Эхх, времени катастрофически не хватает ни на что, но нужно как-то закончить перевод.

******

После нашей свадьбы мы с Найджелом отправились в свадебное путешествие в Италию. Это была моя первая поездка за границу. Там мы посетили Милан, Венецию и Рим, и мне показалось, что Италия очень отличается от Англии.

Наконец мы прибыли в Неаполь. Мой муж сказал, что мы побываем в Помпеях, съездим на Капри, и пообещал, что мне придется по душе красота скал Фаральони. Самих же неаполитанцев он недолюбливал. Ему не нравилась их живость, не нравились улицы, переполненные детьми, все эти запахи фруктов и специй. Ему казалось, что сам город интересный, но слишком переполненный и суматошный.

Поселились мы в уютном отеле, в большом номере с видом на море, откуда всегда задувал освежающий бриз. Желая порадовать своего супруга, выходя на улицу, я надевала белое платье и белую шляпку, дополняя свой туалет белым зонтиком — Найджел говорил, что больше всего ему нравится, когда я одета во все белое, утверждая, что так я выгляжу очень по-британски.

Однажды днем мы оказались в Галерее Умберто, [итал. Galleria Umberto I — публичная торговая галерея (пассаж) в Неаполе, названная в честь короля Италии Умберто I. Была построена в 1887-1891 годы. Представляет из себя высокое и просторное крестообразное сооружение, увенчанное стеклянным куполом] и расположились за столиком ближе к ее центру. Через стеклянную крышу здания светило яркое Солнце, вокруг группками теснились итальянцы; они шумно разговаривали, кивая головами и толкаясь локтями.

Найджел заметил, что местные мужчины часто бросают на меня свои взгляды. Он постоянно поддразнивал меня, говоря, что я флиртую с некоторыми из них, на что мне неизменно приходилось возражать.

— Сейчас они будут разговаривать о тебе, — сказал он.

— Не хочу, чтобы они говорили обо мне.

— Думаю, что хочешь, ведь этого хотят все женщины. Им нравится, когда на них смотрят и когда их обсуждают; им нравится быть объектами внимания; нравится, когда любуются и восхищаются их пестрыми перышками. Они словно тропические птицы, которых мы видели в Риме.

— Но те римские птицы были чучелами.

— Ах, ну да, в самом деле...

Через некоторое время Найджел пожаловался на усталость. Его лицо осунулось, стало изможденным. Он сказал, что в Галерее слишком шумно. Покинув свой столик, мы вышли на Виа Рома, где поймали карету. Муж сел рядом со мной, и окованные железом колеса застучали по брусчатке к морю.

Когда экипаж остановился, мой супруг, казалось, был счастлив снова оказаться в нашем отеле, и даже заказал в нашу комнату корзину апельсинов. Управляющий поклонился и прищелкнул пальцами одному из портье.

Я села вместе с Найджелом перед большим открытым окном в нашей комнате, и глядела на голубое небо. Вид на бухту был просто великолепным. Некоторые рыбаки все еще работали на пляже, вдали виднелся пароход, медленно уходящий в море.

Мой муж сидел молча, любуясь морской гладью, а потом, спустя некоторое время приказал мне раздеться.

— Но только не у окна, — добавил он. — Не хочу, чтобы тебя увидели рыбаки.

Я спросила, нужно ли мне распустить волосы, но Найджел ответил, что в этом нет необходимости — сейчас он предпочел бы, чтобы я оставила прическу так, как она есть.

Я поднялась с кресла, в последний раз посмотрела на открытое море и рыбаков на пляже, а когда повернулась к мужу, то увидела, что его взгляд прикован ко мне. Разделась я возле кровати, небрежно сбросив сорочку на пол, и выйдя из нее навстречу своему любимому супругу. Найджел любовался моей заманчиво покачивающейся грудью.

Я стала перед ним полностью обнаженной, а он, покручивая в пальцах сигару, опустил глаза к моему интимному устью. Потом сказал, что я совсем не похожа на итальянских девушек, любовное лоно у которых часто бывает необычайно развитым.

— У них всегда там так много волос.

Затем мой муж поднялся, и мы оказались лицом к лицу возле кровати. Я чуть прикоснулась к нему, слегка пробежавшись кончиками пальцев по его брюкам, — и почувствовала его эрекцию. Мне припомнилось ощущение этого упругого твердого члена между губами, и мне мучительно захотелось его пососать. Я просто жаждала этого. Нежно погладив его, я спросила, не хочет ли он, чтобы я поласкала его ртом.

— Нет, не сейчас, — ответил он, отводя мою руку, и в ответ взял меня своими руками за бедра, потрогал мой живот, прикоснувшись к киске. Потом погладил мои груди, приподнял их в своих руках, поигрывая с сосками, сжимая плоть, не отрывая глаз от моих налившихся полушарий.

С моря задувал ветерок, и Найджел приобнял меня, привлекая к себе, положив руки мне на попку. Его пальцы немного поласкали ее, после чего мой супруг велел мне встать на кровати на колени.

Приподняв свою грудь в руках, я послушно отвернулась от него, чувствуя на себе его взгляд, ощущая, как он любуется моей попкой; потом опустилась коленями на кровать, наклонившись и раздвинув бедра в пригласительном жесте, чтобы он мог войти в меня; чуть выгнулась, открывая свою киску и предлагая себя, — и вместе с ней обнажилась моя нежная розочка между ягодицами.

Ладонь Найджела прошлась по обеим дырочкам, щекоча и прощупывая их своими пальцами, потом он раскрыл обе мои половинки и чуть растянул колечко.

— Не шевелись, — послышался его шепот.

Я почувствовала, как его восставшее мужское орудие давит на мой задний проход, как под его напором отрывается моя тугая дырочка — и тут сзади донесся вздох моего дражайшего супруга, когда он вошел в меня, и я охнула от ощущения внутри себя его горячей плоти. Мой муж благодарно погладил мой задок, и толкнулся вперед до самого конца, чтобы покорить свою нежную крепость, завершить штурм моей задней дырочки, после чего вышел обратно, и от этого скольжения я застонала еще громче. Упругая толщина его члена растягивала меня; снова последовал толчок вперед, после чего он стал двигаться в моем заднем проходе с неумолимой ритмичностью. ..

— Теперь чуть сожмись, — потребовал супруг, не переставая ласкать руками мои напряженные половинки.

Я чуть сжала его своим задком, и почувствовала, как Найджел задергался, запульсировал в моей попке — и тут же он кончил, изливаясь в мой задний канал, жарко пульсируя, выплескиваясь и наполняя меня своим семенем. Я чувствовала его любовный сок, его излияние в своем задке, а муж все стонал и стонал, не переставая двигаться внутри меня.

Наконец он что-то пробормотал, покинул меня, напоследок коснувшись пальцами моей потревоженной розочки. Я же просто осталась неподвижно стоять на коленях, не говоря ни слова, а после растянулась на кровати и спрятала лицо в подушке, испытывая чувство потери...

Через час Найджел вновь сказал, что ему плохо, пожаловался, что испытывает сильную усталость. Только тогда я заметила, что его глаза пожелтели, и встревожилась по-настоящему. Быстро одевшись, я отправилась искать управляющего отеля.

Управляющий оказался очень любезен, принес мне воды и распорядился вызвать врача. В холле отеля сидели гости, обжигавшие меня своими взглядами; я даже подумала, что, наверное, плохо оделась.

Наконец приехал врач. Он слегка поклонился и улыбнулся мне, сообщив, что зовут его доктор Пароли. Обладатель худого лица, он был сама учтивость. Прежде чем осмотреть Найджела, он внимательно оглядел меня с ног до головы, чуть задержавшись на моей груди. Когда осмотр был закончен, доктор Пароли успокоил меня, сказал, что у моего мужа всего лишь небольшая проблема с печенью, и все необходимое он сделает в больнице.

Мы все втроем отправились на карете в больницу в Мерджеллине, [один из прибрежных районов Неаполя. Исторически небольшая рыбацкая деревушка на окраине города] располагавшуюся на вершине небольшого холма недалеко от гавани. Найджел пробормотал мне, что он, дескать. скептически относится к итальянской медицине:

— Эти итальянцы, они такие беззаботные.

Наступил вечер. Вход в больницу был затемнен, большой вестибюль казался пустым, за исключением призраков и теней, бродивших там. В главном зале горели свечи, и эти тени мерцали в такт каждому трепетанию свечей.

Доктор Пароли устроил Найджелу палату, и вскоре мы поднялись по мраморной лестнице наверх. Я слышала шёпот проходящих мимо нас людей, видела монахинь, чьи одеяния при свете свечей покачивались, словно щупальца.

Доктор вскоре уложил моего мужа на одну из больничных коек, и вызвал медсестру, чтобы протереть больному лоб. Потом, спустя некоторое время, он вывел меня, чтобы проводить обратно в отель.

Когда я навестила Найджела на следующее утро, он казался отдохнувшим, но его лицо имело желтоватый оттенок. Нашего любезного врача нигде не было видно — он закончил свой осмотр еще до моего прихода.

Навестив мужа, я покинула больницу и прогулялась по набережной Мерджеллины, раздумывая о том, какие красивые здесь места, в которых люди казались такими счастливыми. На обратном пути в отель я решила пройтись вдоль дамбы, и по дороге чувствовала на себе взгляды итальянцев. Час еще был ранний, и было достаточно прохладно, чтобы без труда наслаждаться прогулкой. В моря дул приятный ветерок, я прошла по набережной, а затем свернула на протяженную часть Виллы Коммунале. [Один из парков Неаполя, расположенный вдоль побережья] Я смотрела на рыбацкие лодки, поворачивая во время прогулки зонтиком, на галечном пляже играли дети. Наконец я дошла до нашего отеля. Управляющий улыбнулся мне и сказал, что надеется, что болезнь моего мужа быстро пройдет.

Позже, незадолго до полудня, я снова вышла на улицу, и отправилась в Галерею. Стоял полдень, и это популярное место было переполнено. Я прошлась мимо, глядя на магазины, и вдруг увидела за одним из столиков доктора Пароли. Он был один.

Увидев меня, он встал и поклонился, после чего, улыбнувшись, пригласил меня присесть за его столик.

— Вы окажете мне честь.

Я решила, что этот врач небольшого роста, с седыми усами — очень любезный человек. Неотрывно пожирая меня глазами, он заказал для меня лимонад.

Доктор Пароли начал рассказывать о Неаполе, спросил, была ли я в музее. Оказывается, что археологический музей — это необыкновенное место, и он предложил сопроводить меня туда, если я того пожелаю.

— Разрешите мне показаться с вами на улице? Мы станем предметом разговоров всего Неаполя из-за вашей красоты.

Покраснев от его лесных слов, я ответила, что охотно принимаю его приглашение и с удовольствием посещу музей.

На площади за Галереей мы нашли карету, и поехали в ней по извилистым улочкам. Я держала свой белый зонтик, и когда наша карета проезжала мимо, дети выходили из подъездов, а их родители открывали ставни, чтобы посмотреть на нас, о чем-то разговаривая между собой по-итальянски.

— Они говорят друг другу, какая вы красавица, — видя мое недоумение, пояснил доктор Пароли. Затем, пока мы катились по холмам, он начал рассказывать о Помпеях.

Наконец мы прибыли в археологический музей. Доктор предложил мне руку, когда я выходила из кареты, и, уйдя с солнечного света, мы вдвоем зашли в прохладные мраморные залы.

Оказалось, что мы там единственные посетители. Мой спутник отвел меня в комнату, заполненную разбитыми статуями, где нас окружило огромное множество мраморных грудей и ягодиц; сотни пустых каменных глаз смотрели на нас.

Через некоторое время мы вернулись обратно к карете, и пока спускались к бухте, доктор пригласил меня на чай в свой дом.

— Для меня это будет особой честью, синьора.

Убранство его дома было украшено турецкими коврами и мавританскими стульями, повсюду были расставлены маленькие цветные бутылочки, на каждом столе стояли кварцевые статуэтки.

Я сняла шляпку. Была уже середина дня, и жара стояла невыносимой. Доктор Пароли посмотрел на меня, не отрывая взгляда от моей груди, и с чувством произнес:

— Как же вы красивы!

Тут появилась его экономка, вытиравшая руки большим фартуком — пышная грудь, широкие бедра; темные, широко раскрытые глаза беззастенчиво разглядывают меня.

Радушный хозяин приказал подать чай в библиотеку. Я смотрела на море через открытое окно, и слушала, как доктор рассказывает о своем доме на Капри. С улицы доносился аромат лаванды.

— Когда ваш муж поправится, вам непременно нужно будет приехать туда погостить.

После этого любезный доктор проводил меня в свою заваленную различными вещами библиотеку. На маленьком столике лежало несколько медных верблюжьих колокольчиков, повсюду валялись запыленные книги. Мы сели у окна, когда вошла экономка и подала чай. Доктор Пароли рассказывал о своих путешествиях по Египту, а экономка продолжила неприкрыто разглядывать меня. Затем, когда она, наконец, удалилась, хозяин дома встал и подошел ко мне.

— Синьора, вы не возьмете у меня в рот?

Я посмотрела на его оттопыривающиеся брюки, попытавшись представить себе его мужской орган, и едва заметно, но утвердительно кивнула.

Его руки тут же зашевелились, расстегивая брюки, пальцы скользнули внутрь, и он вытащил свой член, — темно-смуглый, с длинным и тонким стержнем, и с удлиненным кожаным чехольчиком, полностью покрывавшим крупную головку. Доктор сильно оттянул плоть назад до самого конца, пока навершие его пениса не обнажилось полностью.

Пока я наблюдала, как его оружие медленно твердело; — пунцовый ствол, казалось, наливался силой прямо на глазах, — у меня мелькнула мысль, что его член меньше, чем у Найджела. Затем я поласкала его, прикоснувшись и обхватив темный стержень пальцами, и он закачался, твердея еще больше. Доктор извлек свои ядра; большие, упругие, темный мешочек казался сильно раздувшимся, налитым. Мои пальцы пробежались по его морщинистой коже.

После этого я стала на колени и начала сосать, сомкнув губы вокруг ствола. Навершие его члена стало теперь очень толстым, его горячая плоть целиком заполнила мой рот. Мне это понравилось, и я приняла в себя его еще больше. Почувствовав это, врач попытался протолкнуться еще дальше вглубь моего горла.

Доктор Пароли рассказывал о женщинах, которых он знал, об их ртах, о том, как они его сосали и ласкали. Он чуть раскачивался взад-вперед на носках, а его член скользил вперед-назад между моими губами, которыми я сжимала его, удерживая ладонью его ядра. Он говорил, что не всем женщинам дано иметь достаточную упругость губ, — а мне оставалось лишь сосать его, лизать его головку языком, ритмично покачивая головой в знак согласия. По его вздыбленному стержню стекала слюна.

Тут он внезапно кончил. Длинные струи ворвались в мой рот непрекращающимся потоком, семя оказалось очень густым, а я высасывала его из изливающегося члена, который он в экстатических судорогах продолжал проталкивать глубже в горло. Когда извержение прекратилось, я облизала его слабеющий орган по всей длине, а потом пощекотала язычком навершие. Мои губы затрепетали над его головкой, я напоследок втянула ее, пока доктор наконец не покинул моего рта.

— Как же ты прекрасна, — выдохнул он.

Он позвал экономку, эту женщину с подозрительным взглядом. Вместе с ней в комнату проник запах чеснока. Хозяин заговорил с ней по-итальянски, а взгляд ее темных глаз были прикованы к моим влажным губам. Я слегка вздрогнула — экономка знала, я была уверена, что это женщина знает все, что происходит в этом доме.

В ее глазах промелькнуло насмешливое выражение. Она продолжала смотреть на мои влажные припухшие губы; мне же ничего не оставалось делать, кроме как облизывать их.

Затем доктор снова что-то сказал экономке по-итальянски. В ответ женщина лишь пожала плечами, потом подошла к стулу и села. Ее лицо оставалось бесстрастным, когда она потянула за свое темное платье и большой фартук, который его покрывал, обнажая ноги, до колен затянутые хлопковыми чулками. У нее были толстые икры, и пухлые белые бедра. Лоно оказалось хорошо развитым, покрытым поразительно густой порослью.

Она раздвинула ноги чуть сильнее. Между бедер выпирал большой кустарник, в котором проглядывали темные налившиеся половые губки.

Какая же она была густая! Настоящие джунгли темных непокорных завитков! Глядя на ее киску, я задрожала,

Доктор Пароли взглянул на меня.

— Ты разве не хочешь? Она ждет, когда ты ее полижешь.

Я встала со стула, и опустилась на колени у ног экономки. Она еще шире раздвинула свои белоснежные бедра, вызывающе раскрыв свое розовое устье. Женщина коснулась своего лобка, провела пальцами по выпуклой роще, что-то пробормотала. Мои глаза рассматривали ее норку, ее щелку с выступающим клитором, ее влажную бороздку. Экономка раскрылась полностью, чтобы целиком явить свою влажность, свой грот, восхитительную призывность своего источника наслаждения.

— У нее было три мужа, — продолжал рассказывать доктор. — Один умер в Калабрии; другой погиб под поездом; последний исчез в море.

Я наклонилась вперед. Ее лоно источало сильный, терпкий запах. Я лизнула ее бороздку, потом пососала, полизала ее устье, прошлась язычком по щелке и клитору, пососав его между губами, чувствуя запах ее интимной поросли. Когда я попробовала на вкус ее плоть, женщина издала тонкий, протяжный, всхлипывающий звук удовлетворения.

Доктор Пароли что-то произнес по-итальянски. Экономка снова издала звук, и я еще сильнее прижалась к ней. Мой рот, мои губы припали к ее жаркому интимному месту, к ее истекающей соком киске. Я нежно вылизывала ее капающую норку, вверх и вниз, касаясь ее клитора. Экономка задрожала, затараторила по-итальянски; последовала дрожь и выгибание ее тела, сопровождающиеся оргазмом. Она кончила прямо в мой рот, истекая соком, ее норка быстро затрепетала на моих губах, оставляя на моем рту и подбородке свой сладкий нектар.

Наконец я отстранилась от леса темных волос, и облизнулась, сохраняя на себе вкус и запах этой женщины.

Доктор Пароли с любовью посмотрел на меня.

— Ты сама святость. Только святая обладает такой искренней страстью.

*****

На следующее утро, когда я навестила Найджела, его состояние, казалось, значительно улучшилось. Он сказал, что я все-таки должна посмотреть на остров Капри.

— И, возможно, нам стóит съездить на Искью, [остров в неаполитанском заливе, расположенный на противоположной стороне от острова Капри] — сказал он. — Тебе может понравиться Искья. Там есть забавный танец, который местные танцуют по вечерам.