, вся злоба и все конфликты. Она всегда улыбалась; и даже, когда не улыбалась — улыбались ее глаза. Ее улыбки были разными, как солнечное освещение: от едва заметных — до ослепительно-сияющих...

Она уже тогда была великим мастером общения. Я не понимал, как это у нее получалось, но в ее присутствии все, абсолютно все раскрывались в самых лучших, самых ярких своих качествах. При этом Радуга, если можно так сказать, оставалась в тени, на периферии, а говорили всегда ее собеседники. Радуга только улыбалась — и улыбки извлекали из людей все, что необходимо для легкого, радостного, творческого общения.

Она перевелась к нам из какого-то сибирского города. В своей профессии она была лучшей, чуть ли не гением — но ей никто не завидовал, потому что это было невозможно. Потом ее даже хотели перевести на курс старше — но мы упросили ее не покидать нас, так все полюбили ее. Многие даже приходили на пары только из-за нее.

Конечно, в нее сразу влюбились решительно все. Но оказалось, что ухаживать за ней так же трудно, как легко с ней общаться. Наши донжуаны осмыслили этот парадокс не сразу, — но прошел месяц, и «хвост» вокруг Радуги стал редеть. А все потому, что избитые приемы соблазнения, которыми пользовались наши донжуаны, выцветали рядом с Радугой, как старая бумага, — и всем было видно, что это фальшивка.

Единственный из всей мужской половины курса, кто не пытался за ней ухаживать — это я. Я сразу понял отсутствие у себя всяких шансов, ибо был совершенно некрасив, даже уродлив, — и с достоинством признал бесперспективность своего положения. Я совершенно не комплексовал по поводу своей внешности, я просто знал свои сильные и слабые стороны. Все, что относилось к внешности, было слабой стороной; а сильные, как мне подсказывал опыт, давали мне возможность интересно общаться, иметь много друзей — но никак не способствовали успеху у слабого пола.

Может быть, поэтому между нами с Радугой сразу возникла особая дружба. Радуга всегда сидела только со мной, и Сеньке пришлось переселиться. Радуга видела, что я не строю никаких планов «покорения», и стала доверять мне, как никому.

Впервые в жизни я понял, что такое — дружба между мужчиной и женщиной. Мы подолгу гуляли вместе, вели бесконечные беседы... Радуга знала практически все, и была первым человеком, с которым я мог говорить, не ограничивая круг своих интересов. Несмотря на свою открытость и улыбчивость, Радуга, как я быстро понял, была очень замкнутым человеком: улыбки и приветливость были внешней оболочкой, дальше которой она не пускала никого. В приятелях у нее был весь мир, а друзей не было вообще, — кроме меня. Так я льстил себе — и не спешил лезть в душу. Я старался быть для Радуги в первую очередь НУЖНЫМ человеком — и, действительно, очень скоро стал необходим ей. Она весело тусовалась с подружками, принимала участие в попойках (которые, кстати, с ее участием никогда не переходили грань разумного... просто не хотелось, и все!) — но не проходило и полсуток, чтобы она не позвонила мне. Иногда — чтобы весело посмеяться в трубку, выкрикнуть мне какую-нибудь веселую глупость — и все; а иногда — и для долгой, задушевной беседы...

Разговоры наши со временем становились все дольше, все серьезнее, — и я стал понимать, что в «прошлой жизни» Радуги, до ее приезда к нам, была какая-то серьезная душевная травма. Однажды Радуга удивила меня парой очень горьких замечаний; потом — несколько раз я застал ее тогда, когда она думала, что я ее не вижу — и поразился ее скорбному виду.

Мы очень сблизились. Мы могли ерошить друг другу волосы, идти под ручку, шлепать друг дружку по чему придется, раздеваться друг при друге до белья (но не дальше), мыть друг другу голову, помогать одеваться... Несколько раз я даже помогал Радуге красить волосы: каждую неделю она брала набор красок, которых у нее был большой запас, и тщательно подкрашивала корни волос. На это уходило минут сорок. Я первый узнал, что ее природный цвет — темно-рыжий, но половина ее волос — седые. Я не стал тогда расспрашивать, что произошло в ее жизни, отчего она стала седой в 20 лет...

Мы уже тогда так сдружились, что в минуты большой нежности я запросто мог погладить ее по голове, или — она клала мне голову на колени и беседовала со мной, а я перебирал ей разноцветные пряди. В этот момент я млел и таял, хоть и не подавал виду.

На вопрос «влюблен ли я в Радугу» я, поразмыслив, ответил себе так: нет — она просто лучший мой друг. Тем не менее я мечтал увидеть ее голой — хоть и ничего для этого не делал. И никогда не сделал бы — если б не одна история, которая неожиданно повернула наши отношения совсем в другое русло.

Однажды — дело было в мае — она вернулась в общагу в слезах. Я впервые видел, чтобы она плакала. На вопрос «что случилось» она сказала — «ничего, не обращай внимания», и я понял, что не надо лезть — она сама расскажет. Я перестал расспрашивать, а постарался отвлечь ее, приготовил ей ужин, шутил с ней... Я отменил все свои планы на вечер... И очень скоро она ткнулась лицом мне в плечо и каким-то странным голосом рассказала, что она отказала домогательствам шефа, и теперь боится, что ее выгонят с работы. Она работала в какой-то фирме, где ей неплохо платили, — и потеря работы означала для нее конец учебе, т. к. нечем было бы платить за общагу.

Вначале я предложил плюнуть на гадов и найти новую работу; я даже сам вызвался искать для нее работу — но Радуга качнула головой. Оказывается, она подписала какую-то бумагу, что она не будет работать еще около года нигде,

кроме этой конторы, и если она нарушит обещание — с нее стянут штраф.

Тогда я решил пойти в контору и разобраться с шефом сам. Я, правда, особой силой не отличался, но голос имел громкий, внушительный, и, если было нужно, нередко «брал испугом». Радуга отговаривала меня — она боялась; на вопрос, в каком качестве я пойду туда, я ответил:

 — В качестве твоего парня, конечно же, — и в знак подтверждения обнял ее за талию.

 — «Парень не годится»: шеф скажет, что это здоровая конкуренция, и что он намерен меня у тебя отбить — сказала Рада (так я называл ее), освобождаясь от моих объятий. Она снова заулыбалась — я, кажется, развеселил ее, — и у меня сразу улучшилось настроение.

 — Придется прикинуться твоим мужем, — говорю я.

Как только я это сказал — сразу появилась какая-то жутковатая щекотка внутри. Рада ответила:

 — Ну, скажешь ты, что мой муж... ну, накричишь на него... А что дальше? Он меня выгонит, и все. Зачем я ему такая — строптивая и женатая?

И тут мне пришла в голову идея, от которой у меня даже похолодело внутри. Она была настолько невероятной, что я впервые испугался делиться ею с Радой. Но все-таки спросил:

 — Рад, а сколько ты еще протянешь на неопределенности? Месяц сможешь?

 — Не уверена, говорит она, — хотя можно попытаться. Но зачем? Что ты придумал?

 — Что я придумал, я скажу завтра — сказал я.

 — Нет, говори немедленно — даже завизжала Рада от нетерпения, и требовательно положила мне руки на плечи...

Что оставалось делать? Я сказал ей:

 — Рад... А не пожениться ли нам взаправду? Ты возьмешь мою фамилию, я устроюсь на твою работу, мы будем работать вместе... я буду мозолить глаза шефу, и он побоится трогать тебя. В ЗАГС заявление за месяц подается... Что скажешь? — И поспешно продолжал: — Знаешь, ведь люди женятся и при куда меньшей близости, чем у нас с тобой. А для меня все равно — дороже, чем ты, человека нет...

Результат был совершенно неожиданным: Рада смотрела на меня секунду или две, раскрыв рот, потом — вдруг бурно разревелась, упав мне на грудь. Она обняла меня и вжималась в меня, как ребенок. Я, совершенно озадаченный и растроганный, гладил ее по голове, перебирал ей разноцветные пряди, говорил «Радочка, солнце, ну не надо, не надо», наконец — поцеловал в макушку...

Наконец Рада немного успокоилась, отчаянно посмотрела на меня — и спросила:

 — Означает ли это, что ты просишь у меня руки?

Я не знал, что ответить, и молчал — но недолго, не больше двух секунд. Наконец мне, к счастью, все-таки хватило ума сказать:

 — Конечно, да!

Рада сказала:

 — Я подумаю над твоим предложением...

Тут я понял, что мне пора, и сказал:

 — Засим разрешите откланяться — до завтра. Только... — и я, снова шагнув к Раде, привлек ее к себе, крепко обнял, шепнул — «не плачь больше!» — и ушел.

В шесть утра меня разбудил звонок. Я взял трубку — звонила Рада.

 — Ты невыносимый соня! Ты читаешь смс или нет?!! — голос ее звенел каким-то незнакомым волнением.

 — Во сне — честно говоря, нет, — ответил я, — еще не научился.

 — Ну, так прочитай! — сказала Рада, и я услышал гудки.

Я открыл папку смс и, уже догадываясь, что она мне написала, прочитал:

«Я СОГЛАСНА!!!»

Я вскочил с кровати и побежал к ней.

Того, что меня ожидало у Радуги, я не предвидел никак. Я хотел распахнуть ее дверь — но было закрыто. Тогда я постучал; за дверью послышались шлепающие шаги, и Рада спросила «кто там?» Я сказал: «бандито-гангстерито», — щелкнула щеколда, открылась дверь, я вошел, оглядываясь в поисках Рады... и вдруг какое-то существо — страстное, восторженное, горячее и совершенно голое — обвило мне шею руками, прижалось ко мне упругой голой грудью, лизнуло мне шею...

Это была Рада. На ней не было ни тряпочки. Она сжала меня крепко-крепко, — так, что я даже задохнулся, — потом подняла лицо (по щекам ее текли слезы) и стала целовать меня. Вначале — робко и нежно, а потом, когда я стал отвечать ей — все сильней и сильней.

Через минуту мы целовались, всосавшись друг в друга, как присоски, ели друг друга губами, терлись языками, вылизывали друг другу рты сверху донизу... руки мои сомкнулись на обнаженной талии Рады, и я гладил ее тело — все более и более нетерпеливо... Во мне сверкала настоящая радуга — да, именно так и было, — и я растворялся в ней...

Потом мы присели — и Рада начала раздевать меня... Ее лицо было красным, счастливым, но под глазами были темные круги, — она всю ночь плакала, и по щекам до сих пор бежали мокрые дорожки. Я обнимал ее, гладил упругое, нежное тело, целовал пухлую грудь, о которой столько мечтал по вечерам, мучал языком твердые сосочки, заставляя ее урчать, как медвежонка — и не верил своему счастью: неприступная, неописуемо прекрасная Рада «соблазняет» меня... Рада на коленях у меня стала будто совсем другим человеком — застенчиво-страстным, отчаянно-искренним; в каждом ее движении, порыве, взгляде вдруг обнажилась какая-то трогательная интимность, от которой сводило дыхание.

У меня никогда не было девушек. Я уже давно смирился с этим: моя внешность ни на кого не производила впечатления, — и про себя решил отпраздновать следующий день рождения визитом в публичный дом. Как хорошо, что я не поспешил!..

... Рада раздела меня догола. Она стояла на коленках передо мной и целовала мне гениталии — длинными, скользящими прикосновениями языка, от которых я просто растекался в лужу. Руки ее сновали по моему телу — по самым чувствительным, интимным его уголкам, — и у меня было чувство, будто меня оплетает тончайшая паутина ласки. Я не верил всему происходящему, мне казалось временами, что я еще сплю — и вот-вот проснусь... Когда Рада обняла меня и пригласила лечь — я заставил себя сказать (ибо того требовал «долг чести»):

 — У меня нет презерватива...

На что Рада страстно зашептала мне:

 — Я хочу от тебя детей!!! Много!!! Хочу тройню!!! Хочу целые ясли!!!..

И мы окунулись в сверкающую нирвану. Я впервые в жизни занимался любовью, и вначале чувствовал себя неуверенно — но Рада была настолько нежна и внимательна, что через полминуты все словно пошло само собой, и я будто бы ехал по сладким рельсам. Она подставила мне вагину, попросила поцеловать ее — и я целовался с ее вагиной взасос, вылизывал ее, а Рада урчала низким, рокочущим голосом, как дикий зверь. Я никогда не слышал у нее таких низких нот... Потом она позвала меня к себе, помогла мне войти в себя — и вот я уже с наслаждением хлопаю яйцами по ее мохнатому холмику, всаживая в него член до упора. Мне хочется распороть Раде брюхо своим членом, всадиться в ней с потрохами, с головой; я ускоряю ритм и начинаю подпевать стонущей Раде... Мы оба задыхаемся, мы на краю пропасти; я не верю, что жаркое, бесстыдное тело, которое я сношаю безудержно, как жеребец — нежная Рада, мой лучший друг...

Внезапно Рада придерживает меня за попу, говорит «отдохни!... Смена караула» — и, прежде, чем я понял, чего она хочет, выскальзывает из-под меня, нежно переворачивает меня на спину, одевается вагиной на мой член — и начинает сношать меня, склонившись при этом ко мне и лаская меня везде, где только можно! Этой одуряющей ласки я не выдержал — и взорвался в Раде, прижав изо всех сил ее бедра к своему паху, чтобы всадиться в нее членом до самого нутра... Я начинял Раду семенем, она вылизывала в это время мне скользящим язычком лицо и глаза, — и сгорал в этом невыносимом блаженстве, которое было мне подарено, как чудо...

Потом, когда я обрел дар речи — спросил Раду, которая нежно поглаживала меня по всему телу, — «А ты?» Я знал «в теории», что женщина тоже должна кончить, но не знал, как это выглядит. Рада шепнула мне:

 — Я — потом, не волнуйся... Я еще не наелась тобой! Я так долго голодала!... Потом я скажу тебе, что делать, не волнуйся. А сейчас — лежи... Тебе нравится?!..

Я просто сходил с ума — и только простонал в ответ...

Оказывается, Рада смертельно влюбилась в меня едва ли не с первых дней нашего знакомства. Она страшно комплексовала, что не нравится мне из-за своих волос, — и скрывала свои чувства. Но однажды она не выдержала — и провела несколько ночей в истерике... Никакого распутного шефа в природе не было — она соврала мне, чтобы сказать хоть что-нибудь. Но эта ложь привела к такому неожиданному результату...

Мне оставалось только весело посмеяться вместе с ней над своей «проницательностью» и «тактичностью». Да уж! Но зато в итоге — все оказались в выигрыше.

Раньше Рада уже была замужем — и ее бросили. Было это за полгода до ее появления у нас. От горя она поседела, хотела даже свести счеты с жизнью — но потом решила создать себя и свою жизнь «с нуля». Придумала себе «радужный» имидж, перевелась в другой город... И — тут же влюбилась в меня. Она была убеждена, что никогда не сможет никого полюбить. Но...

 — Ты был такой трогательный. Все сновали вокруг меня кобелями, а ты спрашивал, не натерла ли я ногу, и бегал за пластырем. Я такого никогда не видела, — говорила мне Рада, возбуждая меня заново...

... Мы в тот день пропустили все пары, все завтраки и обеды — и, изможденные, отлепились друг от друга уже затемно. Я кончил в Раду четыре раза и едва стоял на ногах; под конец нашего «первого брачного утра», как выразилась Рада, я под ее руководством довел ее до оргазма. Смотреть, как она корчится под моей рукой, вибрирующей в ее вагине, было не меньшим наслаждением, чем кончать самому. После окончания оргии мы побежали подавать заявление в ЗАГС — и едва успели до закрытия.

... А волосы Рада до сих пор красит в семь цветов радуги, — вернее, я крашу ее. Она полностью доверила мне это ответственное дело. Всякий раз, когда я вижу, как моя жена выделяется в толпе веселой пестрой радугой — меня переполняет радость и гордость за нее.

Е-mаil автора: 4еlоvеcus@rаmblеr.ru