Вадим брёл домой, как в тумане. Слова Ольги, липкие и развратные, словно паутина, окутывали его разум, отравляя каждый шаг. Он чувствовал себя использованным, раздавленным, измазанным грязью, но, что было хуже всего, – он не мог отделаться от навязчивых образов, от грязных фантазий, которые Ольга так умело посеяла в его голове. Он презирал себя за это, но чем больше презирал, тем сильнее они становились.Открыв дверь своей квартиры, он увидел Лидию, читающую книгу под тусклым светом лампы, и Сергея, играющего в видеоигру на диване. В их юных, невинных лицах он вдруг увидел отражение той самой тьмы, которую Ольга так старательно навязывала ему. Ему захотелось бежать, спрятаться, никогда больше не видеть их, чтобы не осквернить своей похотью.

— Папа, ты вернулся! - Лидия отложила книгу и бросилась ему навстречу, обнимая его. Он почувствовал её тепло, её нежность, и это вызвало в нём острую, почти невыносимую боль. Он знал, что не имеет права касаться её, что его руки грязны, что он недостоин её любви.

— Привет, пап, - буркнул Сергей, не отрываясь от экрана. Вадим увидел в его глазах ту же усталость, то же отчаяние, которое он видел в зеркале каждое утро. Они оба – его дети – были жертвами его слабости, его грехов.

Он выдавил из себя улыбку и прошёл в комнату, пытаясь скрыть своё состояние. Сел в кресло, достал телефон. И тут же пришло уведомление – сообщение от Ольги.

Он открыл его, зная, что пожалеет об этом. На экране появилось видео. Вера. Его Вера, его жена, та, которую он когда-то любил. Но на этом видео не было ничего от той Веры, которую он знал.

На экране была сломленная, униженная женщина, участвующая в групповом сексе с семью мужчинами. Её лицо было искажено отчаянием, но она продолжала, выполняя их грязные требования..

Он открыл сообщение от Ольги, словно сам подписывал себе смертный приговор. Знал, что увидит нечто чудовищное, но уже не мог остановиться. Любопытство, смешанное с садистским желанием увидеть предел унижения Веры, манило его. На экране телефона запустилось видео.

Вера была в центре,

но это был центр ада. Вокруг неё, как стая гиен, толпились мужчины, семеро. Потные, голые торсы, жадные, похотливые взгляды – животные, а не люди. Комната – грязная, полуосвещенная. Но самым жутким было лицо Веры.

На её лице играла странная, почти отрешенная улыбка. Казалось, она вообще не здесь, а где-то далеко, в своих собственных мыслях. Её губы были слегка приоткрыты, глаза полуприкрыты, будто она была в полудрёме.

Мужчины трогали её. Грубо хватали за грудь, сжимали ягодицы, осыпали поцелуями. И Вера никак не реагировала. Просто стояла, словно кукла, позволяя им делать с собой всё, что угодно. Но потом… потом её лицо начало меняться.

Один из мужчин, самый мерзкий на вид – с гнилыми зубами и татуировками по всему телу, схватил её за волосы и грубо поцеловал в губы. И Вера ответила на его поцелуй. Сначала вяло, словно неохотно, но потом всё более и более страстно. Она обхватила его шею руками и начала извиваться, прижимаясь к нему всем телом.

Другие мужчины, увидев это, зарычали от возбуждения и начали стаскивать с неё одежду. Она не сопротивлялась. Просто позволяла им раздеть себя, словно это было самым обычным делом.

И вот она стоит перед ними – почти голая, лишь тонкая полоска ткани прикрывает её лобок. Мужчины рассматривают её, словно кусок мяса, оценивая её достоинства. И на лице Веры появляется… улыбка. Да, самая настоящая улыбка.

Один из мужчин хватает её за руку и тащит к кровати. Она идёт за ним, не сопротивляясь. И когда они падают на кровать, она начинает стонать. Не от боли, а от возбуждения. Вадим это точно знает. Он слишком хорошо знает свою жену.

Дальше – адская вакханалия. Мужчины по очереди овладевают ею, а она стонет и извивается, получая от этого явное удовольствие. Она выгибает спину, запрокидывает голову, шепчет им на ухо грязные слова. Она словно одержима похотью.

Один из мужчин снимает всё на камеру. Подходит ближе, показывает крупным планом её лицо. Она смотрит прямо в объектив и подмигивает. Вадиму кажется, что она видит его, что знает, что он смотрит. И что ей это нравится.

Вадим давится воздухом. Ему хочется выключить видео, но он не может. Какая-то тёмная сила удерживает его, заставляя смотреть до конца. И чем больше он смотрит, тем сильнее становится его возбуждение. Он ненавидит себя за это, но ничего не может с собой поделать.

Он смотрит, как его жена превращается в грязную шлюху, как она отдаётся на потеху толпе похотливых скотов. И чем больше он смотрит, тем сильнее чувствует, как в нём нарастает не ненависть, а… желание. Ему хочется быть там, с ними, разделить с ними эту грязную оргию. Ему хочется прикоснуться к Вере, ощутить её тело, услышать её стоны, увидеть её лицо, искажённое похотью.

Видео заканчивается, и Вадим отбрасывает телефон в сторону, словно тот обжёг ему руку. Он сидит в кресле, тяжело дыша, и пытается унять дрожь во всём теле. Он чувствует себя грязным, осквернённым, но одновременно и невероятно возбуждённым.

Вера вернулась поздно вечером. Она была измотана, измучена, с потухшим взглядом, но… кое-что изменилось. В ее движениях появилась какая-то новая мягкость, в глазах – туманная мечтательность. Она шла, словно тень самой себя, но тень, облаченная в шелк, а не в лохмотья. Вадим наблюдал за ней из полумрака коридора, сжимая кулаки до побелевших костяшек. Ярость, жалость, и, что самое мучительное – непонятное влечение, боролись в нем, разрывая его изнутри.

Она вошла в квартиру, не взглянув на него. Сразу направилась в ванную, закрыв за собой дверь. Он слышал, как она включила воду. Долго стояла под душем, словно смывая с себя грязь и отчаяние.

Когда она вышла, он не сразу узнал её. Она была мокрой, бледной, с запахом дешевого мыла и еще чего-то неуловимого, странного... чего-то, что вызвала в нем одновременно тревогу и тошноту. Она накинула старый халат и села на краешек кровати

— Как ты? - спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без упрека.

Вместо ответа она подошла к нему и обняла. Крепко, жарко, как будто боялась, что он исчезнет. Ее губы коснулись его шеи, оставляя легкий, дразнящий поцелуй. Вадим замер, парализованный ее внезапной лаской.

Она стала более любвеобильной. Она часто обнимала его, целовала, касалась его тела. Ее прикосновения стали более уверенными, более смелыми, более... пошловатыми. Она шептала ему на ухо грязные шутки, которые раньше никогда бы себе не позволила. И хотя это должно было его оттолкнуть, почему-то он чувствовал лишь возрастающее желание.Вадим начал замечать странности в ее поведении. Она стала более сонливой, часто отказывалась от еды, ссылаясь на тошноту. Ее фигура, несмотря на худобу, приобретала какую-то мягкую округлость. Вадим видел это в ее движениях, в том, как она придерживала живот, когда садилась. Он боялся даже подумать об этом вслух, но в его голове уже поселилась мысль, как заноза, от которой невозможно избавиться.

Кто отец этого ребенка? Один из тех мерзких уродов, которые насиловали Веру?.Вопрос повисал в воздухе, густой и липкий, как запах спермы в непроветренной комнате. Вадим стискивал зубы, но картинки лезли в голову сами — её тело, облитое потом и чужим семенем, пальцы, впившиеся в простыню, губы, облизывающие что-то белое с уголка рта.Он снова ушел в работу.Стройка. Грязь, цемент, мужские руки в мозолях. Здесь можно было притвориться человеком. Днём он таскал кирпичи, а ночью драл свою кожу мочалкой под ледяным душем, пытаясь смыть с себя это кино. Но вода лишь размазывала образы по телу:Её ноги, дрожащие над липким полом.Ладони, хватающие её за бёдра, оставляющие синяки.Сперма, капающая с её подбородка.Он начал мастурбировать яростно, зло, как будто хотел вырвать из себя эту похоть клубком жил. Кончал, глядя в потолок, представляя, как она сейчас там, под ними, под чужими телами, и, возможно, даже смеётся.

Вадим вкалывал как проклятый. С утра до ночи — стройка, погрузки, ночные смены на складе. Он брался за любую подработку, лишь бы скопить хоть что-то. Деньги уходили в три места:Долги (те самые, что загнали Веру в этот ад)Дом (чтобы дети не голодали)Чёрный конверт (его тайный фонд "на спасение") Каждую сутки, когда Вера уходила "на работу", он сидел на кухне с блокнотом и считал:Ещё месяц. Ещё два. Тогда хватит, чтобы она могла уйти. Чтобы мы могли уехать."

Но жизнь — сволочь

— Вадимка, а Вадимка! — Сергей, бригадир, хлопнул его по плечу, оставив жирный отпечаток ладони на футболке. — Ты с нами сегодня? Пацаны нашли местечко — баб там, говорят, завались. И одна — просто огонь, безотказная.Вадим почувствовал, как желудок сжимается в комок.

— Где? — спросил он, уже зная ответ.

— Да в том борделе за вокзалом, — засмеялся Петрович.

(Грубая мужская компания вваливается в бордель, громко переговариваясь. Он улыбается через силу, но внутри — ледяная пустота. Всё тело напряжено, мысли скачут: «А вдруг она здесь? А если это она та самая «давалка»?» Но отступать уже поздно — ребята из бригады его уже толкают внутрь, смеются, заказывают выпивку.)

Сергей (начальник, хрипло, с ухмылкой):

—Ну что, пацаны, сегодня берём на четверых! Говорят, тут одна есть — дешёвая, но огонь. Любит компанию, не капризничает.

(Вадим пьёт водку, чтобы притупить дрожь в руках. Вдруг дверь в зал открывается, и входит… Вера. В коротком чёрном платье, с яркой помадой, с той самой «рабочей» улыбкой, которой нет в её домашней жизни. Их взгляды встречаются на долю секунды — и оба делают вид, что не узнали друг друга.)

Вера (играя роль, сладким голосом):

—Кто у нас тут новенькие?

(Сергей сразу оживляется, хватает её за талию.)

Сергей:

—О, вот она, наша звёздочка! Пацаны, это та самая, о которой я говорил!

(Вера смеётся, но её глаза пустые. Она скользит взглядом по Вадиму, будто он просто очередной клиент. А он сидит, сжав зубы, чувствуя, как внутри всё рвётся на части.)

Один из мужиков (подмигивая):

—Ну что, Вера, возьмёшь нас вчетвером?

(Она притворно задумывается, потом кокетливо пожимает плечами.)

Вера:

—Если заплатите — почему бы и нет?

(Вадим хочет вскочить, вытащить её отсюда, но… что он скажет? Что он её муж? Что она его жена? Они оба в ловушке. Он не может разрушить её «работу», не может признаться, что знает. И она делает вид, что он для неё — никто.)

Сергей (толкая Вадима вперёд):

—Ну чего застыл? Ты же тоже с нами!

(Вера наконец смотрит на него прямо. В её взгляде — мольба. «Играй по правилам». Он медленно встаёт, подходит. Их пальцы случайно соприкасаются — оба вздрагивают. Она первая берёт себя в руки.)

Вера (шёпотом, только ему):

—Ты… точно хочешь этого?

(Он не отвечает. Просто смотрит. И тогда она принимает решение за него — берёт его за руку и ведёт в комнату, где их уже ждут остальные.)

(Комната в борделе затянута дымом, пахнет дешёвыми духами, потом и спермой. На кровати — Вера, уже голая, на четвереньках, с покорно опущенной головой. Её грудь покачивается с каждым движением, а на бёдрах видны красные следы от шлепков. Вокруг неё — три мужика из бригады, уже возбуждённые, потные, с жадными глазами. Вадим стоит в углу, скрестив руки, лицо — каменная маска, но внутри — ад.)

Сергей (хрипло смеётся, хлопая Веру по заднице):

— Ну что, шлюха, покажешь, как ты умеешь работать ртом?

(Вера покорно кивает, подползает к ближайшему — рыжему здоровяку с пивным животом. Без колебаний берёт его в рот, обхватывает губами, причмокивая. Мужики ухмыляются, подбадривают её похабными комментариями. Вадим видит, как её щёки втягиваются, как она глотает, не останавливаясь. В его челюсти напрягаются до хруста, но он молчит.)

Рыжий (стонет, хватая её за волосы):

— Ох, сука, да ты профессионал!

(Вера отстраняется, с подтёком слюны на подбородке, и тут же переключается на следующего — Сергея. Она знает, что делает. Работает быстро, технично, без эмоций. Но когда её взгляд скользит по Вадиму, в её глазах — немой вопрос: «Ты видишь? Видишь, на что я готова?»)

Третий мужик (толкая Вадима вперёд):

— Чего стоишь, красавчик? Твоя очередь!

(Вера замирает. На секунду в её глазах — паника. Но тут же маска возвращается. Она ползёт к нему, нарочито соблазнительно, как к любому другому клиенту. Её пальцы расстёгивают его ремень, губы уже у его пояса…)

Вера (шёпотом, только для него):

— Прости…

(Но делает своё дело. Вадим стискивает зубы. Его тело предательски реагирует, но в глазах — только ледяная пустота. Он позволяет ей это, не двигаясь, не издавая звука. Мужики хохочут, подбадривают: «Давай, давай, кончай ей в рот, она любит!»)

(Вера глотает. Потом вытирает губы тыльной стороной руки и снова улыбается — фальшиво, профессионально. Встаёт, демонстративно поворачивается к ним задом, трясёт бёдрами.)

Сергей (хрипло):

— Теперь, сучка, покажешь, как ты умеешь принимать по-настоящему!

(Вера ложится на спину, раздвигает ноги, берёт себя пальцами, демонстрируя готовность. Мужики тут же набрасываются. Один — во рту, другой — в киску, третий — грубо втирает пальцы в её задницу. Вера закатывает глаза, стонет, но Вадим видит — её ногти впиваются в простыни. Она терпит. Как и он.)

Рыжий (задыхаясь):

— Вадик, а ты чего? Присоединяйся, а то она заскучает!

(Вадим медленно подходит. Его руки сжимают её бёдра. Он входит в неё — не как муж, а как чужой. Жёстко. Без поцелуев. Без слов. Вера кричит — но это не крик удовольствия. Это что-то другое. Что-то, что режет ему слух.)

(Когда всё заканчивается, Вера лежит, покрытая спермой, с пустым взглядом. Мужики довольно одеваются, шлёпают её по заднице на прощание. Вадим последним выходит из комнаты. Он не оборачивается. Но слышит, как она шепчет ему вслед:)

Вера (едва слышно):

— Я… сделала это для нас…

( Он просто закрывает дверь. И идёт прочь. Оставляя её там. Поздний вечер. Квартира погружена в темноту. Вера сидит на краю кровати, кутаясь в халат, её пальцы нервно теребят край ткани. Вадим стоит у окна, спиной к ней, с недопитым стаканом в руке. Тишину наконец нарушает его хриплый голос.)

ВАДИМ (не оборачиваясь)

— Ты знаешь, что самое пиздецовое?

(Вера вздрагивает, но молчит. Он поворачивается. Его глаза горят в полумраке — не яростью, а чем-то более сложным.)

ВАДИМ (тихо, с надрывом)

— Мне понравилось.

(Вера поднимает на него глаза — впервые за вечер. В них нет осуждения. Только усталое понимание.)

ВЕРА (шёпотом)

— Я знала.

(Он резко ставит стакан, шагает к ней. Не для того, чтобы ударить. Чтобы быть ближе.)

ВАДИМ (сдавленно)

— Я смотрел эти видео десятки раз. Ненавидел себя за то, что включал снова. А сегодня... (его голос срывается) ...я был одним из них. И мне это понравилось.

(Вера медленно поднимается. Её руки дрожат, когда она кладёт их ему на грудь.)

ВЕРА

— А я... (глотает ком) ...я поняла там, что мне это нравится. Не только потому что надо. Потому что я... (её голос становится тише) ...я та самая шлюха, которой притворялась.

(Вадим хватает её за подбородок — не грубо, но твёрдо. Заставляет смотреть в глаза.)

ВАДИМ (шёпотом)

— Ты не шлюха. Ты — моя жена. Которая любит, когда её трахают как шлюху.

(Вера замирает. Потом неожиданно смеётся — горько, нервно, почти истерично.)

ВЕРА (шёпотом)

— Прости меня. За всё. но нужно ещё кое о чём поговорить.

ВАДИМ (глухо)

— Говори.

Она делает глубокий вдох, садится рядом. Руки дрожат.

ВЕРА

— Я беременна. Скорее всего... от него.

Тишина. Вадим закрывает глаза на секунду, словно пытаясь собраться.

ВАДИМ (сдавленно)

— Ты уверена?

Она кивает, не поднимая глаз.

ВЕРА

— Он... не использовал презервативы. Ольга настаивала.

Вадим резко сжимает кулаки, но голос сохраняет ровным:

ВАДИМ

— И что теперь?

Вера наконец поднимает на него глаза. В них – не вызов, а усталость и что-то похожее на надежду.

ВЕРА

— Я... хочу оставить ребенка.Возможно действительно думаешь, что этот ребёнок — ошибка? Что я просто "оступилась"? (кладёт руку на живот) Я выбрала это. Потому что впервые за всю жизнь хочу, чтобы хоть что-то во мне принадлежало мне, просто всё что случилось со мной последние месяцы это ужасно Вадим столько унижений, секса, алкоголя в моей жизни не было, пускай хоть где то Оля не будет надо мной хотя

Вера всхлипывает, слёзы катятся по лицу, оставляя тёмные дорожки от туши.

— Я сама сделала из Ольги ту самую суку, которая теперь держит меня за горло. Всё началось с меня, Вадим. Всё. Она была худенькой заучкой из богатой семьи вечно в этих дурацких бантах и платьях, которые я первая высмеивала. Я, которая уже в 14 знала, как раздвинуть ноги за пачку сигарет или бутылку дешёвого вина. Мне приходилось выкручиваться, а она просто жила в своём розовом мирке, где папа купит, а мама пожалеет. А потом... потом я научила её, как целоваться так, чтобы парни сходили с ума. Как смотреть, чтобы им хотелось тебя. Как... как продавать себя подороже." Горько усмехается. "И она научилась. Научилась лучше меня и всё таки я была для неё ужасной.Она же она же на самом деле была доброй ко мне.Когда у меня не было денег на обед... она незаметно подкладывала мне свою еду. Говорила, что не голодна... А я... а я смеялась над её бантами за её же спиной.Однажды однажды она заступилась за меня перед старшеклассниками. А на следующий день я распустила слух, что она сама с ними спала. И знаешь что самое мерзкое? Она после этого. она всё равно принесла мне шоколадку. Просто положила в парту и ушла. Я просто... я завидовала. Завидовала её чистоте. И... и ломала её. Потому что если не я её то кто тогда меня и Оля превзошла все мои ожидания. Я думала, что просто унижаю слабую девчонку, а она... она превратила себя в оружие. И использовала меня как полигон.Тот выпускной был идеальной местью. Четверо парней. Туалетная кабинка. Она стояла и смотрела, как я захлебываюсь в их сперме. А потом улыбнулась и сказала: "Просто помни, что теперь ты мне обязана."Я научила её быть жестокой. Но она сделала жестокость элегантной. Мои подлые трюки — детский лепет по сравнению с её играми.И да, я горжусь. Потому что только настоящая стерва могла так прекрасно переиграть свою учительницу.

Вера немного успокоилась а затем снова продолжила

ВЕРА выпускной

На выпускном было не просто унижение. Были вещи, о которых Оля никому не рассказывала. Потому что они... они были только для меня.". Андрей слился ещё раньше, спасибо Ольге – нашептала ему, что я сплю со всем классом, а он и поверил, дурачок. Мне уже было плевать. У меня была цель – свалить отсюда, и Ольга предложила способ. Грязный, мерзкий, но… действенный.И вот я, в выпускном платье, стою в школьном туалете. Воняет мочой, блевотиной и… предвкушением. Четверо парней смотрят на меня, как голодные волки. Знаю, что сейчас будет, но почему-то не боюсь. Наоборот, чувствую странное возбуждение. Это мой шанс, моя свобода я вошла в школьный туалет сама, на высоких каблуках, которые теперь казались смешными. Розовое атласное платье. Они уже ждали - четверо парней из старших классов, те самые. Слава, с насмешкой оглядел меня с ног до головы. "Ну что, золотко, надумала?" - его голос дрожал от возбуждения. Я молча кивнула, чувствуя, как между ног становится влажно от чего-то кроме страха. Они не стали церемониться. Первый рывок - и пуговицы моего платья звякнули по кафелю, как монетки. "Ого, кружевное бельё, - засвистел кто-то сзади, - специально для нас оделась, шлюха?" Их руки были везде одновременно: один сжал мою грудь так, что кружевной лифчик впился в кожу, другой шлепнул по заднице, оставив горящую отметину. Меня развернули лицом к стене - я видела, как мои ногти (вчерашний маникюр, розовый, как платье) царапают грязную плитку с похабными надписями. Когда первый вошел в меня сзади, я вскрикнула, но они тут же заткнули мне рот моими же трусиками. "Тихо, сучка, не порть момент", - прошептал Слава, кусая меня за шею. Я чувствовала всё: как его пот капает мне на спину, как пальцы другого парня впиваются в мои бёдра, оставляя синяки, как что-то тёплое и липкое стекает по моим ногам. Они переговаривались надо мной, как будто я была вещью: "Давай сменимся", "Держи её крепче", "Смотри, как она дрожит". В какой-то момент они перевернули меня на спину и заставили смотреть. "Хочешь денег, смотри как их зарабатывают", - хрипел тот, что был сверху. Я видела свои ноги, заброшенные ему на плечи, дрожащие в такт его толчкам. Видела, как другой парень стоит рядом и надрачивает свой член, глядя на меня. Видела, как третий снимает всё это на телефон. И самое страшное - я чувствовала, как моё тело предательски откликается на каждое прикосновение.

они кончали на меня (один - на лицо, другой - на грудь, остальные куда попало),

Слава, капитан футбольной команды, схватил меня за волосы и потащил к последней кабинке. Дверь с вырванным замком болталась на одной петле. Внутри — ржавый унитаз с ободком, покрытым желтым налётом, и чёрная вода с плавающими окурками.

"Ныряй, шлюха", — прошипел он, пригибая мою голову. Фарфор был ледяным, а вода пахла ржавчиной и чем-то затхлым. Я успела заметить:

Они держали меня под водой ровно 8 секунд (я отсчитала по пульсации в сонной артерии). Когда вырвали на поверхность, из уха вытекла розовая жидкость — смесь крови, туши и унитазной воды.

"Скажи спасибо", — велел веснушчатый, и я автоматически открыла рот. Они плюнули туда все четверо. Последний добавил соплю — длинную, тягучую, как желатиновая нить

Моё платье теперь представляло собой жалкие клочья ткани, смешанные с их спермой. Они уходили, похлопывая меня по щеке, как собаку, которая хорошо выполнила команду. "Не забудь свои деньги, шлюха", - бросил последний, швырнув несколько купюр в мою сторону.

Я сидела на полу, спиной к разбитому кафелю, сжимая в руках мокрые купюры. Вода из сломанного крана капала мне на колени, размывая их сперму, но не смывая их.

И тогда вошла Ольга.

Ее каблуки громко цокали по плитке, а черное платье (выпускное, но без бантов, без этих дурацких кружев) обтягивало бедра, как вторая кожа. Она остановилась передо мной, склонив голову, будто рассматривала экспонат.

— Ну что, Верик? — ее голос скользнул по моей оголенной спине. — Все еще королева?

Я сидела на полу, прислонившись к разбитому кафелю, в луже из мочи и чужой спермы. Мое тело дрожало, но не от холода – от осознания, что сейчас будет хуже.Ольга медленно присела на корточки, широко раздвинув ноги. Черные кружевные трусики плотно облегали ее лобок, слегка влажные от возбуждения.

— Нюхай, грязная девчонка, — прошептала она, прижимая мое лицо к своей промежности.

Она засмеялась, чувствуя, как я задыхаюсь.

— Теперь ты знаешь, как пахнет настоящая королева.

Ее пальцы вцепились в мои волосы, резко запрокинув голову. Поцелуй был жестким – губы Ольги пахли сигаретами и дорогой помадой, язык насильно проник в рот, оставляя вкус власти и презрения.

Я подняла глаза.

— Ты думаешь, они сделали это, потому что ты шлюха? Нет. Они сделали это, потому что ты слишком высокомерная.

Я фыркнула, вытирая рот тыльной стороной ладони.

— Да брось. Я же видела, как ты на них смотрела. Сверху вниз. Как на грязь.

Она провела пальцем по моей щеке, собирая что-то липкое.

— Ты думала, что ты лучше их. Умнее. А теперь? — ее рука опустилась на мое плечо, сжимая его. — Теперь ты ровно там, где должна быть

Я хотела что-то сказать, но она зажала мне рот ладонью.

— Деньги? — Ольга усмехнулась, глядя на смятые купюры в моей руке. — Не смеши. Ты думала, это было о деньгах?

Потом ее голос смягчился.

— "Спасибо, Ольга", - прошептала я. "Я... я должна была послушать тебя раньше. Прости меня за все."

И тогда она снова поцеловала меня. Ее губы были мягкими, теплыми, пахли дорогими духами

И она встала надо мной, как победительница.

— Не за что, Вера. Просто помни, что теперь ты мне обязана.

Ванная. Поздний вечер.

Ольга закатала рукава, щелкнула резиновыми перчатками.

— Раздвигай ноги, шлюха. Буду отмывать то, куда они так усердно заливали.

Губка скользнула по внутренней стороне бедер, оставляя розовые полосы.

— Ой, какая нежная кожа... Жалко, они этого не оценили.

Она наклонилась, вдохнула глубоко:

— Пахнешь их смесью. Дёшевый одеколон, пиво и... о, этот мальчишка с прыщами явно не мылся неделю.

Я сжала зубы.

— Не скрипи. Воняешь, как общественный сортир после праздника.

Её пальцы впились в мои бёдра, раздвигая шире.

— А вот тут совсем грязно. Придётся тереть жёстче.

Горячая вода обожгла.

Я лежала в ее футболке, она — рядом, обняв меня одной рукой.

— Тепло? — она провела ладонью по моей спине, пока не нащупала шрам на копчике.

Я вздрогнула.

— Не бойся, я же аккуратно, — Ольга улыбнулась, ее пальцы обводили неровные буквы, будто читая вслух:

— Ш.

— Л.

— Ю.

— Х.

— А.

Каждое прикосновение горело, как будто она выжигала их заново.

— Красиво получилось, — она прижалась губами к моей шее. — Теперь ты всегда будешь помнить.

Я зажмурилась, но она смеялась — тихо, цинично, как будто знала, что мне это нравится.

— Спи, — Ольга обняла меня крепче

Утром Ольга даёт мне деньги. Достаточно, чтобы уехать и начать новую жизнь. "Это твой шанс, Вера, – говорит она. – Не упусти его". Я смотрю на неё и не понимаю. Зачем ей это? Зачем было унижать меня, а потом спасать?

Она улыбается. "Ты никогда не поймёшь, Вера. Просто живи своей жизнью". И я ухожу. Ухожу, чтобы забыть ту ночь, забыть Ольгу, забыть всё. Но правда в том, что эта ночь навсегда останется со мной. И я никогда не смогу быть по-настоящему свободной.Возможно Оля замолчала детали но уверяю Вадим всё было действительно так.

Я уехала на эти деньги. Да, те самые — грязные, липкие, пропахшие туалетом и чужими руками. Первые три дня я жила в хостеле за вокзалом, где стены пахли плесенью и дешёвым дезодорантом. Каждое утро просыпалась и первым делом нюхала кожу — мне казалось, от меня всё ещё воняет спермой. Стирала одежду по три раза, хотя она была чистая.

Потом пошла в университет. Стояла в очереди на подачу документов и чувствовала, как на меня смотрят. Мне казалось, все знают. Что видят сквозь одежду следы их пальцев, синяки, которые уже зажили. Приёмная комиссия спросила: "Почему психология?". Я ответила: "Хочу разбираться в людях". Соврала. Я хотела разобраться в себе.

Училась злее всех. Читала учебники в метро, ночами писала конспекты, срывала сессии на отлично. Не из-за любви к науке — просто знала: если остановлюсь, меня настигнет прошлое. Однокурсницы звали на вечеринки, а я притворялась больной. Боялась, что в алкогольном угаре закричу: "Да, я шлюха! Да, вы можете меня использовать!"

Первую практику проходила в центре помощи жертвам насилия. Когда девчонки плакали, рассказывая свои истории, я сжимала кулаки под столом. Их слёзы жгли мне кожу. Однажды наша преподавательница (мудрая старуха с глазами, как у совы) сказала мне после занятий: "Вы странно работаете с чужими травмами, Вера. Как будто лечите не их, а себя". В тот день я впервые напилась.

А потом... Потом был ты Вадим. Появился, когда я уже научилась притворяться "нормальной". Мы встретились в кафе у университета. Ты спросил, почему я всё время держусь за запястье (я даже не замечала этой привычки). Я соврала, что это нервный тик. Он кивнул и больше не спрашивал. А через месяц, когда я впервые разрешила ему прикоснуться к себе, он просто обнял меня и простоял так, не двигаясь, пока я не перестала дрожать.

Сейчас, когда я слышу детский смех во дворе (нашего сына, нашей дочери), когда вижу, как Вадим поправляет мне прядь волос, просто потому что она ему мешает — я иногда ловлю себя на мысли: Ольга проиграла. Не потому что я отомстила. А потому что её больше нет в моей жизни. Даже если она пишет гадости — это просто буквы на экране. Они больше не ранят.

Я не стала святой. Не стала "чистой". Я просто научилась жить со шрамами.