На следующее утро Люся проснулась раньше Ромы. Лежала тихо, глядя на его спящее лицо — такое юное, безмятежное, с лёгкой тенью щетины на щеках. Её сердце сжалось от нежности, смешанной с каким-то странным чувством вины. Она всё ещё не могла поверить, что её жизнь так круто повернулась за пару дней. Вчерашний вечер с коньяком, курицей и их близостью казался сном, но запах его кожи рядом и лёгкое тепло его дыхания напоминали: это реальность.

Она встала, стараясь не разбудить его, и пошла на кухню. Хотелось сделать что-то приятное, привычное — как в те времена, когда она готовила завтрак для Бори, пока он ещё был трезвым и ласковым. Открыла холодильник: кроме вчерашних остатков там мало что было. Решила сварить кофе и пожарить яичницу с колбасой — просто, но сытно. Пока сковородка шипела, она задумалась о том, что будет дальше. Ей было хорошо с Ромой, но где-то в глубине души шевелилась тревога: а вдруг он устанет от неё? Вдруг это всё — лишь порыв молодости, который пройдёт?

Рома проснулся от запаха еды. Потянулся, зевнул и пошёл на кухню, босой, в одних шортах. Увидев Люсю у плиты, он улыбнулся — сонно, но тепло.

— Доброе утро, мамуль... или бабуль? — поддразнил он, обнимая её сзади и целуя в шею.

Она засмеялась, слегка отмахнувшись рукой, но не отстранилась.

— Да ну тебя, шалун. Садись, сейчас всё готово будет. Ты вчера поздно лёг, выспался хоть?

— Выспался, — он потёр глаза и сел за стол. — Ты как ангел, Люсь, с утра уже хлопочешь. Боря, наверное, такое каждый день видел, да?

Упоминание мужа кольнуло её. Она поставила перед Ромой тарелку с яичницей и кофе, села напротив и вздохнула.

— Видел, пока не запил. А потом ему уже было не до яичницы, лишь бы бутылка стояла рядом. Ты ешь, а то остынет.

Рома кивнул, начал есть, но смотрел на неё внимательно, будто что-то хотел сказать. Помолчал немного, а потом всё же решился:

— Люсь, а ты не думаешь к нему вернуться? Ну, вдруг он одумается? Я же вижу, ты его всё ещё любишь, хоть и сбежала.

Она опустила глаза в чашку с кофе, помешивая ложкой, хотя сахара туда не клала.

— Люблю, Ром. Но это не та любовь, что раньше. Она как привычка стала, как старый диван — вроде удобный, но сидеть на нём уже не хочется. А с тобой... с тобой я снова живая. Не знаю, надолго ли, но пока мне этого хватает.

Он протянул руку через стол, накрыл её ладонь своей. Её пальцы были тонкими, с проступающими венами, а его — молодыми, сильными. Контраст этот почему-то тронул её до слёз, но она сдержалась.

— Тогда живи здесь, сколько захочешь, — тихо сказал он. — Мне с тобой хорошо, Люсь. И не только в постели, а вообще. Ты как... не знаю, как семья, которой у меня никогда не было.

После завтрака Рома ушёл на работу, пообещав вернуться пораньше. Люся осталась одна. Решила заняться делом: прибралась в квартире, сходила в магазин за продуктами, даже постирала его рубашки — всё это с какой-то хозяйской заботой, которой давно не чувствовала. Днём позвонила подруга, Зина, с которой они иногда виделись за чашкой чая.

— Люся, ты где пропала? Боря вчера звонил, спрашивал, не у меня ли ты. Сказал, что ты ушла куда-то с вещами. Что у вас там опять?

Люся замялась. Врать не хотелось, но и правду рассказывать было нельзя.

— Да поссорились мы, Зин. Устала я от его пьянок. Поживу пока у знакомых, отдохну.

— У каких знакомых? — подозрительно уточнила Зина. — Ты ж вроде одна как перст, кроме меня и Бори.

— Да есть люди, хорошие, приютили, — уклончиво ответила Люся. — Не переживай, я в порядке.

Повесив трубку, она задумалась: слухи могут поползти. Зина хоть и подруга, но язык у неё длинный. А вдруг дойдёт до Бори? Или до соседей? Её передёрнуло от мысли, что кто-то узнает про неё и Рому. Но отступать было поздно.

Вечером Рома вернулся с работы, принёс бутылку вина и коробку конфет — нехитрый, но милый жест. Они поужинали — Люся испекла картошку с мясом, — выпили по бокалу вина. Разговор шёл легко, но в какой-то момент Рома стал серьёзнее.

— Люсь, я тут подумал... Ты про смазку вчера говорила. Я заказал через интернет, завтра привезут. Хочу попробовать с тобой... ну, ты поняла. Если ты не против, конечно.

Она покраснела, но в груди разлилось тепло от его откровенности. Ей нравилось, что он не стесняется говорить о своих желаниях, и где-то внутри она сама этого хотела — нового, смелого, чего с Борей уже давно не было.

— Я не против, Ром. Только ты аккуратно, ладно? Я ж не девочка, вдруг не получится.

— Получится, — он улыбнулся и подмигнул. — Я ж с тобой учусь, ты сама видела.

Вино развязало им языки и тела. После ужина они сидели на диване, болтали, смеялись, а потом Рома потянул её к себе. Его руки скользнули под её кофту, поглаживая мягкую кожу живота, поднимаясь выше, к груди. Она не надела лифчик — специально, зная, чем закончится вечер. Он сжал её грудь, потёр соски пальцами, и Люся тихо застонала, чувствуя, как между ног становится влажно. Рома наклонился, прижался губами к её шее, потом ниже, задрал кофту и взял сосок в рот, посасывая его твёрдую вершинку. Она запустила пальцы в его волосы, притягивая ближе.

— Ром... — выдохнула она, и он поднял голову, глядя на неё с голодным блеском в глазах.

— Пойдём в спальню, Люсь. Хочу тебя раздеть всю, — прошептал он, и она кивнула, чувствуя, как тело дрожит от предвкушения.

На кровати он стянул с неё кофту и юбку, оставив в одних трусиках. Его руки гладили её бёдра, сжимали ягодицы, а потом он потянул ткань вниз, обнажая её волосатую промежность. Люся смутилась — при свете лампы всё было слишком видно, но Рома не дал ей зажаться. Он раздвинул её ноги, провёл пальцами по влажным складкам, слегка надавив на клитор, и она выгнулась, кусая губу.

— Какая ты мокрая, бабуль, — хрипло сказал он, и от этого слова, такого странного и пошлого в их ситуации, её затрясло ещё сильнее.

Он опустился ниже, раздвинул её половые губы пальцами и приник ртом к её влагалищу. Его язык скользил по клитору, то быстро, то медленно, посасывая его, как она учила. Люся стонала громче, чем утром, вцепившись в простыню. Он засунул два пальца внутрь, двигая ими в её горячей, влажной глубине, а языком продолжал ласкать горошинку. Она чувствовала, как волны удовольствия накатывают всё сильнее, и когда он слегка прикусил клитор зубами, она кончила — сильно, с криком, сжимая его голову бёдрами.

Рома поднялся, вытирая рот тыльной стороной ладони, и ухмыльнулся:

— Ну что, мамуль, нравится, когда я тебя так?

Она, всё ещё тяжело дыша, кивнула:

— Нравится... Ты шалун, Ромка, но мне так хорошо...

Он стянул свои шорты, и его член, уже твёрдый и горячий, оказался перед её глазами. Люся потянулась к нему, обхватила рукой, провела по всей длине, чувствуя, как он пульсирует. Потом наклонилась и взяла его в рот, медленно погружая глубже. Рома застонал, положив руку ей на затылок, но не давил — дал ей самой задавать ритм. Она сосала его жадно, обводя языком головку, пробуя солоноватый вкус, и он скоро задышал чаще.

— Люсь, я сейчас кончу, если так дальше... Давай я в тебя, — выдохнул он, и она легла на спину, раздвинув ноги.

Он вошёл в неё одним резким движением, и оба застонали от удовольствия. Её влагалище было горячим и скользким, обхватывало его плотно, несмотря на возраст. Рома двигался быстро, вбиваясь в неё, а его руки сжимали её бёдра. Люся подмахивала ему, чувствуя, как его член трётся внутри, доставая до самых чувствительных мест. Он наклонился, целуя её в губы, потом в шею, а потом снова взял её сосок в рот, прикусывая его. Она вскрикнула, и он ускорился, чувствуя, что близко.

— Люсь, я сейчас... куда? — прохрипел он.

— В меня, милый, в меня... — прошептала она, и через несколько толчков он кончил, изливаясь в неё горячими струями. Она почувствовала это тепло внутри, и от этого её накрыла ещё одна волна оргазма, слабая, но сладкая.

Они лежали, тяжело дыша, обнявшись. Его сперма медленно вытекала из неё, пачкая простыню, но им было всё равно. Рома поцеловал её в лоб и прошептал:

— Ты лучшая, Люсь. Завтра смазка придёт, попробуем твою попку, ладно?

Она улыбнулась, краснея:

— Попробуем, Ромка. Только аккуратно, я ж старушка...

— Для меня ты не старушка, — ответил он и притянул её ближе.

Под утро они уснули, тесно прижавшись друг к другу, и Люся впервые за долгое время не думала о Борисе.

А Борис тем временем сидел дома. Бутылка коньяка стояла наполовину пустая, на столе валялись окурки. Он всё чаще ловил себя на том, что скучает по Люсе. Не по её уборке или еде, а по ней самой — её голосу, её теплу. И мысль, что она с Ромкой, уже не казалась ему бредом. Он даже представил их вместе — и вместо злости почувствовал странное возбуждение. «Что со мной не так?» — подумал он, наливая ещё коньяка. Но ответа не нашёл.