Утро ворвалось в спальню с первыми лучами солнца, пробившимися сквозь занавески. Я проснулся, чувствуя тепло двух тел по бокам. Нина лежала слева, её рука покоилась на моей груди, а дыхание мягко касалось шеи. Клавдия справа прижималась ко мне массивным бедром, её пальцы слегка сжимали мой локоть даже во сне. Воздух был пропитан запахом вчерашней страсти — смесью пота, настойки и чего-то терпкого, женского. Мой член, несмотря на усталость, уже начинал твердеть от воспоминаний о ночи.

Я осторожно повернул голову, разглядывая их. Нина, с её чуть дряблой кожей и седыми прядями, выглядела умиротворённой, как после долгожданного отдыха. Клавдия, с её пышными формами и морщинистым лицом, дышала глубже, будто всё ещё переживала во сне наш тройной танец. Обе они были моими — не просто бабушками, а женщинами, раскрывшими мне свои самые сокровенные желания. И я знал, что это только начало.

Нина зашевелилась первой, её глаза медленно открылись, и она посмотрела на меня с лёгкой улыбкой.

— Доброе утро, Сереженька, — прошептала она, голос ещё хриплый от сна. — Как спалось моему внучку между двумя старухами?

— Доброе, бабуль, — ответил я, целуя её в лоб. — Спалось как в раю. А ты как?

Она потянулась, её грудь колыхнулась под халатом, и тихо засмеялась:

— Ох, давно я так крепко не спала… Ты нас вчера так вымотал, что я даже не ворочалась. Но попа до сих пор побаливает, шалун.

Клавдия проснулась от наших голосов, потёрла глаза и приподнялась на локте, её огромная грудь выскользнула из халата, обнажая тёмный сосок.

— Ну вы и шептуны, — проворчала она с улыбкой. — Чего разбудили? Я ещё от ваших игр отойти не могу. Сереж, ты вчера был просто зверь.

— А ты, бабуль Клав, не отставала, — подмигнул я, гладя её по бедру. — Как ощущения после ночи?

— Ощущения? — она хмыкнула, поправляя халат. — Как будто меня лет на двадцать назад вернули. Только ноги дрожат, и спина ноет. Но я бы повторила, честное слово.

Мы рассмеялись, и Нина хлопнула в ладоши:

— Ну всё, хватит нежиться! Пойдём завтрак готовить. После такой ночи нам всем сил надо поднабраться.

На кухне запахло яичницей с луком и свежесваренным кофе — Нина хлопотала у плиты, а Клавдия нарезала хлеб, то и дело бросая на меня лукавые взгляды. Я сидел за столом, разливая узвар, и чувствовал, как их присутствие снова будит во мне желание. Они обе были в халатах, едва скрывающих их формы, и я заметил, что Нина, наклоняясь к плите, слегка покачивает бёдрами — явно дразнит.

— Сереж, — начала Клавдия, откусывая кусок хлеба, — ты вчера такое вытворял… Я до сих пор в себя прийти не могу. А Нинка твоя — ну просто огонь, как она меня языком довела.

Нина покраснела, но не растерялась:

— Клав, не прибедняйся! Ты сама меня чуть не задушила, когда держала. И как тебе не стыдно было подругу так мучить?

— А чего стыдиться? — хохотнула Клавдия. — Мы теперь одна семья, как ты сказала. Да и Сережке, похоже, понравилось, судя по тому, как он стонал.

Я усмехнулся, чувствуя, как кровь приливает к щекам:

— Ещё бы мне не понравилось, бабульки. Вы обе такие… ненасытные. Я думал, не выдержу вас двоих.

— Выдержал же, — подмигнула Нина, ставя передо мной тарелку с яичницей. — И даже командовать начал. Что дальше придумаешь, внучек?

— О, у меня идей полно, — ответил я, глядя ей в глаза. — Вчера вы мной попользовались, теперь моя очередь вами покомандовать. Хочу, чтобы вы обе меня слушались, как я вас.

Клавдия поперхнулась узваром и рассмеялась:

— Слушались, говоришь? Ну, попробуй, Сереженька. Только смотри, мы с Нинкой не из робких — можем и отпор дать.

— Это мы ещё посмотрим, — поддразнил я, поглаживая её руку. — Главное, чтобы вам хорошо было.

Завтрак прошёл в шутках и намёках, но напряжение между нами росло. Я видел, как Нина украдкой касается себя под столом, а Клавдия то и дело облизывает губы, глядя на меня. Они обе хотели продолжения, и я тоже.

День мы провели по хозяйству — я чинил забор, Нина возилась в огороде, а Клавдия чистила кроличью клетку. Но даже в работе чувствовалась какая-то эротическая подоплёка. Нина, наклоняясь за морковкой, специально задирала платье чуть выше, чем нужно, обнажая крепкие ноги. Клавдия, вытирая пот со лба, расстёгивала верхнюю пуговицу халата, и её грудь почти вываливалась наружу. Я ловил их взгляды, полные обещаний, и понимал, что к вечеру нас снова ждёт буря.

После обеда мы собрались на веранде, попивая холодный узвар. Нина вдруг сказала:

— Сереж, я вчера такого от тебя не ожидала… В попу меня взять — это ж надо додуматься! Больно было, но под конец… знаешь, что-то в этом есть. Ты бы хотел ещё раз?

Я чуть не поперхнулся, но быстро взял себя в руки:

— Бабуль, если тебе понравилось, я готов хоть каждый день. А ты как, бабушка Клав? Ты же обещала мне свою попку попробовать.

Клавдия зарделась, но ответила с вызовом:

— Обещала, внучек, обещала. Только дай мне подготовиться — не хочу, как Нинка, орать от боли. Надо всё сделать по уму, с маслом или кремом побольше.

— Договорились, — кивнул я, чувствуя, как член напрягается в штанах. — А может, сегодня вечером попробуем? Втроём, но уже по-новому?

Нина хитро прищурилась:

— По-новому, говоришь? А что ты задумал, шалун?

— Хочу, чтобы вы обе меня обслужили, — сказал я, глядя им в глаза. — Сначала ртами, потом… посмотрим. И чтобы вы друг другу помогали. Без стеснения.

Клавдия хлопнула себя по бедру и засмеялась:

— Ну ты и развратник, Сереж! Но я за. Нин, ты как?

— Если Клавка согласна, то и я не против, — ответила Нина, её голос стал ниже от возбуждения. — Только давай после бани — я чистенькая хочу быть.

К вечеру мы растопили баню. Жар был мягким, но густым, запах берёзовых веников кружил голову. Мы разделись догола, и я снова залюбовался их телами — Нина с её пышными формами и Клавдия с её массивной грудью и широкими бёдрами. Они похлопали меня веником, оставляя красные следы на спине, а потом я взял веник и прошёлся по их спинам и попам, наслаждаясь их стонами.

— Ох, Сереж, ты мастер, — простонала Клавдия, лёжа на лавке. — Ещё чуть-чуть, и я растаю.

— А я уже таю, — подхватила Нина, выгибаясь под моими ударами. — Давай в дом пойдём, а то тут слишком жарко.

Мы вернулись в спальню, не надевая одежды. На столе осталась настойка, и мы выпили по рюмке для храбрости. Я лёг на кровать, раскинув руки, мой член уже стоял, готовый к их ласкам.

— Ну что, бабульки, — сказал я, глядя на них сверху вниз. — Слушайте внука. Сначала ртами меня порадуйте. Вместе.

Нина опустилась на колени слева, Клавдия справа. Их тёплые дыхания коснулись меня одновременно, и я застонал ещё до того, как они начали. Нина первой взяла головку в рот, её губы мягко обхватили меня, а Клавдия лизнула ствол, медленно проводя языком снизу вверх.

— Ох, Сереженька… какой ты вкусный, — прошептала Нина, отрываясь на секунду. — Клав, давай вместе, как он хочет.

— Давай, подруга, — кивнула Клавдия, и они начали работать в унисон. Нина сосала головку, Клавдия облизывала ствол и яички, их языки иногда встречались, и я слышал, как они тихо постанывают от этого.

— Бабушки… вы такие… ох, не останавливайтесь, — выдавил я, сжимая простыню. — Вместе… да, вот так…

Клавдия подняла взгляд, её глаза блестели:

— Нравится, внучек? Хочешь, чтобы бабуля глубже взяла?

— Да, бабуль… глубже… — простонал я.

Она попыталась заглотить меня целиком, но поперхнулась, и Нина тут же подхватила:

— Дай мне, Клав. Я покажу, как надо.

Нина взяла меня глубже, её горло сжало головку, и я чуть не кончил от этого. Клавдия, не теряя времени, начала лизать мои яички, слегка посасывая их. Их слаженная работа довела меня до края, но я сдержался, желая большего.

— Теперь вы друг друга, — скомандовал я, отдышавшись. — Бабушка Клав, ложись на спину. Нина, садись ей на лицо. А я хочу тебя сзади, пока ты её лижешь.

Нина удивилась, но Клавдия тут же легла, раздвинув ноги:

— Давай, Нин. Садись. Я тебе такое устрою…

Нина нерешительно забралась на Клавдию, опустившись влагалищем на её рот. Клавдия тут же впилась в неё языком, и Нина застонала, выгибаясь:

— Ох, Клав… ты… да, вот так…

Я встал сзади, любуясь видом — Нина на четвереньках, её попа передо мной, а Клавдия под ней, ласкающая её. Я вошёл в Нину одним движением, её влагалище было горячим и мокрым. Она вскрикнула, но продолжила стонать под ласками Клавдии.

— Сереж… глубже… — шептала Нина. — Клав, не останавливайся… ох, как хорошо…

— Внучек, трахай её сильнее, — простонала Клавдия из-под Нины. — Я хочу, чтобы она кончила мне в рот.

Я ускорился, чувствуя, как Нина сжимает меня внутри. Её стоны становились громче, Клавдия жадно лизала, и через несколько минут Нина задрожала, заливая лицо подруги своим оргазмом. Я кончил следом, изливаясь в неё, а Клавдия, слизывая влагу, достигла пика, теребя себя рукой.

Мы рухнули на кровать, тяжело дыша. Нина лежала на мне, Клавдия рядом, её пальцы всё ещё дрожали.

— Сереж, ты нас убьёшь своей фантазией, — выдохнула Нина, целуя меня в шею.

— А я только жить начинаю, — засмеялась Клавдия. — Внучек, ты обещал мою попку попробовать. Давай завтра? С кремом, как надо.

— Завтра так завтра, — кивнул я, обнимая их обеих. — Но это ещё не всё. Я хочу, чтобы вы друг друга тоже в попки побаловали. Вместе со мной.

Они переглянулись, засмеялись, и Нина сказала:

— Ну ты и развратник, Сереженька. Но раз мы твои, то попробуем. Только дай нам отдышаться.

Ночь снова укрыла нас, но я знал, что впереди нас ждёт ещё больше запретных утех. Лето обещало быть жарким во всех смыслах.

Посещения Клавдии Ивановны становились всё чаще — её старый дом через два участка уже казался нам всем ненужной обузой. Однажды, в разгар жаркого вечера, когда мы втроём лежали на нашей просторной кровати, потные и довольные после очередного бурного секса, Нина предложила идею, которая давно витала в воздухе. Клавдия сидела на мне сверху, её массивные бёдра ещё дрожали от оргазма, а я лениво гладил её грудь. Нина, лёжа рядом, вдруг приподнялась на локте, её седые волосы прилипли ко лбу, и сказала:

— Клав, а может, хватит тебе туда-сюда мотаться? Продай своё хозяйство да переезжай к нам насовсем. Сережка вон какой хозяйственный — мы бы всё тут обустроили под нас троих.

Клавдия замерла, её дыхание сбилось, и она посмотрела на меня, всё ещё сидя на моём члене, который медленно опадал внутри неё.

— Серьёзно, Нин? — спросила она, её голос дрогнул. — А ты, Сереж, что скажешь? Не надоест тебе с двумя старухами под одной крышей жить?

Я улыбнулся, провел рукой по её спине и ответил:

— Бабуль Клав, мне с вами никогда не надоест. А если вместе жить будем, вообще красота — никуда бегать не надо, всё под рукой. Продай дом, и давай сюда, с собакой своей и курами, если хочешь.

Она хмыкнула, слезла с меня и легла между нами, задумчиво глядя в потолок.

— Ну, если вы оба за… Я подумаю. Деньги с продажи будут — можно хозяйство улучшить. А то мой домишко уже разваливается, крыша течёт, да и одной там тоскливо.

— Вот и решено, — подытожила Нина, целуя её в щёку. — Сережка нам поможет всё устроить.

На поиски покупателя ушло месяца три. Клавдия не торопилась, но в итоге нашёлся мужик из города, который хотел дом под дачу. Сумма вышла приличная — Клавдия всю жизнь копила, да и пенсия у неё была неплохая, так что с продажей её хозяйства и накоплениями мы получили солидный капитал. В день переезда я арендовал грузовик, и мы перевезли её вещи: старый комод, пару чемоданов с одеждой, клетку с курами и её лохматую собаку Шарика — дворнягу с добрыми глазами. Клавдия стояла у своего дома, глядя, как грузят последние коробки, и я заметил, как она украдкой вытерла слезу.

— Сереж, — сказала она, когда мы ехали обратно, — я там полжизни прожила… А теперь с вами новый виток начинается. Не подведи нас, ладно?

— Не подведу, бабуль, — ответил я, сжимая её руку. — Будем жить лучше всех в деревне.

Дом Нины был старый, но крепкий — одноэтажный, с деревянными стенами, выкрашенными в зелёный цвет, и шиферной крышей. Внутри три комнаты: кухня с русской печкой и облупленным столом, гостиная с продавленным диваном и спальня, где стояла наша кровать. Во дворе — сарай, курятник и баня, которую мы пока топили раз в неделю. С переездом Клавдии мы начали всё перестраивать под новую жизнь.

Первым делом я заказал стройматериалы: доски, шифер, утеплитель, краску. Нанял бригаду из райцентра — троих мужиков с мозолистыми руками, которые за пару недель отремонтировали крышу, утеплили стены и поменяли окна на пластиковые. Внутри мы обновили полы, побелили потолки и покрасили стены в светло-бежевый цвет. Кухню обустроили заново: поставили газовую плиту вместо старой электрической, купили новый стол из сосны и четыре стула с мягкими сиденьями. Гостиную превратили в уютный уголок — диван заменили на широкий, с серой обивкой, добавили телевизор на тумбе и пару кресел, обитых плюшем.

Но главное — спальня. Старую кровать, скрипучую и узкую, мы выкинули. На её место заказали огромную, почти три метра в ширину, с дубовым каркасом и ортопедическим матрасом. Она заняла почти всю комнату — от стены до стены оставалось сантиметров по тридцать, где мы поставили две тумбочки с лампами и повесили маленький телевизор на кронштейн. Пространства почти не осталось, но для сна и наших утех это было идеально. Нина, увидев кровать, хлопнула в ладоши:

— Сереж, это ж королевская постель! Теперь мы втроём тут как в гнезде будем — тепло и уютно.

Клавдия, поглаживая матрас, добавила с ухмылкой:

— Да уж, Нин. И для секса в самый раз — места хватит на любые позы.

Переезд Клавдии не остался незамеченным в деревне. По воскресеньям бабушки ходили в церковь — маленькую, с облупленной штукатуркой и покосившимся крестом. Там их начали перехватывать соседки. Тётя Маша, худая старуха с острым языком, однажды прямо спросила:

— Нина, а что это Клавдия к вам перебралась? Уж не завели ли вы там чего непотребного с внуком?

Нина, краснея, отмахнулась:

— Да что ты мелешь, Маша? Живём себе, хозяйство ведём. Сережка нам помогает, а Клавка одна осталась — вот и решили вместе быть.

Но слухи поползли. Кто-то осуждал, шептался за спиной, кто-то завидовал, мол, «вот старухи, а молодого парня окрутили». Клавдия, услышав это от Нины, только фыркнула:

— Пусть болтают, Нин. Нам-то что? Главное, чтобы Сережка с нами был.

Со временем сплетни утихли — люди привыкли, а мы решили отгородиться от лишних глаз. На деньги от продажи дома Клавдии я заказал огромный забор — выше всех в деревне, метра три в высоту, из профнастила тёмно-зелёного цвета. Бригада из того же райцентра за месяц возвела его вокруг всего участка — от калитки до курятника. Теперь двор стал нашим маленьким миром: можно было ходить голышом, загорать или даже заниматься сексом под открытым небом, не боясь чужих взглядов. Однажды, проверяя забор, я вышел во двор в одних трусах, а Нина с Клавдией, хихикая, скинули халаты и устроили мне импровизированный стриптиз прямо у сарая. Я тогда чуть не набросился на них, но они убежали в дом, дразня меня своими пышными формами.

Сауну мы достроили рядом с баней — маленькую, но уютную, с деревянной обшивкой внутри и новой печкой. Влезали туда втроём без проблем: я сидел на верхней полке, Нина и Клавдия внизу, поддавая пару. После парилки мы часто устраивали оргии прямо на лавке — потные, скользкие тела, стоны, смешивающиеся с шипением камней. Клавдия однажды, вытирая пот с груди, сказала:

— Сереж, с этой сауной мы как в раю. Паримся, а потом сразу тебя берём в оборот — лучше не придумаешь.

Для хозяйства я купил мотоблок — красный, с широкими колёсами. Теперь огород вспахивал сам, не зовя соседских мужиков, которые любили совать нос не в своё дело. В райцентре сдал на права категории B — бегал по кабинетам, сдавал экзамены, но через месяц получил заветный пластик. Мы быстро нашли машину — подержанный «Логан», серый, с потёртым салоном, но на ходу. Я ездил в райцентр за продуктами, возил бабушек в поликлинику или на рынок, где они покупали ткани на новые халаты — лёгкие, почти прозрачные, чтобы дразнить меня дома.

Алабая нам подарил сосед, дядя Коля, когда узнал, что мы укрепляем двор. Щенок был огромный, с густой белой шерстью и умными глазами. Мы назвали его Барон и отдали кинологу в райцентр на дрессировку. Через два месяца он вернулся — спокойный, но грозный. В вольере держать не стали — Барон оказался ласковым к нашим курам, коту Ваське и старой Шарику Клавдии, зато чужих встречал громким лаем, охраняя двор. Ночью он спал у крыльца, а днём бегал по участку, иногда заглядывая к нам в окна.

Быт наладился сам собой. Я взял на себя мужскую работу: колол дрова топором, оставляя поленницу у сарая, косил траву старой косой, пока не купил бензиновую, вспахивал огород мотоблоком весной и осенью. Бабушки помогали во всём: Нина готовила — борщи, жареную картошку, пироги с капустой, — стирала в старой машинке «Малютка», которую мы потом заменили на новую, автоматическую. Клавдия убирала дом, подметала веранду, кормила кур и собирала яйца. Продукты были свои — картошка, морковь, огурцы, молоко от козы, которую мы купили через месяц после переезда Клавдии. Жили мы на их пенсии и деньги от продажи дома, но я решил не сидеть сложа руки.

Вечерами, пока бабушки смотрели сериалы по телевизору, я записался на онлайн-курсы программирования. Сидел в гостиной с ноутбуком — старым, но рабочим, который купил за копейки у знакомого в райцентре. Учился писать код, разбираться в базах данных — хотел в будущем зарабатывать удалённо, чтобы не зависеть от пенсий. Нина, заглядывая через плечо, однажды спросила:

— Сереж, и что ты там всё стучишь по кнопкам? Это тебе деньги принесёт?

— Принесёт, бабуль, — ответил я, улыбаясь. — Буду дома сидеть, код писать, а нам на счёт денежки капать. Чтобы вы с Клавой ни в чём не нуждались.

Клавдия, сидя в кресле с вязанием, подхватила:

— Вот это дело, внучек! А то мы с Нинкой только пенсии да яйца продаём. Ты у нас умный, выучишься — и заживём как короли.

Слухи в деревне постепенно утихли. После того как забор вырос, а мы перестали звать соседей на помощь, люди отстали. В церкви бабушек ещё иногда донимали вопросами, но они научились отшучиваться. Однажды тётя Маша снова подколола:

— Нина, а что это вы с Клавдией такие довольные ходите? Уж не Сережка ли вас так радует?

Клавдия, не растерявшись, ответила:

— А что, Маша, завидуешь? У нас внук золотой, хозяйство ведёт, а у тебя кто? Сын твой в городе пьёт, а ты тут языком чешешь.

Маша фыркнула и ушла, а Нина с Клавдией потом долго смеялись, пересказывая мне это дома. Соседи привыкли, что мы живём своей жизнью, и вскоре нас оставили в покое.

Секс стал частью нашего быта — естественной, как еда или сон. Огромная кровать в спальне выдерживала все наши фантазии. Утром, пока Нина готовила завтрак, я мог затащить Клавдию в сауну, где она, потная и раскрасневшаяся, садилась мне на лицо, а я доводил её до оргазма языком. Вечером, после ужина, Нина любила командовать — укладывала меня на спину, а Клавдию заставляла лизать ей, пока я трахал её сзади. Иногда мы устраивали игры во дворе — под забором, на траве, где никто не мог нас увидеть. Клавдия однажды, смеясь, сказала:

— Сереж, с этим забором мы как в своём королевстве. Хоть голыми бегай, хоть на улице меня бери — никто не подсмотрит.

— А я бы и не против, бабуль, — подмигнул я, и в тот же вечер мы попробовали это прямо у сарая, под звёздами.

Жизнь наладилась. Мы были вместе — я, Нина, Клавдия, Барон, Шарик и хозяйство. Деньги от продажи дома ещё оставались, курсы программирования шли полным ходом, а деревня перестала нас тревожить. Лето сменилось осенью, но тепло между нами оставалось неизменным.

Лето сменилось золотой осенью, и наш маленький мир за высоким забором расцвёл новыми красками — не только от опадающих листьев, но и от того, что мы привнесли в нашу интимную жизнь. Однажды вечером, сидя в гостиной с ноутбуком, я наткнулся на сайт с секс-игрушками. Нина вязала носки у телевизора, а Клавдия чистила яблоки для пирога, напевая старую песню. Я кашлянул, привлекая их внимание, и с лёгкой улыбкой сказал:

— Бабульки, а что, если нам разнообразить наши ночи? Тут столько всего интересного… Вибраторы, резиновые члены, анальные пробки… Может, закажем?

Нина отложила спицы, её щёки порозовели, и она посмотрела на меня с любопытством:

— Сереженька, это ты серьёзно? Мы и так с тобой не скучаем… А что там ещё за пробки такие?

Клавдия, вытирая руки о фартук, хихикнула, её глаза загорелись озорством:

— Нин, да ты послушай внучка! Я в молодости слыхала про такое, но попробовать не довелось. Если Сережка хочет — я за. Давай закажем, посмотрим, что к чему.

Я кивнул, чувствуя, как внутри зарождается предвкушение, и через час мы оформили заказ: два вибратора — один с пульсацией, другой с мягкими шипами, несколько резиновых членов разных размеров, набор анальных пробок от маленькой до внушительной, и целую коллекцию смазок — от ароматизированных до густых, для глубокого проникновения. Посылка пришла через неделю, завёрнутая в невзрачную коричневую бумагу, чтобы почтальон не заподозрил ничего лишнего. Мы с бабушками прятали её в сарае, пока не стемнело, а потом, хихикая, как подростки, распаковали в спальне.

Нина взяла в руки розовый вибратор, повертела его и удивлённо спросила:

— Сереж, и что с этим делать? Он ещё жужжит, как шмель!

— Ба, это для твоего удовольствия, — ответил я, включая его. Жужжание заполнило комнату, и она засмеялась, прижимая его к ладони.

Клавдия схватила анальную пробку с блестящим камушком на конце и подмигнула:

— А вот это мне нравится. Смотри, Нин, как украшение! Может, с такой в попе и по двору ходить?

— Ты что, Клав, с ума сошла? — хохотнула Нина. — Это ж для утех наших, а не для прогулок.

С того дня наша сексуальная жизнь заиграла новыми красками. Если раньше анальный секс был редкостью — только после хорошей порции настойки, когда мы расслаблялись до предела, — то теперь бабушки полюбили эксперименты. Им понравилось ходить с пробками в попе, особенно с маленькими, которые я вставлял им утром, перед тем как они шли по хозяйству. Нина, готовя обед, иногда оборачивалась ко мне с лукавой улыбкой и шептала:

— Сереж, чувствую эту штучку внутри… Так и хочется, чтобы ты её заменил на что-то побольше.

Клавдия, подметая веранду, однажды специально нагнулась, задрав платье, и показала мне пробку с красным камушком, игриво сказав:

— Внучек, вечером вынимай её аккуратно… И возьми меня как следует, с той смазкой, что пахнет клубникой.

Я стал их баловать чаще. После того как они целый день проходили с пробками, я смазывал член густой смазкой — холодной, скользкой, с лёгким ароматом мяты — и брал их по очереди в попу. Сначала Нину, на кухне, у стола, где она стонала, вцепившись в столешницу, пока я медленно входил в её узкий анус, растянутый пробкой. Потом Клавдию — в спальне, на нашей огромной кровати, где она становилась на колени, выгибая спину, и просила: «Глубже, Сереженька, не жалей бабулю…»

Они тоже нашли применение игрушкам. Нина любила засовывать Клавдии вибратор, пока я смотрел, лёжа рядом и поглаживая себя. Клавдия отвечала тем же, вставляя Нине резиновый член, пока та извивалась и шептала: «Ох, Клав, ты как Сережка, знаешь, куда попасть…» Я не оставался в стороне — однажды они предложили мне попробовать маленькую пробку. Нина, держа её в руках, сказала:

— Сереж, ты нас не стесняешься, мы тебя — тоже. Давай вставим тебе эту малышку, пока ты нас берёшь. Попробуешь?

Я согласился без раздумий — мы уже столько всего перепробовали, что стеснение давно ушло. Когда Клавдия вставила мне пробку, а я вошёл в Нину, ощущения были странными, но возбуждающими — давление внутри смешивалось с жаром её тела, и я кончил быстрее обычного, громко застонав. Клавдия, вытирая пот со лба, засмеялась:

— Ну что, внучек, понравилось? Теперь ты с нами на равных!

Однажды мы решили отпраздновать день рождения Клавдии — ей исполнилось 70, хотя выглядела она моложе своих лет благодаря нашей бурной жизни. Утром я сбегал в райцентр на «Логане», купил торт, бутылку шампанского и три бутылки её любимой настойки. Нина наготовила пирогов с мясом, пожарила курицу и нарезала салат из свежих овощей с огорода — стол ломился от еды. Мы сидели в гостиной, украшенной бумажными гирляндами, которые я смастерил накануне, и поднимали рюмки за здоровье Клавдии.

— За тебя, бабуль Клав, — сказал я, чокаясь с ней. — Чтобы ты всегда была с нами, такая же горячая и неутомимая.

— Ох, Сереженька, — ответила она, её щёки уже пылали от настойки. — С вами я и в сто лет старухой не буду. За нас троих, мои любимые!

Нина подняла рюмку, её глаза блестели:

— За нашу семью… Чтобы никто нас не разлучил.

Мы пили, смеялись, ели, пока не стемнело. После третьей бутылки настойки гостиная закружилась перед глазами, а тела наполнились лёгкостью и желанием. Клавдия первая сбросила халат, оставшись в одном фартуке, который едва прикрывал её пышные формы.

— Ну что, именинница хочет подарок? — хихикнула она, потянув меня за руку. — Пойдём в спальню, отпразднуем как следует.

Нина, пошатываясь, последовала за нами, её халат сполз с плеч, обнажая грудь. В спальне мы рухнули на огромную кровать, и начался наш привычный, но всегда волнующий танец страсти. Клавдия широко раздвинула ноги, её седые волосы на лобке блестели от влаги, и я опустился между её бёдер, вдыхая её терпкий аромат. Мой язык скользнул по её губам, проникая внутрь, а пальцы вошли в неё, чувствуя жар и мягкость. Она застонала, вцепившись в мои волосы:

— Ох, Сереж… да, вот так… лижи бабулю… глубже, мой хороший…

Нина, стоя на коленях позади меня, начала массировать мой анус пальцами, смазанными клубничной смазкой. Её прикосновения были нежными, но настойчивыми, и я почувствовал, как моё тело напрягается от нового ощущения. Она шепнула мне на ухо, её голос дрожал от возбуждения:

— Сереженька, помнишь, как ты первый раз взял меня в попу? Я тогда чуть не закричала… Хочу, чтобы ты оказался на моём месте. Ты ведь не против?

Я был пьян, возбуждён и готов на всё. Повернув голову, я выдохнул:

— Давай, бабуль… С тобой и Клавой я ничего не боюсь.

Клавдия крепко схватила мою голову, прижимая к своему влагалищу, её стоны становились громче:

— Да, внучек… не останавливайся… Смотри, Нин, как он старается…

Нина взяла самый маленький резиновый член из нашего набора — сантиметров пятнадцать, тонкий, с гладкой поверхностью. Она обильно смазала его мятной смазкой, холод которой я почувствовал, когда она приставила его к моему анусу. Сначала входил только кончик, и я напрягся — было неудобно, почти больно. Клавдия, видя это, простонала:

— Нин, давай… Сделай его нашим… Пусть знает, как это сладко…

Нина надавила сильнее, и член начал входить, растягивая меня. Я застонал в её влагалище Клавдии, мой собственный член упал от дискомфорта, но их возбуждение подогревало моё. Клавдия кончила первой — её бёдра сжали мою голову, влага хлынула мне в рот, и она закричала, выгибаясь:

— Ох, Сереж… дааа… вот так… Нин, ты видишь, как он меня довёл?!

Нина не остановилась. Она вытащила член из меня, уложила меня на спину и подложила под голову подушку. Её влагалище, мокрое и горячее, опустилось мне на лицо, и я понял, что пора ублажить и её. Она шепнула, её голос дрожал от похоти:

— Лижи бабушке, Сереж… А ты, Клав, бери его член в рот и двигай игрушку в нём. Хочу, чтобы он кончил нам обеим.

Клавдия, всё ещё тяжело дыша, опустилась к моему паху. Её губы обхватили мой вялый член, а рука начала медленно вводить резиновый член обратно в мой анус. Сначала было странно, но через пару минут, когда она нашла нужный ритм, я почувствовал, как кровь приливает вниз. Мой член ожил в её тёплом рту, а пробка внутри начала доставлять удовольствие — давление смешивалось с жаром её минета. Я лизал Нину, вдыхая её запах, чувствуя, как она течёт от возбуждения.

— Сереж… да, мой мальчик… — стонала Нина, тёрлась о моё лицо всё сильнее. — Лижи… ох, как мне хорошо…

Её стоны становились громче, и вдруг она задрожала, заливая моё лицо влагой — то ли сквирт, то ли что-то ещё, но её доминация над моим ртом завела меня до предела. Я кончил, выплёскивая сперму в рот Клавдии, мой анус сжался вокруг игрушки, усиливая оргазм до дрожи в ногах. Клавдия проглотила всё, её губы блестели, когда она отстранилась:

— Внучек… какой ты вкусный… Нин, видела, как он нам поддался?

Нина слезла с моего лица, её бёдра дрожали, и она рухнула рядом, тяжело дыша:

— Видела, Клав… Это было… ох, даже слов нет. Сереж, ты как, мой хороший?

Я вытер лицо простынёй, чувствуя приятную усталость:

— Бабуль, сначала было не по себе, но потом… понравилось. Особенно когда вы обе мной командовали.

Клавдия аккуратно вытащила игрушку из меня, её пальцы были нежными, и она поцеловала меня в лоб:

— Вот и славно, внучек. Теперь мы все на равных — и попы наши, и твоя.

Мы встали, пошатываясь от алкоголя и оргазмов, и побрели в баню. Вода была горячей, пар поднимался к потолку, смывая с нас пот и следы страсти. Нина мыла мне спину, её руки скользили по коже, а Клавдия плескалась рядом, напевая:

— Сереж, ты нас избаловал своими игрушками… Теперь без них уже не то.

— А я и не против, бабуль, — ответил я, обнимая их обеих. — Лишь бы вам было хорошо.

После той ночи анальный секс стал нашей общей игрой. Я привык к маленькой пробке, а бабушки осваивали всё большие размеры, соревнуясь, кто дольше продержится. Нина однажды, готовя ужин с пробкой внутри, шепнула мне:

— Сереж, чувствую её весь день… Вечером заменишь на себя?

Клавдия, подметая двор, добавила:

— А я хочу, чтобы ты меня с вибратором в попе взял… Двойное удовольствие будет.

Мы смеялись, любили, жили. Игрушки стали частью нас, как огромная кровать, высокий забор и наш уютный дом. Это была наша тайна, наш маленький развратный рай, где мы были счастливы втроём.

Прошли годы с тех пор, как Клавдия переехала к нам, и наш дом за высоким забором стал настоящей крепостью — не только от любопытных глаз, но и от времени, которое неумолимо двигалось вперёд. Осень сменяла лето, зима уступала место весне, и мы трое — я, Нина и Клавдия — жили в своём маленьком мире, где любовь, страсть и забота сплелись в одно неразрывное полотно. К этому времени мне исполнилось 25, я закончил курсы программирования и начал зарабатывать удалённо, сидя за ноутбуком в нашей уютной гостиной. Деньги капали на счёт, позволяя нам не только жить на пенсии бабушек, но и баловать себя — то новым телевизором, то поездкой в райцентр за вкусностями.

Нина и Клавдия старели, но их дух оставался молодым. Нине было уже под 65, её седые волосы стали тоньше, а кожа на руках покрылась морщинами, но глаза всё ещё горели теплом и лукавством. Клавдия, перешагнувшая 75, двигалась медленнее, её массивные бёдра теперь покачивались с лёгкой усталостью, но она не теряла своей озорной улыбки и желания жить полной жизнью. Наш дом изменился за эти годы: в спальне огромная кровать осталась центром утех, но мы добавили мягкий ковёр, чтобы бабушкам было удобнее вставать по утрам; в кухне появился новый холодильник, а во дворе — беседка, где мы пили чай летними вечерами, глядя на закат.

Сексуальная жизнь не угасла, хотя стала мягче, нежнее. Игрушки, которые я заказал когда-то, всё ещё были в ходу, но теперь мы чаще использовали их для лёгких ласк, чем для бурных оргий. Нина любила, когда я вставлял ей вибратор, сидя рядом и гладя её по спине, а Клавдия предпочитала маленькую пробку, после которой я брал её медленно, с густой смазкой, шепча ей на ухо: «Ты моя любимая бабуля». Они обе баловали меня ртом, иногда вместе, иногда по очереди, и их неумелые, но такие родные движения всегда доводили меня до дрожи.

Однажды осенью, в день, когда листья за окном стали багряными, мы решили устроить праздник — без повода, просто чтобы отметить нашу жизнь вместе. Нина напекла пирогов с яблоками, Клавдия зажарила курицу с чесноком, а я достал из шкафа последнюю бутылку той самой настойки, что связала нас в первую ночь втроём. Мы сидели в гостиной, украшенной старыми гирляндами, которые я когда-то мастерил для Клавдии. Барон, наш огромный алабай, лежал у порога, а Шарик, постаревший и поседевший, дремал у печки.

Нина подняла рюмку, её рука слегка дрожала, и сказала:

— За нас, мои дорогие… За Сережку, который сделал нашу старость такой яркой. И за тебя, Клав, — мою подругу, сестру, половину души.

Клавдия кивнула, её глаза заблестели от слёз, и она добавила:

— За нашего внучка… Без тебя, Сереж, я бы давно скисла в одиночестве. А с вами я живу, как в сказке. Пусть и старуха, а всё равно счастлива.

Я чокнулся с ними, чувствуя ком в горле:

— Бабульки, вы для меня всё. Лучше вас никого нет — ни в городе, нигде. За нашу семью.

Мы выпили, и настойка обожгла горло, как в те первые дни. После ужина мы перешли в спальню — медленно, поддерживая друг друга. Нина опиралась на мою руку, Клавдия пошатывалась, но её лицо светилось предвкушением. Мы разделись, скидывая халаты на пол, и легли на огромную кровать, которая столько раз становилась свидетелем нашей страсти.

Нина прижалась ко мне слева, её грудь мягко касалась моего бока, и шепнула:

— Сереж, давай сегодня нежно… Хочу чувствовать тебя, как в первый раз.

Клавдия легла справа, её рука скользнула по моему животу, и она добавила:

— И я хочу, внучек… Просто будь с нами, как раньше. Без спешки.

Я начал с Нины, целуя её шею, медленно спускаясь к груди. Её кожа пахла мылом и чуть-чуть яблоками от пирогов, соски затвердели под моими губами. Она застонала тихо, её пальцы запутались в моих волосах:

— Ох, Сереженька… мой мальчик… как же ты умеешь…

Клавдия наблюдала, поглаживая себя, и её голос дрогнул:

— Нин, ты такая красивая… А я следующая, ладно, внучек?

Я кивнул, переходя к ней. Её тело было тяжелее, мягче, но таким родным. Я лизнул её соски, чувствуя, как она дрожит, и мои пальцы скользнули между её бёдер, находя знакомое тепло. Она выдохнула:

— Да, Сереж… вот так… бабуле так хорошо с тобой…

Мы любили друг друга долго, без игрушек, без резких движений — только тела, дыхание и стоны. Я вошёл в Нину, медленно, чувствуя её тепло, и она обняла меня, шепча: «Люблю тебя, мой хороший…» Потом я взял Клавдию, её ноги дрожали, но она сжала меня внутри, бормоча: «Внучек… ты мой свет…» Мы кончили почти одновременно, их оргазмы были тихими, глубокими, а мой — тёплым и долгим, как прощание.

Через год Нина начала сдавать. Её сердце, уставшее от жизни, стало биться неровно, и однажды зимним утром, когда снег укрыл двор белым одеялом, она не проснулась. Я нашёл её на кровати, с лёгкой улыбкой на губах, будто она ушла во сне, вспоминая нас. Мы с Клавдией плакали, обнимая её холодное тело, и похоронили её у церкви, под старой берёзой, где она любила сидеть летом.

Клавдия пережила подругу на два года. Её здоровье пошатнулось после потери Нины — она стала тише, медленнее, но не теряла тепла ко мне. Мы продолжали жить вдвоём, и секс стал реже, но нежнее. Она любила, когда я просто лежал рядом, гладя её, и шептала:

— Сереж, ты мой последний свет… Не бросай бабулю, пока я жива.

Я не бросил. В её последние дни, когда она уже не вставала с кровати, я сидел рядом, держа её руку. Она умерла тихо, весенним вечером, когда за окном цвёл сад, который мы сажали вместе. Я похоронил её рядом с Ниной, под той же берёзой, и поставил им один общий памятник — простой, с их именами и надписью: «Любимые».

После их ухода я остался в доме один. Барон и Шарик всё ещё охраняли двор, их лай раздавался в тишине, но без Нины и Клавдии она стала почти осязаемой. Огромная кровать в спальне казалась пустой без их тёплых тел, игрушки пылились в ящике, напоминая о ночах, полных стонов и смеха, а сауна остывала, лишённая наших игр. Мне было 29, и я мог бы уехать в город, начать всё заново, но этот дом — с его высоким забором, уютной кухней и садом, который мы сажали вместе, — был пропитан ими. Уйти значило предать их любовь, их тепло, их жизнь, которую они подарили мне.

Я продолжал работать программистом, сидя за ноутбуком в гостиной, где когда-то Нина вязала, а Клавдия чистила яблоки. Деньги шли стабильно, и я вложил их в хозяйство — купил солнечные панели, чтобы свет горел даже в метель, отремонтировал баню, заменив прогнившие доски. Иногда я ездил в райцентр, встречался с друзьями за пивом, но сердце тянуло обратно, к этому дому, к их памяти. Вечерами я сидел в беседке с кружкой чая, глядя на закат, и доставал старую фотографию — мы втроём, улыбающиеся, в тот первый год, когда Клавдия переехала. Их лица, такие живые на снимке, смотрели на меня, и я шептал в тишину:

— Спасибо вам, бабульки… Вы сделали меня счастливым.

Прошёл год, потом другой. Я привык к одиночеству, но оно начало тяготить. Дом, полный воспоминаний, стал слишком большим для одного. И вот однажды весной, когда сад зацвёл белыми яблоневыми цветами, я поехал в райцентр за продуктами. В магазине, у полки с мукой, я столкнулся с ней — Леной. Ей было 27, невысокая, с тёмными волосами, собранными в небрежный хвост, и глазами, в которых мелькала смесь усталости и доброты. Она уронила пакет сахара, я помог поднять, и мы разговорились. Оказалось, она работает медсестрой в местной больнице, живёт с матерью в маленькой квартире и мечтает о чём-то большем, чем серая рутина.

— Ты тот парень из деревни, что с бабушками жил? — спросила она, когда мы вышли на улицу, держа по пакету в руках. Её голос был мягким, без осуждения.

— Да, — ответил я, чуть напрягшись. — А что, слухи дошли?

— Доходили, — улыбнулась она. — Но мне всё равно, что люди болтают. Говорят, ты их очень любил. Это дорогого стоит.

Мы начали встречаться. Сначала просто гуляли по райцентру, пили кофе в забегаловке у рынка, потом я пригласил её к себе. Она вошла в дом, оглядывая его с любопытством, и провела рукой по старому столу в кухне:

— Тут уютно… Чувствуется, что здесь жили счастливые люди.

— Жили, — кивнул я, чувствуя ком в горле. — Нина и Клавдия… Они были моими всем.

Лена не осуждала, не задавала лишних вопросов. Её спокойствие и тепло растопили что-то во мне, и вскоре она стала частью моей жизни. Через год мы поженились — тихо, без пышной свадьбы, только с её матерью и парой друзей в свидетелях. Лена переехала ко мне, и дом снова ожил — её смех заполнил гостиную, её шаги звучали в коридоре, а по утрам кухня пахла свежими блинами.

Однажды вечером, когда мы лежали на огромной кровати, Лена прижалась ко мне, её тёмные волосы рассыпались по подушке, и шепнула:

— Сереж, я беременна… У нас будет малыш.

Я замер, чувствуя, как сердце бьётся быстрее. Обнял её крепче, целуя в висок, и ответил:

— Это лучшее, что могло случиться, Лен… Наш ребёнок будет расти здесь, где я был счастлив.

Через девять месяцев родилась Маша — маленькая, с тёмными глазами, как у матери, и лёгкой улыбкой, которая напоминала мне Нину. Я смотрел на неё, спящую в колыбели у нашей кровати, и думал о бабушках. Они бы гордились мной, радовались бы за нас. Дом, который мы строили вместе, теперь стал колыбелью новой жизни — другой истории, с новыми голосами, смехом и теплом.

Иногда, стоя у берёзы, где покоились Нина и Клавдия, я рассказывал им о Маше, о Лене, о том, как их любовь дала мне силы идти дальше. И мне казалось, что ветер в листьях шепчет в ответ: «Мы с тобой, Сереженька… Всегда с тобой». Это был конец нашей истории — но начало чего-то нового, что я оставлю своим детям, как Нина и Клавдия оставили мне своё сердце.

КОНЕЦ. Спасибо всем.