День был жарким, лето ворвалось в город, и квартира дышала теплом, несмотря на открытые окна. Я возилась на кухне, замешивая тесто, когда Лёша вернулся с улицы — потный, рубашка прилипла к спине, волосы влажные на висках. "Жара, бабуль, " — сказал он, бросая рюкзак в зале и вытирая лоб. Я глянула на него — его крепкое тело, блестящее от пота, и вспомнила, как он, маленький, бегал по квартире, а я сажала его в ванну охладиться. Тогда он помещался там легко, а я поливала его водой из ковшика. Теперь всё иначе.

"Иди помойся, Лёша, " — сказала я, отряхивая муку с рук. Он кивнул, но у двери ванной обернулся: "А давай вместе, как раньше?" В его голосе мелькнула искра — не детская, а та, что я слышала по ночам. Я замерла, тепло поднялось к щекам. "Тесно же теперь, " — ответила я, но он ухмыльнулся: "Влезем. Хочу тебя рядом." Его слова пробили меня — воспоминания о тех ваннах смешались с нашими ночами, и я сдалась.

Я наполнила ванну — старую, эмалированную, с потёртыми краями. Вода плескалась, пар поднимался, и я скинула платье, оставшись в белье. Лёша разделся — его кожа, гладкая, с тонкими мышцами, блестела, член уже слегка напрягся, тёмный, с выступающими венами, покачивался между ног. Я сняла лифчик и трусы — моя грудь, тяжёлая, мягкая, с тёмными, чуть сморщенными сосками, колыхнулась, седые волосы между ног влажно блестели.

"Залезай, " — сказала я, голос дрогнул. Он влез первым, вода выплеснулась — ванна была тесной даже для него. "Садись ко мне, " — позвал он, раздвигая ноги, и я опустилась между ними, спиной к нему. Мои бёдра прижались к его, вода едва покрывала нас, и я ощутила его грудь у своей спины.

"Тесновато, Лёш, " — засмеялась я, вспоминая его маленьким в этой же ванне. "Зато горячо, " — ответил он, и его руки легли мне на плечи, тёплые, чуть дрожащие. Он взял мочалку, намочил и начал тереть мне спину — медленно, как я ему когда-то. "Помню, как ты меня мыла, " — сказал он, голос низкий. Я кивнула: "А я — как ты визжал, когда я тебе голову поливала." Он хмыкнул: "Да, а ещё ты пела мне про уточек, чтобы я не боялся." Я улыбнулась: "Точно, Лёш, а ты шлёпал руками по воде и смеялся." Он прижался ближе: "Теперь не пою, но хочу тебя так же близко. Только... по-другому." Его тон стал твёрже, и мочалка скользнула к моей груди, задев соски. Я выдохнула: "Ох, Лёш, давай дальше..."

Он бросил мочалку, обнял меня сзади, сжал грудь, и я почувствовала, как его член — теперь твёрдый, горячий, с толстой головкой — упирается в меня под водой. "Ты лучше, чем в тех воспоминаниях, " — шепнул он, целуя мне шею. Я выгнулась, вода плеснула, и ответила: "А ты вырос." Его пальцы скользнули ниже, под воду, нашли меня — влагалище тёплое, мягкое, с широкими складками, уже влажное от желания, и я застонала: "Да, Лёш, трогай..."

Он замер, дыхание сбилось: "Хочу тебя... прямо тут. Встань, а?" Я кивнула, понимая, что сидя в этой тесноте не выйдет. "Давай, как скажешь, " — сказала я и поднялась, вода стекала по моим ногам. "Повернись... нагнись, " — попросил он, голос дрожал от нетерпения. Я встала на колени в ванне, оперлась руками о край, и он впервые увидел меня так — мой зад, округлый, с ямочками, чуть дряблый, но крепкий, и анус, тёмный, сморщенный, с редкими седыми волосками вокруг. Влагалище открылось с нового ракурса — полные губы, блестящие, розоватые внутри, чуть приоткрытые, манящие. "Лёш, ты чего молчишь?" — спросила я, чувствуя его взгляд.

"Ты... ох, какая, " — выдохнул он, и его руки легли мне на бёдра. Я засмеялась тихо: "Смотри сколько хочешь, но не тяни." Он встал за мной, вода плескалась, и я ощутила, как его член — длинный, с набухшей головкой, тёплый от воды — прижался ко мне. "Хочу вот так, " — сказал он и вошёл — резко, глубоко, с громким "Ах!" Я застонала: "Ох, Лёш, да..." — чувствуя, как он заполняет меня, растягивает, горячий и твёрдый против моих мягких стенок.

Ванна скрипела, вода лилась на пол, его бёдра шлёпали о мои, и он бормотал: "Ты такая мокрая... ох, я с ума схожу." Я ответила, задыхаясь: "Трахай меня, Лёш, сильнее..." Он вцепился в мои бёдра, толкнулся глубже, и я вспомнила мужа — как он брал меня так же, в этой же ванне, когда мы были молодыми. Лёша стонал: "Чувствую тебя всю... ох, классно, " — а я шептала: "Давай, Лёш, кончай в меня..." Он ускорился, его член пульсировал, и с криком "Ах!" он кончил — горячая сперма хлынула внутрь, густая, обжигающая, и я сжала его, дрожа от удовольствия.

Мы рухнули обратно в воду, он обнял меня сзади. "Твой зад... и всё там... я такого не видел, " — сказал он, дыхание рваное. Я засмеялась: "Нравится, Лёш?" Он кивнул: "Очень. И как ты течёшь... хочу ещё раз так." Я повернулась, поцеловала его: "Будет тебе ещё, ненасытный."

Мы выбрались из ванны, вода остыла, пол был мокрым от наших движений. Лёша подал мне полотенце, и я вытерлась, чувствуя, как его взгляд скользит по мне — по груди, тяжёлой и мягкой, по седым волосам между ног, ещё влажным не только от воды. Он тоже вытерся, его тело блестело, член, хоть и расслабился после, всё ещё был тёплым, чуть покачивался. "Пойдём в спальню, Лёш, " — сказала я тихо, и он кивнул, шагая за мной.

Мы легли на кровать, простыня была прохладной после жаркой ванны, и я повернулась к нему, положив руку ему на грудь. Его кожа была горячей, сердце стучало под моими пальцами, и я вдруг поняла, что хочу сказать ему больше, чем обычно. "Лёша, " — начала я, глядя ему в глаза, тёмные, как у мужа, — "ты знаешь, если тебе хочется... ну, быть со мной, не стесняйся просить. Я всегда тебе откроюсь." Он замер, щёки чуть порозовели, но я продолжила: "После деда у меня никого не было. Ты второй в моей жизни, и единственный теперь. Я тебя очень люблю, Лёш, и хочу, чтобы ты знал — я твоя, когда тебе нужно. Любое твоё желание в этой кровати я исполню."

Он смотрел на меня, дыхание сбилось, и я видела, как его глаза заблестели — не от воды, а от чего-то внутри. "Бабуль..." — начал он, голос дрогнул, — "ты правда так думаешь? Я... я тоже тебя люблю. И мне с тобой лучше, чем с кем угодно." Он сглотнул, рука легла мне на бедро, тёплая, чуть дрожащая. "Я часто об этом думаю — о тебе, о том, как мы... ну, вместе. И хочу ещё, много раз, по-разному."

Я улыбнулась, чувствуя, как тепло разливается в груди. "По-разному, говоришь?" — спросила я, гладя его по щеке. "Да, " — кивнул он, и его голос стал смелее, — "иногда я представляю, как ты... сверху, как тогда, или как ты меня целуешь там... внизу. И ещё всякое, о чём стесняюсь сказать." Его щёки горели, но он не отводил взгляд, и я засмеялась тихо: "Ох, Лёш, какой ты у меня. Не стесняйся, рассказывай. Я же сказала — всё, что захочешь. Хочешь, чтобы я тебя целовала там? Или ещё что придумал?"

Он кивнул, придвинулся ближе, и я почувствовала, как его член снова твердеет, прижимаясь к моему бедру. "Хочу, " — шепнул он, — "и чтобы ты сверху опять, как тогда ночью. Ты такая красивая, когда двигаешься." Я притянула его к себе, поцеловала в губы, мягко, но глубоко: "Буду сверху, Лёш, и целовать тебя буду, где скажешь. Ты только проси, мой хороший." Он выдохнул, обнял меня крепче: "Ты самая лучшая, бабуль. Я такого ни с кем не хочу, только с тобой."

Я легла на него, чувствуя, как его тепло возвращается, и шепнула: "Тогда давай, Лёш, скажи, чего хочешь прямо сейчас." Он улыбнулся, чуть смущённо, но с жадностью в глазах: "Хочу, чтобы ты меня... ну, там, ртом, а потом села на меня." Я кивнула, скользнула ниже по его телу, и ночь снова стала нашей.

Я устроилась между его ног, простыня смялась подо мной, а он лёг на спину, опираясь на локти, чтобы видеть. Его член был уже твёрдый, тёмный, с толстой головкой, чуть влажной от возбуждения, и вены проступали под кожей, как реки на карте. Я никогда не делала этого с ним раньше — с мужем бывало, давно, в молодости, когда мы искали, как друг друга удивить, но с Лёшей всё было новым. Я посмотрела на него снизу, его глаза блестели, дыхание участилось, и я сказала тихо: "Если что не так, Лёш, скажи, ладно?" Он кивнул: "Всё так, бабуль, ты только... давай."

Я обхватила его рукой — он был горячий, пульсирующий, и я медленно провела пальцами по длине, чувствуя, как он напрягается под моим касанием. "Ты такой тёплый, " — шепнула я, и он выдохнул: "Ох, бабуль, трогай ещё..." Я наклонилась ближе, мои волосы упали на его бёдра, и я коснулась губами головки — мягко, почти пробуя. Он пах собой — солью, молодостью, чуть мылом от ванны, и я ощутила, как его вкус раскрывается у меня на языке, солоноватый, живой. Лёша застонал тихо: "Да... вот так..."

Я взяла его глубже, губы обхватили его, и я начала двигаться — медленно, неуверенно сначала, вспоминая, как это было с мужем. Мои руки легли ему на бёдра, крепкие, чуть дрожащие, и я чувствовала, как он отзывается — каждый мой вздох, каждое движение губ отдавались в нём стоном. "Бабуль... ох, как хорошо, " — бормотал он, и его голос был низким, почти умоляющим. Я посмотрела на него снизу — его лицо покраснело, глаза полузакрыты, и он шепнул: "Никогда такого не чувствовал... ты такая нежная."

Я ускорилась чуть, язык скользил по нему, и я ощутила, как он напрягается ещё сильнее, головка стала горячее, влажнее. Моя слюна смешалась с его вкусом, и я стонала тихо, сама удивляясь, как мне это нравится — его тепло во рту, его стоны, его доверие. "Лёш, тебе хорошо?" — спросила я, оторвавшись на миг, и он кивнул, задыхаясь: "Ох, да... не останавливайся, пожалуйста." Я вернулась к нему, взяла глубже, чувствуя, как он упирается мне в горло, и его рука легла мне на голову, не давя, а просто держась.

"Бабуль, я... скоро, " — выдохнул он, и я поняла, что он на грани. Я сжала губы крепче, двигаясь быстрее, и он застонал громче: "Ах... да, вот так!" Его бёдра дрогнули, и я почувствовала, как горячая молодая сперма хлынула мне в рот — густая, обжигающая, с резким вкусом, который я проглотила, не задумываясь. Он кончил с криком: "Ох, бабуль!" — и я подняла голову, вытирая губы, пока он лежал, тяжело дыша.

Я легла рядом, он притянул меня к себе, обнял, и его голос был хриплым: "Ты... я не думал, что так бывает. Лучше, чем я представлял." Я улыбнулась, гладя его по груди: "Рада, Лёш, что тебе понравилось. Первый раз с тобой так, а ты сладкий." Он засмеялся тихо: "Сладкий? Ох, бабуль, ты чудо. Хочу, чтобы ты ещё..." Я поцеловала его в щёку: "Буду, Лёш, сколько захочешь.

Я подняла голову, вытирая губы, пока Лёша лежал, тяжело дыша. Его тело расслабилось, грудь поднималась и опускалась, и я видела, как усталость накрывает его — два раза подряд, сначала в ванне, теперь здесь, вымотали моего мальчика. Я легла рядом, он притянул меня к себе, обнял, и его голос был хриплым: "Ты... я не думал, что так бывает. Лучше, чем я представлял." Я улыбнулась, гладя его по груди: "Рада, Лёш, что тебе понравилось. Первый раз так с тобой, а ты сладкий." Он засмеялся тихо: "Сладкий? Ох, бабуль, ты чудо."

Мы лежали молча, его тепло грело меня, и я чувствовала, как глаза сами закрываются — день был долгим, а ночь забрала последние силы. Лёша повернулся ко мне, его рука всё ещё лежала на моём бедре, и он вдруг сказал, чуть смущённо: "Бабуль, можно я с тобой останусь? Ну, спать тут, как в детстве, в кроватке твоей?" Его голос был тихим, почти детским, и я замерла, чувствуя, как сердце сжалось от нежности.

"Лёш, " — ответила я, глядя на него, — "конечно, можно. Мне будет так приятно, ты не представляешь." Я вспомнила, как он, маленький, забирался ко мне под одеяло, когда ему снились кошмары, прижимался к моему боку и засыпал, а я гладила его по голове. Теперь он вырос, но это желание быть рядом осталось — только теперь оно было глубже, теплее. "Ложись, мой хороший, " — добавила я, откидывая одеяло, и он улыбнулся, устраиваясь рядом.

Он лёг на бок, прижался ко мне, его голова легла мне на плечо, а рука обняла через талию. "Как тогда, " — шепнул он, и я кивнула: "Да, Лёш, как тогда, только ты теперь большой." Он хмыкнул: "А ты всё такая же тёплая." Я засмеялась тихо, погладила его по волосам: "Спи, мой хороший, отдыхай." Его дыхание скоро выровнялось, стало глубоким, и я лежала, слушая его, чувствуя, как его тепло смешивается с моим.

Ночь укрыла нас, и я подумала, что это — лучшее, что у меня есть: он рядом, как в детстве, но теперь мой — совсем по-другому.