— На улице холодает, может быть, пойдем в Отель? — предложил я, присев на скамейку. В моем голосе слышалось неподдельное волнение, трепет. — Он ведь тут, недалеко, всего несколько миль пешего ходу по заросшей лесной тропе. Там хорошо, там тепло, там расслабляющая атмосфера, там... Постой! Разве ты не веришь мне, друг? Помнишь, ты спрашивал, как он называется, так вот я узнал. Sоlitudе — так он называется! Ну, вспомнил? Да вспомнил, ставлю пять к одному, что вспомнил, по глазам видно. Не мог не вспомнить. Ты был там, черт подери. И она была там. Такое нельзя забыть. Вспоминай, вспоминай, только не торопись... Это удовольствие надо растянуть...

Свинцовые тучи зависли в небе, земля мало-помалу приходила в себя после ночного безумия. Долина будто оживала, обретала новое дыхание. И только жесткие лики гор, возвышающихся над лесным массивами, оставались безмятежными. Даже не смотря на обволакивающие их клубни тумана, наплывающие с Севера.

 — Поверь на слово, — продолжил я, подсчитав, что уже через четверть часа туман будет тут, — нет ничего приятного, чем мистика и романтика, подписанная ореолом психологической игры. Я знаю, что ты сейчас отчетливо видишь Отель во всех красках, будто был там еще вчера. Старый добрый Sоlitudе, разве с ним сравнится хоть что-то в этой Вселенной? С его просторной верандой усыпанной кедровыми колючками и шишками, светлыми коридорами, широкими окнами и зеркальными полами, при виде которых на тебя налетало ощущение чего-то мистического, в сочетании с легкими мечтаниями. Ты хотел, чтобы она надела юбку. Конечно, сидеть в кресле оставленном в проходной и любоваться ее фигурой пока она спускается по лестнице и не видит тебя — что может быть лучше? А ведь она спускалась медленно, специально делая подарок твоему воображению в преддверии будущего воссоединения. «Вот он — Рай» — мимолетно думаешь, ты.

И ведь действительно, может быть сегодняшний день и есть один из переломных дней твоей жизни? Может быть, стены Отеля это и есть Небеса? Может быть, это избранное Высшими силами пристанище, созданное специально для таких одиноких странников как ты... Не хватало только юбки. Будь она ты бы смог увидеть в зеркальном отражении ступенек что-то крайне интересное. Легкий эрос — это выше наготы, это помпездно-фетешисткое удовольствие, что закралось в мужскую природу аж со времен сотворения мира. Наверно мои метания не совсем понятны, но ты, давай, лучше вспомни детские письма в «Сибирячок», вновь ощути эту липкость хождения по запутанным фиолетовым лабиринтам, что подкидывает нам бесконечноуровневая судьба...

Друг молчал, а туман тем временем спустился с гор, поглотив их под собой; стало еще темнее, чем было. Бесформенный, холодный, похожий на призрака, он плыл над свежим хвойным лесом, жадно впитывающим живительную влагу, постепенно, метр за метром, затоплял долину. Становился все ближе к нам.

 — Ладно тебе. Не стесняйся, говори на чистоту. Ты же мне как брат, как самый близкий человек, который будет биться плечом к плечу и никогда не предаст. Так что там дальше? Ах, да — прогулки по осеннему лесу, что прячет в своих недрах Отель от чужого взора. Еще там была столовая, где вкусно кормят и магазин с вялым, но категорически необходимым ассортиментом. Там были книги, и табак, и хлеб, и поштучные презервативы... Интересно, долго ли вы гуляли, прежде чем начался ливень?... Поцелуи, объятия, прохлаждающие капли с неба, мысли. А дальше? Дальше возвращение на исходную — в Отель. Возвращение к единой логической цепи: просторная комната, удобные диваны, нежное урчание кондиционеров, вычищенные мягкие ковры, уютные комнаты, тянущие-то странным непередаваемым магнитом и запахи. Самая неотъемлемая часть Отеля — запахи. Без них он не был бы таким неповторимым, таким нереальным. Только вспомни этот необычайный привкус роз, ее дурманящие духи, загадочный запах тихих алей, задумчивых комнат, ту легкую свежесть перед ливнем.

Это не пять звезд, не десять — это все звезды неба! Шик! Наверняка у вас в комнате был и хорошо настроенный телевизор со встроенной логической игрой про красного человека в фиолетовых лабиринтах. Кто-то дошел до двадцать девятого уровня. Хочешь знать кто? Это был я. Да, друг, я тоже играл в эту веселую игрушку. Все было как у тебя. Согласись?...

Туман настиг внезапно; обдал холодом спину, бросил тело в мелкую дрожь. А вот друг не задрожал, он привык к суровому климату. В Долине так постоянно — то низкие температуры, то пекло, то буйные ливни. Сегодня же был туман. Своими белыми клубнями он обволакивал все вокруг, кутал взор бледно-белой пеленой. Я почти потерял друга из виду, но все говорил, говорил... Воспоминания необходимы моему сознанию, также как наркотик необходим наркоману при ломке, необязателен для приема, наоборот вреден, но фактически — необходим. Мне надо становится, замолчать, дать слово тебе. Надо. Но я не могу удержаться от переполняющего искушения...

 — А не подскажешь, как проходится тридцатый уровень? Ты, наверное, не

прошел... хотя кто знает? Такая это заразительная игра. Я с удовольствием проходил ее, пока она перед раритетным зеркалом Отеля наводила макияж, расчесывала волосы. Да, брось, она прекрасна даже без этого. К черту красители и лоскутья! Все как у тебя. Ты тоже этого хотел, ты тоже об этом думал. Эх... заплакал бы сейчас как ребенок, да только перед тобой стыдно. Ты старше меня, мудрее — поэтому-то стыдно, хотя понимаю, что стыдится нечего. Могу поспорить, что ты тоже когда-то плакал от счастья и обиды одновременно. От счастья, потому что достался счастливый номер в Отеле, а от обиды, потому что время так беспощадно к нам смертными. Сколько бы я не сбривал бороду, сколько бы я не пудрил ссохшиеся морщинистое лицо, сколько бы не закрашивал седину — мне никогда не вернуть прошлого. Я уже не снимаюсь в больших картинах, разве что в короткометражках или рекламе. Позорно для актера моего класса, но что поделать, сейчас не ценят актеров старой школы, режиссеры берут только молодых, неумелых, хотя по части и темпераментных. Ну, и ладно. Черт с ними! Прошлое — вот самое ценное, что может быть у человека. Это единственная неотъемлемая его часть. Можно отобрать у человека ценности, еду, здоровье, жизнь, что угодно, но прошлое у не получиться отобрать никогда. Режьте человека, бейте, уничтожайте, втаптывайте грязь, но его светлая память все-равно с ним.

Ее нельзя убить, даже убив физическое тело... Ладно, зря заладил. Только ты можешь рассказать об этом. Только погоди, еще успеешь. Мы не закончили экскурс в память. На чем там остановилось повествование? На кофе, коньяке или заевшем в дверной скважине ключе?... Знаешь, наверное, путь к Отелю и есть тот уникальный способ, с помощью которого мы можем обрести дорогу, жизненный путь. Отель выходит из глубин нашего подсознания... «Жить ради жизни. Кто придумал это глупое утверждение?», твои слова. Твоя правда. Биологический смысл жизни безграничен, он как зверь затаился где-то в чаще нас, рождая все эти радости, стремления, надежды. Рождая отель. Если честно, я всегда хотел поговорить со своим подсознанием. А ты? Понимаю, понимаю. Каждый из нас в своем коконе. И каждый вправе поступать, так, как хочет.

Я качаю головой, смотрю на друга. На эту рыхлую, отсыревшую землю, проржавевшую оградку, темную могильную плиту на которой под аккуратной маленькой подписью имени, фамилии и даты смерти, изображен он: живой, красивый, улыбающийся. Друг был в Отеле, он не остался в долгу у этой жизни. Другое дело я... Здесь совсем уж неформатная история. Буду надеется, что все еще впереди, не за горами, как иногда говорят в судействе. Проклятом судействе, которое убил Дима.

 — Удачи тебе в том мире, — вполголоса сказал я могиле.

Положил четыре ярких подснежника возле плиты. Это дань памяти — побывавшему познавшему Рай и Азархинский, постядерный Ад. Надеюсь, тебе нравятся подснежники.

Тебе — Человеку в Фиолетовых Лабиринтах, зашедшему слишком далеко.

Встав со скамейки, я глубоко вдохнул воздух, обжегший ноздри холодной влагой, расправил плечи.

Я — человек в Фиолетовых Лабиринтах, который никогда из них не выйдет.

Медленно двинулся по извилистой кладбищенской тропинке. Усмехнулся про себя тому, какая же все-таки странная штука, эта жизнь. Мы приобретаем одно, мгновенно ловя себя на нехватке другого; мечтаем жить в мире, но убиваем друг друга каждый день, считая это нормой; верим любовь и тут же презираем естество, выжигая желание в себе, истребляем этих простых, невинных романтиков и приклеиваем к ним бирки: «извращенец», «моральный урод», «неудовлетворенный». Почему показывать голого человека — это плохо, а мертвого — нормально? Я не понимаю, почему эротика и порнография — это преступление, а убийство и война — всего лишь будничные новости? Ведь согласно здравому смыслу все должно быть как раз наоборот: в первом случае очень даже ничего, а во втором — плохо, зло. Почему так?!

 — Все-таки мы гады, заплутавшие в Фиолетовых Лабиринтах. Рожденные Богом гады, — соглашался я сам с собой.

И все шагал, шагал, шагал, пока наконец не почувствовал растекающееся по телу дуновение Южного ветра, пропахшего сеном, розами и терпкой надеждой.

Розы. Что-то это мне напоминает.

Я в недоумении остановился, принюхался.

Да, действительно — розы! Они самые! Неужели...

Повернувшись в сторону дуновения, я всмотрелся в даль. Сквозь туманную дымку проступали темные, едва различимые очертания многоэтажного здания.

Любовь...

Безумие...

Фиолетовые лабиринты...

Здравствуй Отель!

Я иду к тебе.

Джонатан Дэвис.