(этот рассказ — полностью правдивый).

Недавно случилась история, которая зарядила нас впечатлениями надолго. До сих пор голова кружится.

В общем, когда пришла весна, моя жена Даша стала нервничать — в ней начал ворочаться чертик, спавший почти всю зиму. Я-то видел, как сильно ей хотелось чего-то эдакого, хотелось сумасбродств, всяких безумных поступков — в общем, гормоны давали прикурить :). Да и сам я тоже ошалел слегка: воздух такой, и солнышко, запахи всякие весенние...

Поэтому она начала по-всякому сумасбродничать: на улице принималась петь, танцевать, стала одеваться вызывающе, прически всякие делать... я уж следил вовсю, чтоб она ничего не сделала со своими волосами. Не красила их ничем и не стригла, не дай Боже. (У нее абсолютно невероятная грива мелких кудрей, тонких, и такого необыкновенного цвета — то ли бронзового, то ли золотистого — светлые, но с темной глубиной внутри). Однажды она перемазала волосы гуашью во все цвета радуги — и так и ходила по городу. А дома она порхала голышом, и я видел, с какой неохотой она одевается перед выходом. То есть она старалась, раз уж обязательно одевать все эти тряпки, вырядиться, как павлин: понакрутит разных лент, разноцветных пимпочек, накрасит мордочку густо-густо и смешно...

Так продолжалось с неделю, наверно. В общем, все это меня и натолкнуло на мысль устроить ей приключение. Я видел, что она маялась без сильных впечатлений, — а ведь если сама себя развлекаешь, как она, это совсем не то.

И — в интернете я увидел штуку, от которой прямо задрожал: как девушки ходили по городу совершенно голые, но с нарисованной одеждой. И люди реагировали по-разному: кто не замечал, кто засматривался, а кто фоткал их и фоткался с ними. А они — видно, что стеснялись, но... я догадывался, как сносит крышу эта штука: у меня у самого колом стоял, когда я смотрел на них и представлял себя там...

Но, конечно, так просто предложить Дашке выскочить голой и разрисованной на улицу я не мог. Во-первых, она ни за что не согласилась бы — «чертик» сочетается в ней с большой стеснительностью, которая здорово усиливается, если Дася долго не делает ничего «эдакого». (Про наши прошлые приключения см. по ссылке «читать другие рассказы этого автора) Во-вторых, Даша, хоть и художница, не смогла бы изобразить на себе одежду — она уже пробовала рисовать на своем теле, и получалось что-то путное только на груди и животе, а про спину и попку и говорить нечего. А из меня художник, мягко говоря, нулевой. Я вот недавно только под Дашкиным руководством научился человечьи морды чертить, чтоб на рыб не были похожи:).

Ну и самое главное — если к такой затее специально готовиться, как к докладу — это ж совсем не то:) Надо, чтоб все стихийно было, я хорошо понимал это.

В общем, вначале у меня появилась идея выманить Дашку голой и разрисованной на улицу, и я даже почти придумал, как это сделать... как вдруг увидел в сети объявление о студенческом конкурсе бодиарта, и о наборе моделей. И вижу: последний день приема заявок... думаю: неужели — такой шанс?

Отправил, в общем, заявку от Дашкиного имени (пароли от наших ящиков мы оба знаем:) — прислал фото, одно даже голое — все, как полагается. И ее приняли! А Дашке ничего не сказал.

Конкурс этот был как раз в Дашкин выходной — в четверг. А сам я с работы слинял... И вот — сказал Дашке, что в выходной сделаю ей сюрприз, отвезу ее в одно интересное местечко... У нее личико разгорелось, когда она влезала в машину, аж светилось все — ужасно хотелось узнать, что ж такое я придумал. Дело было рано утром.

А я привез ее прямо на конкурс... Можете представить себе, что было, когда мы приехали:) Я говорю девушке-администратору с бейджиком: «Вот, модель вам привез». Она: «давайте скорее, что ж так поздно!» А Даша, открыв рот: «какую модель?» — «Как какую? Для бодиарта» — «Для какого бодиарта? Кто модель?» — «А ты еще не догадалась?...»

Даша, как поняла — аж задохнулась. И — вначале на мне рубашку чуть не порвала от бури чувств:) но администраторша начала кричать «давайте скорей!»... в общем, вышло так, что Дашка, переваривая новость и (как бы) еще не соглашаясь, прошла через пропускной пункт в вестибюль — и я с ней. Меня вначале не пускали: «только по пригласительным». Но я поднажал на эмоции — мол, не могу же я не увидеть любимую жену (ее участие подразумевалось как бы делом решенным), незаметно всучил девушке сотню гривен — и она пропустила меня.

Дальше — умолчу о том, как Дашка визжала «ты бандит поганый, что ты придумал?», а глазки блестели, и улыбка моя знакомая, любимая уже светилась; как ее регистрировали, как она знакомилась с художниками... обычно общительная, а тут — застеснялась! Еще бы: знакомиться с человеком, который через пять минут будет рисовать у тебя по голому телу... Дашка ж никогда не была моделью, вот только педагогу позировала обнаженной, и на пляже... И — как на грех, большинство художников были девушки, а у нее — парень.

В общем, Дашу увели куда-то, а я ушел искать зал. Нашел не без труда, а там — битком набито. И все — девушки и парни молоденькие, постарше никого. Проложил себе локтями дорогу к первым рядам...

И тут как раз все началось. Вначале долго вещали по микрофону; потом — какая-то «звезда», тоже разрисованная, вышла и спела дурацкую песню про «Увези меня на небо»; ей не сильно хлопали — ждали главного. Наконец — стали выходить художники и модели, и все захлопали и засвистели. Я очень хорошо все видел. Сердце замерло, потому что я сразу заметил Дашку — она была «в первых рядах». Волосы ее были убраны в «хвост» (по мере возможности, — с ее буйной гривой это непросто сделать), личико — розовое, нервно-улыбчивое; она сильно волновалась.

Все модели были босиком и в халатах, одетых на голое тело. На сцене были уже расставлены стенды, столы с причендалами — они туда все порассаживались, и художники принялись за работу. Дашку посадили посредине сцены, так что я мог ее видеть, хоть и не так хорошо, как девушек с краю. Я с гордостью отметил, как Дашуня выделялась на общем фоне. Художник брал ее за руки, обнимал за плечи — вел себя вовсю по-панибратски, и я начинал закипать от ревности...

Суть конкурса была в том, что в течение двух часов моделей должны были разрисовать, а в это время публику развлекали болтовней и песнями. Потом жюри должно было определить победителей, и в конце — большое дефиле, где каждая модель красовалась раскрашенными телесами перед публикой и кайфовала от своей роли по-полной. Это я забегаю вперед — вначале я еще не знал регламента, и весь извелся от нетерпения.

Я все ждал, когда моделей начнут обнажать, и с ними — Дашу. Но вначале никто не спешил раздеваться — большинство художников начало рисовать на лицах. Потом некоторые действительно сняли халаты — и я увидел, что кто-то из моделей в трусиках, а кто-то — без. Модели все были чуть постарше, чем Дашка (ей 19 лет), и немного стеснялись: первый миг обнажения заставлял их жмуриться и улыбаться. А Дашу все никак не раздевали... Художник красил ей головку аэрографом, и Дашкино личико, ушки и вся шевелюра, с затылка по макушку, становились небесно-голубого цвета — все гуще и гуще. Она сидела, зажмурившись, с полуулыбкой на лице, а художник что-то говорил ей. Я уже давно «плыл»: меня страшно возбуждает краска на теле, а Дашуню — еще сильнее, я это знаю точно, — не говоря о наготе. А тут такое обилие раскрашенных тел...

... Наконец художник сложил аэрограф, и Даша стала шевелиться. Я замер, думая, что она сейчас обнажится, но она только приспустила халат. Худоник стал красить ей шею и плечи, и она раздевалась по мере того, как он спускался вниз. Дася смотрела на свое тело — как оно покрывается краской — и ее густо-синяя мордочка (цвета небесной лазури) склонилась вниз. Художник работал быстро — и вот Дася уже раскрыла грудки. Он поливал их краской из аэрографа... Они все время говорили о чем-то друг с другом, и когда он красил ей груди — тоже. Я представлял себе Дашины чувства и «плыл» все сильнее...

Вдруг она встала, повернулась спиной к залу и сбросила халат. Я сразу увидел, что на ней не было трусов — она была совершенно голенькой. Сердце екнуло, внутри холодок такой разлился... Я представил, что должна чувствовать Дашка — голая, на виду у сотен глаз, и ее вдобавок незнакомый парень красит... да, подарок я сделал ей на славу! Плюс — такая особая празднично-карнавальная атмосфера — она такое обожает просто. О себе уж не говорю:)

Обнажившись, она повернулась лицом к залу. Мне очень хотелось видеть выражение ее лица, но оно было так густо закрашено, что на расстоянии казалось синим пятном. Я, правда, видел, что глазки она потупила вниз — то ли стесняется смотреть в зал, то ли разглядывает свое тело. Потом стала вертеть головкой — смотреть, как красят других моделей; потом, когда художник взялся за нее — следила за тем, что его руки творят с ее телом.

У всех моделей была оголена грудь, а без трусиков было всего три девушки, я посчитал — и моя Дашка в их числе! На гениталиях, правда, у них у всех была какая-то наклейка телесного цвета, незаметная на расстоянии. Я вначале и не понял — увидел Дашкин лобок без пушка, и вначале подумал в шоке — «побрили!», но потом присмотрелся — увидел, что половых губ и бутончика как бы нет, а потом — увидел уже и контуры наклейки, еле-еле видные. Жаль, что ей залепили киску — было бы волнительнее, если б она была совсем голой... но потом я подумал, что она и так, в общем, совсем голая. А еще я подумал о том, КАК ей заклеивали киску, и вообще — как она раздевалась... Наверняка она показалсь голенькой художнику перед выходом, раздвинула ножки, и он лепил ей туда эту фигню... (потом оказалось, что так и было). Елки-палки!:)

Я еще подумал, что бедные девочки не смогут сходить в туалет, — и потом из-за этого, кстати, целая история вышла... Но не буду забегать вперед.

В общем, так их красили два часа, и я, хоть и устал стоять — но наблюдал за процессом, как прикованный. Дух захватывало от обилия обнаженных женских тел, которые покрывались на моих глазах всеми цветами радуги. В основном я смотрел, конечно, на Дашку. Она очень скоро раскрепостилась — стояла непринужденнее, свободнее, смеялась, показывая зубки — чувак чем-то смешил ее (а я уж вовсю кипел от ревности), — потягивалась...

На ее теле появлялся морской пейзаж — с небом, облаками, волнами, барашками, чайками, парусниками и большим, на весь живот и бедра, штурвалом... Елы-палы, как чувак угадал, что у Дашки — морская душа? Неужели по фотке прочитал?... Красил он ее безумно красиво, мне хоть и не было видно всех деталей, но я видел, как это все тонко, ювелирно и романтично, а главное — как гармонирует с ее обликом. Все линии подчеркнули фигурку, а цвет был такой, что в нем прямо хотелось утонуть.

... Не буду утомлять читателей подробным описанием конкурса. В двух словах: картина, нарисованная на Даше, не заняла призового места — и совершенно зря, по-моему: победители ей и в подметки не годились. И здесь коррупция, думал я... Зато когда опустили занавес (пока перед ним прыгала очередная «звезда», на сцене все поубирали), а затем подняли — на сцену вышли все модели с художниками, человек 40 — вот тогда Дашка надефилировалась голой по сцене! Они ходили и вместе, и поодиночке, их подсвечивали прожекторами, и краски на их телах сверкали, как драгоценности.

Дашка впервые в жизни оказалась в роли модели, дефилирующей по сцене, насколько я знаю — и чувствовала себя абсолютно свободно, будто родилась прямо на подмостках. Напринужденно двигалась, горделиво так, плавно, как она умеет переступать — ей, по-моему, свистели и хлопали громче всех. Уж я-то старался вовсю:). Не танцевала, как другие — просто ходила, поворачивалась и улыбалась — но это было так грациозно и обаятельно, что я чуть не лопнул от гордости. И ведь она была, по сути, совершенно голая! Потом художники подняли моделей за руки — дескать, творческие пары, — и все закончилось.

Я побежал в галдящей толпе искать ход за кулисы. Искал долго... в общем, спустя минут 20 нашел ее, она была с художником — еще голая и в краске, ничего не смыла...

Я страшно волновался перед этой встречей. Волновался, что увижу Дашку вблизи, заговорю с ней — после всей этой невозможной авантюры, в которую толкнул ее, — боялся ее близости с художником... не знал, что и как говорить ей. Я не волновался так уже много лет.

Нашу встречу трудно описать:). Даша была так полна впечатлениями, что взгляд у нее был матовый, туманный, голос вдруг стал ниже на целую октаву, а язык не слушался. Я познакомился с художником, который воспринял меня как удар судьбы:) (несмотря на колечко у Дашки на пальце). В общем, после нескольких минут неловкости и взаимопритирания мы нащупали тонус общения; художник (его звали Гоша), конечно, здорово ухаживал за Дашей, — а ей было стыдно передо мной. А я, хоть и ревновал, но ревность была приятной, как волнующее приключение: я безгранично доверяю Дашке и совсем не против того, чтоб она пощекотала себе гормоны. Я подмигнул ей пару раз — она, кажется, поняла меня, благодарно улыбнулась и перестала стыдиться.

Дашка была невообразимо хороша. Вблизи я рассмотрел, наконец, картину на ее теле и понял, как она тонко и мастерски нарисована. Дася была покрашена вся, с ног до головы, без единого чистого клочка, даже пятки и ступни были синие. Волосы Гоша убрал ей в такой фонтан — схватил резинкой, «хвост» распушил и побрызгал лаком, и он «рос» из нее вертикально, как пышный цветок. Волосы были густо покрашены тем же синим, с белыми брызгами, а хвост — синим, белым и серебристым, так что казался настоящей волной морской пены. На лице и на всей верхней части тела были облака — страшно тонкие, прозрачные, как настоящие, — и целые стаи птиц разных размеров. Губки были подкрашены белым, и реснички тоже. А ниже, на животе, начиналось море с волнами, парусником и большим штурвалом. Ножки были закрашены более густым сине-зеленым оттенком, и все обрисованы рыбами, водорослями и морскими чудищами. Все было живое, как настоящее. Я очень поздравлял Гошу, говорил, что его несправедливо обидели, что никогда не видел такой красоты, — и никак не показывал ни намека на ревность. Неловкость быстро отошла, и мы отлично общались.

А потом Даша сильно захотела в туалет. Она стеснялась страшно, но потом все-таки шепнула мне на ушко. Дело в том, что если снять наклейку с ее писи, пропадет часть рисунка — назад-то ее уже не приклеишь... да и вид будет у Дашки — розовая киска, подчеркнуто голая на фоне покрашенного тела... в общем, вроде ерунда, а на деле — масса проблем. Мы сделали так: Даша одела трусики прямо на покрашенную попу и пошла в них в туалет. А там — сняла наклейку. В белых кружевных трусах на голубом теле она смотрелась, надо сказать, умопомрачительно:) там была куча зеркал, и Дася в этом убедилась лично:).

Пока ее не было, Гоша наделал ей кучу комплиментов — видно было, что Даська зацепила беднягу, — а потом вдруг говорит:

 — А ты что, не ревнуешь, что твою жену вот так вот, голую, все видят, а я еще и трогаю ее везде?

Ну, я сказал ему, что просто доверяю Даше, и потому совсем не ревную. А потом попросил его дорисовать на Даськиной киске то, что было на наклейке. Гоша слегка обалдел, но быстро «проникся», и глаза загорелись.

Тут она как раз вернулась. Мы ей говорим: «снимай трусы». В комнате — полно народу...

Глазищи — на пол-лица, и губки набеленные приоткрылись. Объяснили ей, зачем... я, честно говоря, не верил, что она пойдет на это, — но она отошла в уголок, стащила трусы, присела на стул — и глядит на нас. Гоша засуетился, начал собирать краски (они у него уже сложены были), стал ронять все... Наконец подошел к ней, говорит — «раздвинь ножки»... Она раздвинула, но самую чуточку. Взглянула себе ТУДА — и сжала обратно. Мы поняли, что на глазах у людей это невозможно: Дашина киска так бесстыдно розовела на фоне покрашенного тела, что это было бы полным развратом.

Я говорю: «Не, ну так нельзя: надо, чтобы картина была доведена до совершенства». Мы стали думать, где бы уединиться. Вначале думали о туалетах — чтоб затащить ее в кабинку, пока никого нет, — но я бы туда не поместился, и мне это не понравилось: оставлять их наедине с Гошей в такой момент... Тогда я вспомнил, что видел запасную лестницу, прокуренную до чертиков — ей, видно, пользовались только как курилкой. Дашка, отойдя в уголок, снова натянула трусы, и мы пошли туда.

Гоша снова два часа краски собирал... Народу становилось заметно меньше, и мы боялись, что нас начнут выгонять и застанут за таким делом. На лестнице никого не было, и Гоша стал оперативно раскладывать краски. Даша медлила — не снимала трусы; наконец я сам стянул их с нее. Нашу модель усадили на ступеньки лестницы, и она, зажмурившись, распахнула ножки. Киска ее здорово блестела...

Я до самого конца не верил, что она сделает это. Когда я воочию, собственными глазами увидел ее влажное лоно, распахнутое для Гоши — сердце ухнуло... Потом я узнал, что она до бодиарта оголялась прямо на глазах у Гоши, — сняла под его взглядом лифчик, потом он попросил снять трусы, а она-то не знала, что можно оставаться в них — сняла и трусы, думала, мол — раз головой в омут, так уж совсем... И он лепил ей на киску эту клейкую ленту, на глазах у всех (там была толкотня, веселая и захватывающая) — а она, голая, раздвигала для него ножки. И все — эдаким неожиданным ударом по нервам! пять минут назад она еще не знала, что так будет... Она, кстати, пыталась рассказать Гоше, что я силой затащил ее сюда — но Гоша так и не понял, как это получилось:)

... В общем, наши фантазии из повести «Фотосессия» (см. по ссылке «читать другие рассказы этого автора») вдруг стали обретать реальность... Я и не предполагал, что так будет. Она, голая, распахнула Гоше свои гениталии, а он принялся рисовать на них. Киска ее была влажной, это было видно невооруженным глазом... бутончик здорово вылез вперед, и когда Гоша касался его кистями, Дася вздрагивала. Она умоляюще смотрела на меня, а я смотрел ей прямо в глаза — и в это же время болтал о всякой чепухе.

Пока Гоша красил ее — голоса в коридоре уже почти утихли. Он спрашивал ее «как ощущения?», — и она закатывала глаза, не зная, как отвечать. Я догадывался, что чувствует Гоша — и сам чуть не лопался от возбуждения. О Дашке и говорить нечего; я ужасно хотел, чтобы она кончила под его кистями, — чтобы все, что мы придумали в «Фотосессии», Даша пережила наяву. Этот потрясающий момент — смесь запретной эротики, неловкости, весны, красоты и ревности — я запомню на всю жизнь. И Дашка тоже...

Но — Гоша закончил рисовать, а она так и не кончила. Это произошло позже — сейчас расскажу, как. Когда Гоша закончил красить Дасюню вокруг гениталий и побрызгал там лаком-закрепителем, почти все уже разошлись, — а он еще минут пять паковал краски. Даше надо было посидеть еще немного с раздвинутыми ногами — чтоб все подсохло. Так что мы уходили, наверно, последними.

Гоша тронул пальцем Дашкин лобок — краска высохла, не мазалась, — и мы пошли в комнату. Там уже никого не было. Дашка растерянно застыла на месте, потом — взялась искать одежду, одеваться... А я глянул в окно — и увидел, как прямо на улице голые и раскрашенные модели фоткаются, веселятся, красуются и т. д. Две-три были в куртках и брюках, только разноцветные рожицы торчали, остальные — голые. Я крикнул: «Даш, не смей одеваться!», и мы поволокли ее, голую, на улицу. Она и охнуть не успела — я только похватал ее тряпки (потом оказалось, конечно, что половину забыл).

Нас провожали странными взглядами:) — как мы бежали на улицу: голое голубое чудо Дашка, я с ее тряпками, как с флагами, и вьючный Гоша, обвешанный сумками. Мы успели присоединиться к компании моделей — и нас тут же принялись фоткать. Дашку сразу ухватили, затащили в гущу раскрашенного девичника — с визгом и прочими девочкиными делами, — и Гоша нырнул туда же. Потом модели, обалдевшие от весны и праздничной эйфории, решили пройтись в голом-раскрашенном виде по улице. Дашка вначале тоже присоединилась к ним, и вся веселая орда зашагала вперед; но потом вдруг она повисла у меня на локте и сказала — «асфальт колет босые ноги». Я не поверил, конечно (она в свое время так прыгала босиком по колючей крымской травке, что ой-ей-ей), но остановился. Тут же вспомнил, что забыл ее обувь в комнате... :) Девочки стали оглядываться, спрашивать, что случилось, звать с собой, и Гоша тоже нервничал — ему хотелось, видно, блеснуть своим творением на общем фоне. Но я сказал — мы, мол, сейчас догоним, и взял Даську за обе руки.

Там была куча прохожих, и на нас на всех здорово оглядывались, и даже останавливались глазеть. С улыбками — удивленно, а кто и шокированно... Я за всей веселой суетой как-то и забыл, что Дашка-то — на улице, посреди города — совсем-совсем голая, без единой тряпочки на теле. А она, помявшись, говорит мне: на всех девочках — трусики (те, что были голые, с наклейками на кисках, куда-то делись или оделись) — и она не может...

Тут Гоша стал ее упрашивать, убеждать — мол, не все ли равно, есть ли клочок ткани на теле, или нет, — я присоединился к нему, но Дашка — ни в какую. Вижу — глазки потемнели, широкие-широкие стали, и понял — перебор. Сказал Гоше — ладно, мол, ее и так хорошо пофоткали с моделями — потомки поймут, кто самый классный художник, — и повернул всех обратно.

А мы уже довольно далеко отошли от входа в этот институт, метров на 50, — а машина моя припаркована еще дальше. И — мы все так идем, и я соображаю: Боже ж мой, Дашка впервые в жизни очутилась совершенно голой прямо посреди города! Я видел — она здорово маялась, на прохожих старалась не глядеть, — и чтоб ей не захотелось одеться (тряпки при мне были) — стал фоткать ее. Гоша — тоже. Так мы и дошли до спасительной машины, куда она залезла, как и была — голая и покрашенная.

Гоша замялся, и я пригласил его с нами. Была самая середина дня — около трех часов, солнышко грело вовсю, и у неба был такой особый весенний цвет — точь-в-точь как на Дашке. Мне вдруг пришла идея поехать на водохранилище, и там пофоткаться на фоне воды и неба — чтоб рисунок на Дашке совпал с фоном, и раскрашенная Дашуня «слилась с природой». Идея была принята на ура. Оказалось, правда, что у Гоши своя машина — так что он поехал отдельно, а Дашка перелезла с заднего сиденья на переднее.

Она стала слегка подмерзать — все-таки март на дворе, хоть и солнышко, и непривычная теплынь (+17°) — так что я одел на нее курточку, и застегнул (а снизу она осталась голенькой), и печку включил, и еще за чаем сбегал в киоск. Когда поехали — Даша нагрелась, сняла курточку, — даже попросила окно открыть.

Она сидела рядом со мной — голая, вся голубая сверху донизу — тело ее светилось матовой, перламутровой голубизной, — и жмурилась от солнца, которое било прямо в лицо.

Разговор вначале шел туго: переживания этого дня будто лишили нас языка... они все-таки были чуть-чуть запретными, эти переживания, даже друг для друга, — и мы оба не знали, стыдиться их или нет.

Дашуня, прячась за шутливую маску, грозилась меня убить и в землю закопать:) Она вся была странной, «новенькой» — и разноцветное ее тело, и голос — непривычный, с густыми бархатными нотками... Она все ругала меня и грозилась... как вдруг взяла мою руку и положила себе между ног. Я пощупал — а там все мокро... Задрожал даже — а сам говорю: Даш, так давай, чего медлишь? Когда еще сможешь это сделать? Она мне ошарашено — Что, прямо здесь? Я говорю: ну да, а где же еще?

А мы как раз стояли в пробке... Стекла у нас тонированные — через них просматриваются только контуры. Даша, вконец преодолев неловкость, завизжала от восторга, как малышня, и спросила напоследок — «А если краска смажется?» Я говорю — «Гоша опять дорисует». Тогда она дала мне синей рукой подзатыльник, а другой — начала расстегивать брюки. Коснулась члена, вытащила его — сквозь меня будто разряд прошел... Полезла через коробку передач ко мне — повисла надо мной, ухватившись за плечо, и спрашивает: а как? Мы ведь никогда не делали этого в машине...

Тут я вижу, что это невыполнимо. Если б она еще не была в краске... а так — ужасно не хочется портить рисунок. Лак, правда, хорошо держал его, краска практически не смазывалась, — но все равно... Я говорю: нет, не выйдет. Давай — каждый сам за себя? — и начинаю массировать свое хозяйство. Сразу перед глазами — радуги, и по телу — сладкие-сладкие мурашки бегут... Стеснялся все-таки здорово, — хоть у нас с Дашунькой друг от друга секретов нет, и в эротике мы открылись друг другу во всех наших фантазиях так, что мне иногда страшновато делается... Но я преодолел себя — а кайф от самоублажения такой, какого я еще не помню. Страшно хотелось кончить в ту же минуну, но я говорю Даше: — давай наперегонки! Кто первый?

Задумался только, как сделать, чтобы краска с ее пальчиков не слезла. Придумал: дал ей кулечек целоффановый — она в него одела руку, — и такой же одел себе на член, чтоб не забрызгать машину. Она села в свое кресло, и так захлюпала-зачавкала, что я испугался за рисунок: — «Даш, солнце мое, осторожней: краску смажешь!» На что она говорит в тон мне — «Ничего! Смажу — Гоша дорисует!... аааааааах!» — откинулась, и терзает себя остервенело, и стонет — «оооооо! ой, Витечка, родной мой, — кошмар какой! Аааааа!» Глазки закатила, и ноет так, что я испугался, не услышит ли кто. И сам поднажимаю...

Она кричит мне сквозь стон — «Я тебя обогнала!», а я ей — «погоди, щас и я тебя догоню... Оооооой!...» Сидим в машине, бьемся в оргазмах — и смотрим друг на друга, и переговариваемся сквозь стон... а я еще не забываю на педаль нажимать — пробка-то движется потихоньку:) У меня было чувство, будто вся свежесть, все соки земли и солнышка, вся радость и сладость весны вырвалась из меня, как гейзер. А Дашка еще и второй раз довела себя — мы уже ехали, и я не мог смотреть на нее, а только подначивал — «давай, девочка, давай, сладкая моя, давай, красавица, — ой, как хорошо девочке...» А она: «Витенька... ооооо! девочке так хорошо, что... Аааааооооу! Витя-я-я-я!...» И потом — распласталась без движения, молча глядя в окно. Я понимал ее состояние, и не расспрашивал ни о чем.

... До водохранилища добрались минут за сорок. Были оба голодные, еду не догадались взять — но Дашка так вдохновилась красотищей этих мест, просторами, весной, так упоенно позировала и порхала, что мы пробыли там до самого заката. Мы прибыли на наше любимое место — там широченная водная гладь, до горизонта, высокий обрывистый берег, совершенно дикий, — кусты, бурелом... С берега видно километров на 40, и — такая ширь, что дух захватывает. Хочется взлететь... Дашка пару раз писала там этюды, а сейчас — казалась голубым весенним мотыльком, вот-вот взлетит сама...

Ей было совсем не холодно, хоть там и дул верховой ветер — не зябкий, но свежий. Листвы еще не было, но на земле уже зеленела травка, и такое искушение было пройтись по ней босиком, что я не утерпел — снял обувь и принялся разгуливать. Оказалось обжигающе холодно...

Дашка потрясающе смотрелась на фоне веток с почками, солнышка, голубого неба, голубой воды... Гоша сказал, что это будут его лучшие рекламные фотографии. Мы обменялись телефонами; он набрался смелости — попросил Дашку в качестве личной бессменной модели, — но я уклончиво сказал «время покажет», подмигнул Даше и перевел разговор на другую тему. Все-таки весенний авантюризм — одно, а долгое знакомство, да еще и в эротическом контексте — совсем другое. Гоша понял, — сразу сник, засобирался, и вскоре уехал.

Попрощались мы тепло, — Дашка подержала его руку двумя руками, очень проникновенно сказала «спасибо» (если б меня не было — полезла бы обниматься... она ведь искренняя, непосредственная и очень благодарная) — мы пообещали друг другу «быть на связи», и Гоша укатил.

Даша дрожала. Солнышко село, воздух заметно посвежел... Я одел ее — в курточку и юбку на голое тело, без трусов (забыл их в институте), и мы сидели на траве, смотрели на закат и слушали тишину. Было такое странное чувство: и неловкость — мы как бы стеснялись говорить обо всем, что было, не знали, какие слова найти, какой тон, — и в то же время такая полнота внутри, не требующая никаких слов...

Мне было жаль Гошу, и совесть покалывала — таким талантливым парнем воспользовались, по сути, как эротической игрушкой... но потом я подумал, что он вовсе не казался несчастным, — и что весна оправдывает любые безумства. Может быть, все это было «на грани» — но все мы счастливы, и он, я уверен, тоже. А Даша пережила эротический шок, о котором смогла говорить со мной только через некоторое время...

Когда мы вернулись, Дашка отказалась смывать краску — память о весеннем чуде, — и легла со мной спать как была — голубой феей. Прижалась ко мне, как обычно; тело ее было шершавым от краски и лака. И волосы, в которые я привык зарываться, были жесткими и пахли сладковатой химией. Она долго мостилась, чтобы не разрушить прическу-"волну», и долго внушала мне, чтобы я не давал ей ночью ерзать, и чтоб держал ее голову в одном положении:) — настолько не хотела расставаться со своим сказочным обликом... В точности все, как в нашей «Фотосессии»! Надо же — «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Рассказал бы кто — не поверил бы...

Мы сплелись в привычный клубок (спим только в обнимку, и только голыми), пожелали друг другу спокойной ночи... и через минут 5 Дашка вдруг порывисто сгребла меня, позабыв про прическу:), принялась целовать шершавыми от краски губами — и... За этот наш сеанс, пока я был в ней, Дашка рассказала мне все — и как Гоша трогал ей киску, и что она чувствовала — все-все-все. А я тем временем сдерживался, чтобы не кончить в нее — и таки не выдержал, кончил. Потом вылизал ей киску, горькую от лака — а она все рассказывала мне, как она ходила голой по сцене, какую странную легкость чувствовала, и как голова плыла, будто она была пьяная... И кончая — говорила со мной, и слова ее сливались со стонами.

... А следующий день был — первое апреля. Елки-палки: такой потрясающий розыгрыш — и на день раньше! Ну надо же!... :)

А «первое апреля — никому не верю» прошло безо всяких приключений — если не считать того, что я, когда вернулся с работы, застал Дашку по-прежнему в краске (порядочно потерлась, но в целом — держалась отлично). Мы вышли погулять вечерком — Дашка оделась, конечно, — после чего я затащил ее в ванну, и с огромным трудом отмыл...

Е-mаil автора: vitеk1980@i.uа