Поезд трясло на стыках рельс, ритмично покачивая полку, на которой сидели мать с дочерью. Санаторий «Лесная Сосна» был их целью на следующие две недели. Для Алины, семнадцатилетней стройной брюнетки с большими, слишком внимательными глазами, это была скучная обязаловка. Для её матери, Ирины, сорока двух лет, пышнотелой, с налитой, зрелой грудью и бёдрами, которые не скрывала даже мешковатая туника, — это был шанс.

Шанс на что? Ирина сама боялась себе в этом признаться. Муж, её Витя, был вахтовиком. Полгода в тундре, полгода дома. Эти полгода дома пролетали в ссорах, быте и редком, унылом сексе, где оба делали вид, что всё ещё как раньше. А те полгода, что его не было... Тело Ирины, некогда упругое и желанное, но всё ещё сочное, требовало внимания. Оно скучало по грубым мужским рукам, по тяжёлому дыханию над ухом, по толстому, живому хую, который заставляет забыть о возрасте и кредите.

Но была Алина. Строгая, молчаливая дочь, чей взгляд будто видел её насквозь. Оставить одну дома Ирина боялась — вдруг начнёт тусоваться с какими-то подозрительными типами? Вот и пришлось брать с собой, на свой тайный, позорный курорт похоти.

Санаторий встретил их выцветшими фасадами и запахом хлорки с тушёной капустой. Их поселили в двухместный номер с балкончиком, выходящим в густой, тёмный лес. Первый день прошёл в обустройстве. Второй — в неловком молчании. Ирина похаживала по корпусу, её глаза, голубые и ещё красивые, бегали по мужикам, оценивая их бёдра, намёк на ширинку. Она ловила на себе взгляды, задерживала их, а потом, заметив осуждающий взгляд дочери, отводила глаза, краснея.

Алина видела. Видела, как мать на пляже, в старомодном, но откровенно обтягивающем чёрном купальнике, подолгу лежала на животе, приподняв бёдра, выставляя на показ свою объёмную, мягкую задницу. Видела, как она смеётся слишком громко, разговаривая с плечистым массажистом. Видела, как по ночам мать ворочается на соседней кровати, и слышала её приглушённые, сдавленные вздохи.

На третий день всё изменилось.

Вечером Ирина, надушенная, в новом сарафане, заявила, что идёт на дискотеку в бар санатория. «Отдохнуть, послушать музыку». Алина кивнула, делая вид, что читает, но сердце её заколотилось. Как только мать вышла, она подождала пять минут и пошла следом.

Бар «У Елисея» был набит народом. Музыка играла громкая, советская. Алина затерялась в толпе, нашла столик в тёмном углу. Ирину она увидела сразу. Та сидела за столиком с двумя мужчинами. Один — лысый, грузный, с красным лицом и цепкими, жадными глазами. Второй — постройнее, с сединой на висках, но с тяжёлыми, рабочими руками. Оба смотрели на Ирину как на лакомый кусок.

Ирина пила вино, смеялась, закидывала голову. Её рука то и дело касалась руки лысого, её колено, должно быть, находилось под столом в опасной близости к его ноге. Алина видела, как взгляд матери стал влажным, губы — припухшими. Она видела, как грудь Ирины, не прикрытая лифчиком под сарафаном, колышется при каждом движении, а соски налились и отчётливо проступают через ткань.

Потом лысый, тот, что представился дядей Колей, что-то шепнул Ирине на ухо. Та засмеялась, смущённо потупилась, но кивнула. Они втроём поднялись и, пошатываясь, направились к выходу. Алина, как тень, последовала за ними.

Они не пошли в корпус. Они свернули за угол, в тёмную аллею, ведущую вглубь леса. Алина прижалась к шершавой коре сосны, затаив дыхание. Лунного света было достаточно, чтобы всё разглядеть.

Дядя Коля прижал Ирину к другой сосне, его руки сжали её бока, полезли под сарафан. Второй мужчина, дядя Серёжа, встал сзади, прижался к её мягкому заду.

— Ну что, Ирочка, соскучилась? — хрипло прошептал Коля, и его рука грубо скомкала ткань сарафана на её груди, сжав одну из тяжёлых, налитых грудей.

Ирина только стонала в ответ, её голова запрокинулась. Она была как в тумане, её тело, годами ждавшее такого, отдавалось полностью.

— Давай, покажи сиськи-то, — потребовал Коля.

Ирина послушно стянула бретельки сарафана. Тяжёлая, белая грудь вывалилась наружу. Её крупные, тёмно-коричневые, будто шоколадные, соски были твёрдыми, налитыми кровью. Дядя Коля сжал одну грудь, согнулся и взял сосок в рот, как младенец, но с жадностью взрослого мужика. Он сосал, чавкал, покусывал.

Алина, спрятавшись за деревом, чувствовала, как у неё самой перехватывает дыхание. Она видела, как руки её матери, совсем не старые, с красным маникюром, обняли голову лысого мужика, прижимая его к своей груди.

А сзади дядя Серёжа поднял подол сарафана. Ирина была без трусов. Алина ахнула про себя. Мать пришла сюда, заранее зная, на что идёт. Её полная, белая попа, с растяжками, но всё ещё соблазнительная, была полностью обнажена. А между них, в прорези тёмных, густых волос, виднелась розовая, уже блестящая от возбуждения щель.

— Ого, голая, шалава! — хрипло рассмеялся Серёжа и шлёпнул её по мягкому месту, оставив красный след.

Он расстегнул свою ширинку. Из неё вывалился его член. Он был не такой уж и длинный, но невероятно толстый, бурый, с крупной, как луковица, головкой, на которую натягивалась тугая кожица. Он был в состоянии полной, готовой к действию эрекции.

— На, полюбуйся, — прошипел он, проводя своим оружием по её ягодичной щели, оставляя влажный след.

Ирина, не открывая глаз, прогнулась ещё сильнее, подставляя себя. Её рука потянулась назад, нащупала этот толстый хуй и сжала его.

— Да... какой... толстый... — простонала она.

Дядя Коля, тем временем, отпустил её сосок, блестящий от слюны, и тоже достал своё хозяйство. Его член был другим — длинным, тонким, с огромной, бородавчатой головкой фиолетового цвета. Он поднёс его к лицу Ирины.

— Полюбуйся и на мой, мамочка. Открой ротик.

Ирина послушно открыла рот, и Коля ввёл ей несколько сантиметров. Она начала сосать, издавая тихие, хлюпающие звуки. Алина видела, как её щёки втягивались, как слюна стекала по её подбородку.

А сзади дядя Серёжа, смазав свою залупу её собственными соками, которые обильно текли по внутренней стороне её бёдер, приставил свой толстый инструмент к её входу.

— Ну, мамаша, готовься, щас тебя разворочу, — пробурчал он и одним мощным, уверенным движением вошёл в неё.

Ирина закричала, но крик был приглушён членом у неё во рту. Её тело дёрнулось, её глаза расширились от боли и наслаждения. Серёжа начал двигаться, его короткие, но мощные толчки заставляли её тело прижиматься к дереву. Его яйца, тяжёлые, в тёмной, сморщенной мошонке, шлёпались о её клитор с мокрыми звуками.

— О, да у тебя там, блядь, баня! — рычал он, ускоряясь. — Какая мокрая! Долго не ебли, шлюха?

Ирина могла только мычать, её рот был занят. Её руки сжали стволы обоих членов — одного во рту, другого в своей киске. Она сама двигала бёдрами навстречу толчкам Серёжи, её собственная, зрелая, дебёлая плоть трепетала от давно забытого, грубого секса.

Коля, тем временем, ебал её в рот всё быстрее. Он сжал её за волосы, контролируя глубину, и она давилась, слёзы текли из её глаз, но она не останавливалась.

Алина смотрела, не в силах оторваться. Её собственная рука, будто чужая, потянулась к своей промежности. Она расстегнула джинсы, запустила руку внутрь. Её трусики были уже мокрыми. Она нашла свой маленький, набухший клитор и начала тереть его через ткань, глядя, как её мать, уважаемая бухгалтер Ирина, обслуживает сразу двух незнакомых мужиков в лесу.

Сперва кончил Коля. Он с рыком выдернул член из её рта и, держа его в руке, залил её лицо и грудь густыми, белыми струями спермы. Она тяжело дышала, её испачканное лицо было похоже на маску разврата.

Почти сразу за ним, с мощным стоном, кончил внутрь неё Серёжа. Алина видела, как его яйца сжались, как он вогнал свой толстый член до упора и замер, изливая в её нутро своё семя. Когда он вышел, из растянутой, розовой щели Ирины хлынул наружу густой, белый поток, смешанный с её соками.

Они стояли так несколько минут, тяжело дыша. Потом мужики, похлопав Ирину по заду, поправили одежду и, перекинувшись парой похабных фраз, ушли, оставив её одну.

Ирина прислонилась к дереву, вся в сперме, с размазанной тушью, с растрёпанными волосами. Она провела рукой по своему лицу, облизала пальцы, на которые попала сперма, и её губы растянулись в блаженной, пошлой улыбке. Она была счастлива. Унижена, использована, но счастлива.

И в этот момент её взгляд упал на сосну, из-за которой вышла Алина.

Сначала в её глазах был просто ужас. Чистый, животный страх. Потом стыд. Глубочайший, всепоглощающий стыд. Она попыталась прикрыть грудь, вытереть лицо, но это было бессмысленно.

— Алина... дочка... я... — она не могла вымолвить ни слова.

Алина подошла ближе. Она не кричала, не плакала. Она смотрела на мать с холодным, недетским интересом.

— Успокойся, мама, — тихо сказала она. — Я всё видела.

В номере было тихо. Ирина, умывшись, сидела на своей кровати, не в силах поднять глаза на дочь. Алина сидела напротив.

— Сколько раз? — спросила Алина, её голос был ровным.

— Первый... Впервые... — прошептала Ирина.

— Врешь. Ты знала, куда идёшь. Ты была без трусов.

Ирина расплакалась. Тихими, жалкими всхлипываниями.

— Прости... Я не знаю, что на меня нашло... Папа... он никогда... я так давно...

— Хочешь ещё? — вдруг спросила Алина.

Ирина подняла на неё глаза, полные слёз и ужаса. Но где-то в глубине, в самых потаённых уголках, вспыхнула искорка надежды. И похоти.

— Что?..

— Ты хочешь ещё таких... мужиков? Хочешь, чтобы они тебя трахали? Чтобы кончали на тебя? В тебя?

Ирина, краснея и бледнея, молча кивнула.

— Хорошо, — сказала Алина. Её лицо было невозмутимым. — Я ничего не скажу папе. Я буду делать вид, что ничего не знаю. Более того... — она сделала паузу, —. ..я могу тебе помочь. Прикрывать тебя. Предупреждать.

— Зачем? — выдохнула Ирина.

Потому что это... интересно, — тихо призналась Алина, и её щёки слегка покраснели. — И потому что я понимаю. Папа... он. А ты... ты ещё женщина.

Ирина смотрела на дочь, не веря своим ушам. Стыд, страх и дикое, неконтролируемое облегчение боролись в ней.

— Значит... договор? — робко спросила она.

— Договор, — подтвердила Алина. — Ты получаешь то, что хочешь. А я... я получу своё. Наблюдая.

Она встала, подошла к окну, глядя на тёмный лес, где всего час назад её мать познавала животную страсть.

— Завтра, мама, — сказала Алина, не оборачиваясь. — Завтра ты снова пойдёшь на дискотеку. И на этот раз, я думаю, ты сможешь быть ещё развратнее. А я... я буду смотреть.

Ирина, сидя на кровати, почувствовала, как по её телу, ещё чувствительному после недавнего мощного секса, пробежали мурашки. Стыд отступал, уступая место новому, порочному возбуждению. Её дочь, её собственная кровь, стала соучастницей её падения. И это падение обещало быть долгим и сладким.

В номере пахло дешёвым санаторным ужином — гречневой кашей и тушёнкой. Но под этим запахом витал другой, неуловимый и острый — запах секрета, стыда и тайной договорённости. После того лесного вечера прошло два дня. Два дня тягостного молчания и украдких взглядов.

Алина сидела на своей кровати, скрестив ноги, и будто бы смотрела в телефон. Ирина нервно перебирала складки своего халата, её взгляд блуждал по стенам, не находя покоя. Воздух был густым, как кисель, и его нужно было разрезать.

— Мам, — тихо начала Алина, не поднимая глаз от экрана. — А что ты... чувствовала? Тогда.

Ирина вздрогнула, будто её ударили током.

—Что? — её голос сорвался на фальцет.

—Ну, когда они тебя... — Алина наконец подняла на мать свой спокойный, изучающий взгляд. — Когда они были в тебе. И когда ты... их... пробовала. Какие они на вкус?

Ирина покраснела так, что казалось, щёки вот-вот лопнут. Она отвела глаза, её пальцы сжали край матраса до побеления костяшек. Стыд был всепоглощающим. Но под ним, как под слоем пепла, тлел уголёк — тлел воспоминанием о том грубом наслаждении.

— Алина, это же... неправильно... — прошептала она.

—Мы уже прошли эту точку, мама, — холодно констатировала дочь. — Мы обе. Расскажи. Я хочу знать.

Ирина закрыла глаза. Словно повинуясь приказу, её язык провёл по губам. Она снова была там, в лесу, прижатая к шершавой коре.

— Стыдно, — выдохнула она. — Ужасно стыдно. Чувствуешь себя... грязной тряпкой. Последней шлюхой. Но в этом... в этом есть кайф. Дикий, животный кайф. Когда понимаешь, что ты — просто самка, которую... используют.

Она замолчала, собираясь с мыслями. Алина не спускала с неё глаз, её собственная рука лежала на колене, но пальцы слегка подрагивали.

— Тот... Коля... — продолжила Ирина, и её голос стал тише, хриплее. — Он был длинный, тонкий. Головка... огромная, вся в каких-то бугорках, тёмная, почти фиолетовая. На вкус... — она сглотнула, —. ..на вкус он солёный. Пахнет кожей, потом... и чем-то металлическим. Когда он входит в рот... он упирается прямо в горло, нечем дышать. Слезы текут сами. А слюни... слюни текут ручьём, ты не можешь их сглотнуть, они просто капают. И ты слышишь эти звуки... хлюпающие, противные... и понимаешь, что это ты их издаёшь.

Алина медленно перевела дух. Её пальцы сжали край кровати.

— А тот... сзади? — прошептала она.

—Серёжа... — на лице Ирины промелькнула что-то вроде улыбки. — Он... толстый. Очень. Кажется, что он тебя просто разрывает на части. Когда он входит... это больно. Резко, до слёз. Но потом... потом эта боль куда-то уходит. И остаётся только... полнота. Невероятная. Он заполняет всё внутри, каждую складочку. Он упирается куда-то глубоко, в самый конец, и кажется, что он сейчас проткнёт тебя насквозь. А его яйца... — она снова сглотнула, —. ..они тяжёлые, горячие, они шлёпаются тебя между ног с каждым его толчком, и от этого... от этого сводит живот.

Она открыла глаза. Они были влажными, но горели каким-то внутренним, постыдным огнём.

— А их... сперма? — выдавила Алина, чувствуя, как у неё пересыхает в горле.

—Густая, — сразу ответила Ирина, будто ждала этого вопроса. — Тёплая. Солёная, с горчинкой. У Коли — её было много, она липла к лицу, к ресницам... а у Серёжи... когда он кончил внутрь... я почувствовала, как она вытекает. Горячая струя... и потом чувствуешь, как она течёт по ногам, липкая... и пахнет... пахнет мужчиной. Чужим мужчиной.

Она замолчала, тяжело дыша. Признание, как гной, вытекло из неё, принеся и облегчение, и новую волну стыда.

Алина какое-то время молчала, переваривая услышанное. Потом поднялась и подошла к окну, глядя на балкон — узкий, заставленный старыми стульями.

— Ходить по лесам — несерьёзно, мама. Можно заболеть, да и комары, — сказала она деловым тоном, будто обсуждала план экскурсий. — Веди их сюда. В номер.

Ирина ахнула.

—Сюда?! Но Алина... здесь ты...

—Я буду на балконе, — Алина повернулась, и в её глазах читалась непоколебимая решимость. — Или вообще уйду гулять. У тебя будет два, три часа. Ты сможешь... всё сделать с комфортом. Принять душ потом сразу.

— Но... как я буду смотреть тебе в глаза? — прошептала Ирина, в ужасе представив эту картину.

Алина пожала плечами.

—Так же, как и сейчас. Ты хочешь этого. Я это понимаю. И я даю тебе возможность. Без грязи и комаров.

Ирина смотрела на дочь, на её юное, строгое лицо. Страх боролся с всепоглощающей, низменной жаждой. Возможность быть в безопасности, на чистой постели, с возможностью помыться после... Это была неслыханная роскошь.

— Ты... ты уверена? — голос её дрожал.

—Абсолютно, — ответила Алина. — Договор, мама. Ты получаешь своих мужиков и их толстые хуи. А я... — она чуть заметно улыбнулась, —. ..я получаю своё.

На следующий вечер Ирина, накрашенная, в новом, откровенном чёрном белье под платьем, снова отправилась в бар. Алина осталась в номере. Она не нервничала. Она ждала.

Примерно через час за дверью послышались шаги, сдержанный смех и глухой стук. Дверь отворилась. Первой зашла Ирина, её лицо пылало, глаза блестели. За ней, крякая и переминаясь с ноги на ногу, вошли двое — тот самый дядя Коля и новый, незнакомый, коренастый мужик с бычьей шеей и маленькими, блестящими глазками.

Алина, сидевшая в кресле с книгой, сделала вид, что удивлена.

—Мам? Гости?

Ирина застыла в нерешительности, но коренастый мужик, тот, что был новым, уже оценивающе окинул Алину взглядом.

—О, а это кто у нас? Дочурка? — он хрипло рассмеялся.

Алина холодно посмотрела на него, потом на мать.

—Я посижу на балконе, — сказала она ровным тоном, встала и, взяв книгу, вышла на застеклённую лоджию, притворив за собой дверь.

Она села на старый плетёный стул, поставив ноги на другой. Она не открывала книгу. Она прислушивалась.

Сначала доносились лишь неразборчивые голоса, смешки. Потом послышался звук падающей на пол молнии — это снимали платье. Потом — сдавленный, влажный вздох Ирины.

Алина прильнула к стеклу. Штора на балконной двери была не до конца задернута, оставалась щель.

Ирина стояла на коленях на кровати, зажатая между двумя мужчинами. Она была только в чёрном бюстгальтере, который грубо расстегнули, и её тяжёлые груди вывалились наружу. Дядя Коля, стоя перед ней, уже достал свой длинный, с бородавчатой головкой член и приставил его к её губам. Ирина послушно открыла рот и взяла его.

Алина видела, как напряглась шея матери, как её щёки втянулись. Слышались тихие, хлюпающие звуки.

А коренастый мужик, тот, что с бычьей шеей, встал сзади. Он был уже голый ниже пояса. Его член был коротким, но невероятно толстым, как сарделька, с огромной, тупой, багровой головкой. Он шлёпнул им по ягодицам Ирины, оставив красный след, потом провёл между них, собирая влагу, которая уже блестела на её тёмных волосах.

— Ну, мамаша, принимай гостей, — прохрипел он и, придерживая её за бедро, одним мощным движением вогнал в неё свой толстый инструмент.

Ирина закричала, но крик был приглушён членом во рту. Её тело дёрнулось вперед. Коля, не вынимая члена из её рта, схватил её за волосы, контролируя глубину.

Алина, наблюдая с балкона, медленно провела рукой по своему животу. Она чувствовала, как между её ног становится тепло и влажно. Она расстегнула верхнюю пуговицу джинсов.

Коренастый мужик начал двигаться. Его короткие, мощные толчки раскачивали тело Ирины на кровати. Он бил в неё, как таран, его яйца шлёпались о её клитор. Он говорил ей грязные, похабные слова, называл её шлюхой, просил сказать, нравится ли ей его толстый хуй.

Ирина, вся во власти двух мужчин, могла только мычать в такт их движениям. Слюна текла у неё по подбородку, смешиваясь со слезами. Но её тело, её зрелая, жаждущая плоть, отвечала им — её бёдра двигались навстречу толчкам, её влагалище, растянутое до предела, обильно орошало член коренастого мужика её соками.

Алина, не в силах сдержаться, запустила руку в свои джинсы. Её пальцы нашли её собственный, маленький, но твёрдый клитор. Она начала тереть его, глядя, как её мать, уважаемая женщина, обслуживает двух чужих мужиков на своей же кровати. Она представляла, что чувствует мать — эту растягивающую полноту, этот солёный вкус во рту, этот стыд и это невероятное, животное наслаждение.

Сперва кончил Коля. Он с рыком выдернул член изо рта Ирины и, держа его в кулаке, залил её лицо и грудь густой, белой спермой. Она тяжело дышала, её веки были закрыты, а лицо искажено гримасой экстаза.

Почти сразу за ним, с мощным стоном, кончил внутрь неё коренастый мужик. Алина видела, как его тело напряглось, как он вогнал свой толстый член до упора и замер, изливая в её нутро своё семя.

Когда он вышел, из растянутой щели Ирины хлынул наружу густой, белый поток.

Мужики, похлопав Ирину по заду и бросив ей несколько унизительных фраз, стали одеваться и ушли, оставив её одну на залитой спермой и потом кровати.

Алина ещё несколько минут посидела на балконе, давая матери прийти в себя. Потом тихо вошла в номер.

Ирина лежала на боку, вся перепачканная, её тело было покрыто испариной, волосы слиплись. Она смотрела в стену пустым взглядом.

Алина подошла, села на край кровати.

—Ну как? — тихо спросила она.

Ирина медленно перевела на неё взгляд. В её глазах не было ни стыда, ни ужаса. Только усталость и глубочайшее, животное удовлетворение.

—Он... тот новый... он такой толстый... — прошептала она. — Я думала, он порвёт меня пополам.

Алина кивнула.

—Помойся. И ложись спать -- тихо сказала мама.

Алина встала и пошла в душ. Стоя под струями прохладной воды, она думала о липкой сперме на лице матери, о том, как та облизывала губы. Её собственная рука снова потянулась между ног. Она была ненасытна. И её мать — тоже. Их тайна, грязная и постыдная, крепчала с каждым таким вечером, связывая их узами, крепче любых родственных.

Воздух в санаторном парке был густым и сладким от запаха нагретых за день сосен. Алина бродила по аллеям, слушая скрип гравия под кроссовками. Мамин звонок застал её за час до этого.

«Алиночка, ты не против...? Я познакомилась с одним мужчиной. Очень приличный. Инженер. Он пригласил меня к себе... с ночёвкой. Если ты не против, я... я соглашусь».

Голос матери звучал взволнованно, но твёрдо. В нём не было и тени прежнего стыда. Была лишь жажда нового приключения.

«Конечно, мам. Не скучай», — равнодушно ответила Алина и положила трубку.

Теперь она была предоставлена сама себе. Парк был пустынен. Изредка попадались парочки пенсионеров, да одинокие «дядьки» зрелого возраста, которые провожали её долгими, оценивающими взглядами. Их взгляды были тяжёлыми, липкими, но Алина чувствовала себя неуязвимой. Она была наблюдателем, а не участником этого мира взрослых похотей.

Возле небольшого ларька она купила себе эскимо. Пока продавщица искала сдачу, к ларьку подошли две женщины. Одна — лет пятидесяти, стройная, подтянутая, с короткой седой стрижкой и умными, насмешливыми глазами. Вторая — ровесница её мамы, полноватая, с пышной грудью и густыми, тёмными волосами, уложенными в пышную причёску. Они смеялись чему-то своему, весёлому и беззаботному.

— И мне, пожалуйста, клубничное, — сказала седая женщина, и её взгляд скользнул по Алине — быстрый, профессиональный, запоминающий.

— Девушка, а вы не знаете, когда тут бассейн закрывается? — спросила полноватая, улыбаясь во всё лицо. Её улыбка была тёплой, располагающей.

Алина, поймав себя на том, что рассматривает их, ответила что-то невнятное. Они перекинулись ещё парой фраз о погоде и духоте, а потом женщины, взяв своё мороженое, ушли. Алина пошла в сторону своего корпуса.

Каково же было её удивление, когда, поднявшись на свой этаж, она увидела этих же двух женщин, стоящих прямо у соседней двери. Их номер был рядом.

— О, соседка! — обрадовалась полноватая. — А мы тут гадали, кто за стенкой тусуется. А ты одна? Не скучно?

Алина, почувствовав лёгкую неловкость, пожала плечами.

—Я с мамой. Но она сегодня... в гостях. Ночует у знакомых.

Женщины переглянулись. Взгляд между ними был быстрым, понимающим.

— Ах, вот как, — протянула седая, её голос был низким, бархатистым. — Сидеть одной в номере — это, знаешь ли, не лучший способ провести вечер. У нас как раз бутылочка неплохого вина припасена. Заходи, посидим, поболтаем. Как тебя зовут?

— Алина, — автоматически ответила она.

— Я — Вика, — представилась седая.

—А я — Оля, — улыбнулась полноватая. — Ну что, Алиночка, составишь нам компанию? Спасай от скуки.

Что-то в их настойчивости, в этом тёплом, но цепком внимании заставило Алину замереть. Это было не похоже на грубые приставания мужиков. Это было тоньше, опаснее и оттого — интереснее. Она кивнула.

— Ненадолго.

Номер был таким же, как и у них, но обставленным с намёком на уют: на тумбочке стояли дорогие духи, на спинке стула висел шёлковый халат. Пахло дорогим парфюмом, вином и чем-то ещё, сладковатым, возбуждающим.

Оля налила вина в три стаканчика. Вино было сладким, терпким. Алина сделала глоток, чувствуя, как по телу разливается тепло.

— Так мама твоя развлекается, а ты тут одна скучаешь? — с лёгкой насмешкой спросила Вика, присаживаясь на кровать рядом с Алиной. Её колено почти касалось её ноги.

— Она... у знакомых, — снова повторила Алина, чувствуя, как краснеет.

— Знаем мы этих «знакомых», — усмехнулась Оля, подсаживаясь с другой стороны. — В нашем-то возрасте все «знакомые» — с одним и тем же прибором в штанах. Небось, какому-нибудь толстому вахтёру на его потный, старый член сесть предложили.

Алина ахнула от такой откровенности. Её взгляд метнулся от одной женщины к другой. Они сидели слишком близко. Их тела, зрелые, пахнущие дорогими духами, окружали её.

— Не бойся, мы шутим, — мягко сказала Вика, и её рука легла на колено Алины. Ладонь была прохладной, тонкие пальцы обхватили сустав. — Просто... мы видим, что ты не простая девочка. Ты смотришь на всё... с пониманием. Как взрослая.

Её пальцы начали медленно водить по колену Алины, едва касаясь кожи ниже края шорт. Алина почувствовала, как по телу пробежали мурашки. Она хотела отодвинуться, но тело не слушалось. Было страшно. И дико интересно.

— А ты... пробовала когда-нибудь? — тихо, почти шёпотом, спросила Оля, наклоняясь к её уху. Её губы почти касались мочки. — Не с мальчиками... а с женщиной?

Алина отрицательно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Её сердце колотилось где-то в горле.

— Женские руки... они нежнее, — продолжила Вика, её пальцы уже ползли вверх по внутренней поверхности бедра Алины. Кожа там была особенно чувствительной. — Женский язык... он ласковее. Женщина знает все тайные места на теле другой женщины... все точки, от которых можно сойти с ума.

Рука Вики упёрлась в промежность Алины. Через тонкую ткань шорт и трусиков девушка почувствовала давление. Она ахнула и инстинктивно сжала бёдра, поймав её рубу.

— Расслабься, детка, — прошептала Оля, и её рука легла на талию Алины, притягивая её ближе. — Мы не сделаем ничего плохого. Мы просто покажем тебе... другую сторону удовольствия.

Вика, не убирая руки, наклонилась и своими губами, мягкими и прохладными, коснулась шеи Алины. Она не целовала, а скорее обволакивала кожу, её язык скользнул по яремной впадине. Алина вздрогнула, и её бёдра сами разжались.

Это было сигналом. Пальцы Вики немедленно нашли выпуклость её вульвы через ткань и начали надавливать на неё, медленно, ритмично. Оля в это время целовала её плечо, одна рука скользнула под её майку и ладонью, прохладной и уверенной, обхватила её маленькую, но упругую грудь, сжав сосок.

— Какая ты упругая... вся, — прошептала Оля прямо в её ухо. — Вся горишь.

Алина закрыла глаза. Это было непохоже ни на что. Это не было грубым захватом, как у мужиков её матери. Это была медленная, изощрённая осада. Её тело, всегда бывшее лишь инструментом для наблюдения, теперь само стало центром внимания. И оно отзывалось предательским возбуждением. Между ног стало тепло и влажно.

Вика, не прекращая массировать её киску через ткань, другой рукой расстегнула пуговицу на её шортах.

—Давай, красавица, поможем им, — тихо скомандовала она.

Алина, будто во сне, приподняла бёдра, позволяя Вике стянуть с неё шорты и трусики одним движением. Прохладный воздух комнаты коснулся её обнажённой кожи. Она сидела на кровати, раздвинув ноги, в одной майке, снизу совершенно голая.

— О, какая прелесть... — с искренним восхищением выдохнула Оля, разглядывая её лобок — гладкий, с аккуратной полоской тёмных волос, и набухшие, розовые половые губы, между которыми уже блестела влага.

Вика опустилась на колени перед ней. Её седые волосы контрастировали с молодостью кожи Алины.

—Теперь смотри и чувствуй, — сказала она и, раздвинув большие половые губы Алины двумя пальцами, обнажила маленький, тёмно-розовый, напряжённый клитор и само влагалище, нежное и уже приоткрытое.

Потом она наклонилась и коснулась его кончиком языка.

Ощущение было шокирующим. Мягкий, влажный, невероятно нежный язык скользнул по её самой чувствительной точке. Не так, как это делала она сама своими грубыми пальцами. Это была ласка, исследование. Язык Вики водил по кругу вокруг клитора, затем скользил вниз, к самому входу во влагалище, собирая её соки, и возвращался обратно.

Алина застонала, её голова упала на плечо Оли, которая в это время продолжала ласкать её грудь, щипая и поглаживая сосок.

— Да... вот так, — поощряла Оля, целуя её висок. — Отпусти себя. Отдайся.

Вика ускорилась. Её язык задвигался быстрее, сосредоточившись на клиторе. Она зажимала его между губ, слегка посасывала, водила кончиком языка по самому его чувствительному кончику. Одной рукой она продолжала раздвигать половые губы Алины, а два пальца другой руки медленно, нежно ввела во влагалище.

Алина вскрикнула. Внутри было тесно, влажно и горячо. Пальцы Вики, тонкие и ловкие, двигались внутри неё, изгибаясь, нащупывая какие-то неведомые точки. А её язык в это время доводил клитор до невыносимого, сладкого напряжения.

Это была пытка наслаждением. Алина металась между ними, её тело было уже не её, оно было инструментом в опытных руках этих женщин. Она слышала свои собственные стоны, хлюпающие звуки, которые издавали пальцы Вики внутри неё, и тяжёлое дыхание Оли.

— Я... я сейчас... — простонала она, чувствуя, как спазм подбирается к животу.

— Кончай, детка, — приказала Вика, её голос был хриплым от напряжения. — Кончай мне на язык.

Эти слова, грубые и властные, добили её. Оргазм накатил волной, заставив её тело выгнуться и затрепетать. Внутри всё сжалось вокруг пальцев Вики, выталкивая их, а из влагалища хлынули тёплые струи соков прямо на поджидающие губы и язык Вики, которая с жадностью приняла её исторгнутую влагу, не проронив ни капли.

Алина рухнула на кровать, совершенно разбитая, её ноги всё ещё дрожали. Вика медленно поднялась, вытирая рот тыльной стороной ладони, на её губах блестела влага. Она смотрела на Алину с удовлетворением хищницы.

— Ну что, понравилось? — спросила Оля, не переставая гладить её волосы.

Алина могла только кивнуть, не в силах говорить. Её взгляд упал на Вику, на её намокшие губы. И её тело, вопреки усталости, снова отозвалось слабым импульсом желания.

Оля, поняв это, улыбнулась.

—Кажется, наша девочка оказалась очень способной ученицей. Думаю, вечер только начинается.

Она потянулась к поясу своего халата. Вика сделала то же самое. Алина, лежа на кровати и глядя на двух обнажающихся зрелых женщин, понимала, что её роль наблюдателя окончательно и бесповоротно закончилась. Она стала частью этого мира. И ей это нравилось.

Два дня. Мама исчезла на два дня. Алина бродила по санаторным аллеям, и её мысли путались, как клубок змей. Образ матери, принимающей в себя чужие члены, смешивался с воспоминаниями о влажных губах Вики, о толстых пальцах Оли внутри неё. Она чувствовала себя грязной, испорченной, но эта испорченность согревала изнутри, как стопка запретного алкоголя.

Именно в этот момент она почти столкнулась с ним. Тот самый, коренастый, с бычьей шеей. Тот, что трахал её маму сзади, пока та сосала другому. Он стоял, курил, глядя на озеро. Увидев её, он не узнал сразу, потом тень удивления скользнула по его лицу.

— Дочурка? — хрипло спросил он. — А где мама-то твоя? Небось, нового друга нашла?

Алина хотела огрызнуться, сбежать, но что-то удержало. Он смотрел на неё не с той животной жадностью, как тогда, а скорее с усталым любопытством.

— Она... в гостях, — буркнула Алина.

Он кивнул, затягиваясь.

—Я Василий. Извини, что тогда... при тебе... — он мотнул головой в сторону корпуса. — Мы с Колькой, мы после бани, горилка... не сдержались. Твоя мама, она... ну, сама видела, какая.

Разговор не клеился, но он не уходил. Говорили о духоте, о скуке санатория, о том, что молодёжи тут нет. Он оказался не грубым животным, а... обычным мужиком. Сварщиком с Урала, усталым от жизни и ищущим хоть какой-то отдушины.

— Чего ты одна-то болтаешься? — спросил он наконец. — Заходи ко мне, чайку попьём. У меня номер люкс, с чайником. Один я, скучно.

Инстинкт кричал: «Беги!». Но любопытство и какая-то странная, извращённая связь через мать тянули её к нему.

—Нет, — покачала головой Алина. — Я не... я не такая.

Он усмехнулся, не зло, а с пониманием.

—Да я вижу, что не такая. Я и не подумаю ничего. Честное пионерское. Просто посидим.

И она, сама не понимая как, пошла за ним.

Номер и правда был лучше ихнего. Чистый, пахло свежестью. Он налил ей чаю, поставил коробку конфет. Говорили о пустяках. Но атмосфера сгущалась. Он смотрел на неё не как на девочку, а как на женщину. И этот взгляд был приятен.

— Слушай, Алина... — он потёр переносицу, будто смущаясь. — Я тебя очень прошу. Один раз. И всё.

— Что? — насторожилась она.

— Ну... я мужик. А ты девица красивая. Стоишь передо мной в этом сарафанчике... — он сделал паузу, выбирая слова. — Дай я на тебя посмотрю. Немного. Ты постой, повернись... а я... я свой хуй подрочу. На твои трусики. Только на них. Я тебя трогать не буду. Обещаю.

Алина ахнула. Предложение было настолько пошлым, нелепым и в то же время откровенно возбуждающим, что у неё перехватило дыхание. Это была не грубая сила, а игра. Грязная, унизительная игра.

— Вы же обещали... — слабо протестовала она.

— Я и не трогаю. Слово сдержу. Ну, пожалуйста... — в его голосе была настоящая мольба. И власть. Власть человека, который знает, что её мать была у него в полном распоряжении.

И это сработало. Мысль, что этот мужик, видавший виды, будет дрочить на неё, стоящую в невинном сарафане, показалась дико забавной и порочной.

— Хорошо, — выдохнула она, и её сердце забилось чаще. — Но... только так. И если я скажу «стоп»...

— Всё, сразу стоп, — он тут же согласился, и в его глазах вспыхнул азарт.

Алина встала, отставив стакан с чаем. Она медленно прошлась по комнате, как манекенщица, чувствуя, как его горячий взгляд пожирает её. Потом остановилась перед ним, повернувшись лицом.

Сергей, не сводя с неё глаз, расстегнул ширинку. Его член, тот самый, толстый и короткий, уже был наполовину возбуждён. Он достал его, обхватил ладонью и начал медленно водить вверх-вниз.

— Приподними сарафан, — тихо скомандовал он. — Дай полюбоваться.

Алина, краснея до корней волос, взялась за подол и медленно приподняла его, открывая длинные, стройные ноги и белые, почти детские, хлопковые трусики.

— Какие хорошенькие... — прошептал он, ускоряя движение руки. Его член быстро налился кровью, становясь толще, твёрже. Багровая головка, тупая и круглая, выскочила из крайней плоти, блестя от появившейся прозрачной капли. — Повернись... боком.

Она повиновалась. Теперь он видел изгиб её бедра, намёк на лобок под тканью, контур ягодиц. Его дыхание стало хриплым.

— Чёрт... какая ты... — он застонал, и его рука задвигалась быстрее. — А мама твоя... она знает, какая у неё дочка?

— Нет... — выдохнула Алина. Ей было не по себе, но между ног стало тепло и влажно. Быть объектом такого откровенного, но безопасного вожделения было пьяняще.

— А хочешь, чтобы узнала? — он продолжал, его речь прерывиста. — Чтобы узнала, что ты стоишь перед мужиком, а он... дрочит на тебя... на её маленькую девочку...

Его слова, грубые и развращающие, добирались до самого её нутра. Она почувствовала, как её трусики промокают. Она закрыла глаза, представляя, как его толстый, знакомый член скользит в его руке, а он смотрит на неё.

Внезапно он застонал громче.

—Алина... можно я... можно я кончу? На твои трусики... на коленки?

Она, опьянённая моментом, кивнула, не открывая глаз.

Его движения стали резкими, хаотичными. Он подошёл ближе, его тело напряглось, и с хриплым, сдавленным криком он обрушил на её трусики и голени, чуть выше колен, несколько густых, тёплых струй спермы. Она почувствовала, как липкие, белёсые капли падают на её кожу, как они медленно стекают вниз.

Он тяжело дышал, опустившись на стул. Его член, всё ещё пульсирующий, медленно опадал.

Алина стояла, не двигаясь, глядя на следы его семени на своих ногах. Стыд пришёл позже. Сначала было лишь странное, торжествующее чувство власти. Она его возбудила. Довела до конца. И осталась неприкосновенной. Нет, не совсем.

— Ты... обещал не трогать, — тихо сказала она, глядя на него.

— Я и не тронул, — хрипло ответил он, вытирая руку платком. — Это ты меня тронула. Так, что мало не показалось.

Он был прав. Она тронула его. Своим видом, своим согласием, своей игрой. И он тронул её — своим вожделением, своей спермой на её трусиках и коже.

— Теперь иди, — сказал он, и в его голосе прозвучала усталость. — Иди, умойся. И... спасибо.

Алина опустила подол сарафана. Липкие полосы на ногах были сокровенной тайной. Она вышла из его номера, не оглядываясь. Она не была той же девочкой, что вошла туда час назад. Её «честность» оказалась сомнительной, а границы — куда более размытыми, чем она думала. И этот мужик, Сергей, оказался не просто животным. Он был тем, кто показал ей новую грань её собственной, пробуждающейся порочности.

Воздух в их номере был густым от невысказанных слов и тяжёлых взглядов. Ирина вернулась на третий день, сияющая, отдохнувшая, от неё пахло чужим одеколоном и сексом. Она бросила на дочь быстрый, оценивающий взгляд.

«Ну что, скучала?» — спросила она, снимая туфли. В её голосе не было и тени былого стыда, лишь лёгкая, порочная усталость.

Алина молчала. Она сидела на кровати, поджав ноги, и вспоминала тёплые, липкие капли на своей коже и властный, низкий голос Вики. Она была уже не просто наблюдателем. Она стала участницей. И мать, казалось, чувствовала это на каком-то животном уровне.

Вечером, когда они обе лежали в постелях, Ирина заговорила в темноте.

—Алиш...Ты же ничего не скажешь папе? Да?

—Нет, — коротко ответила Алина.

—И...ты же понимаешь маму? — голос Ирины стал заискивающим, сладким. — Мне так тяжело... Ты видела, какой папа. Сухой, как сухарь. А женщине нужно... внимание. Ласка. Понимаешь?

Алина понимала. Слишком хорошо понимала. Её собственное тело, ещё помнящее прикосновения женщин и порочный восторг от игры с Сергеем, отзывалось на эти слова смутным гулом.

— Я понимаю, — тихо сказала она.

Ирина перевернулась на бок, лицо её было тёмным пятном в сумраке.

—А ты...ты уже взрослая. Красивая. Мужики на тебя смотрят, я видела. Тот Сергей, например... Он тебе ничего?

Алина почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

—Нет.Ничего.

— Зря, — с притворной лёгкостью сказала Ирина. — Мужик он хоть и простой, но... с хозяйством. Солидным. Ты бы видела, как он кончает... фонтан, я тебе скажу. А вкус... — она сделал паузу, давая словам просочиться в сознание дочери, —. ..вкус у малафьи особенный. Солёный, с горчинкой. Напоминает оливки. Попробовать — не испортиться.

Алина ахнула в темноте. Прямота матери была шокирующей и возбуждающей.

—Мама!Что ты...

— Что, что, — отрезала Ирина, и в её голосе зазвучали стальные нотки. — Мы обе уже не маленькие. И мы обе знаем, чего хотим. Ты думаешь, я не видела, как ты на балконе ручками своими шарилась в трусиках, когда у меня мужики были? Тебе понравилось. Признайся.

Алина молчала, прикусив губу. Признаться — значило окончательно перейти грань.

— Молчишь? Значит, да, — с удовлетворением констатировала Ирина. — Так вот, слушай сюда. Сидеть одной — последнее дело. Сходи в кафе, что у входа. Посиди. Мужиков там всегда полно. Познакомься. С одним. Или с двумя... Смотри сама. Скажи, что из соседнего города, одна, скучно. И пригласи их... или одного... в номер. Ну, или сама пойди к ним.

— Но я не... — начала Алина, но голос её дрогнул.

— Не будешь трахаться? И не надо, — быстро сказала Ирина. — Зачем тебе этот геморрой? Береги себя для мужа. А вот ротик... — она снова помолчала, и Алина почти физически ощутила её улыбку, —. ..ротик — это другое дело. Это искусство. И кайф особый. Чувствовать во рту этот живой, тёплый, пульсирующий хуй. Чувствовать, как он растёт, становится твёрже от твоего языка. Водишь кончиком по этой уздечке, под шляпкой... знаешь, где такая чувствительная плёночка... они с ума сходят. А потом... потом пробуешь на вкус. Первую каплю. Она прозрачная, скользкая. А потом... когда он начинает кончать... это как выиграть в лотерею. Тёплая, густая струя прямо в горло. Это власть, Алина. Власть над мужчиной.

Слова матери лились, как яд, разъедая последние остатки стыда. Они будили в Алине то, что уже проснулось — любопытство, похоть, жажду власти.

— А если... если я не смогу? — прошептала она.

— Сможешь, — твёрдо сказала Ирина. — Ты моя дочь. У тебя это в крови. И помни, — её голос стал шепотом, — наша тайна крепка, только если мы обе... в деле. Так что решай.

На следующий день Алина, подгоняемая взглядом матери, надела своё самое откровенное платье — короткое, обтягивающее, и пошла в кафе.

Она сидела за столиком с коктейлем, чувствуя себя бутафорской куклой. Но её нервозность привлекала внимание. К ней подошли двое. Не старые, лет под сорок. Один — плечистый, с умными, весёлыми глазами, представился Дмитрием. Второй — похудее, с хитринкой во взгляде, Артём. Разговор завязался легко. Она сказала, что одна, скучает. Они предложили составить компанию.

Через час они были в их номере-люксе. Было выпито ещё пару коктейлей. Алина смеялась, шутила, но внутри всё сжималось от страха и предвкушения.

— Алиночка, а ты такая... скромная, — вдруг сказал Дмитрий, его рука легла на её колено. — Прямо стесняешься чего-то.

— Я... нет, — смутилась она.

Артём подсел с другой стороны.

—Может, покажешь, что не такая уж и скромная? — его пальцы коснулись её шеи, поправили прядь волос.

Ирина была права. Быть желанной — это власть. Алина почувствовала, как страх отступает, уступая место азарту. Она посмотрела на Дмитрия, потом на Артёма.

— А может... вы покажете сначала? — тихо, но внятно произнесла она. — Что у вас... там.

Мужики переглянулись с удивлённой ухмылкой. Они не ожидали такой прямоты.

— Запросто, красавица, — Дмитрий первым расстегнул ширинку и достал свой член.

Он был ровным, длинным, с аккуратной головкой и тонкой, натянутой кожей. Чистый, ухоженный. Артём последовал его примеру. Его член был другим — короче, но толще, с большой, чуть раскрытой головкой тёмно-красного цвета.

Алина смотрела, заворожённая. Два разных, но одинаково возбуждённых мужских органа. Её рот наполнился слюной.

— Ну? — подал голос Дмитрий. — Интересно?

Алина, не говоря ни слова, медленно опустилась на колени между ними. Её сердце колотилось, но руки не дрожали. Она взяла в руку член Дмитрия. Он был тёплым, упругим, кожа бархатистой. Она почувствовала, как под её пальцами он пульсирует, становясь ещё твёрже.

Потом она наклонилась и кончиком языка коснулась головки члена Артёма. Он вздрогнул и тихо застонал. Язык скользнул по нежной кожице, собрал прозрачную, солоноватую каплю, выступившую на прорези. Вкус был именно таким, как говорила мать — солёный, с лёгкой горчинкой, возбуждающий.

— Ох, детка... — выдохнул Артём, его руки впились в подлокотники кресла.

Алина, ободрённая его реакцией, решилась на большее. Она взяла головку члена Дмитрия в рот. Её губы обхватили её, язык скользнул вниз, к основанию, лаская уздечку. Дмитрий закинул голову и глухо простонал.

Она работала ртом, как одержимая, переходя от одного к другому. Она изучала их реакцию, запоминая, что им нравится. Дмитрию — нежные, скользящие движения языка по всей длине. Артёму — более жёсткие, сосательные движения и игра с головкой.

Она была новичком, но её природная чувствительность и отчаянное желание угодить делали своё дело. Мужики стонали, её имя, шептали похабные слова, гладили её по голове.

— Давай, сестрёнка, глубже... возьми всё, — хрипел Артём, и Алина, подавив рвотный рефлекс, взяла его толстый член почти целиком, чувствуя, как он упирается в горло.

Она была в центре их внимания, их вожделения. Она контролировала их наслаждение. Это была та самая власть, о которой говорила мать.

Кончили они почти одновременно. Дмитрий первым, с громким стоном. Он вытащил свой член из её рта и, держа в руке, обрызгал её щёки и подбородок тёплыми, густыми струями. Вкус был интенсивнее, чем первая капля, густой, терпкий, но не противный.

Артём, видя это, не стал вынимать член. Он сжал её голову и, с мощным толчком бёдер, излил своё семя ей прямо в горло. Алина, не ожидая этого, подавилась, но проглотила. Густая, тёплая жидкость заполнила её рот и горло, ещё более солёная и специфическая.

Она откашлялась, вытирая подбородок. Её лицо было перепачкано спермой Дмитрия, во рту стоял вкус Артёма. Мужики, тяжело дыша, смотрели на неё с восхищением и благодарностью.

— Ну ты даёшь, девочка... — выдохнул Дмитрий. — Такого миньета мне ещё не делали.

Алина поднялась на ноги. Ноги дрожали, но на душе было странно спокойно и даже торжественно. Она сделала это. Она вошла во вкус.

Вернувшись в номер, она прошла прямо в душ. Ирина сидела на кровати и смотрела на неё вопросительно. Алина, вытирая лицо полотенцем, встретила её взгляд.

— Ну? — спросила Ирина.

—Как оливки, — коротко бросила Алина и улыбнулась. Улыбкой уставшей, но довольной женщины.

Ирина рассмеялась. Громко, с облегчением. Её дочь была её. Окончательно и бесповоротно.

С этого вечера для Алины началась новая жизнь. Она стала тайной звездой санатория. Она уже не ждала приглашений. Она сама выбирала. То пожилого профессора, который с благоговением кончал ей на грудь, читая при этом стихи Ахматовой. То двух загорелых спортсменов из тренажёрного зала, которые, стоя с двух сторон, трахали её в рот по очереди, а кончили, обмазав её лицо и волосы своей спермой.

Она научилась технике. Научилась глубоко принимать, не давясь. Научилась использовать руки, язык, губы. Она узнала, что мужчины любят, когда женщина смотрит им в глаза в этот интимный момент. И она смотрела. Её большие, внимательные глаза, полные показной невинности, сводили их с ума.

Она избегала проникающего секса, как и советовала мать. Её влагалище оставалось неприкосновенным, что только подогревало азарт и её, и её «клиентов». Её рот стал её главным оружием и источником наслаждения.

Однажды вечером, когда Алина, вернувшись после «сеанса» с очередным новым знакомым, мыла во рту вкус чужака, Ирина обняла её за плечи.

— Горжусь тобой, дочка, — прошептала она. — Мы теперь настоящие подружки. Сестрички.

Алина кивнула, глядя на их отражение в зеркале ванной комнаты. Две женщины. Мать и дочь. Связанные кровью и общей, грязной, сладкой тайной. Их отдых в «Лесной Сосне» превратился в непрекращающийся пир похоти. И обе знали, что обратной дороги нет. Да они её уже и не искали.

Жара в «Лесной Сосне» стояла удушающая, воздух был густым и сладким, как перезрелый плод. Алина бродила по парку, и её тело, привыкшее к постоянному возбуждению, требовало новых ощущений. Сегодня утром, перебирая бельё, она нашла трусики — крошечный треугольник из чёрного кружева и силиконовых вставок по бокам, невероятно тугие. Она надела их под лёгкое платье, и теперь тонкие полоски ткани впивались в плоть, безжалостно раздвигая её половые губы. Каждый шаг отзывался трением, заставляя клитор пульсировать, а влагу проступать сквозь кружево. Это было извращённое, порочное наслаждение — идти среди людей, внешне невинная девушка, а внутри — сжатая пружина похоти.

Именно в таком состоянии она увидела Его. Он сидел на скамейке, слегка полноватый, с мягким, добрым лицом и животом, плотно обтянутым простой рубашкой. Ему было лет под пятьдесят. Но от него исходило что-то... магнетическое. Тёплое, спокойное, уверенное. И запах — не парфюма, а чистого мужского тела, кожи, слегка пропахшей потом, но не отталкивающе, а наоборот, первобытно-притягательно.

Алина, как заворожённая, села неподалёку. Её взгляд, уже натренированный, сразу же упал на его пах. В обычных штанах из недорогой ткани чётко угадывался внушительный бугор. Не просто выпуклость, а массивная, тяжелая форма. Она могла разглядеть очертания толстого ствола и крупной головки, оттягивающей ткань вниз. От этого зрелища её собственная, натёртая трусиками щель, сжалась в спазме, исторгнув новую порцию влаги.

Он заметил её взгляд и улыбнулся. Улыбка была лёгкой, без намёка на пошлость.

—Жарко, — сказал он, как бы между прочим.

—Да, — выдавила Алина, чувствуя, как горит лицо.

Разговор завязался сам собой.Он представился Виктором Петровичем, рассказал, что приехал подлечить спину, что скучает по жене. Обычная история. Но Алина почти не слышала слов. Она следила за движением его губ, представляла, как они... И всё её существо было сосредоточено на том, что скрывалось в его штанах.

Она шла за ним, как кролик, загипнотизированный удавом. Он говорил о жизни, о работе, а она кивала, её влажное от возбуждения бельё натирало всё сильнее. Он предложил пройти к старой беседке, что пряталась в густых зарослях сирени. Алина, уже не мыслящая здраво, согласилась.

В беседке, в прохладной тени, пахло старой древесиной и пылью. И вдруг он резко, но без грубости, обнял её. Его руки были большими, тёплыми. Алина замерла, вся превратившись в один большой нерв.

— Девочка моя... — прошептал он, и его голос стал низким, хриплым. — Ты такая... вся из себя натянутая, как струна. Я с первого взгляда... Дай мне. Дай мне полизать тебя. Твою молоденькую, наверное, розовую писюльку. Я умоляю.

Слова были грубыми, но произнесёнными с такой искренней, почти отчаянной мольбой, что у Алины перехватило дыхание. Она сама этого хотела. Со времён Вики и Оли её тело тосковало именно по этому — по ласкающему, умелому языку.

— Хорошо, — прошептала она. — Но... я хочу потрогать. Тебя. Там.

Виктор Петрович усмехнулся, и в его глазах мелькнула тень смущения.

—Детка, с моим-то хозяйством надо осторожнее. Залупа... она у меня большая. Очень. И крайняя плоть коротковата. Если её откроешь, то закрыть обратно, пока хуй не спадёт, почти невозможно. Болячка такая.

Его откровенность лишь подстегнуло её любопытство. Она кивнула.

—Я осторожно.

Он помог ей усесться на широкие, шершавые перила беседки. Платье задралось, обнажив длинные, стройные ноги и те самые чёрные, впивающиеся трусики. Виктор Петрович опустился перед ней на колени, как перед алтарём. Его большие руки легли на её бёдра, пальцы впились в кожу. Он прильнул лицом к её промежности.

Сначала он просто целовал и покусывал кожу над резинкой трусиков, заставляя её вздрагивать. Потом его язык, широкий и шершавый, принялся водить по кружеву, собирая её влагу, пробивающуюся сквозь ткань. Алина закинула голову и застонала. Ощущения были не такими, как у женщин. Его язык был сильнее, настойчивее, более животным.

— Сними... сними их, прошу, — простонал он.

Алина, дрожащими руками, стянула проклятые и такие желанные трусики. Её половые губы, раздвинутые и покрасневшие от трения, предстали перед ним. Клитор, крупный и тёмно-розовый, пульсировал.

Вид её обнажённой, юной плоти, казалось, свел его с ума. Он с рычанием впился в неё ртом. Его язык не ласкал, а скорее завоёвывал. Он раздвинул её большие губы и принялся яростно вылизывать её влагалище, от самого входного отверстия до клитора. Он водил им по кругу, сосредотачивался на маленьком бугорке, зажимал его между губ и посасывал, покусывал. Его щетина колола нежную кожу её внутренней поверхности бёдер, но боль лишь подстёгивала наслаждение.

Алина металась на перилах, её пальцы вцепились в его волосы. Она была на грани, но мысль о его «больной залупе» не давала ей полностью отпустить себя.

— Теперь... ты... — простонала она, сползая с перил.

Они поменялись местами. Теперь он сидел, а она быстро натянув трусики, стояла перед ним на коленях. Его штаны были расстёгнуты, и взору Алины предстало то, о чём она лишь догадывалась. Его член был огромен. Не просто длинным, а монументально толстым, как рукоять лома, с толстой, тёмной, покрытой прожилками кожей. Головка была полностью скрыта крайней плотью, образующей тугой, почти замкнутый бубон.

— Видишь? — хрипло сказал он. — Говорил же.

Алина, затаив дыхание, села на корточки. Её лицо было на одном уровне с его мощным орудием. Натяжение в её бёдрах и натёртой промежности лишь усиливалось. Она взяла его член в руку. Он был тяжёлым, горячим, кожа на ощупь напоминала бархат. Она с благоговением наклонилась и взяла в рот кончик, скрытый плотью.

Её губы обхватили бубон, язык принялся ласкать его основание, прощупывая сквозь кожу твёрдую, круглую залупу. Она работала ртом, как одержимая, смачивая его слюной. От её манипуляций, от трения и влаги, крайняя плоть медленно, миллиметр за миллиметром, начала съезжать назад. Это было гипнотизирующее зрелище. Словно распускался бутон какого-то гигантского, плотоядного цветка.

Наконец, головка полностью освободилась. Она была огромной, как спелое яблоко, тёмно-багрового цвета, с широкой, мокрой прорезью. И пахла... пахла концентрированным, густым, немытым мужчиной. Запах был резким, мускусным, животным. Он должен был быть отталкивающим, но для Алины, опьянённой моментом, он стал самым сильным афродизиаком.

Она, не раздумывая, взяла эту массивную залупу в рот. Её челюсти растянулись до предела. Она не могла взять и половины, но она старалась. Её язык скользил по венкам, ласкал уздечку, исследовал саму прорезь, собирая капли уже выступившей пре-спермы. Вкус был концентрированным, горьковато-солёным, вкусом взрослой, незнакомой мужской плоти.

И тут случилось нечто. От давления её рта, от слюны, от дикого возбуждения, его член пульсировал, и крайняя плоть уже не могла соскольнуть обратно. Головка, как предупреждал Виктор Петрович, осталась обнажённой, огромной и блестящей.

Алина, глядя на это, чувствуя во рту пульсацию его члена, и одновременно — невероятное давление собственных тугих трусиков на её оголённый, чувствительный клитор, не выдержала. Спазм, начавшийся в глубине влагалища, вырвался наружу. Её тело затряслось в немом крике, по ногам потекли тёплые струи. Она кончила. Сильнее, чем когда-либо. Просто от того, что сосала этот огромный, «больной» член, и от того, что её собственная, развратно одетая плоть, была доведена до предела.

Она опустилась на пол беседки, тяжело дыша, её подбородок был мокрым от слюны. Виктор Петрович смотрел на неё с немым восхищением.

— Ни одна... ни одна так не могла... — прошептал он. — Ты... волшебная.

Алина подняла на него глаза. Она не чувствовала ни стыда, ни отвращения. Только опустошающую, сладкую усталость и торжество. Она нашла новую грань своего падения. И эта грань оказалась самой сладкой.

Алина лежала на прохладных досках пола беседки, её тело ещё трепетало от отголосков оргазма. Воздух был густым и тяжёлым, пахло её собственными соками, его потом и чем-то диким, животным. Виктор Петрович сидел рядом, его огромный, всё ещё возбуждённый член с обнажённой багровой головкой лежал на бедре, пульсируя.

Он тяжело вздохнул, проводя рукой по её влажной спине.

—Девочка моя... Я тебя сейчас, наверное, испугал до смерти. Извини старика. Просто... очень уж ты красивая. И так мне дала... — он покачал головой. — Хочется тебя, понимаешь? Взять и трахнуть, как следует, по-взрослому. Чувствую, как там, у тебя, горячо и мокро... Но нельзя. Понимаю. Ты девочка молоденькая, беречь себя надо.

Его слова, полные искреннего желания и ложного благородства, задели в Алине какую-то новую, извращённую струнку. Идея, отчаянная и порочная, родилась в её голове мгновенно.

Она приподнялась на локте, её глаза блестели в полумраке беседки.

—Виктор Петрович... А если не меня? — тихо спросила она.

—Как это? — он нахмурился.

—У меня есть... соседка. По номеру. — Алина старалась, чтобы голос не дрожал. — Женщина... ну, в самом соку. Ей скучно. Я уверена, она не откажется. Она любит... таких, как вы. Солидных.

Виктор Петрович смотрел на неё с нескрываемым интересом. Похоть в его глазах вспыхнула с новой силой.

—Да? И что же, ты уговоришь её?

— Попробую, — кивнула Алина. Внутри всё замирало от смелости собственной авантюры. — Но... у меня будет одно условие.

— Какое? — он приподнял бровь.

— Когда вы... с ней... когда будете кончать... — Алина облизла пересохшие губы, чувствуя, как по животу разливается знакомое тёплое возбуждение. — Вам нужно будет спустить... малафью... не в неё. А мне. В ротик.

Он замер, глядя на неё с нескрываемым изумлением. Потом его лицо расплылось в широкой, понимающей ухмылке.

—Ну ты даёшь, девочка! Извращенка... — он с наслаждением выдохнул. — Конечно, да! Безусловно! Беги, уговаривай. Я тут подожду.

Алина, огладив платье, выскользнула из беседки. Сердце колотилось где-то в горле. Она отошла в густые заросли сирени и, дрожащими пальцами, набрала номер матери.

Трубка взялась почти сразу.

—Алиша? Ты где? Я чемоданы собираю, завтра уезжаем, — послышался голос Ирины, немного усталый.

— Мам, слушай, не перебивай, — быстрым шёпотом начала Алина. — Я тут... познакомилась с одним мужчиной. Виктор Петрович. Очень... солидный. С огромным хозяйством. Он хочет... ну, ты понимаешь.

— Ну и что? — в голосе Ирины послышалось мгновенное оживление. — Веди его в номер. Я куда-нибудь выйду.

— Не в этом дело, мам. Он... он хочет, чтобы я ему отсосала. И я уже... начала. Но он хочет большего. По-настоящему. А я... я не могу.

— Ах, вот как... — Ирина замолчала на секунду, и Алина почти физически ощутила, как в её голове щёлкнул выключатель. — И что же ты предлагаешь, доченька?

— Я сказала, что у меня есть соседка. Очень симпатичная. И что я её уговорю. Он согласился. — Алина сделала глубокий вдох. — Но он будет кончать мне в рот. Пока будет... трахать тебя.

Сначала на том конце провода повисла гробовая тишина. Потом Алина услышала сдавленный смешок, перешедший в откровенный, немного истеричный хохот.

—Боже мой, Алина! Это... это гениально! — выдохнула Ирина. — Ты меня, конечно, в грязную шлюху окончательно записала, но... чёрт, звучит возбуждающе. Где вы?

— В старой беседке, за дубами. Иди. И... мам, оденься... ну, чтобы он понял.

— Не учи учёного, дочка, — фривольно бросила Ирина и положила трубку.

Алина вернулась в беседку. Виктор Петрович сидел в той же позе, его член немного спад, но всё ещё внушал трепет.

—Ну что? — спросил он с надеждой.

—Идёт, — коротко ответила Алина. — Сейчас будет.

Ожидание заняло не больше десяти минут, но казалось вечностью. Наконец, в проёме беседки появилась Ирина. Она была в том самом чёрном, обтягивающем сарафане, который так откровенно подчёркивал её бёдра и грудь. Лифчик она, судя по всему, не надела — через ткань отчётливо проступали тёмные ареолы. Она была накрашена, волосы слегка растрёпаны, а в глазах горели знакомые Алине огоньки — смесь стыда, азарта и всепоглощающей похоти.

— Вот... познакомьтесь, — сдавленно сказала Алина.

Ирина оценивающе окинула Виктора Петровича взглядом, и её взгляд надолго задержался на его ещё не убранном до конца члене. На её губах промелькнула довольная улыбка.

—Виктор Петрович? Очень приятно. Алина мне всё... рассказала. — Она подошла ближе, её бедро коснулось бедра дочери. — Вы не против, если я составлю компанию?

Виктор Петрович, казалось, не мог поверить своему счастью. Он встал, его тело напряглось.

—Против? Да я... я только мечтать могу!

Больше слов не потребовалось. Ирина, не отводя от него глаз, медленно, с театральным жестом, стянула с себя сарафан. Под ним не было ничего. Её зрелое, пышное тело, с полными бёдрами, налитой грудью и тёмным треугольником волос между ног, предстало перед ним во всей красе. Она была готовой, опытной женщиной, и это видно было по каждому жесту.

— Ну, что же мы ждём? — хрипло прошептала она, подходя к нему и опускаясь на колени.

Алина отступила в тень, к стенке беседки, чувствуя, как у неё снова становится влажно. Она была режиссёром этого спектакля.

Ирина, не теряя времени, взяла его восстанавливающийся член в руку и с наслаждением обхватила его губами. Она работала профессионально, с опытом, её язык скользил по всем нужным местам, её щёки втягивались. Виктор Петрович закинул голову и застонал, его руки вцепились в её волосы.

Через пару минут он был снова твёрд, как скала. Его огромный хуй, с всё ещё не закрывающейся залупой, блестел от её слюн.

— Хватит игр, — прохрипел он, поднимая Ирину. — Хочу тебя.

Он развернул её и нагнул над спинкой старой скамьи. Её полная, белая попа с растяжками, но всё ещё соблазнительная, мягко подрагивала. Он провёл своим членом по её ягодичной щели, собрал влагу, уже выступившую у входа во влагалище, и без лишних прелюдий, одним мощным, уверенным движением вошёл в неё.

Ирина вскрикнула — не от боли, а от наслаждения. Её тело, привыкшее к грубому сексу, с готовностью приняло его. Он начал двигаться, короткие, но мощные толчки, заставлявшие её тело прижиматься к скамье. Звук их тел, шлёпающихся друг о друга, заполнил беседку.

— Да... вот так... охуенный у тебя хуй! — выкрикивала Ирина, совсем забыв о приличиях. — Какой толстый... рвёшь меня... давай!

Алина, стоя в тени, смотрела, заворожённая. Она видела, как член Виктора Петровича, весь в венах, то появляется, то исчезает во взрослой пизде её матери. Видела, как её собственная плоть отзывается на это зрелище. Она запустила руку под подол, нащупав свой клитор.

Виктор Петрович, тем временем, ускорялся. Его дыхание стало хриплым, прерывистым.

—Девочка! — крикнул он, не прекращая движений. — Алина! Иди сюда! Пора!

Алина, будто во сне, подошла и опустилась на колени перед ними. Её лицо оказалось прямо под соединёнными телами. Она видела смуглые яйца Виктора Петровича, шлёпающиеся о клитор матери, видела, как её растянутая, розовая щель обильно смачивает его ствол.

— Готовь ротик, шлюха! — простонал он, и его движения стали резкими, финальными.

Ирина, понимая, что происходит, громко застонала, подыгрывая ему. Её собственное тело содрогалось в оргазме.

Виктор Петрович с мощным рыком вытащил свой мокрый, блестящий хуй из Ирины и, направив его в лицо Алины, обрушил на неё мощный, густой поток малафьи. Струи били в её щёки, губы, нос, подбородок. Тёплая, липкая, с терпким, знакомым вкусом. Алина, не закрывая глаз, подставила лицо, ловила ртом эти струи, глотала, чувствуя, как её пальцы между ног доводят её до собственного, тихого оргазма.

Когда он закончил, они все трое тяжело дышали. Ирина, всё ещё согнувшись, с наслаждением смотрела на перепачканное лицо дочери. Виктор Петрович, опустошённый и счастливый, опёрся о столб.

Алина, с каплями его семени на ресницах, медленно облизнула губы. Она посмотрела на мать, потом на своего нового «друга». Она была мостиком между ними. Источником их удовольствия и главной бенефицианткой этой грязной, сладкой сделки. Их отъезд завтра уже не казался концом. Это было лишь начало нового, ещё более изощрённого этапа их общей тайны.