Проснувшись на второй день плена, я попытался найти на своем теле место, которое бы не болело. И не нашел ни одного. Удивительно, но пока я был не на ногах, колени и лодыжки чувствовали себя лучше, чем шея, спина и голова. Я понимал, что это типично – испытывать ломоту и боль, которые мое тело вчера подавляло, но знать это умом и чувствовать наяву – совершенно разные вещи. Я был чертовски рад, когда Джамиля и Адара вошли в мою камеру с завтраком.

— Sabah alkhair (доброе утро), Ник. Ты хорошо спал? - спросила Джамиля.

Я ответил на ее приветствие.

— Sabah alnur, Джамиля, я хорошо спал, но сегодня утром у меня болит тело. Может быть, ты достанешь из моего жилета лекарства?

Джамиля сказала, что спросит Баширу о лекарствах после завтрака. Она сказала мне, что они собираются снять жилет и похоронить его вместе с другими атрибутами, удостоверяющими мою принадлежность к американской авиации. Я кивнул и поприветствовал Адару, которая наградила меня милой застенчивой улыбкой. Джамиля не подала ни малейшего признака того, что она была моим ночным гостем. Она даже сказала, что рада, что Башира решила оставить мою руку свободной. Либо она была хорошей актрисой, скрывавшей от дочери случившееся, либо моей полуночной партнершей была Башира.

Башира разрешила мне принять обезболивающее. Джамиля внесла мой жилет, пока Башира стояла в дверях. Я начал вынимать свои медицинские принадлежности и отдавать их Джамиле, объясняя суть каждой. Джамиля спросила, почему у меня так много медицинских принадлежностей. Женщинам, похоже, было интересно, что я в некотором роде врач. Наконец я достал приготовленный пластиковый мешочек и вынул из него нужные мне таблетки. Подумав, что небольшая взятка не помешает, я достал из потайного отделения десять южноафриканских крюгеррандов и передал их Джамиле. Даже у Беширы глаза расширились при виде блестящих золотых монет. Золото я носил с собой по совету своего командира, здесь было пять монет достоинством в одну унцию и пять – в пол-унции.

— Вы могли бы получить их до того, как уничтожите жилет, - сказал я.

— Они очень помогут нам, Ник, ведь нам нужна еда, семена и другие припасы, - промурлыкала Джамиля.

Джамиля ушла, неся мой жилет и его содержимое, остановилась у двери и отдала Башире монеты. Башира постояла в дверях несколько секунд, а затем впервые заговорила со мной.

— Шукран, Ник, - мягко сказала она.

Мой день был гораздо менее безумным, чем предыдущий. Я успел поесть два раза и принять ванну, и никто не схватил меня за член. Меня даже оставили в покое, чтобы я проспал всю ночь.

На третий день я почувствовал себя гораздо лучше. Головная боль прошла, и, за исключением некоторой остаточной скованности, все, кроме левого колена и лодыжки, чувствовало себя гораздо лучше. Женщины дома в этот день были в коллективном хорошем настроении, что еще больше улучшило мое самочувствие. Адара провела большую часть дня в камере вместе со мной. Ей было поручено улучшить мой арабский. Конечно, я никогда не смогу сойти за носителя языка, но у Баширы был план на этот случай.

Адара была просто восхитительна: она так стремилась учиться и так серьезно относилась к своей роли моего учителя. Она нравилась мне такой, какая она есть, - умной и милой девушкой. Я нравился ей, потому что никогда не считал, что ее недостаток умаляет ее красоту или ценность как личности. Именно Адара начала разрушать табу на одежду. Мы сидели на моем спальном коврике, она – с блокнотом на коленях, я – у стены, обучая ее грамматике. Внезапно мое любопытство взяло верх.

— Адара, я хочу посмотреть на твои волосы, мне кажется, они должны быть очень красивыми, как и все остальное в тебе.

Она покраснела и опустила глаза в книгу.

— Это запрещено, Ник. Женщина должна быть покрыта, чтобы не наводить благородных мужчин на нечистые мысли.

— Но я не приверженец ислама, так что моя душа все равно проклята, - ответил я.

Она несколько секунд размышляла над моим ответом, а затем размотала шарф вокруг головы. Ее волосы оказались еще красивее, чем я предполагал. Они были длинными, густыми и глубокого темно-каштанового цвета.

Я не мог не протянуть руку, чтобы коснуться массы ореховых локонов, которые струились по ее спине. Мое прикосновение было вызвано любопытством, а не развратом. Адара на секунду отпрянула, а затем со вздохом откинула голову назад, прижимаясь к моей руке. Я знал, что мои поглаживания ее волос, вероятно, были единственным контактом с мужчиной в ее жизни, и, к сожалению, поскольку ее дефект считался проклятием, это могло быть все, что она когда-либо получала. Это было очень обидно, потому что она была удивительной девушкой во всех смыслах. Тогда я решил, что сделаю все возможное, чтобы она почувствовала себя такой же особенной, какой я ее считал. Мысль о том, что я, возможно, слишком сблизился с этими женщинами, не давала мне покоя, но я проигнорировал ее.

В этот день я познакомился и с дочерьми Баширы. Их звали Калила и Захра, Калиле было семнадцать, а Захре – шестнадцать. Обе они были красивы и обе боялись меня, потому что я был мужчиной. Джамиля сказала мне, что их страх был основан на том, что они достигли возраста, когда можно выходить замуж, и они были полны опасений, что их заберут из дома в качестве несовершеннолетних жен какого-нибудь фанатика. Башира, похоже, вбила им в головы мысль о том, что брак – это отвратительная обязанность.

Женщины Хассана разработали эффективную систему ухода за мной, причем большую часть забот выполняли Джамиля и Фатима. Адара почти постоянно находилась рядом со мной, выполняя функции переводчика. Меня хорошо кормили два раза в день и примерно так же часто купали. Женщины почти фанатично следили за чистотой. Единственной моей настоящей жалобой, помимо того что я был заключенным, было то, что мне не давали никакой одежды, кроме моего нижнего белья и пары зеленых плавок, которые, должно быть, принадлежали Абу Хасану. Каждое утро меня заставляли переодеваться и ежедневно стирали то, что я носил. На одну уступку женщины пошли, дав мне дешевые заводные часы российского производства. У часов был потертый кожаный ремешок, огромные светящиеся цифры на циферблате и окошко с днем месяца. Я должен был признать, что без часов чувствовал себя более голым, чем без штанов.

Лежа на подушке в ту ночь, я начал размышлять о том, почему помощь так долго не приходит. С точки зрения расстояния по воздуху я не мог находиться так далеко от места, где упал Пит, а в бесплодной пустыне разбившийся A-10 должно быть легко обнаружить. Черт, я видел снимки, сделанные со спутников, на которых был запечатлен номер машины. Конечно, они не могли пропустить самолет длиной в пятьдесят пять футов. Я перестал беспокоиться об этом, потому что знал, что люди из SAR знают, что делают. Пока я лежал, они наверняка расширяли зону поиска. Я набрался терпения и вскоре достаточно расслабился, чтобы уснуть.

Башира закончила приготовления к тому, чтобы вновь пожертвовать своим женским достоинством ради блага семьи. Однако этой ночью она не раздумывала. Единственным изменением в ее распорядке было нанесение на фарадж масла с ароматом жасмина, чтобы ускорить его вхождение в ее глубины. Нанеся масло, она с удивлением отметила, что оно ей совсем не нужно. Ее половой орган уже был влажным от ее собственного нектара. Башира влезла в паранджу и надела никаб, закрывающий лицо, а затем крадучись спустилась по лестнице.

Башира снова проскользнула в камеру, и, как и прежде, американец повернулся к ней. Она поставила свечу у двери и перебралась на спальный коврик. Она пыталась сказать себе, что ей не терпится покончить с этим, но в глубине души понимала, что ей просто не терпится начать. Он не сопротивлялся и не протестовал, когда она снова закрепила кандалы на его запястье. Когда он был закреплен, она передвинула свечу ближе к ним, чтобы лучше видеть его. Ей было приятно, что он не сопротивлялся, когда она снимала с него трусы, и приятно, что его мужское достоинство уже напряглось во всю свою длину и обхват.

На этот раз сухость не мешала ей двигаться, когда она садилась на него. Вместо этого ее естественная смазка и жасминовое масло позволили ей плавно принять его в себя несколькими восхитительными движениями. Поскольку в прошлый раз ощущения были настолько приятными, Башира экспериментировала с углом, скоростью и глубиной проникновения. К ее удивлению, все, что она попробовала, оказалось ей по душе. Прошло всего несколько минут, прежде чем она достигла громоподобной кульминации. Она снова укусила себя за пятерню и дико забилась над ним. Казалось, ее оргазм длится вечно, он был настолько сильным, что у нее закружилась голова. В последний раз вздрогнув, она перевернулась на живот и упала на него, уткнувшись лицом в его грудь.

На мгновение она напряглась, когда его руки обхватили ее плечи, но потом расслабилась и обмякла в его объятиях. На протяжении всего времени, пока она достигала своего расслабления, он оставался неподвижным под ней. Теперь он начал плавно покачивать бедрами из стороны в сторону. Его фаллос все еще был тверд в ней, и она решила, что он еще не кончил. Медленно опустившись на нее, он провел одной из своих рук по ее телу, пока не нашел ее набухшую и чувствительную грудь. Он сжал ее крепко, но не больно, так, что она почувствовала себя прекрасно. Когда его губы начали прижиматься к ее вуали, слегка покусывая шею, по телу пробежали мурашки. Она схватила свечу и задула ее, погрузив комнату в непроглядную тьму. Слегка приподнявшись, она откинула чадру и головной убор никаб.

Моя ночная гостья вернулась на третью ночь пребывания в плену. Моя реакция на появление тенистой фигуры в парандже была классически павловской: мой член мгновенно затвердел. Я не сопротивлялся, пока она ослабляла кандалы на моем правом запястье. Теперь я был уверен, что моей посетительницей должна быть Башира, потому что только у нее были ключи от кандалов. Я не мог понять, зачем она это делает, но после ее последнего визита мое состояние значительно улучшилось, поэтому я не собирался сопротивляться, даже если бы мог. К тому же, несмотря на то, что она была не слишком опытной любовницей, у нее была потрясающе тугая и талантливая киска. Мысль об этом вызвала у меня угрызения совести, которые я быстро отогнал в сторону, когда она села на меня верхом.

На этот раз у нее не было никаких проблем с тем, чтобы насадить меня на себя. Она была горячей и скользкой, когда прокладывала себе путь по моему стволу. Она начала двигаться на мне, как только полностью села. Пару раз она подвигалась вверх-вниз, а затем начала двигаться в разных направлениях, словно пытаясь найти то, что ей больше всего нравится. Я наслаждался ее экспериментами. Ее ритм не давал мне перевозбудиться. Удивительно, но ей потребовалось всего пара минут, чтобы достичь оргазма. Судя по тому, как она извивалась на моем члене, оргазм был сильным. Когда она упала вперед на мою грудь, я инстинктивно обхватил ее руками, удивляясь тому, как легко моя рука вышла из оков. Она напряглась, а затем обмякла в моих объятиях, ее дыхание стало прерывистым. Я все еще был тверд, как кирпич, и возбужден, как козел, поэтому я переместил руку на ее грудь и начал покачивать бедрами. Я не мог толкаться больной ногой, поэтому мне пришлось довольствоваться круговыми движениями.

Она снова удивила меня, задув свечу и сняв окутывающую ее вуаль. Когда ее губы нашли мои, мой член стал еще тверже. Ее грудь оказалась больше, чем я предполагал. Даже сквозь грубый материал паранджи она была приятной на ощупь. Когда я нашел ее сосок и крепко сжал его, она прервала наш поцелуй, подняла голову и издала воркующий звук. Ее бедра задвигались, и она снова приникла своими губами к моим. Вскоре она уже была на пределе, доводя нас обоих до оргазма. Мы кончили одновременно, и она прижалась к моей шее, чтобы заглушить свои крики.

Она оставалась на мне еще несколько минут, пока ее дыхание не пришло в норму. Я наслаждался ее стройным телом и сладким ароматом ее волос. Когда дыхание восстановилось, она слезла с меня, достала из кармана ключи и снова освободила мою правую руку. Затем она поставила свечу и выскользнула за дверь.

Башире казалось, что ее ноги почти не касаются земли, когда она поднималась по лестнице из подвала. Она чувствовала себя легкомысленно, как будто была в возрасте своих дочерей. Никогда в своих самых смелых фантазиях она не подозревала, что близость с мужчиной может принести такое потрясающее удовольствие. Она подняла голову и рассеянно провела пальцами по губам. Она улыбнулась: они были припухшими и все еще покалывали от его поцелуев. Даже ее грудь ощущалась так, словно на ней все еще лежали его руки.

Если бы Башира не находилась в эйфорической дымке, она бы увидела, что кто-то заметил, как она вошла в камеру американца. Этим кем-то была ее сестра, Фатима. Фатима увидела ее, потому что у нее был аналогичный план в отношении их пленника. Фатима наблюдала через щель в двери камеры за тем, как Башира взобралась на Ника. Она была рада, что упустила свой шанс, потому что ей бы никогда не пришло в голову оседлать его таким образом. Она также с интересом отметила паранджу и никаб. В чадре она не нуждалась, но свободную паранджу было бы гораздо легче надеть, чем плотную абайю.

Она завороженно наблюдала, как Башира подпрыгивает на большом члене Ника. От этого зрелища Фатима почувствовала, как ее собственная фараджа стала влажной и покалывающей. Ей пришлось прикрыть рот, чтобы не закричать, когда Башира испытала оргазм. Цель Фатимы заключалась в том, чтобы зачать ребенка, но если в качестве незапланированного последствия она испытает удовольствие, которое испытывала Башира, тем лучше. Ее план придется отложить до завтра, но зато она будет гораздо лучше подготовлена.

Четвертый день начался как еще один хороший день. Моя правая нога чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы выдержать мой вес, если я не буду прикован. Сегодня я решил поработать над этим. Джамиля и Адара пришли с моим завтраком около семи. Вдовы Абу Хасана вставали рано. Мне было приятно видеть, что обе они отказались от платков, закрывающих голову. Джамиля протянула мне тарелку с лавашом и ломтиками помидоров, а Адара поставила на пол чашку крепкого сладкого кофе. Джамиля выпрямилась и понюхала воздух.

— Башира разбудила тебя? Я чувствую запах жасмина, который она использует, - спросила Джамиля.

Я опустил лицо в тарелку и надеялся, что не покраснел.

— Она приходила и проведала меня прошлой ночью, - отвечаю я.

— Хорошо, что Башира хорошо к тебе относится, Ник, иначе твоя жизнь была бы горькой.

— Джамиля, если я хочу быть полезен твоей семье, мне нужно быть в состоянии встать и передвигаться. Если я не смогу этого делать, мое выздоровление затянется. Я думаю, что состояние моей правой ноги значительно улучшилось, и мне нужно немного потренировать ее. Как ты думаешь, Башира рассмотрит такую просьбу?

Ответ я получил около полудня, когда в мою камеру вошли Башира и Фатима. У Баширы была с собой тяжелая цепь длиной шесть футов. Женщины пристегнули мою правую руку к стене и освободили левую. С помощью гаечных ключей они открутили болты, которыми короткая цепь от кандалов крепилась к рым-болту в стене, и заменили ее на более длинную. Когда они освободили мою правую руку, у меня было достаточно цепи, чтобы встать и даже сделать несколько шагов. Я попросил женщин помочь мне подняться и с некоторым усилием встал на правую ногу. После трех дней, проведенных на спине, я был счастлив, что теперь могу хотя бы держаться на ногах. Я осторожно опустил левую ногу и был вознагражден резкой колющей болью. Фатима и Башира придержали меня, чтобы я сохранил равновесие, а Адара побежала за стулом. Через минуту я уже сидел в кресле, положив левую ногу на мягкую табуретку.

— Shukran, husniyah hooriyas» (спасибо, прекрасные ангелы), - сказал я.

Эта фраза была еще одной из моих любимых арабских фраз. Мне нравилось, как она слетает с моего языка, и я часто использовал ее в разговоре с Вики Сальваторе. Когда я говорил ее Вики, это всегда было просто поэтической лестью, но здесь и сейчас это было мое искреннее выражение благодарности. Все женщины посмотрели на меня, потом друг на друга. Их удивление было почти комичным.

У нас с Адарой снова была языковая школа. У нее был журнал с картинками. Она указывала на предмет в журнале и называла его по-арабски. Я повторял название до тех пор, пока у меня не получалось правильное произношение, затем она переходила к следующему предмету. После того как в моем словарном запасе появлялось около двадцати новых слов, она использовала это слово в предложении, а я повторял его. Большую часть времени мы проводили, разговаривая по-арабски, если только ей не нужно было что-то объяснить. Все жены в то или иное время заходили ко мне и помогали с уроками. Должен признать, что красивые женщины в качестве учителей сделали меня целеустремленным учеником. К концу дня единственными женщинами, носящими платки, были дочери Тахани и Баширы. Адара также дала мне имя, которое все женщины смогли произнести в тот день. Во время нашего разговора я назвал ей свое полное имя:

— Николас Константин Паппас. Константина была девичьей фамилией моей матери. Адара тут же окрестила меня Нико, и это имя прижилось.

После ужина Джамиля принесла небольшой столик с шахматной доской, инкрустированной в столешницу, и еще один стул. Мы сыграли несколько партий в шахматы и поговорили.

— Нико, деньги, которые ты нам дала, - это такое облегчение, особенно для Захры и Калилы. Они обе достигли возраста, когда можно выходить замуж, и боялись, что Башире придется принять предложение за них, чтобы сохранить ферму. Деньги развеяли их страхи, а твое присутствие дало им надежду на то, что ферма снова станет прибыльной. Они хотят со временем выйти замуж, но хотят, чтобы это были мужчины, которых они выберут сами.

Я кивнул и спросил:

— А как насчет Адары? Она красивая девушка, такая живая и умная, парни, должно быть, сходят по ней с ума.

Она печально покачала головой.

— Адара – это все то же самое, но то, что она калека, делает ее непривлекательной для большинства мужчин здесь. Если бы она уехала отсюда, лучшее, на что она могла бы рассчитывать, - это должность домашней прислуги в хорошей семье. Годы войн и чисток, проводимых режимом Батеистов, привели к сокращению мужского населения. Женихи стали более разборчивыми, потому что женщин значительно больше, чем мужчин.

— Это их упущение, - сказал я.

Джамиля поставила шахматы, стол и стул на место в большой подвальной комнате и вернулась в камеру, чтобы пожелать Нику спокойной ночи. Импульсивно она поцеловала его в губы, прежде чем закрыть и запереть дверь. Это был самый короткий поцелуй, но, тем не менее, он пронзил ее до глубины души. Ник не был дьяволом, каким пропаганда Саддама представляла всех американцев. Его забота об Адаре была милой и искренней, что автоматически заставило ее полюбить его. Однако то, как он обращался с ней, заставляло ее думать, что симпатия может перерасти во что-то другое. Джамиля не знала, что и думать об этих новых чувствах. В юности она влюблялась в мальчиков, но до сих пор у нее никогда не было сильных чувств к взрослому мужчине. То, что она начала чувствовать к Нику, одновременно смущало и возбуждало.

Фатима терпеливо ждала, пока Джамиля и Ник закончат свой шахматный поединок. Затем она стала ждать, когда Башира снова навестит пленницу в тот вечер. К счастью, Башира осталась в своей комнате. Фатима надела паранджу, расчесала волосы и бесшумно спустилась в подвал. У нее не было конкретного плана по соблазнению Ника, все, что она знала, - это то, что сейчас она наиболее фертильна и это может быть лучшей возможностью забеременеть.

Я блаженно дремал на боку, повернувшись лицом к двери, когда ее скрип разбудил меня. Это было чудесно – сменить положение, чтобы не лежать на спине. Дверь распахнулась, и Фатима проскользнула в мою камеру. Она закрыла за собой дверь и двинулась к моему поддону, неся зажженную свечу. Я поприветствовал ее и похлопал по месту на спальном коврике рядом с собой. Я был укрыт грубым шерстяным одеялом, под которым спал. Фатима села рядом со мной и поставила свечу на пол. Я не был разочарован, увидев Фатиму. Мне нравилась ее милая натура и готовая улыбнуться. Фатима ответила на мое приветствие и робко спросила, как я себя чувствую. Мой стандартный ответ «солнечно и тепло» вызвал у нее улыбку. Мне было трудно понять, почему, учитывая обстоятельства, я чувствую себя хорошо, заставляя вдов Абу Хасана улыбаться, но это точно было так.

Фатима удивила меня до смерти: она легла рядом со мной так, что мы оказались лицом к лицу. Она сказала мне что-то, чего я не понял, а потом поцеловала меня в губы. Это был приятный поцелуй. Ее губы были мягкими и влажными. Затем она принялась учить меня арабскому языку, который я никогда бы не узнал от Адары. Она потрогала мой член и сказала «Закар», потрогала между своих ног и сказала «Фарадж», а потом задвигала бедрами вперед-назад и сказала «Джима». Словно капризный двенадцатилетний ребенок, я повторил «Закар» и «Фарадж», указывая на них. Затем я сделал круг большим и указательным пальцами левой руки и провел по нему указательным пальцем правой:

— Джима, - сказал я.

Она снова улыбнулась и кивнула. Затем выражение ее лица стало серьезным.

— Фатима, Нико джима, - сказала она.