Бернвиль 4 мая, 1959 г.

Драгоценная Кэт, можешь поздравить меня во многом! Приехал Боб, все улажено, все ясно. Праздновать свадьбу будем вместе с вами! Как здорово! Классно? Обдумай с Джоном, когда лучше.

Твое письмо я получила перед приездом Боба. Ты оказалась почти во всем права.

Он приехал вечером. Сперва мы как-то стеснялись друг друга, но потом после первого поцелуя... Ах, что за поцелуй!...

Боб устроился в отеле, но мне идти туда было не совсем удобно и невозможно.

Поздно вечером я повела Боба в мой укромный уголок в саду... Не знаю, как я дошла туда... Я так была возбуждена, что у меня колени подкашивались, и мне хотелось тут же, где угодно лечь... Я с трудом передвигала ноги и всей тяжестью своего тела опиралась на Боба.

Боб конечно понимал мое состояние и, ни слова не говоря, снял пиджак, положил меня на него и лег рядом со мной. Целуя, он осторожно и нежно поглаживал меня между бедрами, которые я раскрыла ему навстречу и, само собой, должен был заметить, что мои трусики были совсем мокрые. Когда он их снимал, я приподняла свой зад, чтобы помочь ему, а потом подняла ноги.

Все это я ожидала, но как бы тебе сказать, все произошло как-то неожиданно и не так как я думала.

Боб двигал мне «его» совсем не так, как Дик, а очень медленно плавно, без толчков. Его толстый член сначала придавил мои «губы», раздвинул их, уперся в чуть надорванную Диком пленку, нажал на нее... Я почувствовала боль и слегка толкнула Боба в грудь. Но его член неутомимо усиливал давление... И все сильнее... Я заерзала ногами от боли, забилась под ним, отталкивая его, но Боб крепко удержал меня под собой, вдавливая «его» все глубже, не раскрывая, а как-то больно, очень больно, мучительно растягивая «колечко» уже немного поврежденной пленки...

 — Пусти!... Пусти же!... — прошептала я, чувствуя, что больше не выдержу такой муки.

 — Ну потерпи...

Боб только сильно дышал и немилосердно давил, совершенно не двигаясь.

 — Не мучь!... Это же садизм!... — прошептала я, чувствуя, что мой живот, бедра и лоб покрываются потом от неимоверной боли до предела растянутой пленки.

Я вновь забилась под ним и, не знаю, может быть инстинктивно, но я с силой подняла свои ягодицы, чтобы оттолкнуть его... Но вдруг резкая боль заставила меня вздрогнуть и я, кажется, вскрикнула.

 — Тише! — зажал мне рот Боб рукой.

Резкая боль тотчас же утихла, и сменилось ощущением сильно расширенного толстым членом влагалища. Ощущение совокупления теперь было полным, удовлетворяющим. Его орган заполнил там всю меня. Я обняла Боба за шею и лежала неподвижно, слегка согнув колени.

 — Тебе приятно? — спросил он.

 — Да... — тихо ответила я.

Он делал сперва медленно, но сильно, а затем начал делать быстрее и ощущение сладости и, одновременно боли начала нарастать у меня довольно быстро.

Но очень скоро я почувствовала, что он кончает. Кончил он мне на живот.

И вот представь себе, Кэт! На это раз я не кончила! Я даже сама удивилась. Может быть оттого, что он не делал долго? У тебя не было так?

Боб вытер мне живот и между ногами, потом свой орган, лег и поцеловал меня.

 — Ты кончила? — спросил он.

 — Я не знаю, что это такое — ответила я.

Потом мы долго лежали на траве, и он подробно рассказывал мне о том, как кончают мужчины и женщины.

 — Я кончил тебе на живот... — сказал он после длинного и интересного своего объяснения.

 — Почему? — спросила я.

 — Потому, что ты еще маленькая, чтобы иметь ребенка, а если бы я спустил тебе туда... Мэг хочешь еще?

 — Боб милый у меня все болит там!

 — Ну хорошо, — сказал он, — поиграй немного пальчиком с ним.

Он взял мою руку и положил ее на свой член...

Я конечно стеснялась, неловко одергивала свою руку, но... он не отставал, а я едва могла совладеть с собой, чтоб не схватить его обеими руками... Долгая возня завершилась тем, что Боб второй раз кончил, но на этот раз мне в руку.

Ах, Кэт, если он доверился сделать тоже самое мне!

И вот только ночью лежа в спальне в постели, я сделала это одна... Вот видишь, Кэт, как все неожиданно произошло. Два дня мы ничего не делали с ним. Вчера я только мяла рукой его член, но недолго. Сегодня у нас опять встреча. Не знаю, кончу я под ним или нет. После тебе напишу.

Кэт, а почему твоя японка Ицида интересовалась моими письмами? Пожалуйста, не бросай их на столе, а прячь в шкатулку, как я твои. Ты ведь уже обещала мне хорошо хранить мои письма. Прошу тебя!

Вчера я отдала Элли переписанную мною тетрадь Ландаля «Побег», а она вручила мне его последние записки — «Мираж» и сказала, что это все и больше ничего нет. А потом она порылась в портфеле, перелистала одну небольшую тетрадку и сказала:

 — Да совсем забыла! Вот еще его записки «Поиски». Вот теперь все.

Я ничего не сказала, но дело вот в чем. Все, что я тебе сообщила, храниться у Элли в особом кожаном портфеле, там записки Ландаля и дневники самой Элли. И все сложено по порядку и даже проставлены номера.

Между прочим, все то, что я тебе рассказала из жизни самой Элли, буквально все записано у нее в дневниках, которые она мне и начала читать с первого же вечера.

Так вот. На этой тетрадке, которую я уже переписала для тебя, «побег», стоит цифра 6 и 8. А другую седьмую тетрадь, почему она мне ее не хочет дать? Спросить?

Лучше, я думаю так. Сегодня вечером Элли уезжает на два дня. Последнее время она вроде очень часто уезжает куда-то. Ну и я загляну в ее портфель... Ах, Кэт! Это очень нехорошо! Но безумно все интересно! И ты же сама требуешь, чтобы было все, и все без пропусков и поскорее..

Пока я буду с огромным интересом переписывать шестую, очень тоненькую тетрадку «Поиск», а завтра загляну... Я должна убедиться, неужели Элли от меня что-то таит? Это письмо я еще допишу тебе. А пока помни, что я о тебе всегда думаю.

Твоя Мэгг.

ПОИСКИ.

Впервые имя Динамит появилось в японских газетах после двух дерзких ограблений. В одном случае был ограблен ювелирный магазин, в другом — богатый биржевик-японец. Подробности были противоречивы и маловероятны. В одних газетах говорилось, что небольшая шайка грабителей совершала вооруженный налет на ювелирный магазин и похитила на несколько тысяч долларов ценностей. Когда примчалась полиция, грабители бросили несколько бомб, и, ранив двух полицейских, скрылись. Другие газеты утверждали, что когда двое неизвестных проникли в дом богатого биржевика, редкие прохожие услышали взрыв в этом доме и сообщили об этом в полицию. Прибывший полицейский отряд установил только то, что в горящем доме вскрыт сейф, а грабителей и след простыл. Только садовник соседнего дома утверждал, что он якобы видел двух подозрительных людей, прохаживающих незадолго до взрыва у дома биржевика. Все газеты, однако, сходились на том, что в обоих случаях в шайке была замечена женщина, причем, женщина необыкновенной красоты. Вскоре было зафиксировано еще несколько случаев ловких и дерзких ограблений, всегда сопровождающихся взрывами. При этом было точно установлено участие женщины необыкновенной красоты. Некоторые газеты указывали на странное совпадение такого рода: все подвергающиеся грабежам были так или иначе связаны с некоторыми сотрудниками полицейского отдела министерства внутренних дел. Падкие до сенсаций и броских заголовков репортеры поспешили назвать неизвестную женщину «Мисс Динамит». «Кто будет взорван мисс Динамит завтра?», «Полиция в панике», «Террористы из Москвы!», «Мисс Динамит грозит министерству внутренних дел!», «Кто следующий?»... Этими и подобными заголовками пестрели очередные выпуски газет. Появились даже фотографии никому неизвестных женщин, выдававшихся за «Мисс

Динамит». На этих фото были изображены разные, совершенно непохожие друг на друга женщины...

... Вот с чего я начал продолжать свои записки. Почему, не знаю. Чем меня заинтересовала эта полумифическая красавица? Абсолютно ничем. Я каждый раз, в каждой газете первым делом ищу каких-либо сообщений о ней... Странно... Прошло много времени, очень много! И как быстро и незаметно! А событий со времени моего побега никаких! Именно так! Никаких! Что ж наиболее существенное надо записать себе на память. Запомнился рейс в санитарной машине... Восторг был неописуемый. Готовый к новым неожиданностям и обдумывая разные способы остановления машины, я устроился у задней дверцы и вдруг заметил другую машину, неуклонно следующей за нашей. Последняя шла по пустынным, слабо освещенным окраинам улиц, делала довольно частые повороты и убедиться в том, что неизвестная машина следует именно за нами не составляло ни какого труда. Новый вихрь мыслей закружился у меня в голове. «Что бы это могло быть?» Ответа на этот вопрос я найти не мог. Если бы неизвестная машина имела намерения задержать нашу, то никакого труда для нее это не составляло бы. Но нет! Находящиеся в неизвестной машине, видимо, никаких враждебных намерений не имели. Но тогда что же? Внезапно наша машина резко затормозила. «Очевидно семафор», — подумал я. Приоткрыв дверцу, я увидел сквозь сетку дождя темные кроны низких деревьев, росших вдоль тротуара и неясно маячивший силуэт несколько поотставшей машины, тихо приближавшейся с потухшими фарами. Момент для того, чтобы незаметно скользнуть под тень деревьев, усиливающейся дождем темени, я счел благоприятным и в следующую секунду очутился на мостовой, машинально закрывая за собой дверцу уже тронувшейся с места машины. В направлении тротуара и деревьев я успел сделать лишь два-три шага, как вдруг яркий свет мощных фар ослепил меня и в тот же миг приглушенный голос назвал меня по имени:

 — Анри!

Я выхватил пистолет, стараясь взглянуть в кабину застопорившей передо мной прямо и вновь погасившей фары машины.

 — Анри! Сюда!

Только теперь я узнал так хорошо знакомый тембр голоса.

 — Как... Ты?... Но каким образом?

 — Не задавай пустых вопросов! Есть дела поважнее! И первые из них, куда тебя спрятать.

И вот все тревоги и волнения позади. Прошла неделя... Прошел месяц... еще месяц... И что ж? Ни каких событий, ни каких сведений. Безусловно, в моей драме в кафе Марсель не виновата... О нет, она мне предана! Но ее версия о том, что она узнала о моем побеге от своей знакомой Кито, очень мало правдоподобна. Да и Кито мне сказала бы об этом. Нет, что-то здесь ни то! О! Кито, она говорит, что о ней ничего не знает. Связь с ней утрачена. Совершенно ничего она не знает и о француженке. Но если Кито ни с того ни с сего могла сказать ей о моем побеге, да еще сообщить ей дату, то, как же она ничего не сказала ей о той больной, которая целиком находилась на ее попечении? Нет! Предположить подобную ребяческую болтливость со стороны Кито, болтливость, которая могла стоить мне жизни, я не могу! Это невозможно! Но Марсель знает Кито и знает ее очень хорошо... Случайность? Что-то не то. Марсель решительно отказалась мне содействовать в поисках француженки, ссылаясь на потерю всяких связей с госпиталем. И еще более странно: Марсель утратила всякий интерес к тайне Ришара! Почему? Отчего? Что с ней случилось? Ни какого вразумительного ответа я так не добился от нее. Кажется, с этой стороны я не только лишился помощи, но и приобрел некое препятствие. Марсель, именно Марсель, осторожно, последовательно отклоняет меня от моего пути. Сеет в моей душе сомнения. Уверяет в недосягаемости поставленной передо мной цели. И все же я верю ей. Но на самом ли деле верю? Пожалуй, верю, но не до конца! И, в конце концов, на кого же она работает? Но готов голову дать на отсечение, если у нее нет ни какой тайны! Что же еще? Над формулой Ришара бились лучшие наши специалисты, но результатов никаких. Составлено просто, а смысл не постижим! Есть сообщение, что часть бумаг Ришар сжег и восстановит свои формулы по возвращению во Францию, но действительно ли это было так? А куда же девалась его прекрасно оборудованная лаборатория? Ни каких следов все странно!

Массу времени и энергии я затратил на установление связи с Кито и француженкой. Много раз в районе госпиталя рисковал быть узнанным и схваченным. И все напрасно! Все следы моей сестры так же потеряны безвозвратно. По-видимому, в живых ее нет. Но живы все они или нет, искать я их должен, и буду! Француженка, Кито, моя сестра — все они или, по крайней мере, их следы будут найдены! Во что бы то ни стало! И идти к тайне Ришара я так же обязан. Как бы ни ускользали от меня все эти цели, а преследовать я их буду до конца! Что еще! Со мной пытается установить контакт человек со шрамом. Мне удалось выяснить, что он ни кто иной, как известный американский разведчик. Некоторое время я следил за ним и кое-что выяснил. Что ж контактом брезговать не следует. Весь вопрос в том, кто из нас больше выиграет от него. Сегодня первая встреча с ним. Будем осторожны. Итак, встреча состоялась. Вчера я направился в указанное мне кафе и попал в район явно не внушающий доверие. Да и само кафе не производило особого благоприятного впечатления. Внимательно, осмотревшись, я вошел в него и сразу же за одним из столиков заметил человека высокого роста, могучего телосложения, с довольно грубыми чертами лица, похожего на бывшего боксера. В глаза бросался шрам через всю щеку. Фигура уже хорошо знакома. Кафе было почти пусто. Я подошел к его столику.

 — Простите, сэр, — обратился я к нему по-английски.

 — Садитесь, мосье! Я ожидал вас! — по-французски ответил он.

Я сел, опустив руку в карман. Он ухмыльнулся:

 — Сразу видно молодого петушка!

Он похлопал себя по карману.

 — А я вот не ношу. Детские игрушки!

Я вытащил руку с портсигаром и предложил ему.

 — Психология, — хмыкнул он, но сигару взял.

Некоторое время мы молча курили и искоса разглядывали друг друга.

 — Меня зовут, предположим, Смит, — сказал незнакомец, человек со шрамом.

Я привстал и поклонился.

 — А меня предположим... — в том же духе начал я. — Анри Ландаль, — поправил меня Смит.

«Надо быть на чеку» — подумал я и изобразил кривую улыбку на своем лице. «Тут пахнет порохом».

 — Так вот мосье Ландаль, — начал Смит, — я назначал встречу с вами с одним интересующим меня вопросом. Предупреждаю, будем играть на чистоту. Зла я вам не желаю, а если бы желал, то давно мог выдать вас или ухлопать...

Начало было многообещающим и я слушал Смита с возрастающим интересом.

 — Так вот, — продолжал он, — меня интересует нечто касающееся инженера Ришара.

«Так оно и есть», — подумал я и вслух сказал:

 — Откуда вам известно мистер Смит, что я в курсе этого вопроса?

 — Нам известно и то, как вы бежали из госпиталя, предварительно убрав полицейского врача, изобретателя веселеньких пыток в их застенках.

 — Так значит все остальные живы? — быстро спросил я.

 — Кого вы имеете в виду?

 — Медсестру! — невозмутимо ответил я.

 — Какую? — С расстановкой спросил он, криво усмехаясь.

Я понял, что он загоняет меня в тупик, пользуясь широкой информацией по этому вопросу, и сказал уклончиво с весьма небольшой долей логики:

 — Я слышал выстрел...

 — Вашего пистолета в доктора? Браво, браво! Ваш слух, изумителен. — Безусловно Смит знал, что в доктора никто не стрелял, но напрасно он сделал паузу, ожидая моего опровержения. Я молчал.

 — Но вы не беспокойтесь! — продолжал Смит. — И за доктора вас вздернут за милую душу!

 — Вздернут, — печально сказал я, — безусловно, вздернут. И даже без вашей помощи, мистер... Рэд!

Рэд вздрогнул, приподнялся на своем стуле, сузившиеся глаза впились мне в лицо, сверкнули недобрым огоньком, но в следующею минуту он тут же успокоился и громко захохотал.

 — А вы ничего, господин француз, толковый малый! Хорошая школа! И он протянул мне свою огромную лапу. Я с улыбкой протянул ему свою, и мы обменялись крепким рукопожатием.

 — Только, чур, уговор, — улыбаясь, сказал я, — в игре дозволены все приемы...

 — Кроме смертельных, — добавил Рэд. — Понимаю! Не будем убивать друг друга ни по настоящему, ни косвенно. — Он минуту помолчал и сказал:

 — Что ж ваше любопытство могу удовлетворить... О медсестрах, — уточнил он, бросив на меня испытывающий взгляд. — Одна из них тяжело ранена и находится на излечении, а другая быстро поправилась, но попала на подозрение. Она ошиблась местом своего ранения. Ей, видите ли, показалось почему-то, что вы ее ранили в коридоре. Ну а пулю нашли в вашей комнате... Бывают же такие странности! Баллистика знает и не такие случаи...

 — Простите, — не выдержал я, — не...

 — Ах, да, да, да! В общем, заподозрили... После первого допроса она исчезла. Арестовали следователя и с ним трех служащих госпиталя. Но птички и след простыл!

 — Еще раз прошу извинить меня, но напротив моей палаты находилась какая-то француженка...

 — Исчезла!

 — Как так исчезла?

 — Исчезла и все тут! — Ответил Рэд тоном, не допускающий продолжения вопросов.

 — А теперь, — после паузы, продолжал он, — как насчет моего вопроса.

 — Ваш вопросик, больше не вопросик, он ничто! — сказал я.

 — Это что? По козырям?

 — Да карты можно открыть. Бумаг инженера Ришара больше не существует. Он их сжег перед самой гибелью.

Рэд сжал кулаки, его лицо покраснело, нахмурилось, и, стукнув кулаком по столу, он процедил сквозь зубы:

 — Вы сразу пользуетесь уговором! Доказательства!

Я наклонился к самому его лицу и прошептал:

 — «Хиросима 33. Рыба ушла... — я сделал паузу, глядя на Рэда.

Рэд тяжело откинулся на спинку стула.

 — И больше ничего?

 — Этого достаточно. Рыба уплыла.

 — И что ж теперь.

 — Уезжаю во Францию, адье!

 — А кто же будет ставить сети ИКГ?

 — Представляю это вам.

 — А если четверть миллиона долларов?

 — В замен могу дать только самого себя.

 — Надеюсь, перед отъездом мы еще встретимся, — задумчиво взглянул он на меня.

 — Не знаю, мистер Рэд. Посмотрим.

 — Надеюсь, что да! Уверен, что да!

Пожав друг другу руки мы расстались.

И так формула Ришара известна и американцам, но они не постигли ее смысла. Но откуда она стала им известна? И откуда у них такая уверенность в существовании бумаг Ришара? Нет! Оставлять поле сражения еще рано. Очень рано! Благодарю вас, Рэд, за предупреждение! И Кито и француженка живы и на свободе! Разыщу во что бы то ни стало! Вот жаль, надо было расспросить Рэда о сестре. Не исключено, что какие-то данные о ней они имеют. Итак, любезный Рэд мы еще встретимся!