Квартира Ольги дышала вечерней духотой. Сквозь приоткрытое окно тянуло пылью, а в гостиной лампа с абажуром отбрасывала тёплые тени на потёртый ковёр. Ольга стояла у зеркала в коридоре, поправляя шёлковый топ, который струился по её телу, как вода по камням. Она выбрала его не случайно — ткань цеплялась за изгибы, обещая больше, чем показывала. На кухонном столе ждал графин с вишнёвкой, два стакана и тарелка с нарезкой колбасы и сыра. Всё было готово для гостя.

Артём постучал ровно в семь, но его шаги в подъезде звучали так, будто он поднимался на эшафот. Ольга открыла дверь, и он вошёл, неся с собой запах уличной жары и лёгкий шлейф одеколона, который всё ещё пытался быть круче, чем его хозяин. Его кроссовки, белые, как зубы в рекламе, скрипнули на линолеуме. Он держал руки в карманах джинсов, но пальцы теребили шов, выдавая нервы.

— Ну, пришёл, — хихикнула Ольга, закрывая дверь с мягким щелчком. — Думала, струсишь. Проходи, не стой столбом.

Они зашли в комнату и она кивнула на диван. Артём сел, оглядываясь, будто ждал подвоха. Его взгляд зацепился за графин, потом скользнул по её топу, и он тут же отвёл глаза, уставившись на телевизор, где без звука крутили прогноз погоды.

— Чё звала? — буркнул он, скрестив руки. — Хочешь ещё какие-то байки обсудить?

Ольга не ответила сразу. Она налила вишнёвку в стаканы. Поставив стакан перед Артёмом, она села напротив, на стул, закинув ногу на ногу. Шёлк топа дрогнул, обнажив полоску кожи над джинсами, и Артём сглотнул, будто проглотил гвоздь.

— Байки — это твои школьные подружки, — сказала она, пригубив вишнёвку. Её голос был мягким, как бархат, но с острыми краями. — Строишь из себя крутого, а сам трусишь. Хотя, судя по тем байкам, у тебя дар. А ты его прячешь, как вор краденое. Зря, Артём. Настоящая женщина такое ценит.

Артём хмыкнул, но его щёки вспыхнули, как фонари в тумане. Он потянулся за стаканом, пролив каплю на стол, и выпил залпом, скривившись от сладкой горечи. Ольга наблюдала, как его пальцы дрожат, как он пытается казаться крутым, но тонет в её взгляде, как муха в сиропе.

— А ты чё, психолог, что ли? — выдавил он, ставя стакан. — Типа, учить меня собралась?

Ольга рассмеялась — коротко, но так, что её грудь колыхнулась под шёлком, и Артём невольно посмотрел туда, прежде чем отвернуться. Она встала, обошла стол и остановилась рядом, близко, но не касаясь. Её запах — духи с ноткой ванили и чего-то терпкого — ударил ему в ноздри, как выстрел.

— Не психолог, — сказала она, наклоняясь чуть ближе. — Но я вижу, когда парень боится самого себя. Ребята в школе хихикают, а ты злишься. А если я скажу, что они просто завидуют? Что твои... — она сделала паузу, улыбнувшись, — особенности — это то, о чём они шепчутся по углам?

Артём замер, его дыхание стало тяжёлым. Он хотел огрызнуться, но слова застряли, как кость в горле. Ольга выпрямилась, её рука легла на спинку дивана, совсем близко к его плечу. Она видела, как его зрачки расширились, как он борется с собой — и побеждает не тот, кто в кроссах и с цепочкой.

— Давай проверим, — предложила она, и в её голосе мелькнула насмешка, смешанная с обещанием. — Покажи, что ты не мальчишка, который краснеет от сплетен.

Артём сжал кулаки, но не встал. Его взгляд метался между её глазами и полоской кожи, которая выглядывала из-под топа. Ольга ждала, чувствуя, как воздух между ними густеет, как патока. Игра пошла на новый уровень.

Воздух в гостиной сгустился, как смола, обволакивая всё липкой тишиной. Ольга стояла у дивана, её пальцы всё ещё покоились на спинке, в миллиметре от плеча Артёма. Его дыхание сбивалось, как мотор на плохом бензине, а глаза метались, цепляясь то за её шёлковый топ, то за тёмный угол, где телевизор мигал кадрами прогноза погоды. Она чувствовала его смятение — как ток, пробегающий по оголённым проводам, — и это будоражило её, как глоток крепкого ликёра.

— Ну что, мажор, — протянула она, её голос скользил, как шёлк по коже. — Докажи, что ты не просто школьный хвастун. Сними футболку. Покажи, что не боишься.

Артём замер, его кулаки сжались. Он хотел огрызнуться, бросить что-то про «дурацкие игры», но её взгляд — острый, как лезвие, но тёплый, как июльский асфальт — прижал его к дивану. Он потянул футболку через голову, неуклюже, задев локтем стакан. Вишнёвка качнулась, но не пролилась. Его торс, гладкий, с лёгкой тенью мышц, блестел от пота, и Ольга одобрительно хмыкнула, будто оценивала картину на рынке.

— Неплохо, — сказала она, обходя диван и садясь рядом, так близко, что её колено коснулось его джинсов. — А теперь скажи, Артём, почему ты прячешь то, что делает тебя особенным? Таскаешь эту цепочку, как броню. Сними её. И остальное.

Её слова упали, как камни в пруд, и Артём дёрнулся, будто его ударили. Он не верил в происходящее и хотел встать, уйти, но её рука легла на его запястье — не сильно, но цепко, как паутина. Она наклонилась, и её дыхание, пахнущее вишней и чем-то запретным, коснулось его уха.

— Не бойся, — шепнула она. — Я не кусаюсь. Пока.

Артём сглотнул, его пальцы дрогнули на молнии джинсов. Он расстегнул их, медленно, как будто открывал дверь в тёмную комнату. Ольга не торопила, но её глаза горели, как угли под пеплом. Когда он спустил джинсы, обнажив боксёры, она чуть прищурилась, заметив, как ткань натянулась. Его «здоровяк» не был мифом — и это её позабавило.

— Вот оно, — сказала она, и в её голосе мелькнула насмешка, но не злая. — А ты стесняешься. Глупо, Артём. Это не проклятье, это сила.

Она протянула руку, медленно, давая ему шанс отстраниться. Он не двинулся. Её пальцы скользнули по ткани боксеров, обводя контур, и Артём выдохнул, как будто его ударили под дых. Ольга начала двигать рукой, мягко, но уверенно, шепча:

— Гордись этим. Настоящая женщина знает, что с этим делать.

Она выпустила член Артёма из трусов, продолжая гладить указательным и средним пальцем. Вены на члене вздулись, а алая головка, казалось, была готова лопнуть от напряжения. Она обхватила рукой ствол. Её движения ускорились, и Артём зажмурился, его тело напряглось, как струна. Он кончил быстро, с сдавленным стоном, и его щёки запылали, как тогда, в автосервисе. Ольга отстранилась, вытирая руку о салфетку с кухонного стола, и улыбнулась, как кошка, поймавшая воробья.

— Это только начало, — сказала она, вставая. — Никому ни слова. И заезжай ещё. Есть чему учиться.

Артём, всё ещё задыхаясь, торопливо вытер салфетками сперму и, не глядя, сунул комок в карман. Натянул джинсы и выскочил из квартиры, чуть не сбив вешалку в коридоре. Ольга проводила его взглядом, чувствуя, как её пульс стучит в висках. Ей нравилась эта интрижка. Она не просто играла — она вела его, как дирижёр оркестр, и это было лучше, чем она ожидала.

Час спустя Вадим вошёл в квартиру. Он был усталым, как всегда после смены. В гостиной пахло вишнёвкой и колбасой, подушка на диване была смята, а на столе стоял второй стакан, с отпечатком чьих-то пальцев. Ольга мыла посуду на кухне, напевая что-то из радио, но её топ был чуть смят, а волосы растрепались, как после ветра.

— Гости были? — спросил Вадим, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Да так, подруга зашла, — бросила Ольга, не оборачиваясь. Вода плескалась в раковине, заглушая её слова, но Вадим словно уловил лёгкую фальшь, как треск в старом динамике.

Он не стал спорить, но, уходя в спальню, остановился у зеркала в коридоре. Его отражение выглядело старше, чем утром. Он думал о её смехе в кафе, о том, как Игорь упомянул «какого-то типа». И о себе — о том, почему он молчит, когда всё внутри кричит. Усталость, недовольство и, как будто бы, возбуждение — всё смешалось, как масло с водой, и он не знал, что побеждает.