Ленивый зной завис в воздухе и медленно струился на желто-белый песок, гладко покрывший морской берег. Море тоже казалось затихшим и едва шевелилось, изнывая от жары. Белый круг изнурительно-вечного золотого солнца был неподвижен на бледно-голубом высоком небе. Казалось, весь мир умолк и затаился в ожидании чего-то.

На желтом жарком песке были едва заметны бороздки, тянувшиеся из моря и оканчивающиеся возле мокрого существа, лежащего на берегу: Медуза Горгона только что вышла из моря после любовной встречи с Посейдоном и отдыхала на берегу, свободно лежа на горячем песке и наслаждаясь полуденной тишиной и покоем. Ее тело было прекрасно и совершенно, на красивом лице находилась загадочная полуулыбка, а глаза, с большими ресницами, были закрыты. Небрежно раскинутые длинные волосы лежали на песке, и лишь иногда кончики волос открывали пасть и лениво показывали красный рот с длинным раздвоенным языком и острыми ядовитыми зубами.

Медуза еще помнила чужое тело и еще не остыла от жара любовной встречи. Она улыбалась, вспоминая молодого и божественно красивого Посейдона.

Бог моря был высок, строен, его тело пахло соленым свежим морем, и было упруго, подвижно и желанно, как морские ласковые волны. Длинные зеленые вьющиеся волосы, искрящиеся изумрудные глаза, тонкие бледные губы украшали его белое прекрасное лицо.

Как только Медуза входила в море, он сразу же появлялся и длинными бледными пальцами касался ее волос, нежно гладя их. От этих легких, почти невесомых движение кровь начинала шуметь в ушах, лицо начинало гореть и страсть овладевала ею. Посейдон дотрагивался до ее губ пальцем, заворожено и магически очерчивая их контур, а она смело смотрела в его лицо. Медуза знала, что он не боится ее смертоносного взгляда: он же бог — а боги бессмертны. Его лицо приближалось, и она чувствовала легкое, чуть ощутимое, прикосновение прохладных губ и соленый вкус поцелуя. Ей были приятны эти прикосновения, поднимающие откуда-то снизу затаенные, бурлящие волны, захлестывающие ее тело.

В порыве желания она начинала двигаться, извиваться и прижиматься к телу бога, сплетая свои нежные руки у него на шее, захватывая зеленые длинные мокрые волосы, и вкладывая в поцелуй легкое постанывание и страстность. Ей всегда хотелось поиграть с ним в эту игру, и она металась, вырываясь из его скользких рук; затем, как бы случайно, поддавалась вперед и прижималась к груди. Она ловила взгляд его изумрудно-искрящихся глаз и знала, что выглядит чертовски прекрасно: чуть вспухший от поцелуев большой алый рот, затвердевшие розовые соски, темный треугольник и длинные ноги завораживали морского бога.

Он сильнее прижимал ее к себе, и его безумный взгляд тревожил и жег. Внутри нее все обмирало и сжималось, словно перед прыжком в неизвестность. Его сильные и ласковые руки, не торопясь, нежно гладили ее спину. Их страстный поцелуй казался вечным, а обнаженные тела прижимались друг к другу и становились горячими, гибкими и подвижными.

Губы Посейдона уже целовали шею и находили грудь. Соски грелись в ласке мягкого языка и твердели еще сильнее, заставляя тело содрогаться от сладости и томления. Поцелуи становились отрывистыми, жалящими, а тела уже двигались, пристраивались и прилаживались друг к другу, готовясь слиться и стать единым целым. Ее ноги обхватывали бедра бога, и она чувствовала, как его твердая плоть ищет вход. Женщина изгибалась, раскрываясь еще шире, давая возможность красивому и нетерпеливому Посейдону войти в себя. И когда он уже был глубоко внутри, они замирали, ощущая полноту слияния, а их движения становились синхронными и привычными. Медуза напрягала бедра и прибоем билась о берег бога: вначале медленно, а потом все быстрее, откатываясь и снова приближаясь.

Их чувства, как и море, становились грозовыми и бурными, все кипело и бурлило: в этом были и боль, и наслаждение, и борьба, и любовь. Она чувствовала напряжение и дрожь его тела. Еще мгновенье — и вот миг освобождения. Посейдон сильно твердеет внутри нее, а затем уже мягок и опустошен. Расслабленность и истома овладевают ими.

Ветер и шум моря входят в их сознание.

Бог моря нежно целует ее и исчезает, уплывая в темные черные глубины, а из ее тела медленно вытекает его жидкость, превращаясь в белых студенистые медуз, медленно расплывающихся во все стороны и во все моря.

А потом наступает покой и тишина.

Солнце уже так высоко на небе, что его жаркие лучи, кажется, высушивают все, даже море. Медуза, словно, выброшенная бурей из воды серебристая рыба, лежит на песке, уставшая, выпитая любовью и не желающая ничего, кроме отдыха. Она слегка потягивается и только сейчас замечает невдалеке юношу, который терпеливо наблюдает за ней. Она не смотрит на него, но чувствует все его движения, а ядовитые змеи чуть приподнимаются и шипят.

 — Ты кто? — спрашивает она.

Он подходит чуть ближе и несмело.

 — Я Персей.

 — Персей... — повторяет Медуза.

Змеи на ее голове поднялись выше и зашипели сильнее, сделав голову ужасной.

 — Зачем ты пришел?

 — Меня прислала Афина.

 — Афина? — удивилась женщина. Змеи тоже перестали шипеть, но не успокоились, а только молча раскрывали красные пасти с белыми зубами. — Что она хочет?

 — Она попросила передать это, — он достал из заплечной сумки какой-то, блеснувший на солнце, предмет и нерешительно держал его в руке. Но это был не меч и не кинжал.

Только сейчас вспомнила Медуза разговор с Афиной:

«Тебе не скучно с Посейдоном?», — спросила Афина однажды. Тогда Медуза улыбнулась и промолчала. Разве можно с богами говорить о богах?"Я пришлю тебе подарок», — сказала богиня тогда и засмеялась своим красивым смехом, так похожим на серебряные колокольчики, слегка тронутые легким ветерком»

 — Что это?

 — Зеркало.

 — Зеркало?... — она как-то по-особенному удивилась.

Женщина умолкла, задумавшись. Змеи тоже немного успокоились, закрыли рты и спокойно улеглись.

Афина знала, что делала: прислав женщине красивого молодого мужчину, значительно моложе ее, и дав зеркало. Только женщина, пусть даже и богиня, могла сделать такое.

«Почему она мне прислала зеркало? — подумала Медуза. — Значит боги мне дают знак... Какой?»

 — Подойди ко мне ближе... Только не гляди на меня, я хочу рассмотреть тебя.

Он, опустив голову и глядя в желтый песок, медленно подошел к ней.

 — Я не хочу тебя зла... — добавила она, разглядывая его.

Это был полумальчик — полуюноша, с сочными ярко-красными, чуть капризными, губами, с блестящими, наивными и доверчивыми глазами, обрамленными пушистыми ресницами, делавшими их еще более наивными и доверчивыми. Его гладкое молодое тело с коричневыми блестящими плечами было нежно, и возле темных больших сосков еще не было волос; у него были крепкие сильные ноги, покрытые золотым от солнца пушком, и тугая круглая попка была обтянута белой набедренной тканью. Несмотря на юный возраст, в нем были сила и мужественность.

Она внимательно рассматривала юношу и чувствовала, что, вопреки своей воле, доброта, чистота и желание любви незаметно и навсегда вползают в нее. Ей не хотелось его непременной смерти, но и не хотелось отпускать.

«Почему бы не он? — неожиданно для себя подумала она, глядя на Персея. — Я смертна, и когда-нибудь это должно произойти»

Он все еще нерешительно держал в руке подарок Афины.

Это было странное и магическое зеркало: оно долго лежало у Афины ненужным и скучающее от тоски и одиночества, покрываясь слоем серой и едкой пыли, равномерно ложащейся на поверхность. Ничто, кроме тусклой дальней комнаты со старыми предметами, не отражалось в нем, и редкие тусклые дневные лучи нехотя указывали на смену дня и ночи. Так проходили мгновенья, секунды, минуты, часы; часы складывались в серые сутки, а сутки вмещались в одинаковые серые года, прессованные слоями серой пыли.

Изредка, в комнату случайно влетало какое-нибудь насекомое, которое, пожужжав или попищав, попадалось в густую и противно липко-тяжелую и тоже серую, как все здесь, паутину к серым и старым паукам. Никто и ничто не нарушало, да и не хотело нарушать серый покой этого мира. Зеркало ждало того момента, когда сможет выполнить поручение хозяйки, как верный и преданный слуга с нетерпением ждет приказа. Теперь оно было в руках у жертвы и знало, что надо делать.

 — Странный подарок, — Медуза глянула в зеркало. Красивое лицо смотрела оттуда. Женщина удовлетворенно разглядывала себя и, казалось, забыла о посланце. Он же, немного постояв возле нее, переменяясь с ноги на ногу, и видя, что она занята рассматриванием себя в зеркале, медленно отошел от нее, ступая по мягкому песку. Персей стал разглядывать каменные изваяния, находившиеся невдалеке.

 — Это кто? — спросил он.

 — Это мои гости. Все они были живыми людьми, и все остались тут, — она улыбнулась.

Юноше стало жутко.

 — Все были живыми? — переспросил он.

 — Все... — улыбка не сходила с ее губ.

Он молча подошел к ним.

 — Они все были твоими любовниками? — спросил Персей, дотронувшись до твердого, пористого камня ближайшей статуи.

Женщина промолчала, слегка шевельнувшись. Ей не очень-то хотелось об этом говорить.

 — Ты их любила? — он прошел дальше и дотронулся до другой статуи.

 — Нет...

 — Ты помнишь каждого? — следующая статуя была чуть шероховатой.

Она посмотрела на застывшие тела. Некоторые из них уже были изъедены ветром и морским соленым воздухом.

 — Да, каждого...

Все они были разные: были тихие, хитрые, были громкие с сильным смехом; бородатые и с гладкими лицами, мальчики и старики, воины и крестьяне; многие были молоды, красивы, жаждали славы, власти, богатства; приходили по одному, по два, по нескольку. Всех она видела насквозь: видела их бьющиеся сердца, их мысли, их чувства и желания. Для них, наделенная сказочной красотой, Медуза, завораживающего любого, взглянувшего на нее, была страшной и прекрасной, безжалостной и равнодушной, желанной и ненавистной. А она видела глаза пришедших всегда в их предсмертный момент. Глаза, как и люди, были разными: в основном, это были темные, как зрелые греческие маслины; редко попадались голубые, как весеннее небо, или синие, как вечернее море; иногда приходили с зелеными, как у Посейдона, глазами.

 — Это кто? — спросил Персей.

Она даже не взглянула. Это было уже так давно, но она помнила его хорошо: у него было крепкое тело и черные жгучие глаза. Его сильное и красивое тело было подвижно и эротично, оно было тяжелым и мускулистым. Коричневые крепкие руки сильно держали и сжимали ее тело. А глаза!... Они были безумные и безумно красивые, маслянистые! Сейчас эти красивые маслянистые глаза стали каменными и пористыми.

 — Он был настоящим греком, настоящим воином и настоящим мужчиной. Жаль, что он не захотел остаться...

Персей бродил между статуй, разглядывая и дотрагиваясь до них. Ему было не по себе.

 — Есть здесь кто-нибудь не познавший твоей любви?

 — Есть...

Это был совсем еще мальчик с наивными и добрыми глазами, честный и правдивый. Ему нужны были деньги, чтобы вылечить больную мать и прокормить семью. Он постоянно плакал и просил помочь ему. Так и остался мальчиком, и уже никогда не повзрослеет и не состариться...

Некоторые недавно застывшие тела были крепки и еще сопротивлялись времени: этот мальчик, а тот — опытный воин.

Персей зашел в самую глубь статуй, рассматривая их.

 — А это кто так странно лежит? Ты его тоже помнишь?

Помнила ли она его? — конечно, помнила.

 — Этот был пастухом и пришел в козьей накидке. Он принес в красивой амфоре вино. Вот здесь, где сейчас ты стоишь, был стол, на котором лежали его хлеб, его брынза, его маслины, его виноград, его еда. Пастух говорил хорошие искренние слова, и был так же прост и чист, как небо, как море, как песок. Но он думал, что самый хитрый на свете.

Она усмехнулась.

 — У него было отравленное вино. Как он мучался, катаясь в страшных схватках от боли в животе по этому песку, белая пена текла у него изо рта, и он кричал, умоляя: «Убей меня! Не мучай!» Так и лежит каменный там. А рядом с ним его красивая амфора. Ядовитое вино, не допитое им, давно уже высохло.

 — А это кто? — юноша подошел к следующей фигуре.

 — Этот был волосатым настолько, что напоминал тех существ, что имеют хвост и прыгают по деревьям. Даже сейчас на камне видны волосы на теле. Он был толстый и старый. Даже вспоминать не хочется.

 — Это кто? — опять спросил Персей, подойдя к следующей.

Она задумалась — она его не помнила. Вся напряглась немного, нахмурилась. Нет, никак не вспомнит. Покачала головой, снова задумалась. Наверно, был один из ранних. Да-да. Он был таким, как большинство. Все они уже были, как в тумане, и казалось: было ли это на самом деле с ней? Но статуи напоминали об этом, глядя на нее.

Персей подошел к черной статуе и тоже дотронулся до нее.

 — Почему эта фигура черная?

 — Он был черным в жизни, с большими губами и белыми зубами. И пришел он из далекой древней страны, где свои боги и откуда большая синяя река берет начало.

 — Он тоже хотел твою голову?

 — Да. Они все были воинами и приходили с ненавистью... Зачем мне их ненависть?... Мне нужна была их любовь.

Они хотели одного — убить ее, и знали, на что идут. Многих ждали семьи, жены, дети, матери. И не дождались. Мечты, жизни, тела остались здесь: они нашли на этом берегу вечный покой и конец своего жизненного пути.

 — Ты могла бы кому-нибудь оставить жизнь? — вновь спросил Персей.

 — Отсюда никто не уходил... — она опять улыбнулась.

 — Я тоже стану таким? — боязнь смерти прозвучали в этом вопросе.

Что ему ответить? Она замолчала, затем выпрямила спину, потянулась. Ей надоело вспоминать. Все это уже в прошлом. А сейчас он — желанный.

Легкий ветерок, неизвестно откуда появившийся — наверно, опять подул на нее шалун Зефир, заигрывая — слегка коснулся ее и прервал воспоминания, унося их вдаль.

Юноша тоже умолк, ожидая ответа.

 — Я не знаю... — чуть слышно сказала она. — Такова воля богов...

На небе было чисто, и, казалось, солнце не двигалось. Ленивое умиротворение царило вокруг.

 — Зачем ты пришел? — неожиданно спросила Медуза.

Он присел на жаркий песок и умолк. Его глаза смотрели вниз, и мысли смешались в голове.

«Сказать или не сказать?» — думал он.

Персей вспомнил божественную Афину и ее слова: «Сделай это для меня», — богиня красиво улыбнулась и слегка коснулась его юных губ своими божественно-сладкими губами.

Персей был молод и еще не умел врать.

 — Я пришел за твоей головой, — смущаясь и краснея, негромко сказал он. Ему стало стыдно.

Женщина вздохнула. Сколько таких приходила за ее головой. Она видела его внутреннюю борьбу и знала, о чем он думает.

 — Зачем она тебе? — тоже негромко и как-то равнодушно спросила она.

 — Прославиться.

 — Что ты можешь дать взамен?

Ему показалось, что сказанное им признание принесло облегчение, и сейчас хотелось сделать что-то хорошее и большое. Он был искренен в своем желании.

 — Любовь.

 — Разве твоя любовь стоит моей жизни? — ей захотелось взглянуть на него и посмотреть в его глаза, но она понимала, что этого делать нельзя.

Персею опять стало тяжело, и он вздохнул. Ему показалось, что даже бело-золотые от яркого солнца песчинки замерли. Все затихло в воздухе. Даже не устающие никогда волны перестали шуметь.

Медуза улыбнулась: она видела и понимала, что с ним происходит. Ей уже захотелось с ним поиграть в эту смертельную игру, хотя она и знала, чем все закончиться. Она откинула голову назад. Было видно, как едва видимые голубые жилки доверчиво пульсировали на ее нежной шее.

 — Возьми ее, — сказала она.

Она спокойно ждала, а ее змеи ядовито шипели и метались.

Но смертельного удара не последовало. Ее лица легко коснулись теплые сильные пальцы.

 — Ты красивая, — сказал Персей.

Женщина, чуть улыбаясь, приоткрыла рот, и юноша погладил ее по губам.

«Теперь ты мой», — удовлетворенно подумала она.

День устал и как-то незаметно исчез вместе с утонувшим в море солнцем. Черная южная ночь, быстро пришедшая на смену желтой жаре и яркому белому свету, покрыла весь мир темнотой и загадкой. Красный лунный диск на черном бархатном небе напоминал зловещий глаз бога войны. Ночь наполнилась загадочным шорохом и таинственным, леденящим душу, шепотом. Вначале это было неясное тихое шептание, но оно усиливалось, и вскоре неразборчивый гул превратился в человеческие голоса. Голоса звучали все отчетливее, они перебивали друг друга, звали, проклинали, плакали и стонали: «Люби меня!... Проклинаю!... Ненавижу!... Пожалей!... Не убивай!... Отпусти!...»

Это ужасное многоголосье неслось от каменных неподвижных фигур.

 — Что это? — спросил Персей.

 — Все они оживают ночью, — ответила Медуза и спокойно продолжила, — но они не могут выйти из своих каменных тел.

Юноше стало страшно от этих голосов.

 — Когда же они прекратят разговаривать?

 — Утром... Когда первые лучи солнца коснуться поверхности моря и их застывших тел.

 — Ты не боишься их, — спросил он, почему-то понизив голос.

 — Нет... Чего боятся?... Они неживые, — она улыбнулась.

 — Тебе не бывает страшно? — Персей оглянулся по сторонам.

 — Я привыкла. Они здесь так давно, что мне кажется они здесь вечно.

Звездное вино любви расплескалось по небу, даря ночное забвение, ночные мечты, ночные грезы и ночную страсть, затаившуюся и затихшую жарким днем. Страсть тихо входила в сознание и тело и завладевала ими; она ждала, когда существо ослабеет и на помощь ей придут темные извращенные ночные фантазии и назойливо-навязчивые ночные образы.

Юноша и женщина лежали на берегу, и горячий мягкий песок был их любовным ложем. Откуда-то издалека пыхнуло остатками дневного жара.

 — Персей, — сказала женщина, — я хочу быть сегодня твоей пленницей.

Она расслабилась и полностью отдалась на волю героя. Персей слегка наклонился и поцеловал ее. Змеи даже не зашипели.

Черная ночь пьянила и обольщала, как ведьма, как колдунья, как прекрасная гетера.

Она коснулась губами его груди, и ее язычок начал облизывать его соски. По телу юноши пробежала дрожь от непривычного удовольствия, он почувствовала жар и легкий озноб и, открыв рот, выдохнул горячий воздух.

 — У меня еще никого не было...

«Значит, я у тебя буду первой... а ты у меня будешь последним», — с легкой грустью подумала Медуза.

Морские волны, чуть шипя, пытались дотянуться до них, но не могли.

Он начал ласкать ее грудь, сжимая руками. А она, забыв обо всем на свете, лежала, чуть постанывала и говорила: «Еще... еще... я хочу еще... «. Он, раздвинув и подняв ее ноги, начал медленно и неумело, но с большим желанием проникать в любовницу. Она стонала от получаемого удовольствия и чуть трепетала в его руках. Этот момент был одним из самых запоминающихся и приятных моментов в ее жизни, и казался тем долгожданным, которого она так много ждала. Она хотела, чтобы это продолжалось как можно дольше, ей хотелось, чтобы Персей входил глубже и глубже, быстрее и быстрее. И ее желание сбывалось: его движения стали сильнее, громче стали постанывания и любовные хлопки.

Ей так страстно захотелось открыть глаза и взглянуть на своего любовника, но, едва она собралась это сделать, как он вошел в нее так глубоко, что она вскрикнула и напряглась. Этот крик был криком от боли, еще сильнее возбудившей ее. Его руки потянулись вверх и сжали ее груди, и Персей в очередной раз глубоко в нее вошел. Затем он это делал вновь и вновь. И вновь и вновь ей было безумно больно и приятно. Повторив это еще несколько раз, он перешел на ритмичный темп. Вскоре она поняла, что сейчас кончит.

 — Я люблю тебя, Персей...

 — Я тоже люблю тебя...

Под его безумным натиском она уже изнемогала и знала: еще чуть-чуть и для нее наступит несравнимое блаженство. Никогда прежде Медуза не занималась такой сумасшедшей любовью, никто из ее партнеров не смел себе такого позволить. И только Персей входил в нее, как животное, дикое и неприрученное. Юноша гладил ее плечи, шею, спину, талию. Она почувствовало, как внутри нее стало мокро. Его поцелуи стали спускаться по подбородку, шее, груди к животу. Он перекинул через свою голову одну ногу женщины, поставив ее на четвереньки и подтянув к себе. Его грубые, неумелые, неотработанные движения доставляли ей большее наслаждения, чем любовная встреча с опытным Посейдоном.

Море слегка штормило, и, казалось, оно сердилось, ревновало и мучалось в бессильной злобе.

Юноша двигался так быстро, что она стала кричать во весь голос и от страха, и от блаженства. Внутри него жаркая темная энергия уже клокотала и вот-вот собиралась выйти. По его телу текли капли пота. И вдруг он почувствовал молниеносную сладость, это ни с чем не сравнимое наслаждение, которое словно остановило время, хотя и продлилась всего лишь долю секунды. Запыхавшись, он опустошался на удовлетворенную им женщину и тяжело задышал.

 — Я хочу, чтоб мы всегда были вместе...

 — Так и будет...

А потом они лежали расслабленные на песке, старались отдышаться. В ее жизни еще не было такой дикой страсти. Даже с богом моря она не получала такого удовольствия. Персей страстно шептал ей:

 — Ты обожгла мою жизнь страстью, напоила меня солнцем своих прекрасных губ, утолила голод моего жаждущего тела, научила говорить языком любви, наполнила душу теплом своего сердца.

Морские волны все так же пытались дотянуться до них, но уже лениво и нехотя. Ночное небо таинственно перемигивается звездами. Одна серебряно-желтая звезда вдруг побежала по небу, чуть приостановилась и, ярко вспыхнув, исчезла за линией горизонта. И снова в ночной тиши воцарилось царство мерцающих и о чем-то шепчущих ее серебряных сестер.

Медуза заснула. Змеи на ее голове успокоились и лежали, почти не шевелясь, лишь иногда какая-то из них резко поднималась, но все вокруг было тихо, и она успокаивалась и вновь опускалась.

Персей протянул руку к голове спящей и легко отвел двух змей, упавших на лицо. Змеи уже привыкли к нему, и позволяют себя гладить, а губы Медузы слегка вздрагивали — она улыбалась во сне. Что ей сниться? Олимп с богами? Люди, желающие ее смерти? Или возлюбленный, с которым ей никогда не встретиться взглядом?

Сейчас она доверяла Персею жизнь, и знала, что он не воспользуется ее беззащитностью и не возьмет ее драгоценность — ее голову, ведь он любит ее.

Дни шли за днями, даря и изнывая от желтой жары, яркого белого света и томительного ожидания. Одна ночь, переждав день, сменяла другую, тоже даря звездную темноту, шепот статуй, сильную страсть и ненасытную любовь. Время, казалось, замерло и не двигалось.

Однажды днем Персей

сидел на берегу и молча сосредоточенно пересыпал сухой пыльный песок из одной руки в другую. Желтые золотые песчинки медленно и потихоньку высыпались обратно на берег. Но он снова зачерпывал и снова сосредоточенно пересыпал теплый песок. Вскоре это ему наскучило, и он уже просто сидел, ничего не делая и глядя куда-то в даль, в горизонт. На его красивом лице были безразличие, равнодушие и скука.

Стеклянные волны моря выгибались, набегали на берег, брызгали, шипели, бежали вперед, но откатывались обратно и снова набегали.

Персей медленно встал, подошел к краю воды и стал разглядывать блестящие мокрые камушки, накрываемые и слегка шевелимые волнами. Камешки, при всех их общей серости, были разными: были светло-серые, были темно-серые, были с прожилками синего или белого цвета; были и оранжевые, и красные. Среди цветового разнообразия попадались странной формы, напоминающие фигуры животных или лица людей.

Один из таких камешков юноша, присев, поднял и стал разглядывать. Вот небольшое отверстие, напоминающее глаз, а рядом бугорок, похожий на нос. Внизу — что-то напоминающее рот. Камешек был гладкий, серенький, и слегка прохладный от морской воды. Еще немного повертев в руках, Персей поднялся его и закинул в море.

 — Бульк... — глухо произнес упавший в воду камень и медленно опустился на дно. Небольшие круги, появившиеся на поверхности моря, скоро исчезли.

Персей поднял другой камень. Он не был похож на предыдущий — он был гладким, неправильно-эллипсоидным и тоже прохладным.

 — Бульк... — тоже глухо произнес этот камушек, тоже коснувшись поверхности моря и тоже опустившись на дно.

И третий, и четвертый, и последующие камешки падали в воду, издавая глухой звук и поднимая небольшие брызги.

Персей так увлекся этой игрой, что стал закидывать все дальше и дальше в воду камушки. Его красивое загорелое тело напряглось, и стала видна работа крепких выпуклых мускулов. Он стал азартен и нетерпелив. Камни все дальше и дальше падали в море.

 — Ты видела? — радостно спросил он, оглянувшись на женщину.

Медуза только улыбнулась и подумала: «Все-таки, он еще мальчик».

Она внимательно и долго рассматривала себя сегодня в зеркале, лежа на берегу. Она и не знала, что и зеркало рассматривало ее. Оно любило молодых, красивых и врало, если кто-то не нравился. Женщину, смотревшую в него, оно боялось: боялось ее тяжелого убийственного взгляда, ее тяжелой красоты, поэтому сжималось и искажало изображение.

 — Бульк... бульк... бульк... — Камни падали и падали в море. Персей старался закинуть их дальше, и его загорелое тело напряглось. Медуза смотрела на него и восхищалась его молодым телом, его мускулами и движениями. Она чувствовала и знала то, о чем Персей еще не думал и не знал: скоро он охладеет и будет тяготиться ее любовью. А где нет любви, там нет жизни. И время, так любящее молодых, станет равнодушным и даже раздражительным к ней. Она стала замечать, что с каждым мгновением теряет красоту. И зеркало, подаренное Афиной, показывало это. Она задумалась, все еще глядя в зеркало, но уже как-то рассеянно и отстраненно.

«О, боги! Зачем вы меня сделали смертной?» — в который раз подумала женщина с отчаянием. — «Только смерть может остановить увядание и оставить мне вечную молодость».

Медуза от лица отвела зеркало, которое незаметно и облегченно вздохнуло.

Камни, бросаемые Персеем в воду, далеко улететь уже не могли, и теперь падали в одном и том же месте. Юноше стало досадно от этого, и вскоре это занятие ему надоело. Он прошелся по берегу, ища, чем бы заняться еще, но ничего не находил и опять подошел к статуям и стал бродить среди них, рассеянно рассматривая их. Проведя рукой по одной, вдруг спросил:

 — Есть кто-то, кого ты особенно помнишь?

 — Рядом с тобой странник.

Персей посмотрел на серую фигуру, стоящую рядом.

 — У него были голубые глаза. Он мне много рассказывал о других странах, о чудесах, о других людях. Я могла долго слушать его: мне было с ним интересно... Он тоже остался...

Медуза лежала неподвижно, держа в руке зеркало. Она вновь посмотрела в него, и ее поразил контраст: Персей — молодой, свежий, и она — увядающая. Она стала еще внимательнее разглядывать себя, находя все новые и новые мелкие морщины: вот в уголках глаз, а вот — возле губ. Ей стало неприятно.

«Старость ужасна», — подумала она раздраженно, и еще раз быстро и зло взглянула в зеркало своим смертельным взглядом. Зеркало так сильно испугалась, что не выдержало и треснуло.

 — Дзинь! — в каждом из осколков отразилось ее лицо, искаженное злобой.

«Может быть, так лучше... « — подумала она и далеко зашвырнула лопнувшее зеркало, которое, упав, пронзительно закричало предсмертным стеклянным голосом.

 — Дзиииинь!

Но легче от этого не стало. Мутное, черное недовольство поднялось откуда-то изнутри тела вверх и отразилось на лице. Волосы-змеи тоже почувствовали это и недовольно зашипели.

 — Персей, — обратилась она к нему, — ты любишь меня?

Ей так захотелось взглянуть в его глаза, что она себя еле сдерживала.

Что-то в ее голосе заставило его остановиться и насторожиться. Он стоял среди статуй и даже оперся об одну из них.

 — Я тебя люблю, — сказал он.

 — А я тебя не люблю, — сказал она зло, глядя в песок, и волосы-змеи вдруг заметались, — ты мне надоел.

 — Зачем ты так? — ему стало тяжело дышать, и внутри него вспыхнул неуправляемый безумный огонь.

 — Я не люблю тебя! — закричала она, и лицо сильно исказилось гневом и жестокостью. — Ты хочешь быть одним из них и остаться здесь навсегда?!

 — Нет!

 — Тогда убей меня! — она все еще не смотрела на него, но ей так хотелось заглянуть в его глаза.

Он все еще стоял нерешительно и не понимаю причину ее гнева.

 — Ты даже этого не можешь сделать! Ты ничего не можешь сделать! Ты и любовник плохой!

Кровь хлынула к его лицу и затмила его разум. «Старуха», — неожиданно пронеслось в его голове. Внутри него все сжалось и напряглось.

 — Прощай, любовь моя! — он поднял меч и натренированным движением махнул им. Меч сделал полукруг и даже не остановился. Голова отскочила от тела. Змеи, пытавшиеся в последний раз зашипеть, только открыли розовые пасти, показав белые ядовитые клыки, поникли и болтались длинными безвольными веревками.

Он опустил меч.

«Вот и все...»

Напряжение, длившееся так долго с момента их встречи, спало. Внутри были пустота и слабость.

 — Вот и все... — чуть слышно, одними пересохшими губами сказал он.

С моря вдруг подул сильный ветер, и небо заволокло серыми тяжелыми облаками. Где-то в вдалеке, там, где море срастается с небом, стало темно от черных низких облаков; загрохотал гулкий гром и желто-сверкающие молнии криво бились, приближаясь.

«Холодно... очень холодно... больно... очень больно...»

Ее обезглавленное тело лежало на сером от серого неба песке. Оно еще было прекрасно: гладкая и блестящая кожа в ярком свете молний были нежна и бархатна. А голова лежала на берегу любимого ею моря, и волны грозно шипели, пытаясь дотянуться до нее и призывая: «Живи, живи!!! Борись, борись!!! Не сдавайся!!! Люби!!!»

Но она уже не слышал этого. Глаза смотрели грустно и утомленно — в них пропал блеск жизни. Слеза покатилась по щеке. Все, чем она сейчас жила и что помнила: любовь, запах любимого, его тело, его страсть — затихало и умирало навсегда. Тусклый зрачок, затухая, тщетно пытался найти вдали что-то.

Холодный ветер принес свежесть солёной воды. Небо озарилось яркими вспышками, и раздавались новые угрожающие раскаты. Сверкнула ещё одна вспышка, прогремел ещё один раскат, и лицо юноши, стали покрывать тяжелые капли, а затем струи серого дождя.

Персей крепко взял за волосы голову — змеи уже не шипели — и засунул ее в заплечную сумку, перекидывая ремешок через плечо. Затем, не спеша, пошлепал по кромке пустынного холодного берега.

 — Вот и все! — задрав голову вверх, крикнул он богам. По его прекрасному и юному лицу текли капли дождя, так похожие на слезы.

В ответ ему где-то очень близко сверкнула молния, порвав небо, и гром так сильно зарокотало, что статуи воинов затряслись и начали падать на землю, разрушаясь. Стали слышны голоса каменных воинов:

 — Проклинаем!!! Проклинаем! Проклинаем...

Серо-свинцовые, мутные, с белой бахромой волны, шипя и набегая, касались его ног и, также шипя, боязливо сползали в море. Холодный сильный дождь лил и лил, навсегда уничтожая его следы на песке, обезглавленное тело женщины, их любовь и память, и предавая все это забвению.

Темный движущийся силуэт героя в серой пелене дождя становился все меньше и меньше, пока не превратился в точку, и вскоре исчез совсем, уходя в легенду.

Е-mаil автора: оlеgigоr07@rаmblеr.ru