Ах, Виолета, Виолета!

"Модель" действительно родилась в Прибалтике, имела за плечами пединститут и носила импортное имя Виолета. Ещё она держалась непринуждённо и говорила с небольшим акцентом, что придавало ей дополнительный шарм. Виолета до этого уже побывала замужем. Имела от неудачного брака сына, которого часто привозила к бабушке. Бывшая свекровь оказалась моим бывшим проректором по воспитательной работе – Татьяной Ильиничной. Мы с Чемодановым сразу определили, что отношения бывших родственников не испорчены.

– Татьяна Ильинична! Не может быть! Кто это рядом с вами? Даже лунное затмение меньше заслоняет собой солнце! Женщин такой дивной красоты мы в наших краях не встречали!

Чемоданов, который до этого разглядывал мозоли от вёсел на ухоженной ладошке, молчал. Потом зачерпнул в пригоршню за бортом водички, сделал глоток и влажной рукой поправил слипшиеся волосы на залысинах. Дальше я услышал такую речь, после которой сам, смахнув слезу умиления, поверил: какие мы хорошие и положительные, а времяпрепровождение в нашей компании никак не повредит вечернему досугу.

Татьяна Ильинична от нашего предложения посетить "Балакирев" отказалась, мотивируя, что кто – то должен остаться с внуком. Но по глазам было видно: это решение далось ей с трудом. Давая последние наставления перед отплытием лодки, она сказала:

– Виолета, постарайся вернуться к утру и несильно пьяная.

– Не переживайте, привезём через полчаса совершено трезвую! – сострил Чемоданов, работая вёслами.

Как только мы поднялись на палубу корабля, к нам подбежал юноша – рабочий ресторана, выполняющий какие – то личные поручения Чемоданова.

– Николай Николаевич! Вас какая то юная особа спрашивала. Дочкой назвалась!

– Красивая? Длинноногая? Люблю красивых! Где дочка? Ну вы, как – нибудь без меня, – сказал Коля и с мальчиком убежал в каюту, где ждала "дочка".

Оставшись один на один с Виолетой, я не расстроился, хотя по большому счёту было без разницы с Колей или в одиночку, но сейчас хотелось побыть наедине с прекрасной блондинкой. Девушка с лёгким прибалтийским акцентом поинтересовалась:

– С чего начнём нашу экскурсию по пароходу.

– Конечно, с каюты капитана, но в начале приглашаю вас в наш гостеприимный кафе – бар.

Спускаясь по винтовому трапу, я крепко сжал чуть влажную ручку своей новой знакомой. Признаюсь: даже у меня сердце стало учащённо биться.

Бар нас встретил мягким полумраком, приятной музыкой и услужливым барменом.

– Что будете?

– Пожалуйста, всё самое лучшее, с учетом моей комплекции и зверским аппетитом, – пошутила Виолета.

Остроумие и задор гостьи с противоположного берега подчёркивали серьёзное намерение: весело провести ночное приключение в моём обществе.

Бармен разнообразием закусок нас баловать не стал, поставил на стол консервы "шпроты в масле", колбаску "салями" и банку компота из брусники. С напитками дело обстояло намного лучше, ассортимент алкогольных и прохладительных напитков в баре был настолько велик, что его нет смысла перечислять.

– Почему такая диспропорция алкоголя с "десертом"? – высказала, будто в шутку, своё возмущение Виолета.

Бармен, что – то бубня под нос, удалился, да и что он мог сказать? Ведь поставкой продуктов занимался я.

– Разберёмся, виновных накажем, завтра будет лучше, чем вчера, – и взяв новую бутылку шампанского с хрустальными фужерами, я подмигнул бармену, почему – то принявшего мои слова за чистую монету. – Ну что, пошли, самое время свежим воздухом подышать, предлагаю капитанский мостик. Как у тебя с воображением? Вот и здорово, встанешь у штурвала и будешь прокладывать путь судна в ночной мгле. Мне же придётся наливать шампанское, в перерывах предлагаю целоваться.

– Согласна! – сказала Виолета, кокетливо подмигнув.

Расставив фужеры пирамидкой, я дёрнул за усики пробку, раздался хлопок, и напиток, как – то нелепо пенясь, заполнил хрусталь.

– За что пьём? – подняла фужер обворожительная гостья.

– За ночь на капитанском мостике!

Подождав, пока дама насладится букетом шампанского, я залпом опрокинул свою порцию, по – гусарски разбил хрусталь о палубу и обнял Виолету:

Отдыхающие пошли принимать утренние ванны, а самые активные выбежали на пробежку. Только нам ни до кого не было дела, мы продолжали стоять на палубе речного судна, слившись в страстном поцелуе, который стер в нашем сознании время.

Волосы Виолеты развивались на ветру, штурвал с наброшенной на него одеждой давал свободный ход, была середина июля.

Нравственная женщина

Уже второй месяц живу с Виолетой, мыслишки стали появляться: " А не покончить ли с холостяцкой жизнью".

Друзья заметили перемены, говорят:

– Всегда рубашка глаженая и поправился, лицо заметно округлилось.

Спрашиваю:

– Как вес не нагулять на домашних харчах? Раньше только один раз в день в куриной забегаловке синих цыплят – "табака" глодал. А у Виолеты всё по – человечески, три раза в день: завтрак – бутерброд с красной икорочкой, на обед – сытный суп с компотом, и ужин при свечах, как обязаловка. Чемоданов стал обижаться, придет в гости, глаза грустные, лепечет вполголоса:

– Друг у меня погибает, надо лечить!

Да я сам не знаю, что со мной происходит, наверное, привык к романтике при свечах.

Но однажды вечером к нам пришла Татьяна Ильинична. А у нас застолье, книжный шкаф купили, "накрыли стол", чтобы шкаф дольше стоял. Пригласили бывшую родственницу к столу. Сидим, я байки травлю, всем весело под закусочку. Час, два обмываем покупку, ноги затекли. Захотелось встать, размяться, потанцевать, а женщины:

– Рано плясать, давай ещё анекдот!

– Ладно, слушайте сорок первый анекдот из жизни евреев.

Расселся поудобней, ноги под столом вытянул, как – то вскользь по ножке хозяйки задел.

– Извиняюсь, – говорю.

Виолета продолжает смеяться, как бы не замечая. Сидим минут двадцать, я уже выдыхаться начал:

– Виолеточка, поставь, пожалуйста, чайку.

Какое же было мое удивление, когда она ушла, а ножка, к которой я прижимался, поглаживая тыльной стороной ступни, осталась. Уловив моё секундное замешательство, Татьяна Ильинична сказала:

– Уже поздно, надо собираться домой, молодой человек проводите даму.

– Конечно, мама, не беспокойтесь. Может, чайку попьёте и пойдёте? – отозвалась с кухни Виолета.

Был тёплый осенний вечер, уличные фонари освещали аллеи, листва мешалась под ногами. Зная, что моя спутница автомобилист – любитель, я выбрал беспроигрышную тему, где бывший студент с достоинством профессора рассказывал последние новости из жизни моторов, автомобилей и фирм их производящих. Женщина была поражена познаниями, а я – своей памятью. Не далее, как сегодня утром, ждал грузчиков, которые должны были привезти шкаф, и от скуки пролистал свежий номер "Авто РЕВЮ". Незаметно мы оказались у дверей квартиры моей бывшей проректорши по воспитательной работе.

– Зайдёшь, или надо бежать к молодой девушке, чай пить.

– Спасибо, от кофе с бальзамом не откажусь.

– Что ты ещё обо мне знаешь, что она успела рассказать?

– Единственное, что она мне сказала: вы любите в одиночестве слушать музыку Фаусто Паппети.

– Пошли, чашечкой кофе тебя угощу, и надо менять привычки.

Когда погрузился в мягкое кожаное кресло, а гостеприимная хозяйка включила музыку и ушла на кухню варить кофе, я понял, что начинаю выздоравливать и жениться ещё рано. Минут пять слушал музыку и наслаждался душевным покоем, пока в дверях не появилась Татьяна Ильинична с подносом.

– Секундочку, сейчас помогу, – быстрой походкой и хищным взглядом я перехватил поднос с кофе и поставил на журнальный столик.

– Не надо, я боюсь!

"Поздно, легче остановить груженый локомотив", – пронеслось в мозгу.

Нежно обняв женщину за плечи, я резко повалил её на кожаный деван, который стал единственным свидетелем разврата:

– Себя ненавижу, как с мужем развелась, у меня по – настоящему ни с кем не было, а так – впервые. Одно скажу, спасибо тебе, теперь и умирать не страшно.

– Тебе, Таня, рано умирать, живи, люби, наслаждайся жизнью, – первый раз назвал я её просто по имени.

Она заплакала и уткнулась мне в плечо. Отпив уже холодный кофе, я не спеша делал то, что доставляло нам обоим удовлетворение. Проректор по воспитательной работе в перерывах сообщала, что сходит с ума. Потом, рыдая, просила:

– Ещё! Ещё!

Я как честный человек к Виолете больше не вернулся. К Татьяне Ильиничне же заглядывал раз шесть, на "огонёк".

И всегда удовлетворёно для себя отмечал: молодость превращается в зрелость, а красота, забальзамированная французскими духами, переходит в "особое состояние", как наркотик, – вечно искушая соблазном.