Мы с Ольгой стояли на автобусной остановке в двух километрах от итальянской границы. Мы были не единственными странными пассажирами, ожидавшими появления пыльного автобуса. Я испытал настоящее облегчение, когда увидел небольшую группу из примерно двадцати человек, которые ждали, ютясь в утреннем тумане, грозившем превратиться в осмысленный дождь. Я заплатил бы королевский выкуп за чашку горячего кофе и чувствовал, как Ольга дрожит под защитой моего плаща. Я знал, что плащ-палатка – это клише, но в полевых условиях он служил стольким целям, что я был слугой его присутствия. Мой маленький пистолет 22-го калибра был прикреплен у щиколотки, и я немного опасался, что меня подвергнут проверке на каком-нибудь контрольно-пропускном пункте итальянской полиции, направленной на еще больший досмотр иммигрантов с юга.

Дрожащая девушка начала пробуждать мое дремлющее мужское начало к перспективе легкой добычи в непосредственной близости, и я с радостью увидел, как автобус приближается со стороны гор, окутанных туманом. Небольшая суета подтвердила, что все остальные молчаливые пассажиры достают деньги за проезд и укладывают свои небольшие посылки и рюкзаки с вещами. Мы с Ольгой путешествовали налегке, и в наших крошечных рюкзачках было всего несколько предметов туалета и смена одежды. Я знал, что мне придется либо потерять маленький пистолет, не доезжая до базы ВВС, либо отдать его Ольге, ожидавшей снаружи. Меня это не слишком радовало по нескольким причинам, в том числе из-за того, что я не был до конца уверен в том, что эта симпатичная девушка действительно союзник, а не потенциальная угроза.

Мы уже благополучно сели в автобус и отъезжали, когда я увидел, что к остановке подъехал фургон «Карабинер» и наблюдает за тем, как мы отъезжаем. Я не был уверен, что это хороший знак или повод для беспокойства. Мы с Ольгой сели на заднее сиденье автобуса, и я попросил ее говорить по-русски, чтобы не выделяться, разговаривая по-английски в автобусе, где в основном говорили на итальянском, турецком или греческом языках. Водитель автобуса выглядел достаточно старым, чтобы быть моим отцом, и это заставило меня улыбнуться, потому что мой отец работал полный восьмичасовой день на своей государственной работе вплоть до того дня, когда он умер, кормя голубей у здания мэрии в возрасте 88 лет. Сейчас я не думал, что смогу повторить его выдержку.

Русский язык Ольги был чистым и грамматически правильным во всех отношениях. С годами я стал очень неряшливым и знал, что мой украинский акцент и сербский сленг заставляют меня говорить как еврея-беженца, но, возможно, в данной ситуации это было лучше.

Никто не обратил на нас внимания, и мы обсудили наши планы по пересадке в Авиано. Я сказал Ольге, что ей необходимо держаться подальше от посторонних глаз в непосредственной близости от базы, потому что мне будет трудно объяснить, почему при пересадке из Хорватии в Италию со мной едет гражданка России. На территории старого Восточного блока теперь было так много новых стран, что я иногда путал их и оскорблял недавно освобожденные регионы. Конечно, железной рукой Тито, величайшего шахматиста, сидящего в Белграде и защищающего свои отдаленные территории как с Востока, так и с Запада, была старая Югославия.

Когда мы прибыли на окраину Авиано, я отвел Ольгу в интернет-кафе, где можно было подключиться к Интернету через частные сети и было довольно приличное меню. Я сказал ей, что туалеты там довольно чистые и она сможет помыться без помех. Сам я сделал то же самое и даже быстро побрился, прежде чем отправиться к главным воротам.

Как и на всех базах ВВС по всему миру, охрана была довольно хорошей, особенно сейчас, когда террористическая угроза исламского джихада стала реальностью. Меня удивило, что в составе охраны были как американцы, так и итальянцы, но я решил, что это необходимо из-за большого количества италоговорящих работников на базе. Я хорошо знал базу: за последние несколько десятилетий она практически не изменилась, разве что зданий стало больше, а взлетно-посадочные полосы удлинились.

Я сунул Ольге под стол пистолет и отдал ей дополнительные магазины, спрятанные в ладони. Все они исчезли под ее одеждой так быстро, что я подумал, не была ли она в молодости фокусницей. Я отсчитал половину имевшихся у меня наличных и сказал ей, что если я не вернусь до полудня, то она должна сама отправиться по адресу «безопасного» дома в Венеции. Я заверил ее, что независимо от того, что произойдет на базе, я присоединюсь к ней там в течение двадцати четырех часов.

Ольга бросила на меня обеспокоенный взгляд, и я понял, что она не в восторге от сложившейся ситуации. Я был с ней согласен. Сделка была не из приятных, но я должен был доставить USB-накопитель своему связному, и мне нужно было заручиться заверениями работодателя, что мой первоначальный приказ остается в силе. Главное, о чем я беспокоился, - это о том, что кто-нибудь из «старых» шпионов узнает меня и сообщит не в тот отдел. Риск того стоил, и я был уверен, что все считают меня давно мертвым и никому не нужным. Это было так приятно – быть мертвым, лишь бы не лежать в гробу.

Мои бумаги были довольно хороши. Я был уверен, что смогу пройти через ворота без проблем. Меня беспокоило то, что для получения доступа к зданиям, в которые мне нужно было попасть, мне придется немного нарушить маскировку и использовать некоторые кодовые слова, чтобы привлечь внимание нужных людей. На воротах все прошло гладко, за исключением пары итальянских старожилов, которые смотрели на меня с абсолютным скептицизмом, но, к счастью, держали язык за зубами, не будучи уверенными в правильности протокола в данной ситуации.

Я бодро зашагал к главному зданию биржи и уселся под зонтиком, чтобы выпить чашку кофе. Это был американский, а не итальянский густой сорт, и я был благодарен за ровный безвкусный вкус. Вокруг толпились зависимые люди и несколько униформистов, у которых было свободное время. Ни один человек даже не взглянул в мою сторону. Я почувствовал облегчение, потому что, если бы я мог слиться с фоном, моя работа была бы намного проще.

Пожилая женщина подошла, чтобы убрать со стола, и по непонятной причине посмотрела на меня с некоторым любопытством.

— Гарри, это ты?

Испугавшись, я посмотрел на привлекательную черноволосую женщину с широкими полными бедрами и ртом в форме сердца. Я узнал ее глаза. Увидев однажды зеленые прожилки в лесных глазах, вы никогда их не забудете. Мой мозг все расставил по своим местам, и ее имя само сорвалось с языка.

«Фернандина, мы не виделись по меньшей мере двадцать лет. Что ты делаешь на базе ВВС?»

Она наклонилась вперед и поцеловала меня в щеку. Я вспомнил, как мы были вместе в последний раз; мы занимались любовью под оливковым деревом в саду ее семьи недалеко от самого Триеста.

— Мой муж, Джузеппе, работает подрядчиком в жилищном управлении базы, а я работаю на бирже. Это только неполный рабочий день, потому что у меня дома еще двое малышей. Моя взрослая дочь София учится в университете в Венеции. Этим летом ей исполнится двадцать лет. Я ждала тебя, Гарри, но мне сказали, что ты умер. Вижу, они ошибались.

Я был вынужден рассмеяться от ее полной откровенности. Она никогда не пыталась одурачить меня какими-либо уловками или изворотливостью и всегда говорила чистую правду, как бы неприятна или неудобна она ни была.

В последний раз, когда я видел Фернандину, она была стройной девушкой лет восемнадцати-девятнадцати, а мне было около тридцати. Теперь же она была на несколько размеров больше, а я – с волосами цвета соли с перцем и побитым видом, похожим на покорность.

Это не было хорошей новостью для старой знакомой, но и не катастрофой, потому что привлекательная женщина средних лет никогда не знала, чем я зарабатываю на жизнь, и полагала, что я просто еще один из дипломатических флибустьеров, которые бегают по округе в поисках дешевых ресторанов и вкусного вина.

— Я все еще работаю на правительство, но теперь я просто винтик, смазывающий колеса бюрократии в очень незначительной роли. Я часто переезжаю и нахожусь здесь совсем недолго.

Фернандина сразу же получила сообщение. Я всегда знал, что она гораздо умнее, чем притворяется. Она достала листок бумаги и записала для меня адрес.

— София Антонелли, улица Казанова, 22, Церковный канал, Венеция SW.

— Это адрес моей Софии, Гарри. Ты должен увидеться с ней, если будешь в Венеции. Обещаешь ли ты сделать это для меня, Гарри?

Я был удивлен ее настойчивостью, но объяснил это материнской гордостью.

— Конечно, моя дорогая, я могу быть там всего через несколько дней.

Мы быстро разошлись: я – из-за того, что мне не хватало времени на встречу, а она – потому что на бирже не одобряли разговоры между сотрудниками и клиентами, не относящиеся к делу.

Я подошел к обычному с виду зданию из беленого бетона с уверенностью в себе. Это было чувство уверенности, которого я на самом деле не испытывал.

— Удостоверение личности, сэр?

Полицейский был вежлив, но я видел, что он держит руку совсем близко к пистолету.

— Это мой военный билет, а это мой паспорт. Я знаю, что это не означает, что меня должны пропустить в этот отдел, но если вы передадите это сообщение вашему начальнику, я полагаю, оно покажет, что меня должны пропустить. Сообщение просто: «Партизан», и я уверен, что они пришлют за мной кого-нибудь.

Он отошел назад и кивнул своему соотечественнику, чтобы тот внимательно следил за мной. После короткого разговора по мобильному телефону он махнул мне рукой, чтобы я присел на скамейку у входа в караульное помещение.

Молодой человек, выскочивший за мной, был озадачен, но вежлив.

— У нас здесь не так часто встречаются такие вещи, сэр.

Я лишь кивнул головой и промолчал.

Внутри большой главной рабочей зоны я увидел десятки одетых в униформу работников, которые переходили от больших консолей рабочих станций к книгохранилищам, чтобы объединить массивы информации, обрабатываемой в непрерывном режиме.

Возраст этой молодой оравы работников был таков, что я был уверен: никто из них меня не узнает. Девушка, подошедшая поприветствовать меня, была немного старше, но все же не из моей эпохи, и одета она была в гражданскую одежду, что сразу же вызвало у меня подозрение.

На ней была облегающая юбка, нейлоновые колготки выглядели так, будто они были из другой эпохи, а волосы она убрала в строгий пучок, что придавало ей скорее сексуальный, чем чопорный вид, чего, я был уверен, она и пыталась добиться. Я изо всех сил старался не отводить глаз от ее шеи, но мне с большим трудом удавалось придерживаться своего намерения.

— Партизан? На этой папке был дюйм пыли, мистер!

Мне пришлось рассмеяться, потому что я знал, что это правда. Я даже не мог вспомнить, кто сказал мне использовать этот протокол в Авиано.

Я продолжал использовать имя в своих фальшивых документах и спросил у привлекательной женщины, свободны ли мистер Рэндольф или мистер Донован. Я подумал, что шансы есть, и они оба давно на пенсии и давно мертвы, и я имею в виду действительно мертвы, а не как я.

Она проверила свои записи на ноутбуке и посмотрела на меня.

— Никаких результатов, мистер. Но у меня есть записка, в которой говорится, что мистера Донована заменила капитан Эймс. Она сейчас едет сюда.

Я мог сказать, что ее очень интересовало, кто я и чего хочу, но решил, что лучше приберечь это для неизвестного капитана Эймс, поскольку она унаследовала беспорядок, связанный с моим трудоустройством и некоторыми другими неопределенными проектами, которые мы, подрядчики, выполняли в серых зонах добра и зла.

Она провела меня в крошечную комнату с таким маленьким окном, что через него могла пролезть только дрессированная обезьяна. Я посмотрел на пепельницы на столе и подумал, как давно никто не был в этом реликтовом помещении.

Капитан Эймс была самой высокой женщиной, которую я когда-либо видел в юбочной форме. Странно, но она была в туфлях. Она смотрела на меня с каким-то сдержанным презрением, словно держала в резерве настоящие вещи, как только узнает, чего я хочу.

Когда она села и скрестила ноги под высоко поднятым столом, я увидел голые ноги, доходившие до тщательно выглаженных трусиков. Я подумал, не бреется ли она каждое утро там, где растет трава, как в эротическом ритуале, когда одевается на работу.

Привлекательная женщина лет тридцати забросала меня шквалом вопросов о всевозможных событиях, происходящих в старых странах Восточного блока, а затем задала несколько конкретных и острых вопросов о деятельности чеченцев против сербского правительства. Я чуть не рассмеялся ей в лицо, потому что она так открыто проявляла свой интерес, что я пожалел о ее технике. Я взял за правило никогда не связываться с Чечней, потому что это люди, полностью лишенные логики и здравого смысла.

Когда она устала от бессмысленного допроса, я наклонился к ней и спросил совершенно серьезно:

— Не будете ли вы так любезны узнать в Лэнгли, продолжается ли проект «Танцор»?

Озадаченная женщина-офицер с глубочайшими голубыми глазами несколько секунд смотрела на меня безучастно, словно я перешел на иностранный язык. Затем, с оскорбленным видом, она надменно встала, зная, что я напрасно трачу ее время, и, взмахнув своей красивой обтягивающей юбкой, вышла за дверь в комнату связи, которая, как я случайно узнал, располагалась всего в двух дверях дальше по коридору.

Когда она вернулась в комнату, ее лицо было красным и без всякой косметики, и она просто утвердительно кивнула головой, не соизволив произнести ни слова в знак того, что я вообще существую.

Я сыграл в ее игру, снял USB с брелка и передал ей на виду у камер, которые, как я знал, были спрятаны под потолком. Она взяла его и положила в пластиковый конверт, как будто это была какая-то улика, но на самом деле важно было то, что находилось внутри.

Я поспешно выбрался оттуда и почти выбежал из главных ворот, словно убегая от адских гончих. Может быть, именно это и преследовало меня, но никогда нельзя быть уверенным.

Слава богу, Ольга по-прежнему сидела за столом и наблюдала за всеми прохожими на улице, словно играла в какую-то игру, пытаясь разобраться во всех их личностях и причинах, по которым они идут налево или направо.

Мы взяли с собой две бутылки подслащенного холодного чая и начали долгую прогулку к железнодорожной станции и к нашему убежищу в Венеции. Я был в восторге от того, что серые башни электростанции остались позади нас, ознаменовав наш отъезд из Авиано и уютного мира американской авиабазы.