— Зачем мне отдаваться им? —

я спросила как‑то.

— Я и так могу взять силу. На расстоянии.

Учитель улыбнулся.

Не мягко — спокойно,

как тот, кто знает цену всему.

— Можешь, — сказал он. —

Но тогда ты воруешь.

А за воровство всегда платят.

На тонком плане,

на глубинном уровне — плата всегда приходит.

Он посмотрел мне в глаза:

— Но если он сам скажет...

Если Слово произнесено — ты берёшь по праву.

Он впускает тебя. Он отдаёт.

Я молчала.

— Есть только одно Слово, — продолжил он.

— Не “заняться любовью”. Не “трахнуть”. Не “хочу тебя”.

Все это — шелуха.

Если ты хочешь взять его по-настоящему —

он должен сказать: “Я хочу тебя ебать”.

Я вздрогнула.

Он продолжил:

— Только тогда ты получаешь согласие.

Чистое. Прямое. Необратимое.

И тогда — ты ведьма.

Не воровка.

Ты в праве взять всё.

Я снова голодна.

Не потому что тело требует.

Тело — лишь оболочка.

Голод — глубже.

Он поднимается из матки,

где живёт тьма,

обернутая женской кожей.

Я захожу в торговый центр,

туда, где свет искусственный,

где женщины пахнут пластиком и духами,

а мужчины — усталостью и выгоревшим тестостероном.

И всё же...

здесь можно найти плоть,

если знаешь, что искать.

Я медленно иду,

плавно, почти лениво.

Мои глаза открыты —

но не те, что на лице.

Я вижу внутренним зрением.

Мимо проходят тела —

и я сканирую их.

Сердце — слабое.

Печень — жирная.

Энергия — вялотекущая, как болото.

Нет.

Вот этот — высокий, но пустой.

Вот тот — здоров, но изломан внутри.

Из него вытекло уже слишком много женщин.

Я ищу не просто мужчину.

Я ищу жертву, которую не жалко, но вкусно.

Чистого. Глупого. Сильного.

Готового сказать то самое слово.

И тут — я вижу его.

Он сидит за столиком.

Кофе. Смузи. Телефон.

Идеально.

Он ещё молодой.

Кожа — плотная.

Семя — тяжёлое, полное.

Тело — не тронуто ни порчей, ни женщиной, которая знала, что делает.

Я чувствую, как матка отзывает:

вот он.

Я подхожу.

Не прямо — мимо.

Чтобы он уловил меня запахом, полем, напряжением между ног.

Я притворяюсь обычной.

Я умею это.

И он поворачивает голову.

Медленно.

Наши глаза встречаются.

И всё.

Контакт.

Теперь всё зависит от него.

Я не прикасаюсь,

не говорю.

Я направляю его возбуждение внутрь,

чтобы он сам прошептал нужное.

Скажи это, малыш. Я не прошу — я жду.

Скажи. И я приму тебя в себя. До конца. Без возврата.

Я не шевелилась.

Только сдвинула ногу.

Совсем немного — чтобы ткань платья

на долю секунды приоткрыла то, что он не должен был видеть.

Но он увидел.

Край.

Чёрный край.

Резинка чулка.

Не вся — только намёк. Только тень.

Он замер.

Его глаза выдали всё.

Пульс — в горле.

Ноздри — чуть раздулись.

Он смотрел так, как смотрят на то,

что не положено, но что зовет.

Я знала: он почувствовал.

Тело уже выдало его.

Даже если он не скажет, — он уже согласен.

Но он скажет.

Я подалась вперёд,

локоть на стол, пальцы — у лица.

И он чувствовал мой запах,

тепло кожи,

вкус крови под ней.

— Ты куда смотришь? — спросила я, тихо.

Как будто это игра.

Как будто я не веду его,

как зверя в капкан.

Он хотел ответить —

но только выдохнул.

— Скажи, — прошептала я. —

Что ты сейчас подумал?

Он закрыл глаза.

Я дала ему тишину.

Не тронула.

Только позволила провалиться глубже в себя.

Я подалась вперёд.

Локоть на стол, пальцы — к губам.

Медленно. Почти лениво.

Он напрягся.

Я почувствовала, как всё его тело сжалось,

как мышцы брюшного пресса поймали дыхание —

впервые за всё это время.

И тогда...

я позволила платью слегка сдвинуться.

Совсем чуть-чуть.

Достаточно, чтобы он

заметил край розового соска

в самом углу своего взгляда.

Там, где не должен был смотреть.

Там, где нет белья.

Он не поверил глазам.

Не сразу.

Он моргнул.

Вновь посмотрел.

Да. Он увидел.

Секунду. Полторы. Не больше.

Но этого хватило.

Всё. Сопротивление кончилось.

— Поможешь донести пакеты?

— Да... конечно.

Он даже не понял, что уже говорит “да” на всё.

Я улыбнулась слегка —

просто для формы.

Я встала первой.

Дала ему посмотреть, как я иду.

Плавно. Мягко. Вниз по лестнице.

Не ногами — течением.

Как кошка.

Как пантера, уводящая в тень.

Я специально оставила машину

там, где почти никого нет.

Третья зона. Подземный уровень.

Слабые лампы.

Гул бетона.

Он шёл за мной.

Пакеты в руках.

И ещё один груз — на сердце и ниже.

Я слышала его дыхание.

С каждым шагом — чаще.

С каждым метром — тяжелее.

Мы подошли к машине.

Он открыл багажник.

Сложил пакеты аккуратно —

словно боялся лишним звуком нарушить ритуал.

А потом —

завис.

Стоял, не зная, что дальше.

Не понимая, куда себя деть.

Я смотрела на него —

спокойно.

Властно.

— Хочешь сесть в машину? —

спросила я.

Он кивнул.

— Сюда, —

я нажала кнопку.

Задняя дверь щёлкнула.

Открылась.

Он смотрел.

Секунда. Две.

Порог был пройден.

Я сидела рядом. Близко.

Между нами — только дыхание.

И его страх назвать вещи своими именами.

— Скажи, — повторила я.

— Что тебе нравится?

Он не выдержал моего взгляда.

Опустил глаза.

Потом снова поднял.

Словно бросился в ледяную воду.

— Мне... нравится...

твоя грудь.

То, как под платьем...

как она... двигается,

когда ты... дышишь...

Он замолчал.

Почти испугался, что сказал вслух.

Я молчала.

Смотрела ему в лицо.

Затем — не спрашивая,

опустила платье с плеча.

Я не спешила.

Когда он произнёс —

твоя грудь —

я просто позволила платью скользнуть с плеч.

Оно послушно отступило.

Как ткань, которая знает,

что больше не может скрывать.

Мои соски были напряжены,

острые, тёплые,

как антенны, улавливающие его возбуждение,

как точки прикосновения между телом и волей.

Он смотрел —

не мигая.

Словно боялся, что исчезнет этот момент,

если он отвлечётся хоть на вдох.

Я не закрылась.

Я — открыта.

Как алтарь.

Как врата.

Как ведьма, принявшая слово жертвы.

— Продолжай. Что ты хочешь увидеть ещё?

Он дрожал.

Но уже не сопротивлялся.

— Я хочу...

увидеть твою киску...

Я смотрела в его глаза.

Пока он говорил это —

я уже поднимала подол.

Ткань уходила вверх,

как вода, обнажающая дно.

Он смотрел,

и я чувствовала,

как волна жара и желания

ударила между нами.

Словно влажный жар моего желания

уже тронул воздух,

уже обволакивал его.

Я беру его слова

Я видела, как его дыхание сбилось.

Грудь — рваная, глаза влажные,

пульс — в горле.

Он уже почти в трансе.

Между возбуждением и испугом.

Идеальное состояние для ритуала.

Я чуть приблизилась.

Медленно.

Достаточно, чтобы он почувствовал

тепло между моих бёдер

и запах тела,

в котором жила древняя жажда.

Я смотрела на него сверху вниз.

Как на источник.

Как на сосуд.

— Пришло время, — сказала я.

— Я возьму твои слова.

Он не понял сразу.

Но глаза — опущены.

Плечи — уже сданы.

Я наклонилась ближе.

Моя грудь — рядом с его губами.

Мои ноги — рядом с его коленями.

И всё между нами — уже не между.

— Скажи.

Что ты хочешь, когда видишь это?

Я не просила.

Я повелевала.

Мягко. Не голосом — самой собой.

Он открыл рот.

Медленно.

Но слово не выходило.

Потому что оно было слишком сильным.

Слишком правдивым.

Я ждала.

Спокойно.

Терпеливо.

Как ведьма, знающая,

что чем медленнее признание —

тем слаще момент, когда оно произнесено.

Я смотрела на него.

Обнажённая частично —

но вся суть уже обнажена.

Он уже был в тени.

В машине. В замкнутом мире.

Мир, где остались только я, он и то, что дрожит между его ног.

Я взяла его за подбородок.

Мягко, но жёстко.

Повернула к себе.

— Скажи, — шепчу.

— Что ты хочешь со мной сделать?

Он замялся.

Глаза бегают.

Слова — на языке, но не те.

— Я хочу...

...заняться с тобой...

Я закрыла ему рот пальцами.

Губы — под кожей.

Плотные. Тёплые. Тихие.

— Нет.

Не лги.

Это не то.

Слишком чисто.

Слишком человечески.

Он смотрит на меня с мольбой.

— Ну... тогда...

я хочу... трахнуть тебя...

Я качаю головой.

Медленно.

Словно говорю “ты ещё не понял”.

— Это слово не про истину.

Это слово — как грязная вода.

Ты должен дойти глубже.

Скажи. Как есть. Без фильтра. Без страха.

Он дышит резко.

Пот заливает лоб.

Он сражается с воспитанием, со страхом,

с нуждой быть “хорошим мужчиной”.

А я молчу.

Я смотрю в самую суть его лжи.

И он сгорает.

Потом —

он шепчет.

Сначала тихо, как будто самому себе.

— Я...

...я хочу тебя выебать...

И тогда я улыбаюсь.

Тепло. Медленно. Победно.

Теперь я могу взять.

Я слышала, как это слово

вырвалось из его глотки.

Глухо. Хрипло.

Но чётко.

— Я хочу тебя выебать.

Мир сразу стал тише.

Будто я взяла всё вокруг в кулак.

Я смотрела ему в глаза.

Он дрожал. Он ждал,

что я сорвусь на него,

впьюсь, как зверь.

Но нет.

Я люблю растягивать агонию выбора.

Я подалась вперёд,

почти касаясь его губ своим дыханием.

Мой голос — уже не голос.

Это заклинание.

— Ты хороший мальчик, — шепчу.

— Ты сказал правильно.

Теперь — плата.

Он напрягся.

Не от страха — от готовности.

— Сегодня ты получишь одно.

Только одно желание.

Один вход. Один путь.

Ты хочешь выебать меня в рот?

Или ты хочешь выебать мою пизду?

Я сделала паузу.

Слово “пизда” —

я произнесла с таким жаром,

что он сжал кулаки.

— Выбирай.

Сейчас.

Я приму только одно.

И то — полностью.

Его лицо дернулось.

Он не был готов.

Он хотел всё.

Но в ритуале нет “всего”.

Только суть.

Только жертвенное решение.

Я смотрела, как он сражается.

Как в нём стонет каждый нерв.

Как его язык хочет произнести оба слова сразу.

Но нужно выбрать.

А я...

Я приму его выбор.

И открою себя — только там, где он сказал.

Он называет врата по имени

Он боролся.

Слово стояло поперёк горла.

Грубое. Настоящее.

Запретное — только для тех,

кто привык прятать страсть за приличиями.

Но я — не для приличного.

Я наклонилась ближе,

так, чтобы он почувствовал,

как пахнет моя тьма.

Не духами. Не телом.

А внутренней жарой,

которая ждёт,

чтобы её взяли словом.

Он дрожал.

— Говори.

Не сокращай.

Не замени.

Назови.

Он закрыл глаза.

И выдохнул, как будто вышиб дверь:

— Я хочу выебать твою пизду.

Мир замер.

Слово вылетело —

тяжёлое, честное,

в нём не было грязи.

Только правда.

Только мужская суть,

сброшенная до костей.

Я улыбнулась.

Медленно.

Как хищник,

который дождался,

когда жертва сама встала на алтарь.

Теперь — я могу взять всё.

Я расстегнула ремень.

Металл щёлкнул —

словно печать сорвалась.

Молния —

распалась в моих пальцах,

и я увидела, почувствовала, знала.

Он был горячий.

Пульсирующий.

Готовый.

Жёсткий, как воля.

Толстый, как слово истины.

Настоящий хуй.

Не просто член.

Не просто плоть.

А стержень,

который ведьма чувствует внутренне,

как чаша чувствует меч.

Мой живот отозвался.

Низко. Глубоко. Вибрацией.

Как будто сама земля

признала — да, это тот, кого можно впустить.

Я провела пальцами вдоль него —

почти с благоговением,

почти с голодом,

как жрица, готовящаяся к соединению.

— Ты не знаешь, что ты носишь, —

прошептала я.

— Но я знаю.

И я возьму это в себя.

До конца.

Я нависла над ним,

одной рукой держась за его плечо,

другой — направляя в себя то,

что ждала.

Что вызывала.

Что должно было войти.

И он вошёл.

Хуй вошёл в пылающий котёл моей жаждущей пизды.

Не мягко.

Не осторожно.

А так, как входит огонь в сухую древесину, как удар молнии во влажную землю.

Я застонала не громко —

а глубоко.

Из чрева.

Из памяти ведьмы,

вспоминающей, что такое настоящая мужская сила.

Он растягивал меня,

толкал вверх,

вширь,

в глубину,

раздвигал не только плоть —

а саму суть меня.

И я пошла на нём,

сначала медленно,

ощущая,

как он пульсирует в моей пизде,

как бьётся его корень

в моей чаше,

в моём алтаре,

в моей ведьминой пустоте,

наполненной пламенем.

Потом — я отпустила себя.

Я оседлала его,

как ведьма оседлывает метлу,

скача на нём дико, с напором,

словно взбивая в себе эликсир.

Свой.

Не для него.

Свой эликсир силы.

Я всасывала его движения,

глотала его силу,

принимая каждый удар,

как заклинание,

как ритм древнего танца,

как зов луны в крови.

Я продолжала скакать,

словно ураган в теле женщины,

словно древняя ночь на вершине обряда.

Он уже не дышал —

он гудел,

как сосуд,

в котором нарастает давление.

Я чувствовала,

как он рвётся,

как его сила сгущается внутри стержня,

как всё в нём сжимается

в одну цель —

отдать мне себя.

И я не позволила уйти.

Я вдавила себя на него до конца,

до самого дна,

до точки, где больше нечего скрывать.

Он закричал —

глухо, в грудь.

И я почувствовала,

как он взорвался во мне.

Его хуй наполнил мою пизду до краёв.

Не просто спермой.

Не просто тёплой влагой.

А жизнью. Жаром. Огнем. Мужской сутью.

Я чувствовала,

как оно пульсирует внутри,

поднимается к шейке,

как будто хочет войти дальше, выше,

в саму мою душу.

И в этот миг

я расцвела.

Я напиталась.

Я впитала.

Я взяла его —

до капли,

до тени,

до молчания.

Я сползла с него медленно.

Без звука.

Между ног — тяжесть,

густая, жгучая,

как сок, что мне был нужен.

Он внутри меня — и больше никогда не будет прежним.

Он лежал,

распластанный,

глаза в потолок,

грудь в рывках.

Опустошён. Но ещё дышит.

А значит — ещё не всё.

Я повернулась к нему,

медленно,

и посмотрела на его хуй.

Он уже начал опадать,

но в нём ещё была жизнь.

Маленький, жалкий остаток.

Капли — как слёзы бессознательной надежды.

Я посмотрела в его лицо.

Он едва держал глаза открытыми.

Такой послушный.

Такой милый и немного жалкий. Ведьма не прощает мужчинам слабости. И я решила нанести последний удар.

— Хочешь, я отсосу остатки твоей силы? —

спросила я, наклоняясь к нему,

словно утешая. Неужели хватит глупости и на это согласиться?

Он не думал.

Он просто кивнул.

Дурачек.

Конечно хочешь.

Ты же не понимаешь,

что сейчас я доберу последнее.

То, что оставалось в глубине.

То, что ты бы мог сохранить...

но не удержал.

Он кивнул.

Глупо.

Покорно.

Не осознавая,

что остался почти пустым,

и сейчас я возьму то, что сберёг бы разумный.

Я скользнула вниз,

словно тень.

Без спешки.

Без страсти.

Только цель.

Его хуй —

уже не оружие.

А сосуд.

Пустеющий, пульсирующий, дрожащий.

Я обвила его губами.

Глубоко.

Медленно.

Заглотила его не как женщина —

а как ведьма, закрывающая цикл.

Глубоко.

До самого основания.

Он проник в моё горло,

и я позволила —

не от страсти,

а потому что так берут силу.

Он задохнулся от волны,

которая не была возбуждением —

это было растворение.

Я сосала не для удовольствия.

Я вытягивала.

Из корня. Из живота. Из позвоночника.

С последним рывком

он взорвался — тише, чем до этого,

но больнее.

И я глотнула его силу.

Как эликсир.

Как яд.

Как золу последнего костра.

Я поднялась.

Вытерла губы.

Посмотрела на него.

Он был красив.

И уже ничто.

Он лежал на спинке сиденья,

распахнутый, тихий.

Не мёртвый — просто опустошённый.

Как сосуд после обряда.

Потный. Тёплый.

С глазами, смотрящими в себя,

а не на меня.

Я поправила платье.

Подняла волосы.

Зеркало в козырьке сказало мне,

что я — снова я.

Только насыщенная.

Сильнее, чем была утром.

Я не убивала его.

Я взяла ровно то,

что он сам произнёс.

Словом.

С согласием.

С телом.

Он был нужен мне.

Не как человек —

как источник.

Я завела двигатель.

Машина мягко повела нас вперёд.

Он молчал.

Я — тоже.

Никакой трагедии.

Никакой благодарности.

Я дала ему то, о чём он мечтал.

Побыть в теле ведьмы.

В её горящей пизде.

В её жадном горле.

В её поле ее страсти.

Он останется собой.

Но не прежним.

Он будет помнить это тело,

эти глаза,

эту ночь,

как сон, который нельзя забыть,

но нельзя объяснить.

А я просто еду.

Впереди ещё много ночей.

Много глупых мальчиков.

Много силы,

что ждет, чтобы быть отданной по слову.